Ах, дети, дети! Глава 5. Как стать профессором

 

   В молодости Вероника Евгеньевна была исключительной красавицей. Собственно этой красоте она и обязана тем, что молодой многообещающий аспирант Костя обратил на неё внимание. Все преподаватели восхищались юношей и прочили ему большое будущее. Так оно и случилось.  Он титанически много работал, писал множество научных работ, защищал одну диссертацию за другой, был активным участником  всевозможных симпозиумов и конференций и к сорока годам на зависть всем соперникам стал профессором.


Но это была не только его заслуга. Как поговаривали в научной среде, профессором его сделала Вероника Евгеньевна.  Кстати по имени-отчеству её стали называть раньше, чем Константина Ильича. Вскоре после свадьбы она поняла, что со стороны мужа ей будет уделяться внимания намного меньше чем науке. Но печаль её по этому поводу была недолгой, она быстро привыкла к редким проявлениям ласки, но если уж Костя отрывался от любимого занятия ради неё, то она брала от него всё. Это были страстные часы, в полном отрешении от всего и при обоюдной самоотдаче до изнеможения. Костя при этом отдыхал и телом и душой, а на следующий день был полон сил в готовности новых свершений. Браком они оба были очень довольны.


Вероника Евгеньевна не отличалась успехами в науке, но сразу смекнула, что если Косте не помогать, то результат будет почти нулевой, или этот результат с горем пополам проявится только к концу его жизни. Папа её занимался наукой, правда в другой сфере, но принцип, по которому происходит карьерное продвижение, она усвоила на его примере. Ещё на первом курсе института, до знакомства с Костей, она лихо рулила делами по комсомольской линии, входила во всяческие научные и общественные объединения студентов, но не простым членом, а, как минимум, в составе комитета или ответственным по сектору. 


Вскоре после  окончания института, отработав в школе два или три года,  она вдруг оказалась в аппарате профсоюза учителей города Москвы, а ещё через два года одним из секретарей республиканской организации профсоюза работников просвещения, высшей школы и научных учреждений СССР. Поговаривали, что эту должность ей устроил папа, но дальше слухов, естественно, никто ничего конкретного сказать не мог. Она умело использовала своё служебное положение, задействовала многочисленные связи – непременный атрибут, сопровождающий должностное лицо, заводила знакомства с членами всяческих комиссий и добивалась разными путями их расположения, устанавливала личные взаимовыгодные отношения с влиятельными фигурами.  В общем, методично и скрупулёзно создавала вокруг Кости благоприятную ауру.


Ему не только комфортно было работать, но и продвижение своих научных работ ему давалось чрезмерно легко. Учитывая его талант, помноженный на старания Вероники Евгеньевны, – результат был ошеломительный. Когда же она, в итоге, перешла работать в Министерство образования, то Константин Ильич буквально через два года уже стал профессором.


На всех общественных и казённых мероприятиях, юбилеях и прочих частных праздниках, где собирался цвет интеллигенции, эта пара просто блистала. Вероника Евгеньевна непременно была в новом костюме по последнему слову моды, выглядела ослепительно, перемещалась по помещениям вместе или немного впереди мужа чуть быстрее всех присутствующих. Это в сочетании с красотой и шиком выделяло её из присутствующих.


На неё обращали внимание, она резко останавливалась, заговаривала с важными особами или бросала на лету кому-нибудь приветствия. Говорила она тоже чуть громче других, непременно улыбалась и щедро сыпала комплементами. Все эти приёмы делали её центром внимания, чего она собственно и добивалась. Когда же случалось опаздывать на очередной день рождения, то многие проявляли даже беспокойство от непривычно монотонной обстановки и чувствовали, что чего-то не хватает.


Но тут она врывалась, в тысячах извинений, к всеобщему ликованию и успокоению. Видимо, это она иногда делала нарочно, чтобы подогреть публику и заострить к себе внимание. Но ни в коем случае она себе не позволяла решать дела в такой обстановке, здесь она только готовила почву для будущих визитов. Все, кто ей был необходим для решения проблем, одаривались очаровательной улыбкой, комплементом в адрес детей и жены, а для разнообразия искромётной шуткой в их адрес.


Внезапно, без приветствия, на собеседника мог свалиться от неё новый анекдот, рассказанный на ухо. Собеседник заливался от смеха, а Вероника Евгеньевна тут же исчезала, оставив только хорошее впечатление о себе. Были и такие, которым она строила многообещающие глазки, улыбалась одним уголком рта или чуть шёпотом роняла неоднозначные фразы. Красота её пленяла и завораживала. Сердце таких собеседников начинало биться учащённо, а все остальные проявления симпатии невозможно было различить под застёгнутыми пиджаками. Она ошарашивала очередного «донжуана» и тут же незаметно покидала его, оставляя в неясных сомнениях и в переполнивших его желаниях.


Женщины особенно любили с ней перекинуться парой слов и никогда не оставались без комплимента  или  дельного совета.  Она не была душой компании - держалась весело, но со строгим оттенком.  И, тем не менее,  без неё было скучновато, все ждали её появления.


Когда же дело доходило до здравниц или речей с трибуны, зал замирал, все с интересом слушали её речь, в которой каждый слышал добрые слова именно в свой адрес. Речи её были предельно выверенными по продолжительности, насыщенными и красочными, слушались исключительно заинтересованно с непременным залпом аплодисментов, которые прерывали её, не дав ещё закончиться. Вероника Евгеньевна чувствовала их назревание и в этот момент незаметно не забывала подчеркнуть заслуги, достижения или прекрасные качества своего супруга.  В результате получалось, что гром оваций был адресован и ей и ему одновременно.


Если надо было решить вопрос, то она приезжала «без объявления войны», входила неожиданно в кабинет функционера и заставала его врасплох не только внезапным появлением, но и напыщенной строгостью, что резко контрастировало с её светским образом. Секретарш, пытавшихся раскрыть рот по поводу занятости шефа, она одним мимолётным взглядом впечатывала в кресло и беспрепятственно с достоинством авианосца, которого невозможно остановить выкриками в рупор с еле различимого с высоты его палубы катера, проходила в кабинет, оставляя за собой огромную волну, на которой ещё долго качало онемевшую офисную публику.


 В сочетании с внезапным появлением и красотой Вероники Евгеньевны, отороченной строгостью и пропитанной наслышаностью о каких-то влиятельных возможностях её родителя (хотя никто и не знал каких именно и где), визит всегда имел положительный результат. Функционер даже после одной брошенной на ходу фразы - «Надо подписать!», произнесённой при приближении к нему от дверей Вероникой Евгеньевной, как загипнотизированный коброй кролик, не глядя, чиркал  подпись на протянутом документе. Перо ещё не успевало завершить последний хвостик вензеля, а визитёрша уже шла обратно к дверям, укладывая в папку выдернутый из-под руки подписанта листок.


Функционер сидел ошарашенный и не понимал, что случилось, и что там было на бумажке. Вероника Евгеньевна, уже скрывшись за дверью, как бы вспомнив о чём-то, приоткрывала её и, счастливо улыбаясь, с непременным подмигиванием произносила нараспев: «Спа-асиба-а-а!».  Бросив напоследок испепеляющей страстью взгляд, украшенный чуть прикушенной нижней губой, как будто они только вчера ещё вместе лежали в постели, захлопывала легонько дверь, иногда хихикнув при этом и оставляя в воздухе ощущение безмолвной фразы: «Как я тебе признательна, мой котёночек!».


Функционер ещё долго не мог прийти в себя, забыв про все неотложное, мечтая о счастливых минутах с писаной красавицей.  А иной думал: «Как же это он так  опростоволосился, что не только не успел встать с кресла, а даже не удосужился поприветствовать её».
«Что теперь будет? Вот болван, на ровном месте оступился» - досадовал он.


Приёмы, конечно, у неё были разные, но лишь одно было неизменным, – она всегда добивалась того, чего хотела.


Вот и сейчас она, больная, лёжа в кровати, почувствовала прилив сил и пробудившейся в ней азарт охотника-манипулятора человеческими возможностями. Лишь мельком взглянув на это красивое и умное лицо вошедшей в комнату вместе с Константином Ильичом женщины, она тут же решила, что вот он случай, - на охотника и зверь бежит…

- Душа моя! Разреши тебе представить, это…, это…, - профессор замялся, вспомнив, что в течение всей беседы, направленной исключительно на очарование спутницы, он так и не удосужился спросить её имя.
- Светлана Викторовна, - помогла Светка, замяв неловкую ситуацию.
- Вы, вероятно, сиделка? Я ждала Вас, голубушка. Вы именно та, кто мне нужна.

Виктория Евгеньевна болела не часто, но хлопот при этом доставляла много потому, что на протяжении трёх-четырёх дней практически не вставала с кровати. Приходилось на второй день прибегать к услугам сиделок, контингент которых представлялся  Виктории Евгеньевне  до омерзения однообразным. Как правило, попадались женщины лет сорока пяти - пятидесяти, с уже раздавшимися формами и добрым взглядом, но невыносимо тупым, для нашей больной, выражением лица. Виктория Евгеньевна долго не могла выносить малообразованных людей, с которыми и поговорить-то особенно было не о чем.


Больше всего её начинали раздражать мысли об измене мужа с этими недалёкими и уже не молодыми женщинами. Ей начинало казаться, что очередная сиделка больше нужного проводит время вне её комнаты, строит глазки, специально жеманится и как бы невзначай выставляет напоказ мужу свои прелести.  В голове рисовались картины соблазнения и разврата одна краше другой, тогда как она больная лежит в кровати, а они, не то радуясь своему счастью, не то смеясь над обессилевшей хозяйкой, предаются любовным утехам. Мысль о роли рогоносицы разъедала её изнутри, не давала ей спокойно спать, подмывала с треском выкинуть «новоявленную пассию» мужа  из дома.


Но не было доказательств, а на голом месте скандала не получалось. После ранее пришедших к ней мыслей о подборе мужу достойной секс-партнёрши, неизвестно, как бы отреагировала Виктория Евгеньевна на молодую, красивую и умную сиделку. Но таковых не находилось, и больная на второй или третий день уже разогретая желчными подозрениями вдруг срывалась с кровати и неслась на кухню, чтобы накрыть новоявленных любовников тёпленькими. К её разочарованию и к удивлению сиделки она заставала последнюю на кухне, моющей посуду, а Константин Ильич тем временем трудился в кабинете. Всё тут же и заканчивалось.

- Вот что, голубушка! Идите-ка домой, мы здесь сами всё помоем. Деньги за два дня Вам пришлём завтра.

После этих слов, произнесённых достаточно зычно с явным гневом и негодованием, она разворачивалась и, не прощаясь, уходила твёрдым шагом в свою комнату.  Неразборчивый шум монолога жены, доносившийся до кабинета из кухни, возвещал  Константину Ильичу о том, что болезнь миновала. Он облегчённо вздыхал, радуясь тому, что больше не будет подозрительных вопросов супруги и неприятных заглядываний в глаза в поисках правды.


- Я сразу вижу, Вы нам подойдёте, - ещё раз уверенно повторила она в предчувствии того, что на сей раз болезнь её «затянется» надолго…

…В тот же день Светка села в вечерний поезд, рано утром приехала домой, ворвалась в квартиру, в спешке накидала в сумку самой необходимой одежды, вынула из заветного ящичка деньги и, отсчитав половину, сунула вторую половину себе в кошелёк. Сборы заняли две минуты. Муж даже не успел ничего спросить.


- Серёжа, я опять в Москву. Поживу ещё недельку у подруги. Занятий очень много, – мотаться туда-сюда некогда даже в выходные. Ну, всё, пока. Не скучай, приглядывай за детьми. Мама тоже приходить будет, поможет, - и, хлопнув дверью, оставила озадаченного мужа наедине со своими мыслями. Такой оборот он никак не предполагал потому, что до этого времени подобные решения обычно принимались совместно. После обеда Светка уже вернулась в квартиру профессора и приступила к своим обязанностям сиделки.


Первая ночь задалась маетной, больная температурила. Приходилось несколько раз вставать из роскошного кресла  в комнате Вероники Евгеньевны, где Светка расположилась на ночь и изредка дремала.  Хотелось оставить свой пост и ещё раз пообщаться с профессором, но состояние больной не оставляло выбора.  С вечера она договорилась с Константином Ильичом, что будет сегодня ночью следить за его женой, а поспит днём, если кризис минует к утру.


Константин Ильич был так взволнован появлением понравившейся ему молодой, красивой женщины у себя дома, и в предчувствии какого-то необычного проявления с её стороны всё никак не мог заснуть. Он заметил, что и она, несмотря на его преклонный возраст, симпатизирует ему и несколько одурманена его обществом. По дороге домой он включил всё своё обаяние, сделал ей несколько комплиментов на грани откровенного предложения, неоднократно, глядя в глаза, брал в руки её ладонь и даже один раз приложил её к губам. Всё это было сделано в рамках приличия, без повода для обсуждения видевшими их знакомыми профессора, с подтекстом понятным только им обоим.


И в то же время он обходился со Светкой деликатно, без хамства, несомненно, очаровывая спутницу и стараясь добиться её расположения. Как он ошибался, глупец, – сердце Светки уже готово было кинуться в его объятья и отдаться безрассудно. Голова у неё кружилась от счастья и осознания того, что столь уважаемый и умудрённый учёный муж сейчас не с кем-нибудь, а именно с ней, именно её оценил и пытается завоевать её сердце. Глаза её светились, она была полна счастьем одного только разговора с этой научной глыбой, с этим непревзойдённым ритором, с этой бездной знаний, оправленной в изысканное обхождение с женщиной…


Ночью Константин Ильич долго не ложился, всё ходил по коридорам из комнаты в комнату, из кабинета на кухню, в надежде наткнуться на вышедшую из спальной Вероники Евгеньевны новоявленную сиделку.  Иногда он останавливался под дверьми спальной, прислушивался в надежде расслышать движение к выходу, но всё было тихо. Так он лёг ни с чем, хотя среди ночи ещё несколько раз вставал и выглядывал в коридор.


Чувство желания, проявляющееся в нём иногда на работе или на улице, никогда ещё так сильно за последнее время не будоражило его, а удовлетворение этого желания давно уже не было так близко и реально осуществимо. Иногда, вспоминая больную жену, он вдруг начинал стыдился своих замыслов, но молодой женский образ вскоре вновь всплывал в его сознании и заставлял забыть обо всём. Он снова жаждал её не в силах побороть совесть, но и не в силах противостоять желанию.


Утром они оба проснулись с больными головами, но в разных комнатах и в разное время. Светка, чтобы не показывать профессору утренних прелестей бессонной ночи на своём лице, дождалась пока он уйдёт на работу и только потом вышла в ванную.