Воспоминания о детстве. Деревня

      Вчера (17.01.2017 г.), после того, как прочитал в интернете очень сильно понравившееся мне стихотворение о детстве в деревне, на меня нахлынули воспоминания о моём деревенском детстве… Да так нахлынули, что меня понесло…Вспоминая детство, сидел за компьютером до полуночи и писал. А сегодня  проснулся в четыре утра и перебирал в сознании отдельные моменты моего детства, отрочества и ранней юности. И вот сейчас - 6 утра, а я уже включил компьютер и стараюсь изложить то, о чем вспоминал ночью.

       О чём мои мысли?  Чем дальше уходили года моей жизни – младенчество-детство-отрочество,  с его прекрасными чувствами бесконечных игр со своими друзьями и радости познания всего окружающего мира,  юность -  с учёбой в школе, а затем в ЛМУ-ЛВИМУ-университете, зрелость -  с кажущейся   бесконечной работой в течение моей, более чем 40-летней морской жизни, и,  наконец,  выходом  на пенсию -  тем незаметней начала  подкрадываться старость, с её болезнями, болями в суставах, позвоночнике и  во всех костях, с головными болями и болями в сердце, - тем всё чаще вспоминаются  те счастливые минуты беззаботного когда-то детства.

      Грустно на сердце и тоска, когда я проезжаю мимо деревень. Мне становиться невыносимо больно… Я помню свое детство - это было самое незабываемое, полное радости и счастья время... И  только сейчас я осознаю, будучи  взрослым человеком, - это был самый настоящий, чистый и позитивный период моей жизни. Как жаль, что время и методы ведения политических дел в стране, не смогли сохранить этот истинно русский уголок – деревню, для многих людей в нашей стране. Вспомните, какой расцвет, какая жизнь била ключом на селе: развивалось сельское хозяйство в разных направлениях, население постоянно работало, училось, была актуальна сплоченность и цель на результат. А где это сейчас? Благодаря деревне, в Великой Отечественной войне наша доблестная Армия была обеспечена выносливыми солдатами-патриотами, лучшим вооружением и необходимым провиантом. В нашей стране всегда были качественные, и, главное, свои продукты сельского хозяйства – молоко, мясо, фрукты, зерновые и т.д.
 
      А в конце 80-х  все как-то исчезло… Я считаю, что это произошло по вине нашей "дорогой" власти.  Что стало со страной? Полуразрушенные дома, исчезнувшие совхозы и колхозы, развалилась оборонка, а сельская культура вообще ушла в былое навсегда, закрывающиеся школы, малочисленное население, - многие просто уехали в поисках лучшей жизни. Все это происходило на моих глазах. Постепенно  и наш колхоз имени Тимирязева  стал миллионером по долгам, а многие деревни,  окружающие нашу центральную усадьбу  превратилась в маленькие, можно даже сказать, умирающие дачные поселки, где кое-как еще теплится жизнь. Все началось с начала 90-х, когда началась горбачёвская перестройка… Руководству развязали руки, и пошло оно воровать нагло, не боясь ответственности. И единая страна СССР пропала... А моя родная Белоруссия превратилась уже в заграничную Беларусь… А что стало с соседними странами? Где сегодня, когда-то близкая нам Прибалтика? Где сегодня почти родная нам Украина? Нет их! Не стало большой и  цельной любимой страны…

      Я начал замечать, что часто забываю про то,  что было неделю назад или же  даже вчера, но хорошо помню, до малейших подробностей  всё то, что было в далёком детстве, юности и даже - во времена моей зрелости.  Что это? Возможность осмыслить прожитую жизнь? Или же мозг и сердце понимают, что они скоро угаснут,  а душа улетит в бесконечность бытия? Не знаю. Возможно и так! А  другие люди это тоже испытывают?

      Воспоминанья мне душу бередят! И вновь, и вновь я возвращаюсь в детство...  Я помню двор, подружек, всех котят...  И наше деревенское соседство. Я помню игры  - «штандер» и  «лапту». Я помню «жмурки» в мельничных пролётах. И деревянный «чижик» на боку, и ножички - блестевшие в полёте.  Друзей я помню с самокатами с утра. И «казаков-разбойников» до ночи... Всеобщее и грозное «Ура»!  Когда до дому сил дойти нет мочи...

       «Секретики»,  «садовники», плоты и наш лужок за огородом с такой палитрой красок! А пахли, как вечерние цветы!   И как была прекрасна бочка с квасом у магазина!

      Многое из детства помнишь отчетливее, резче, правдивее,  что, наверное, и есть суть ностальгии...  Помните, -   «Прекрасное Далеко - не будь ко мне жестоко»...

      Жизнь любого творца начинается не тогда, когда выходит в свет его первая книга или открывается первая выставка, а в тот момент, когда он видит или слышит то, чего не видят и не слышат другие. Ребенок, который кричит «палка-скакалка», или, высунув от усердия язык, рисует на песке домик или машинку – уже творец. Пусть это будет первая и последняя выхваченная им из ноосферы рифма или картинка. Путь мастера начинается с первого шага. Эта стадия – младенчество. В этот момент малыш не осознает то, что он делает и не всегда видит разницу между нарисованной и настоящей машинкой. Так было и у меня. Я учился творить. Учился всю жизнь!

      Я родился и жил в семье учителей. Отец был директором школы и учил нас русскому  языку и литературе, а мама - преподавала школьникам биологию, зоологию и химию.

      Еще со школьной скамью меня тянуло к творчеству и писательству. В шестом классе я уже был членом школьной стенгазеты, а в седьмом – её редактором. Помню, как после полёта в космос Юрия Алексеевича Гагарина, я написал и послал в Москву в «Пионерскую правду» стихи, написанные от всего сердца. Но вскоре мне пришло письмо из редакции, где мое творчество не оценили по достоинству, указав в критических замечаниях, что стихи мои несколько корявые, и опубликованы быть не могут. Это меня «убило», и писать стихи я прекратил надолго…

     Сейчас я с женой иногда спорю, говоря ей,  что хорошо помню многие моменты своего младенчества с трёх лет, а она мне говорит, что я об этом не могу помнить, так как помнить можно что-то только с 5-6 лет. Я провел свой анализ и пришел к выводу, что отдельные воспоминания все же остаются в памяти и с трёх лет. Моя сестричка Людочка умерла от скарлатины в возрасте 2 года – в 1952 году, а родилась она в марте 1950 года. Я родился 01 сентября 1948 года. Значит, мне в 1952 году уже было три года. А я четко помню и сейчас, как мы жили на квартире у моей бабуси – Фени Егоровны. Помню, как её сын Толя баял мне басни про какого-то бая и рассказывал страшные  сказки. Помню четко,  как мы играли с сестричкой Людочкой на улице перед домом бабуси, а над ней проехала детдомовская полуторка. Помню клубы пыли за полуторкой, и как я испугался, но Людочка встала живая и здоровая, и побежала ко мне. Хорошо помню также, как умерла в больнице моя сестричка, хотя я и сам тогда кое-как остался живой – у меня также была тяжелая скарлатина. Много чего я помню, но кое-что, конечно, уже начало забываться.  А чтобы всё не забыть, вот и пишу свои воспоминания-мемуары…  Авось, кого-то это заинтересует. А главное то, что мои воспоминания останутся на память для моих родных и близких мне людей.  Видимо, все-таки берет за сердце, когда мои родные и двоюродные сестры, племянницы и племянники сообщают, что читают мои воспоминания и даже плачут над отдельными моментами жизни, когда я пишу о тяжёлой жизни мамы и папы или бабушки Марьи или о  смерти сестрички Людочки. И, слава Богу, что это берет за сердце! Значит,  не зря я всё это пишу... Хуже, если мы станем Иванами и Марьями, не помнящими родства… Надо всё помнить! Это ведь наша жизнь. И мы не должны её забывать!

     Кто помнит, как пахнет хозяйственное мыло!  Многие детишки, да и взрослые,  сегодня не то что его запаха не помнят, но они даже  и не знают, что это вообще за такое хозяйственное мыло? Этот волшебный продукт отмывает даже струю скунса - так говорят знающие люди. А что такое «керосинка» или «керогаз»?  Ну, конечно,  сегодня мало кто из детей знает,  как керосин пахнет!  А ведь в моем детстве на керосинке и керогазе  мама и бабушка всё  готовили летом, когда русская  печка не топилась. И лампа  у нас была керосиновая, и фонарь хозяйственный. У меня они до сих пор есть – в гараже лежат. А как мы из походов по  местным лесам или полям возвращались?  Помните эти неповторимые  запахи мокрых шерстяных носков  или горелых подошв кед, когда у костра сушишь ноги?

     Атрибуты цивилизации в моё детское время - это газеты и журналы, которые приносил нам домой наш почтальон Федя 1-2 раза в неделю. А радио – великое изобретения Попова работающее на анодных батарейках, кто интересно знает, что это такое? Деревенский дом, изба, внутри оклеена старыми газетами, а в правом углу избы полка с иконами. Боженька! Будешь плохо себя вести - боженька тебя накажет. Так было во многих деревенских домах. У нас дома боженьки, конечно, не было. Да и клеили стены мы не старыми газетами, а обоями по 90 копеек за рулон.

      Жить в деревне, не имея семьи и  своего дома, своего двора, своего земельного участка с различными постройками, нельзя. Дом должен быть добротным, чтобы семья могла жить в тепле и   светле, а во дворе должна быть постоянная жизнь всяческой живности, дающих пищу и пропитание,  земля должна быть засажена всем чем только можно, и эта землица должна давать постоянные урожаи, чтобы кормить нас, а все постройки нужны для размещения там различного добра, нажитого семьёй.

      Двор (от. слав. - dvor в значениях «дом», «изба», «семья вместе со своим домом») — пространство земли, прилежащее к дому либо к жилым и хозяйственным помещениям. На селе — это огороженный участок земли при доме, на котором расположены хозяйственные и другие постройки.

      Наш двор в Немойте включал в себя одноэтажный дом размером пять на двенадцать метров с палисадником со стороны дороги, летней кухни (сенями) с коридором и кладовыми. К дому примыкал внутренний двор с воротами на улицу и выходами в огород -  размером пятнадцать на четыре метра с воротами, который служил для выгула во дворе скота и птицы. За домом находился хлев для скота и птицы, собачья будка, гараж и баня. Наш земельный участок состоял из двух частей: первый - сад-огород, примыкающий к дому на 15 соток. второй – огород для  выращивания картофеля, ржи, клевера на 10 соток ибыл ещё лужок с прудом.

Вот моя деревня, вот мой дом родной... Вот качусь я в санках по горе крутой...
Вот свернулись санки и я на бок — хлоп! Кубарем качуся под гору, в сугроб.
И друзья-мальчишки, стоя надо мной, весело хохочут над моей бедой.
Всё лицо и руки залепил мне снег…  Мне в сугробе горе, а ребятам смех!
Но меж тем уж село солнышко давно, поднялася вьюга - на небе темно.
Весь ты перезябнешь, - руки не согнёшь, - и домой тихонько, нехотя бредёшь.
Ветхую шубёнку скинешь с плеч долой, заберёшься на печь к бабушке седой,
И сидишь, ни слова… Тихо всё кругом, только слышишь воет вьюга за окном.
В уголке согнувшись, лапти дед плетёт, матушка, за прялкой молча лен прядёт.
Избу освещает огонёк светца, зимний вечер длится, длится без конца…
И, начну у бабки сказки я просить и начнёт мне бабка сказку говорить.
Как Иван-царевич птицу-жар поймал, как ему невесту серый волк достал.
Слушаю я сказку - сердце так и мрёт, а в трубе сердито ветер злой поёт.
Я прижмусь к старушке… Тихо речь журчит, и глаза мне крепко сладкий сон смежит.
И во сне мне снятся чудные края... И  Иван-царевич — это будто я.

      Был очень, очень тёплым летний дождь. Мы босиком по лужам без оглядки … Бежали и кричали про гусей, потом до темноты играли в «прятки». Катались с крыши, прыгая в сугроб. Штаны в сосульках жались к батарее... И страшно было всем при слове гроб, и вырасти мечтали поскорее. Мы забирались в душные подвалы и с любопытством лезли на чердак... Друг друга на обеды приглашали, игрушки отдавали просто так. Мы слушали до ночи как ребята, гитары обнимая, пели песни. Мы знали - пионеры, октябрята, что летом будут песни интересней.
   
      Вторая стадия моего детство наступила, когда я уже осознавал и  понимал, что  делаю.  Я понимал,  что рисунок – это рисунок, а книга  – это книга. Рисовать я не умел, а книги – очень любил и читал  их запоем с первого класса.   В детстве моим родителям было важно привить нам – детям,  навык систематической работы. Не мытьем так катаньем – нужно было приучить нас   к систематическому труду. Это главная задача в детстве была успешно выполнена нашими родителями и школой.

     Хорошо запомнилось, как  по улицам нашей деревни ездил отец моей первой учительницы – Анны Григорьевны Дубовец и дед моего друга Феди. Он регулярно протяжно кричал: «Бабки – тряпки! Бабки – тряпки!».  Все звали его «русским жидом»  - это был обыкновенный старьёвщик, но я этого тогда еще не понимал. Он ездил по деревням на лошади с телегой и собирал тряпки, кости, макулатуру, металлолом. На его телеге стоял сундучок с нитками, иголками, воздушными шариками, зеркальцами, свистульками и прочей мелочью, которую он давал взамен вторсырья. Услышав крик «Бабки – тряпки!», вездесущая детвора мчалась по домам и  находила в сараях, на задворках ненужный хлам и выменивала его на шарики и свистульки.

      Я любил  нашу русскую печь, на которой постоянно валяются перовые подушки, ватные одеяла и старые полушубки. Горит  керосиновая лампа. И на этих ватниках и полушубках, при свете лампы,  так приятно лежать на теплых кирпичах и мечтать о чем-то таком же большом и теплом как эта печь, мечтать о дальних странах под мурлыканье нашей кошки Белки. Можно лечь на спину и глядя в потолок читать сказки братьев Гримм. Ах, какой запах стоит в доме, когда из печки мама достаёт чугунок с  только что отваренной картошкой. А кто помнит, как пахнет свежеиспечённый домашний чёрный хлеб,  который обалденно вкусный, но только до тех пор, пока он ещё тёплый.   Вообще, наш дом полон запахов, воспоминания о которых меня будоражат,  по сей день. Но, многим ребятам, где  глушь,  а до школы идти 3-5  км., да ещё через лес надо идти… Хоть лес и родной, но страшно, особенно зимой, когда в лесах бродили волки. Мы жили в деревне Немойта – это была уже цивилизация. Большая бревенчатая школа, библиотека, магазин, но электричества и у нас ещё нет – только лампы светятся в окнах с шести утра... Помню ещё – на нашей реке  была  трёхэтажная  кирпичная мельница и плотина. Здесь мы проводили основное время - и летом и зимой. Мы сколачивали плоты и на них гоняли по запруде, по реке  и вирам…  Вир – водоворот, омут в озере, реке.  В деревне было два вира – Большой и Малый. На Малом виру, где глубина была от метра до полутора метров, купались ребята лет до 11-12. А с 12 лет уже на страшно было плавать и купаться на Большом виру, где глубина была до трёх метров, и мы купались там.

      А сама река! На реке мы проводили много времени – всё лето. А лето у нас начиналось со средины апреля, а заканчивалось в конце сентября. Если ты еще мал, ты плюхаешься на мелководье, поднимая радугу из брызг, измазываешь себя голубой речной глиной, чтобы потом опять смыть её в реке. Но когда ты уже совсем взрослый (обычно лет в 6-7), ты можешь уже плавать там, где «дна нет», преодолевая течение. А можно даже переплыть реку, и чувствовать себя настоящим героем!
   
      Местных моих ровесников в деревне было достаточно много. Мы дружили. Кстати, с некоторыми дружим до сих пор. Но друзей осталось в живых очень уж мало – многие умерли естественной смертью, кто-то погиб, но большинство – от пьянки покинули этот свет.

      Именно деревенские друзья научили меня делать рогатки, самострелы, поджигалки, лук со стрелами и ещё много чего. А вот к рыбалке я как-то сам пристрастился. Отец сделал мне первую удочку из орешника, а уж потом я сам их каждый год мастерил, вырезая самые длинные и тонкие прутья из орешника, что рос на краю леса - Котово.

      Удочки мои  всегда лежали   в гараже, или под крышей сарая  и были всегда наготове. А наш пруд был сразу же за огородом. Всего меньше 100 метров пройтись,  и я  на рыбалке. Пять минут от желания до реализации. Этот пруд был самым чистым в деревне. Днём я там купался в жаркое время, когда не хотелось идти на Большой вир.

      А на Большом виру собиралось в жаркое время почти всё население деревни. Купались  здесь до самой ночи. К вечерним сумеркам вода становилась совсем тёплой. «Вода как парное молоко», - говорили местные. Потому порыбачить здесь удавалось только рано утром.  Именно здесь,  на Большом виру, я поймал самую большую свою щуку – 12 килограмм, было мне тогда – 12 лет, а щука была длиной 112 сантиметров.

      В нашей речке было полным полно разной рыбы: щуки, плотва, голавли, язи, краснопёрки, пескари. А уж раков было столько, что я иногда за раз вылавливал их до 200 штук. Да и раки были такие, что и омарам было завидно!

     Спустя много лет, уже после окончания ЛМУ, приезжая в деревню я обязательно шёл на свой пруд, вырытый еще в моем детстве  экскаватором в конце нашего огорода – на нашем лужке, где я ловил небольших карасиков, солил и сушил их на чердаке нашего дома, а потом  делился с друзьями, привозя из райцентра  Сенно, канистру пива. Ох, как хорошо шли под пиво мои карасики. Отец регулярно покупал в рыборазводном питомнике прудовую рыбу, и запускал ее туда по мере вылова её в пруду.
 
      А первым в деревне начал разводить рыбу в пруду наш сосед – Василий Иванович Дубовец, которого все звали Василием Тёркиным. У него были вырыты два пруда: один в конце огорода -  у бани, где он брал воду, а второй – рыбный, около дороги. И хотя мой отец и Василий Иванович давно умерли, но эти пруды  сохранились и по сей день.
    
      Помню безмерную радость, когда мне там попался первый золотой карась. Был он размером с ладошку, но мне он казался гигантской золотой рыбкой. Потом карась в пруду расплодился и стал клевать исправно. Правда, рос он плохо. Карась с ладонь считался гигантом. Но, преимущественно в нашем пруду, клевал карасик с полладошки. Особо клёвые места были в местах впадения в наш пруд небольшого ручья.

      Если попадалось несколько крупных карасей с ладошку, то они шли на жарёху. Я гордо отдавал их маме. Остальные караси засаливались и сушились, так как  отец любил попить пивка в субботу после баньки. Схема была отработана. Два дня в соли, на третий день под крышу на чердак. Ещё через 3-5 дней с друзьями наслаждаемся сушёно-солёными карасями.

      В раннем детстве уловы были не так уж и велики. Часто я вообще приходил без рыбы. Но даже если было всего несколько пустых поклёвок,то ощущения были незабываемые. Мне казалось, что был просто бешеный клёв, но мне просто не повезло.

      Кстати, в нашем пруду никто и никогда не ловил рыбу сетями. Такое в селе было негласное правило: в чужой пруд – ни ногой! На других окрестных водоёмах народ периодически появлялся с бреднями, но вот частный пруд был неприкосновенным, даже в советское время. По субботам мужики брали бредень и проходили с ним по нашей речке. Брали только  2-3 ведра разной рыбы и прекращали тягать бредень. Брали обычно только самую крупную рыбу, остальную отпускали. Такая тактика позволяла иметь в реке рыбу всегда, и она у нас не переводилась. Да и бредней в деревне было всего два – у Феди Конти и у Тёркина. Несколько мужиков тягали бредень по реке, а мы дети – носили ведра с рыбой и раками и одежду сухую для рыбаков. После обеда все вместе варили уху у реки, а взрослые рыбаки еще под уху пили самогонку или водку. В общем, наш пруд и наша речка,  были образцовыми. И воспоминания детства о тех временах крепко засели в моей голове.

      Когда через нашу Немойту тянули нефтепровод «Дружба», то в конце деревни строителями был вырыт огромный водоём - карьер, на случай аварийного разлива нефти. Аварий за всю жизнь (и по сей день) так и не случилось, а водоём со временем заполнило дождями, он зарос водорослями и ивняком. Кто-то умный запустил туда рыбу – карасей и карпов, которые расплодились в водоёме  в большом количестве. Когда я приезжал в отпуск после первого-второго курса, я ловил там рыбу не только на удочку, но и сетями, и сачками и даже бреднем со своими друзьями – Колей Контей и Федькой Тёркиным.

      Как-то однажды, еще учась в ЛМУ, после третьего курса летом  со мной в мою деревню поехал мой друг – Пашка Лабутин.  Человек он был чисто городской – жил в Гатчине, ближайшие деревенские родственники у него жили где-то на Украине, а воспоминания детства его тоже тянули в деревню. Вот и поехали мы вместе поностальгировать… Отрывались мы с Пашкой в деревне по полной! Как то Паше захотелось ухи. Что не сделаешь для лучшего друга!  Взяли удочки, и пошли на «мой» пруд. Просто, хотели посидеть, отдохнуть, поговорить. Но, рыба не клевала. А потом я узнал, что в нашем пруду хорошо рыбу обловили соседские ребята. А Паше очень уж хотелось порыбачить, чтобы было чего вспомнить.  И тогда, я решил сводить Пашку на своё клёвое места – карьер  «Дружба», где я  уже проводил время на рыбалке.

      И тут, как говорится, нам с Пашкой  попёрло. Такого клёва у меня не было никогда в жизни. Не успевали забрасывать, как тут же начинало клевать. На удочках было по два крючка, потому не редки были двойные поклёвки, когда выдёргиваешь их воды удочку, а там сразу два карася. Правда, карась там по-прежнему не вырос и по-прежнему был размером с половину ладошки. Но, карпы были – будь здоров. Некоторые тянули до двух килограмм. Попадались даже зеркальные! Но, это было не важно. Главное, был клёв! Бешеный клёв. Хорошо, что мы взяли под рыбу  не одно из вёдер, которые всегда ставила мама у стены дома для сбора дождевой воды, а прихватили зачем-то и брезентовый большой  мешок.

     А карась и карп всё не переставали клевать. У нас закончились червяки. Мы прямо на месте накопали свежих червей,  и продолжили ловить. Червяки вскоре опять закончились, а клёв всё продолжался. Я  сорвал зелёный  листок с ближайшей ивы, насадил черенок листа на крючок и забросил. Тут же поймал очередного карася. Пашка последовал моему примеру. Карась и карп клевал и на листья. Ради смеха мы забросили пустые крючки. Клюв стих... Но через полминуты и на пустой крючок попался карась. Потом ещё один. В общем, последний час мы экспериментировали с самыми невероятными приманками. Карась и карп  клевал на всё. Он нас переиграл. Мы устали и сдались. 10-литровое ведро карасей и брезентовый мешок карпов, были почти  полностью забиты рыбой. Полдень ещё не наступил, но мы пошли домой. Сил рыбачить больше у нас  не было.
 
      Карасей мы с Пашкой посолили, а через три дня повесили на чердак под крышу. Часть сушено-соленых карасиков Пашка забрал с собой в Гатчину, чтобы похвастаться перед друзьями нашей рыбалкой. Другую часть, после окончания отпуска,  я привез в мореходку,  и у нас с Пашкой  всю зиму к пиву была солёно-вяленая рыбка. Всю зиму (и все последующие годы) мы часто вспоминали с Пашей  эту рыбалку. Карпов, которые были почти все с икрой, мы жарили-парили, чуть ли не каждый день. Хорошо, что отец уже в это время обзавелся холодильником «Бирюса» - благо, где было хранить рыбу.

      На следующее утро мы опять пошли рыбачить на то же самое мест. Клюв был вполне рядовой, ничего особенного, всё как обычно. Но, такого клёва, какой был в тот день, у меня больше никогда  не было.
 
      А рыба! Это ж был деликатес! Из нашего безоблачного детства. На улице торговля шла вразвес, несли пакеты, прижимая к сердцу. Из книжек куклам строили дома, а в коробок от спичек, что стащили, сажали майского усатого жука  и листьями берёзы мы его  кормили!  Но незаметно уходило лето, и так же быстро юность пронеслась. И думаешь, а было ли всё это? Ведь убегают годы,  не таясь... Мы повзрослели, старимся уже, записка в церкви с каждым днём длиннее. Успеть бы,  помолиться о душе! Попробовать других любить сильнее…

      В деревне ребенок быстро учится быть самостоятельным, не теряя своей детской наивности. Он чувствует себя полноправным членом семьи. С малых лет дети в деревне видят, как живут взрослые, как трудятся. И постепенно сами начинают делать все взрослые дела. Ну, где в городе ребенок в 7 лет узнает, как удить рыбу, как ухаживать за коровой, как подкопать картошку и испечь её в костре. Да и сам костер! Мы могли жечь костер в любое время, собираясь с друзьями где-нибудь в лесу Котово, куда часто делали вылазки с ранней весны и до глубокой осени. Никто из взрослых не боялся, что мы спалим что-то или обожжемся. В 10 лет я уже умел варить уху и печь  в костре картошку на обед, работать в огороде, ходить  на рыбалку, кормить кур, свиней, мог даже доить корову и  топить печку. И я не считал, что это слишком трудно для меня. Конечно, не всегда мне хотелось полоть грядки или выкидывать из хлева навоз, не очень я любил и таскать воду из колодца в баню, но я знал, что я это должен был сделать, а  после работы меня всегда ждут на улице мои друзья с любимыми играми. Мы играли целыми улицами: «Чижик», «Штандер», «Лапта». А наши соревнования по футболу и волейболу! Это было что-то! Ребята играют, а за них вся улица болеет.
      
      Иногда к родственникам в деревню приезжали летом городские  родные - дяди и тёти. Они и привозили на отдых своих малолетних детей, которые  никогда не видели коровы, лошади или индюка, например.  Если кто жил в деревне у бабушки, тот знает, как сладко утром проснуться от пения птиц и аромата оладушек из русской печи. Ты встаешь сонный и испытываешь счастье от каждого действия. Вот ты умываешься ледяной водой из рукомойника, который стоит во дворе, бабушка вытирает тебя полотенцем и приговаривает, что слишком уж внучка тощая. После этого ты идешь завтракать, а это целый ритуал! Тут тебе и оладьи с вареньем, и огурчики малосольные с картошкой из чугунка, и теплое парное молоко! А уж после завтрака весь мир твой: можно и на велике погонять, и искупаться сходить, и полазить с друзьями по старой мельнице. Но ты оттягиваешь этот миг полной свободы и  общаешься с бабушкой, слушая её воспоминания, или идешь полоскать белье в речке с бабушкой. Ах, сколько мудрости ты можешь получить от своих родных бабушек и дедушек! Как часто помогают в жизни мне их советы и хитрости. От  бабушки Марьи  я узнал тайны различных трав, секреты как вырастить сад и огород, научился вязать корзинки из ивы и плести настоящие лапти, прясть на прялке  куделю изо льна и даже вышивать крестиком,  да еще столько – не всё и  упомнишь!

      Сентябрь. Бабье лето  наступило.  Лес  расцветился  пестрыми  красками,  лист  на деревьях сделался жесток и шумит по-осеннему, но еще не тронулся – морозов не было.  Небо серо, моросит осенний мелкий  дождичек,  солнышко если и выглянет,  то сквозь туман,  и светит, и греет плохо. Мокро! Но это славу богу, потому что «коли бабье лето ненастно – осень сухая».  Со дня на день ждем морозов;
мы в деревне всегда чего-нибудь ждем: весною ждем первого теплого дождика,  осенью – первого мороза,  первого снега; хоть мороз нам вовсе  не  нужен,  но  нельзя  же  осенью  без   мороза, как-то неспокойно,  что  нет мороза;  все думается, не было бы от этого худа. Чересчур что-то хорошо нынче:  весна стала с первых  чисел
апреля,  осень  еще не началась в сентябре,  пять месяцев не было морозов. К добру ли это? – ворчит бабушка Марья, – нет-нет морозов, а потом   как   хватит! Все   Божья   воля, – прибавляет  она, спохватившись,  что не следует роптать...На  всё Божья воля: Бог не без милости, – он милосердный, лучше нас знает, что к чему. Удивительный нынче год!  В конце  сентября  опять  вернулось лето.  Вот  уже несколько недель стоит великолепная погода:  небо ясно – ни облачка,  солнце печет как в покос,  только по  вечерам чувствуется, что дело идет не на лето, а на зиму. Перед казанской прихватило было,  но потом опять  отпустило,  и  скот  еще  после
родительской ходит в поле...

      Но вот  и  бабье  лето  кончилоcь.  Прошли  «Федоры – замочи хвоcты».  Уже и по календарю наcтупила осень, а морозов настоящих все  нет  как нет,  – скучно даже.  Наконец на воздвижение ударил настоящий мороз;  ночью сильно  прихватило.  Проснулся я поутру – светло, ясно, весело. Смотрю в окно – все бело,  подсолнечники уныло  опустили  головы,  лист  на  настурциях,  бобах,   ипомеях почернел  –  только горошки и лупины еще стоят.  После мороза лес пошел быстро оголяться:  тронулась липа, осина; еще мороз – пошла и  береза.  Лист так и летит;  с каждым днем в лесу и рощах все делается светлее и светлее;  опавший лист шумит под ногами;  летние  птицы отлетели,  зимние сбились в стаи,  заяц начал белеть;  около дома появились первые зимние гостьи – синички.

      Как быстро попривыкаешь к осени - хорошо в  деревне осенью  – главное -вольно. С полей  давно  уже  убрались.  Лошадям и коровам  приволье  – лошади бродят неопутанные и  где  хотят.  Народ  весел  –  хлеб  уродился хорошо; тяжелые полевые работы окончены.  Конечно,  мужики в Немойте  и теперь не без работы;  но день мал, а ночь длинна – не так утомляется народ на работе днем и есть,  когда  отдохнуть  ночью;  хлеб  чистый,  вольный.  С огородов  и домов несутся звуки веселых осенних свадебных песен; уже многие решили,  кто на ком должен  жениться,  и  в  песнях,  по своему  усмотрению,  сочетают имена парней и девок,  которым пора жениться нынешней осенью.

      В домах видно, что  осень,  –  господствует  тот особенный запах,  который вы ощущаете только осенью,  входя на двор или в  избу – везде запах лука,  гороха, бобов, укропа и т.п.  В одном углу навален лук и чеснок,  в другом,  на рядинах, дозревают бобы и фасоль, семена настурций. В кладовой весь пол завален – все это у нас нынче выспело и созрело.  На окнах,  на столах,  на полках разложены цветочные  и огородные семена,  образчики сена,  льна,  хлебов.  Стены увешаны пучками укропа, тмина, петрушки. Но, ещё идет уборка огородного. Пора убирать кочаны капусты и тыквы... Это самые последие работы в огороде... Батя бегает по комнатам и поминутно спрашивает маму: - Когда она будет капусту квасить? Без капусты в деревне, как и без бульбы, солёных огурцов и грибов - никуда! А щи из квашеной капусты должны быть миниму три раза в неделю на столе.

      Капуста в деревне – это вообще у нас было бабье  дело. Как только ударили первые морозы, а папа уехал на три дня на какой-то семинар в Витебск, мама сказала мне, что сегодня мы будем шинковать и квасить капусту на зиму - папы дома нет и никто нам мешать не будет. Моя же работа заключалась в том, что мне надо было обрезать все лишние и зеленые листья, которые я затем складывал в бочку в холодном коридоре, а затем в течение почти месяца все эти листья скармливались кроликам.

      Мама приносила из кладовой большую шинковку и работа начиналась. Бочки и кадки под капусту были заранее запарены и вымыты и стояли в передней хате, где мама шинковала капусту на большом столе. Когда на столе образовывалась большая гора нашинковоной капусты, мама её солила, перемешивала всё хорошо с тмином, морковью, с клюквой или яблоками-антоновкой. Затем эту горку капусты она  перекладывала в подготовленные кадки и боченки, предварительно на дно боченков положив большие чистые листья  капусты, и начинала этот ряд утрамбовывать кулаками, изредка переминая капусту руками или большим деревянным пестом, который нам сделал в своё время Федя Контя - специально для утрамбовки капусты.

      Ряды рубленой или шинкованной капусты в одной большой бочке мама обычно чередовала с целыми кочанами. Крупные  качаны я заранее резал на две или четыре части, а поверхность разреза натирал солью, в небольших кочанах крестообразно я надрезал кочерыжку и в разрез тоже насыпал соль. Сверху кочанов опять укладывался слой шинкованной капусты, плотно заполняя пространство между качанами и утрамбовываяю Так наполнялась вся  бочка до самого верха. Верхний слой капусты в виде небольшого конуса мама закрывала капустными листьями, а поверх них клала холст или марлю, сложенную в 2—3 слоя и накрывала сверху хорошо подогнанным и тщательно вымытым деревянным кружком. На этот кружок я приносил из кладовой специальный гнет, в виде большого плоского камня весом с  10 кг.

      Под гнетом капуста в бочке постепенно оседала и через несколько часов покрывалась рассолом. Если рассол не покрывал капусту, то груз увеличивали за счёт более мелких камней, так как не покрытая рассолом капуста, начинала быстро портиться, а этого допустить было никак  нельза. Продолжительность брожения копусты обычно зависит от температуры помещения, где находится бочка с квашенной капустой. Но, у нас всё всегда выходило  очень  хорошо: мы нарубили  и нашинковали две огромные кадки, которые и поставили кваситься в закутке на кухне.

      Через два дня из Витебска, после окончания семинара, возвратился папа с подарками для мамы, меня и сестёр. Вот он заходит в переднюю комнату, где у печки стояли закрытые мешковиной  бочки с заквашенной капустой - а вонь стоит страшнейшая, продохнуть нельзя.
         
      – Что это у тебя, Катя, так воняет в комнатах?! - Ведь войти в дом нельзя.
      – Не знаю. Ничего такого нет, разве что капустой пахнет, которую ты так подгонял нас заквасить! Капуста закисает, вот и запах идет. А так ничего нет.
      Действительно, это капуста закисала,а отец об этом уже и забыл.

      При брожении на поверхности капусты образуется пена. В это время необходимо один-два раза в день протыкать капусту до дна в нескольких местах свежевыструганной березовой палкой, чтобы вышли газы, а пену снимать с поверхности, пока не закончится брожение. Это обычно мама доверяла сделать мне.

      Если капуста достаточно плотно утрамбована до самых краев бочки,то рассол при брожении может перетекать через края. Излишний рассол надо было аккуратно отливать в какую-либо подходящую посуду, а по окончании брожения долить его обратно в бочку, иначе верхний слой капусты может оказаться без рассола даже при увеличении гнета, а капуста испортится.

       Окончание основного процесса брожения мы определял по спаду пены и цвету рассола (он из мутно-зеленоватого становится светло-желтым). Исчезает горьковатый вкус, капуста приобретает янтарно-желтый цвет, приятный запах, кисловатый освежающий вкус и слегка похрустывает на зубах. Значит капуста готова!

       По окончании брожения бочку с капустой мы с отцом переносили в холодную кладовую в коридоре и там хранили её при температуре от 0 до 8 градусов до весны. При температуре хранения свыше 10 градусов капуста становится слишком кислой, дряблой и была неприглядной на вид. При хранении готовой квашеной капусты необходимо было следить за тем, чтобы рассол все время покрывал капусту. Появляющуюся на поверхности рассола плесень мама аккуратно удаляла, а деревянный кружок и груз время от времени обмывала кипятком, а холстинку или марлю промывала в кипящей воде. Но, я не помню, чтобы наша капуста когда-либо испортилась. За зиму все две бочки уходили на щи, еду и на закуску гостям, которые у нас были почти ежедневно.

      Смотрю я в окошко уныло, и хочется мир поменять, за стеклами дождь  торопливо стучит по дороге опять. Вокруг все грязно и мрачно пусть даже и двор «золотой», там ветер гуляет  печально, играет с упавшей листвой. Горит огонек в нашей печке, он греет мне душу чуток, а я смотрю на крылечко, что мокнет под  тихим дождем. Кошка Белка  дремлет с котенком… Бабушка  Марья пряжу прядет…Только я сижу,  втихомолку наблюдая, что там за окном… 
 
      Почему-то вспоминается зима в нашей деревне.  Снежные сугробы вровень с забором (сейчас столько снега не выпадает), тоннели, прорытые в снегу. А сколько удовольствия, радости у нас детей было от катания на санках и коньках. Холодно, весь обмерзший, снега полно везде, а в дом идти не хочется. И только поздно вечером, когда совсем стемнеет, разбегается вся наша  компания. Забегаешь в дом, а там тепло, уютно и так хорошо, да ещё и  потрескивают дрова в печке. А самое теплое воспоминание – это когда еще совсем молодые, а главное, живые  мои родители. Ведь только теперь, спустя много лет понимаешь,  почему в детстве было так спокойно и тепло. Потому что рядом были любящие тебя родители.

      Это было то прекрасное время, когда практически в каждой деревенской избе была корова, овцы, куры, поросенок. Тогда звуками деревни были доброе мычание коровы или блеянье овец или кудахтанье кур или скрип деревенского колодца или вжиканье косы на раннем утреннем покосе ...

Тягостно на сердце и в душе печально,
В памяти всплывает, так мне дорогой,
С детства не забытый, в жизни-изначальный,
Точка лишь на карте-край любимый мой!
Помню деревеньку, всю в садах цветущих,
Домик неказИстый, с вычурным крыльцом.
Он теперь милее всякой райской кущи,
Снова память детства оживает в нём.
Из полей далёких,росами умытых
Ветерок доносит аромат цветов.
Где-то за околицей,как ковры расшита
Зелень изумрудная заливных лугов.
Пахнет тополями,пахнет знойным летом,
Пахнет отчим домом и родной землёй.
Чудо-деревенька-божий лучик света
В жизни моей серой,даже неземной.
Весь в воспоминаньях, ими и живу я,
С нею неразлучен в мыслях я своих.
Воскрешаю в памяти улицу родную
И друзей сердечных, так мне дорогих.
Часто снятся ночи в розовых туманах,
Реченька-певунья в сполохах зари,
Хлеб домашний,тёплый, испечённый мамой
И глаза, родимая,карие твои.
Милая деревня в сердце затаилась,
Мёд воспоминаний-на сердце бальзам.
Я живу и помню, чтобы не случилось...
Память-она вечна, не под стать годам.

      Ну как в деревне можно было жить без коровы! Ведь корова - это живая домашняя фабрика по производству молока. Унекоторых хозяев в деревне были коровы, которые давала до 30-ти литров молока летом! А наша Лысеня давала не более 15 литров молока, но были рады и этому...

      Я помню, как мама приносила с луга ведро молока, полное до краев, тут же цедила его сквозь марлечку и наливала нам теплого, парного в пол-литровую стеклянную банку. - это  была норма потребления молока за раз. Мы, глупые, не любили парное, мы любили холодненькое, из кладовой. Мы пили молоко целый день: на завтрак, в обед и на ужин, а также в промежутках между и целый день ели творог.
 
      Кстати, расскажу вам, что трава в те годы была в огромном дефиците. За покосы шла отчаянная борьба.Сенокосный надел определял, сколько каторжного труда будет положено на добывание пропитания для той самой скотины, которая составляла основу экономики семьи. У каждого деревенского жителя был свой покос, и попробуй туда сунуться - хлопот не оберешься. Каждую весну мужики собирались где-нибудь на окраине деревни и, закурив кто папиросу, кто самокрутку с самосадом, обсуждали и делили покосы. При дележе сенокоса не обходилось без ропота, иногда - скандала, и даже до драки. Каждому казалось, что именно соседу достался самый легкий и самый богатый участок. Бабы с плотно поджатыми губами стояли в сторонке в белых платочках, завязанных по-бабьи, под подбородком, в дележку не вмешивались, но было видно, что уж дома-то они свое возьмут! Потому, поделив угодья, мужики не расходились по домам, а всей гурьбой шли от конторы к магазину, мирились, выпивали-закусывали в знак примирения килькой в томате - прекрасная вещь, даже сейчас. Попробуйте! Мы с отцом, помимо своей поляны, что была за домом, косили все неудобья, склоны оврагов, лужки в лесу, обкашивали обочины дорог. Но травы все равно не хватало. И тогда я воровал траву для своих кроликов. Вечером, выбирал какой-нибудь колхозный лужок и быстренько накашивали там пару мешков травы.

       Обычно с Петрова дня (двенадцатого июля) начинали косить сено. Это была очень изнурительная работа. Каждой корове на зиму нужен был стог сена, чуть поменьше — телёнку, поэтому только для нашей семьи нужно было заготовить почти два стога.  Выкашивалось все - от роскошных, но редких у нас полян с хорошей травой, до болотин, куда надо было забираться по пояс в воде, и до последних былинок по крупному лесу. Все это вытаскивалось на себе к отдаленным прогалам, где был шанс на несколько часов солнца. Потом сено складывалось в копны, по девять - десять копен у каждого, и потихоньку вывозилось сначала на лошадях, а потом, когда к началу семидесятых лошадей извели под корень, на тракторах.

       В эти годы нас сильно выручала Бурёнка. С того памятного дня, когда она принесла первого телёнка, мы каждый год получали по приплоду. Корова давала много молока и доилась подолгу. Я не помню дня, чтобы у нас на столе не было молочных продуктов. А подросшие бычки зимой шли на мясо. Если приплодом оказывалась тёлочка, то родители без особого труда меняли её на бычка.

      Раньше в деревне практически у каждого была своя  корова, а то и две. Было и большое колхозное стадо. Пастухи в большинстве случаев были, как говорили – по очереди. Было решено на собрании, что каждая семья будет по очереди пасти коров.  Я ждал нашей очереди, которая было примерно раз в месяц. Почему-то всех пастухов в деревне звали полковниками. Я стал впервые пасти коров по очереди лет в 12, а до этого мы в свою очередь кого-то нанимали в полковники. Полковнику после пригона стада домой накрывался хороший стол с обязательно бутылкой водки или самогона,  и выдавалась определённая плата деньгами – 3 или 5 рублей, не помню. С собой в поле полковнику  всегда выдавался сухой паёк: хлеб, сало, колбаса, огурцы, помидоры, зелёный лук, яйца варёные, соль  и бутылка  литровая молока. Иногда,  полковником становилась мама. Когда я уехал учиться в ЛМУ, то меня сменила на этой должности сестра Таня, а её – Люда. А вот, чтобы полковником когда-то был папа – я не помню.

      А проходило это примерно так. Коров выгоняли рано утром - часов в 4-5, всех собирали в стадо и уже гнали  в поле. Часам к 11 коров гнали домой, так как к этому времени оводы зверели настолько, что не давали коровам житья. Их было уже ничем не удержать – они неслись со всех ног от жалящих их кровососов в родные хлева и сараи. В обед коров доили, а часов в 16 снова выгоняли в поле до восьми-девяти вечера. Так,  мы дети проходили свои деревенские университеты.

      Была  и другая живность в деревне -  это свиньи,  овцы,  козы,  кролики и  птица – куры, гуси, утки, индюки. Некоторые жители Немойты держали даже нутрий. Всех их надо было накормить, напоить, не дать куда-то убежать… Да еще надо смотреть,  чтобы волк, лиса или хорёк не передушили… А у нас один год было такое, когда хорёк, чуть  ли не всех кур не отправил на тот свет.

     Маленьких  поросят мы обычно всегда покупали в марте месяце. Так как ещё холодно в хлеву, то дома, на кухне в углу ставили садок (что то вроде клетки из дерева) и там жили поросята, пока не потеплеет. Помню, как их кормили теплым парным молоком. Днем выпускали побегать по кухне. Вот она свобода! Поросята носились по кухне, как угорелые и визжали, как будто их уже режут…
   
      Как-то мама утром пришла из хлева после дойки коровы и плачет, а в коридоре три курицы-несушки лежат задушенные. На второй день – семь куриц задавлено, а было всего с петухом – 30. На следующий день   пять кур мертвых нашли. Только, когда к нам зашел наш сосед Василий Иванович, он сказал, что у него хорёк почти всех кур перевел. Я переловил всех кур в хлеву и перенес их в дом – в подпечье, где мы держали кур в особо холодные зимы, когда мороз был за 30 градусов. Так за три дня хорёк лишил нас половину кур-несушек. Но, вскоре хорька мы поймали в специальную ловушку, потом нашли у нас в хлеву в соломе и гнездо, где было  пять детёнышей хорька, которых я утопил в реке. Хорек — очень хитер и изобретателен. Его активность приходится на ночные часы. И если он все же умудрился залезть в курятник, то на утро вы обнаружите всю свою птицу убитой. Хорек слишком мал, чтобы унести добычу, поэтому он лакомится ей в курятнике. Сельских жителей, имеющих зуб на хорька, понять можно. На совести этого зверька тьма тьмущая уничтоженных стад птицы. Осторожный, умный и азартный зверь неделями может изводить живность – подворье за подворьем, ловко обходя расставленные для него ловушки. Съест за ночь одну курицу, а остальных кур оставит без головы или пустит им кровь. Не зря этого хищника называют грозой курятника.

      Каждое лето у нас были цыплята. Или папа привозил с Сенно инкубаторских цыплят, или  же сажали курицу на яйца, и она выводила сама  своих цыплят. Маленькие, хорошенькие, желтенькие, беленькие!  Я любил сам кормить их и устраивал им поилку. Утром цыплят выпускали вместе с клухой гулять во двор,  а вечером загоняли в дом и сажали всех  в картонную коробку или деревянный ящик. И был в один год такой случай, когда клушка (мама курица) пропала со двора и долго не объявлялась. Но, как говорится – голод не тётка. Появилась наша клуша, когда услышала: цып-цып-цып!  Прибежала откуда-то со стороны сарая нашей соседки - Анны Ивановны. Быстро поклевала зерна, хлеба, испила водицы и побежала в сторону сарая соседки. Я за ней. Клуха нырнула в кустарник и высокую траву и затихла. Когда я пролез среди зарослей, то у самого забора обнаружил гнездо с 30 яйцами, на которых сидела наша мама-курица. Я рассказал об этом маме, и мы решили клуху не трогать. А через неделю наша мама-курица с выводком  в 27 цыплят,  появилась во дворе. Три яйца не вывелись, так как кладка была большая и не все яйца, видимо, не хорошо согревались. 

      К осени все цыплята уже подросли и бегали по двору искать червячков. Но,  однажды одного цыпленка утащил ястреб прямо  на глазах моей младшей сестрички Людочки. Сколько детских слёз было пролито, не сосчитать. За цыплятами, ка и за другой живностью,  в деревне надо постоянно смотреть!
    
      Пчел у нас в деревне держало несколько человек. Это прежде всего Федя Голавач (Контя), наш сосед справа - Дубовец Василий Иванович (Тёркин)и слева - Дубовец Павел Иванович, Пятрок Миронок, Вербицкий Иван. Это всё были пчеловоды на правой стороне реки. А на левобережье реки Немойтянки было всего трое - Кургузов  Александр Захарович, Дорогенский Дмитрий Фёдорович и Корнев Миша. Самая большая пасека в Немойте  была у Феди Конти - до 25 ульев пчёл. Сколько себя помню, пчелы у Феди были всегда! И даже сейчас,  его сын Вовка продолжает дело отца. В 2010 году, когда я заезжал к нему в Немойту, он угостил меня баночкой своего мёда. Наш отец также не удержала и завел себе три улья пчёл. Иногда было и больше - около пяти пчелиных семей. Это мало для того, чтобы мед продавать, но не мало, для себя и для постоянной заботы. Пчел надо вообще перевозить на пасеку из деревни на лето. Делают это для увеличения сбора меда. В лесу «взяток» больше. То черемуха цветет, то кипрей, это так Иван-чай зовется, то зверобой, то клевер. Но наши деревенские пчеловоды этим никогда не занимались. У каждого хозяина улья пчёл находились в огороде или в саду.  В июле-августе пчелы обычно роятся, а новые молодые пчелы покидают улей ведомые молодой самкой–маткой. Если прокараулить такое явление, то пчелы улетят в лес и ищи–свищи. Опять же у пчел есть свои заморочки, то клещ их кусает, то взяток пошел и магазины (это дополнительные соты такие) доставлять надо, то осы докучают.
 
     Когда папа решил стать пчеловодом и завел у себя в огороде три улья пчел, то и мне приходилось ими заниматься, когда я приезжал в деревню в отпуск. Папа держал пчёл до самой своей смерти – до 7 мая 1985 года. И каждый год у нас был свой свежий  и вкусный мёд. Я  не особо боялся пчёл, но когда они роились – было страшновато. В воздухе скапливалось неимоверное количество пчёл. А их надо было огрести в раёвню и посадить вместе с молодой маткой в новый улей. Но, как мне помнится, у нас не было никогда больше пяти ульев пчел. А после смерти отца, я продал все улья пчёл пчеловоду из соседней деревни, вместе со всеми пчелиными принадлежностями. Остались только некоторые воспоминания о моем участии в пчеловодстве...

      От пчел можно было получить мед, пыльцу, воск, прополис… Пчёлка - труженица, чувствует Своего хозяина и никогда его не ужалит без надобности . Ужалит только тогда,  когда он ворует или качает её мёд!!! Если небо пасмурное, то к пчелам лучше вообще не лезть, они, как собаки злые. Отошел покурить, маску только поднял, под нее врывается пчела и начинает кружить вокруг мокрой головы, ощущения непередаваемые: первобытный страх и ужас, сначала сковывает твое тело, потом мозг дает такое количество импульсов по всему телу, что эпилептики тихо курят в сторонке. Кусает пчела как правило за шею или за ухо. Которое потом трансформируется в  настоящий пельмень.

       В маленькое окошко в коридоре я вижу, как отец возится с деревянной рамкой.
На ней три проволочки натянуты, и он к ним какую-то вафельную пластину прилаживает. Рядком стоят уже готовые рамки. Руководит всем Федя Контя.

       Меня охватывает радостное возбуждение: вчера отец сказал, что пришла пора мед брать – первый взяток. И я буду помогать - дымарить. Дымарь – устройство для обкуривания пчел дымом. Для получения густого дыма используют гнилушки, грибы трутовики. Почувствовав дым, пчелы выделяют специальное пахучее вещество, сигнализируя об опасности. Кроме того, при задымлении они наполняют зобики мёдом (чтобы, если случился пожар, покинуть улей с запасом мёда). В таком состоянии пчела не может жалить, потому что не способна согнуть наполненное брюшко под нужным углом. Федя позвал меня помогать ему окуривать пчёл. Вот целая  горочка сухих гнилушек и дымарь рядом стоит. Гнилушки, я знаю, от ветлы, самая ее сердцевинка. Дым от нее хороший, густой и белый-белый.

      Я стою рядом с ульем и дымарю, куда укажет Федя, а  отец только наблюдает. Пых-пых, пых-пых. Пчелки жужжат недовольно, некоторые на нас бросаются, ужалить пытаются с разгону.
- Это сторожевые, - поясняет Федя. - Рабочие, те вон ползают себе спокойно, мед в ячейки укладывают. Федя вынимает соты, осматривает их, и полные ставит в ящик, который мы с собой принесли. На их место в улье он ставит пустые рамки, с наклеенной вощиной. Это основа,- на ней пчелки соты будут строить.

      Что-то жарко сегодня, небо густо-синее и солнце печет вовсю, а я толстые брюки надел и сапоги резиновые, чтобы пчелы не прокусили, и еще халат белый.
На голове кепка, а на ней белый мешок из плотной ткани. С одной стороны у него вырез сделан, в вырезе сеточка металлическая мелкая пришита. Края мешка длинные отец мне под халат заправил, для надежности, а на руки выдал белые перчатки.

       Отец, как и я, стоит рядом с мешком на голове и старется чем-то поомочь Феде, чтобы было понятно, что и он участие в этом деле принимает. Ему тоже жарко, пот со лба вытирает, а пчелы запаха пота не любят, и нет-нет, да и куснут его за руку. Он дергает рукой, горячится и шумит на меня: - Ты куда дымаришь-то? Ты мне на руки подымарь, видишь, сколько их тут ползает. Ну вот, опять тяпнула. Он снова резко дергает рукой. Пчелам это не нравится, и они начинают гудеть громче. Отец берет у меня из рук дымарь и сам давит на его меха. Белый дым затягивает весь улей, и пчелки постепенно успокаиваются. Дымарь снова переходит в мои руки, а отец продолжает ревизию пчелиной кладовой. А вот Федю ни одна пчела так и не укусила ни разу...

      А пчелки все летят и летят со всех сторон с драгоценным грузом нектара и пыльцы и, не обращая внимания на трёх белых похитителей, склонившихся над их достоянием, заботливо укладывают его и снова улетают. Наконец работа закончена, отец с Федей  ставят на улей крышку, и мы несем тяжелый ящик с сотами в дом.

      Чисто вымытая медогонка уже стоит посредине веранды. Мама возится с глиняными кринками и стеклянными банками, пытаясь определить, сколько необходимо оставить для постоянно увеличивающегося прибытка молока и сколько можно выделить под мед.

      Прежде всего, садимся пить чай.  На столе появляется большая эмалированная миска с желтыми ломтями, покрытыми янтарными каплями. Отец берет кусок руками,  пробует и весело говорит: - Липовый, настоящий! – И важно добавляет, - Лечебный. - А дух-то какой!- Я тоже беру кусок из миски, несу его над ладошкой, стараясь не капнуть на стол, и, откусив, ощущаю душистую сладость, заполняющую весь рот.

      Поначалу вязкий и сочный он становится все более и более плотным, превращаясь в маленький тугой комочек воска.Жевать его и в отсутствие сладости приятно, чувствуя податливые упругие трансформации под нажимом зубов. Отпечатки их так и остаются на желтоватых кусочках, лежащих на столе.Наконец чаепитие завершено.

      Федя берет длинный нож и начинает аккуратно срезать крышечки с запечатанных пчелами сотов, открывая их содержимое. Потом  вставляет их в решетчатые отсеки медогонки, а я кручу ручку, и они, как крылья, набирая скорость, начинают мелькать перед глазами. Летят и летят на стенки крупные липкие капли и медленно стекают вниз. Наконец мне дана команда перестать крутить, Федя поворачивает отсеки другой стороной и я берусь за ручку снова. Медогонка издает приятный шум, похожий на жужжание здоровенной пчелы.  Я без устали кручу и кручу  ручку, с упоением глядя на капли, вихрем летящие на стенки бочки. Вскоре запах свежего меда, воска, перги и пыльцы заполняет всю нашу веранду. Отец с мамой, благодушно глядя на мое старанье, обсуждают, что делать с медовым прибытком. Но, вот  полные соты кончаются, и я с сожалением отхожу в сторону.

      Отец и Федя берутся за бочку и с трудом ставят ее на табурет.
Затем я и отец медленно наклоняем медогонку, в то время, как Федя подставляет чистое ведро. Мед широкой густой струей падает на дно ведра, то поднимаясь вязким холмиком, то опадая и расползаясь по сторонам... 

      Жить в деревне людям всегда было тяжело. Многие жители деревни становятся похожими на трудолюбивых пчёл. И работают они как пчёлки - с раннего утра и до позднего вечера, особенно в весенне-летне-осеннее время, когда лето зиму кормит...
 
     Помню, как я однажды, будучи в Немойте в отпуске, увидел  двух сестёр- близняшек, которые после войны воспитывались в нашем детском доме, и я их немного знал. Их жизнь после того, как они покинули детдом, разбросала по разным местам. Одна стала учительницей и жила в городе Сенно, а другая жила в какой-то деревне. Когда они встретились в в Немойте в возрасте примерно 70-ти лет, то та, что жила в деревне выглядела сморщенной и сгорбленной старушкой, а та что жила в Сенно - выглядела намного моложе. Я в таких случаях всегда думаю: "Почему рабочие пчёлы, работая и собирая с цветков мёд, летом живут всего 30 дней, а зимой те же самые пчёлы - живут по полгода и даже больше?" - Видимо потому, что зимой они меньше трудятся. А вот матка пчелиная живёт до 6 - 7 лет. Её пчёлки кругло-денно кормят, за ней они ухаживают и заботятся, а она только знай, что откладывает в ячейки свои  яйца. Все пчелки ведь вывелись из одинаковых яиц, но корм и задействование в пчелином рое были разными. Вот так и люди живут... Так что делайте сами свои выводы.

      На веранде мама зажигает свет, и мухи и мотыльки и всякая другая нечисть, давно уже привлеченные сладким запахом, как безумные крутятся под абажуром вокруг лампочки. Мед мы с папой начинаем разливать из ведра в банки,закончив это дело, я выхожу на крыльцо подышать свежим воздухом.

      Хочу ещё вспомнить, как мы встречали Новый год. Ожидание Нового Года - это когда папа с самого моего детства приносил елку из леса. И сразу же запах хвои распространялся по всей хате и снег был ещё на ветках - это было волшебство какое то! Естественно, в нашем доме перед Новым годом  было традицией наряжать ёлку. Мы распаковывали коробку с шариками, игрушками, мишурой  и наряжали нашу красавицу. Причем наряжали всегда ёлку  31 вечером в 18 часов, когда папа и мама приходили домой с работы. Мы, дети,  всегда так долго ждали этого дня, когда раз в году, у нас появлялись апельсинки или мандаринки, конфеты и лимонад, а  мама и папа были рядом и все дома были такие счастливые. Нам даже не столь и важны были сами  подарки. Но, хотеть их мы, естественно, всегда желали! Дед Мороз ведь должен был нам их принести ночью и положить под нашу ёлку!

      За ёлкой в лес вначале ходили я и  папа, а уже  лет с  восьми – это была  моя личная работа и забота. Вот как это было... Идём с отцом на лыжах в ближайший лес - Котово. Это совсем недалеко от нашего дома - с полкилометра всего, если напрямик.

      А вот они и елочки показались на опушке. Посадки наросли здесь густые и елочки теснятся близко  одна к другой. Иные ветками так переплелись, что и не поймешь где одна, а где другая.
 - Сейчас-то им хорошо, - говорит папа, - а вырастут, мешать будут друг дружке. Прореживать надо, как ни поверни. Ну, выбирай какая нравится.

     Елочек великое множество, и все они наполовину, а какие поменьше, то по макушку утонули в глубоком снегу. Отец тоже проваливается по колено и кричит мне: - Ты там стой, не ходи сюда, снег рыхлый и глубокий. Я тебе сам выберу такую красавицу – глаз не оторвешь! Он с увлечением лазает вокруг, берет за макушки, отряхивает, оглядывает, потом бредет дальше к другим. Я, не отрываясь, смотрю на него с восторгом.
    
      Вот эта хороша, - говорит он, задумчиво разглядывая аккуратную пушистую темно-зеленую елочку. - Красавица. Эта наша главная ёлка будет - и рубит её топором. А потом еще срубает две небольшие ёлочки-красавицы - одну на кухню, а вторую, побольше, для нашей соседки - Анны Ивановны.
 
      Срубив красавицу, папа несет ее ко мне и с удовольствием показывает со всех сторон. Елочка кажется мне чудесной, как будто из сказки... Отец бережно их связывает веревкой и укладывает их на саночки, которые он тащил с собой в лес... И вот, мы уже возвращаемся домой по старому своему следу.

      Дорога домой проходит за разговорами с папой о праздновании наступающего Нового года, и  пробегает незаметно. Вот мы уже подъезжаем к своему дому. Мама уже стоит на крыльце, смотрит - улыбается.  - Хороши елочки, хороши. А куда столько-то?  - Анне Ивановне одну подарим, - отвечает отец, - пускай тоже Новый год празднует. С елочкой-то им веселей будет. А вторую - на кухне  в углу поставим...
 
      Мы вынимаем елочки из саней и ставим их рядком в высокий сугроб. Двор сразу становится нарядным. Отец берет  одну и несет к дому напротив - к Анне Ивановне. Я слышу благодарный голос соседки и ответ отца, мол, заодно ёлку и вам привезли.
 Папа возвращается. - Не озяб еще? - спрашивает. – Ну, теперь нужно крестовину сделать. Чтобы елочку держала. Можно в ведро поставить в землю, да у нас нету свободного. Да и земли сейчас где наковыряешь. Нет, крестовина лучше будет.

      Он сколачивает крестовину блестящими гвоздями и оглядывает со всех сторон. - Ну вот, то что надо, - говорит. - Пошли в дом елку ставить.
 
      Место ей находится сразу – в правом углу. Это отец говорит мне - в красном углу ёлку поставим. Почему в красном? папа мне объясняет, что  Красный - значит красивый. В старину так говорили. Ты вот Красную площадь знаешь? Красивая значит. В деревне в каждом доме красный угол есть. Да, вот этот угол у нас и будет тоже красным, хотя икон у нас нет в доме...

      Мне нравится наш красный угол. Тут светло. Слева окно и ёлочке будет светло, все игрушки на ней будет видно. И посидеть можно рядом на подоконнике.
 
      Отец лезет с фонариком в руке на чердак за игрушками - там коробка на чердаке большая картонная с игрушками в углу где-то.  Мне тоже хочется на чердак. Я поднимаюсь вслед за папой по лесенке, заглядываю через брус, но ничего не вижу. Темно, только вдали у крохотного мутного окошка светлое пятно. Потом вижу огонек папиного фонарика, который то пропадает, то появляется. Отец шарит по углам светом - лучом водит туда-сюда. - Ты поищи-поищи получше – просительно говорю я. - Как же без игрушек. - И начинаю волноваться – а вдруг не найдет.
 - Вот она, нашел, - гордо объявляет отец. - А ты куда забрался, ну-ка слезай.
 
      Слезаю я, слезает отец с картонной коробкой, ставит ее на стол, а мама идет с тряпкой, вытирает мохнатую пыль, открывает коробку – и сердце мое наполняется сладким восторгом. Я перебираю игрушечки и нахожу и лисичку и зайчика из папье-маше и олененка, совершенно настоящих, потом пузатого боровичка и еще подосиновик с восхитительно оранжевой шляпкой. Отец, глядя на них, говорит:  -  Летом пойдем за грибами, будешь такие же собирать. У нас их много в лесу.

      Я достаю разноцветные стеклянные шары, разглядывая каждый. Этот желтый, целый, тот блестит как ртуть, но немножко отбит около проволочки, на которой висит, этот - темно-малиновый, светится  глубоким загадочным сиянием, как уголек в темной печке. А вот и старичок-Дед-Мороз: кафтан-синий, мешок - белый, усы-борода -тоже белые. А вот и Снегурочка – вся беленькая и стройненькая, а из-под шапочки -косички желтенькие.

       Я достаю и достаю игрушки и раскладываю их на столе, и вот уже весь стол покрыт ими. Отец тем временем укрепил елку и довольный смотрит на нее.
 - Хорошенькая, - говорит, - пушистая и пахнет сечас дома, как в лесу...
 И действительно, вся изба уже наполнилась морозно-свежим запахом хвои.

 - Ну что, будем наряжать? – весело меня мама спрашивает, и мы начинаем с ней подвешивать, раскладывать, нанизывать, прикалывать игрушки в разных местах елки, потом менять их местами, потому что вот эта такая красивая, а ее тут не видно, а грибочки лучше пониже или лучше под елочку, нет пусть будут вроде сушеных – на елочке висеть, как их белочки вешают в лесу, а зайчика и лисичку и олененка – под елочку - места мало? – ну тогда на нижнюю веточку к стволу, вроде они там прячутся, так живописнее – и долго так еще продолжается радостная суета.
 
      Бусы-гирлянды из маленьких круглых синих шариков мы вешаем на елку, а гирлянда из маленьких картонных зверушек уже не помещается, и мы ее на гвоздики в оконный проём - и наш красный-прекрасный праздничный угол расширяется. Блестящие тоненькие полосочки «дождя» спускаются с макушки до низу, но их много, и мы развешиваем их в окнах. Так хорошо!
 
      Темнеет - и в хате  зажигается керосиновая лампа. От окон тянет прохладный воздух – и легонький «дождь» колышется-поблескивает на фоне глубокой синевы за окном, отражая огонек  лампы.
 
      Мама приносит охапку ваты, и подкладывает её под елочку, устраивая снежные сугробы. Под елочкой становится так славно, и сугробы вовсе не холодные, хотя выглядят как настоящие: в одном прячется зайчик, в другом лисичка, а олененок стоит у самой елочки, прижавшись к ней бочком. Ваты много, и мы бросаем клочки на ветки, и получается совсем как в лесу, где мы везли из лесу сани с ёлками.
Не хватает только звезды на макушке... Звезду отец купил позже, и мы всегда венчали этой звездой наши ежегодние новогодние ёлки.

      И вот я смотрю на мою чудесную елочку – и не могу на неё  наглядеться.
Душа полнится ощущением безбрежного счастья. О чем ни подумаешь – все в радость: и то, что в полночь наступает  Новый год и то, что у меня настоящая новогодняя елка и то, что она вся в конфетах, и я их буду снимать и пробовать... И вообще, Новый год – волшебный праздник, и другого нет такого...

      И я смотрю на небо, опять в тихо мерцающих звездах и на наше окно, где сквозь замерзшее стекло мерцает моя рубиновая звезда, и меня захлестывает и уносит поток счастливых мыслей.
 
      Скоро,скоро Новый Год! Мама уже приготовила всё к новогоднему столу,  испекла что-то особенное и вкусное, и мы будем сидеть за новогодним столом вместе со взрослыми допоздна. На столе будут праздничные рюмки, и отец откроет бутылочку шампанского и  беленькой, а а мама принесет из кладовой бутыль вишневой домашней наливки и нальет её себе и даже мне чуть-чуть, попробовать, и эта наливка тоже будет чудесно посверкивать рубином в рюмках. А потом будет торжественный бой Кремлевских курантов из радиоприемника "Родина" и отец скажет нам: "С Новым годом, с новым счастьем!" ... Помню всё это, как будто это было только вчера...

      Позже, я уже сам доставал с чердака новогодние игрушки и украшал ими ёлку с сестричками Тане и Людой.. Некоторые игрушки и по сей день есть у меня. Это на сегодня уже  настоящий антиквариат.  Ёлка, после того, как отец пристроил к старой хате новый трёхстенок, обычно ставилась в этой комнате между двумя окнами. На пол ставилось ведро с мокрым песком, в ведро ставилась ёлка, а верхушка елки привязывалась к большому гвоздю в балке на потолке, чтобы ёлка не могла случайно  упасть. Ёлка красиво мною и мамой наряжалась, а Таня с Людой  с нетерпением ждали появление деда Мороза с подарками. Ох, какие же это ценные воспоминания... Помню утро... 1 января.  Окна все замёрзли, а на них обалденный новогодний ледяной  рисунок. Я  уже проснулся и  слышу, как  на кухне мама уже  гремит чугунками, сковородками и потрескивает печка…  А под ёлкой уже лежат подарки нам всем... Прибежали к ёлке и Таня с Людой. Дед мороз  уже  приходил, а мы его проспали! Через печную трубу он к нам залез в дом и принёс всем вам подарки, -  говорила мама.... Разобрали мы быстро эти подарки и побежали  их распаковывать, чтобы скорее  посмотреть.

     Ой, даааа. Ностальгия сразу навалилась. Мне тоже в детстве непонятно было, как некоторые мои одноклассники ездили с удовольствием в пионерские лагеря и даже на море! В моём представлении лето в деревне ничто не могло затмить. Только там с раннего детства можно было получить практически безграничную свободу. Лето, тепло, природа, живность всякая, куча таких же, как и ты, чумазых друзей, тысячи каких-то самых невероятных игр, занятий и идей. Тоже были и выпас деревенского стада, и прополка каких-то бесконечных грядок с бураками, и заготовка сена (нас, детей, закидывали на сеновал сено утаптывать, вот где было веселье и тренировка гимнастических и акробатических навыков!). А в подростковом возрасте вечерне-ночные гулянья, первая любовь, первые поцелуи под звездами. Танцы в клубе!!! И ещё море всего того, что в городе под строгим присмотром родителей было невозможным и даже немыслимым. Когда у нас с Алёной появились свои дети, то мы решили, что у них тоже должно быть обязательно деревенское детство. Бабушка и дедушка души не чаяли во внуках.  А на Чёрное море мы своих детей вывозили всего лишь 4-5 раз за всю жизнь. И считаю, что это было правильно! Находясь в деревне, наши дети – Оля и Игорь, многому научились в жизни,  и многое поняли, чего не дано городским детям.

      Моя юность и учеба в школе закончились в деревне после восьмого класса…  На этой стадии жизни,  моё жизненное творчество становится страстью, смыслом жизни, упоением в учебе и работе в колхозе.

      Но,  со временем,  детство и ранняя юность уходили от нас. Мы взрослели и переходили на этап зрелости.

      Как я скучаю по деревне, тоска в душе хоть волком вой. По той родимой стороне, где тишь, блаженство и покой. Мне те края ночами снятся, и лес и речка и луга. Места, где аисты гнездятся, и с камышами берега. Где снег зимою, выше крыши, и от мороза дым столбом. А летом в утренней тиши, поёт луч солнца соловьём.
 
      Как я тоскую по деревне, по дому детства своего. Там где за печкой на бревне, зарубки роста моего. По тем местам, где босиком, с зелёных трав росу сбивая, я малолетним пастухом, гонялся в поле, бед не зная. Где я ведёрко с клюквой нёс, по не замёрзшему болоту. Иль поутру, на лыжах, в лес, с отцом и дедом на охоту.
 
      Как я грущу по той деревне, где пахнет сеном с молоком. Там где наличник на окне, мы с дедом ладили вдвоём. Там где уют зимой и летом, и вкусный бабушкин пирог. И где укроет теплым светом, лишь в дом шагнёшь через порог. Где жаркий дух от русской печки, и чугунки бурля, кипят. Где кот с собакой на крылечке, в обнимку, тихо, мирно спят. Как я скорблю по той деревне, теперь которой уже нет. Что в чистом утреннем тумане, во снах я вижу много лет…
 
      Нежелание молодежи возвращаться в деревни понятно даже чисто с бытовой точки зрения. Во время учебы в областных или районных центрах они видят, что можно жить комфортнее: не нужно дважды в день выносить ведро с помоями и до мозолей на пальцах стирать белье в тазу, таскать воду из колодца или колонки. Есть горячая вода, стиральная машина и плита, для которой не нужны ни дрова, ни газовый баллон.

      Несколько лет назад, ныне уже покойная баба Маня, которая не училась в школе и, тем более, в университетах, объясняла мне  простую вещь: «Тыя, хто радзіўся ў горадзе, пра вёску не думаюць. А тыя, хто пераехаў, хутка аб ёй забываюць. А хлеб і малако на полках у магазінах не расце. Уцякуць людзі з вёскі — хто хлебам вас, гарадскіх, карміць праз 5 гадоў будзе?».

     Молодец баба Маня. Не в бровь, а в глаз!