Что-то в душе моей не так

Александра проснулась в два часа дня. Она любила спать до обеда, но могла себе это позволить только в дни отпуска.  А сегодня еще и муж уехал в командировку – можно быть в объятиях Морфия до вечера, и от заката до рассвета писать прозу или  картины маслом.  Никто не будет ворчать, что свет мешает ночью спать, громыхать посудой на кухне в 12 утра и готовить мясо, от запаха которого захочется проснуться и уничтожить (мясо, разумеется),  есть хлеб и оставлять крошки на столе, включать телевизор, по которому дружно по всем каналам (кроме, разумеется, Культуры) намекают, что близится апокалипсис... На прощание муж в шутку сказал: «Будешь мне изменять – предохраняйся». За шесть лет он, надо признаться, надоел. Свобода!
Александра решила принять душ. Это такое блаженство сразу после сна, никуда не торопясь отдаваться ласкающим струям теплой воды, вдыхать влажный воздух и любимые ароматы гелей для тела, вспенивать их руками, водя по шелковой смуглой коже и снова подставлять тело под струи воды, смотреть как белая густая пена стекает под ноги,  обнажая знакомые линии, зачаровано смотреть на себя в зеркало, замирать в позе Афродиты, стыдливо прикрывающей левую грудь… – Красиво любить себя – это искусство, – подумала Александра.
В будни все совсем не так, мучительный подъем по будильнику с пятого раза, водные процедуры в сокращенном виде, не приносящие ни малейшего удовольствия, натягивание одежды на сонное тело. Если остается время, то можно придать лицу здоровое, приветливое выражение с помощью косметики. И вперед – через пробки – на нелюбимую работу.
–Я в отпуске! – громко пропела Александра, осознав до конца свое счастье. – Но что-то в душе моей не так… С чего бы? Так сладко спала, а какие сны видела – летала над островом, где жили только музыканты и скульпторы, а я была птицей.
Александра облачилась в  аккуратно пошитый халат белого цвета до пола из мягкой ткани, напоминающий платье Снежной королевы,  подаренный ей мамой «для особых случаев».  В тот день она чуть не рассмеялась – на ум пришло несколько случаев, где может понадобиться халат – в больницу, роддом, встречать мужа через 20 лет совместной жизни, и в гроб. А нет, отпуск – вот он тот самый особый случай! Тем более, что первый за несколько лет.  Халат на стройном смуглом теле сидел прекрасно, но что-то в душе ее было не так.  Лицо! Оно  постарело на один день.
Александра заварила чай, сделала глоток и на секунду задержала его во рту, чтобы сильнее ощутить терпкий вкус.  И снова что-то было не так. Новый сорт разочаровал...  На работе она пьет исключительно кофе (без этого не начинается  день), который варит ее начальница себе в огромных количествах, а чтобы добро не пропадало, угощает всех остальных, но этой «привилегией» пользуется только Александра, другие предпочитают работать, а чаевничают в обеденный перерыв. 
Сегодня, однако, день зарплаты, вспомнила Александра. До чего же приятно получать деньги, особенно в отпуске.  С одной стороны, ее это, несомненно, радовало, с другой, что-то было в душе ее не так… Она вдруг ощутила свое одиночество и непонятную слабость.  Захотелось еще подремать. За окном мело. – Виновата как всегда погода, – решила Александра.  Допив чай, полила цветы и села за фортепиано. Сыграла что-то из Бетховена.  Ощутила радость, гармонию и голод, сбросила халат и целый час  прихорашивалась перед зеркалом:  красила ресницы и губы, собирала локоны в прическу, любуясь своими  тонкими запястьями, красивыми руками, длинной шеей, губами изогнутыми будто лук купидона, выразительными карими глазами … 
 Вдруг Александра заплакала, жалея о том, что ее красота скоро исчезнет, а тело покроют морщины, глаза сузятся, губы высохнут, и только нос будет торжествующе расти все больше и больше – как у всех с возрастом... 
Ей ничего не стоило наполнять свои глаза слезами и смотреть на то, как они стекают по щекам, как брови слегка поднимаются вверх, а глаза становятся особенно выразительными. Она считала, что если на душе скверно, то лучше понарошку поплакать, чем долго  копить в себе все, а потом по-настоящему страдать. Иногда от такой «терапии» ее накрывало всерьез, и она начинала рыдать от души, получая катарсис. Александра четко различала, когда было в шутку и когда взаправду. Если она плакала  просто так от скуки или,  как ей казалось, ради восстановления равновесия,   слезы катились только из правого глаза, левый лишь слегка увлажнялся.  Когда же все было по-настоящему, обжигающие капли стекали ручьем по обеим щекам, а  губы краснели распухали. Ей нравилось изучать себя,  свое тело, и его возможности.  Она научилась смотреть на себя со стороны и  изображать любые эмоции. Это помогало, как она считала, «полноценно жить той  жизнью, которая ее не устраивала».  Иногда она думала, что это ненормально, пугалась, но потом успокаивалась, вспоминая о том, что  в мире полно безумцев и психов, куда более опасных для общества и самих себя. Вытерев слезы, Александра передумала идти в магазин и решила отправиться  в оперу, но потом вспомнила, что там почти сто процентов встретит свою тайную страсть К. а если не встретит, то вспомнит их последний разговор, и ей в любом случае станет грустно-грустно...
   Александра решила, что лучше сходить таки в магазин. За минуту оделась, накинула легкую красивую шубку и с загадочной улыбкой Моны-Лизы вышла из дома.  День был на удивление солнечный, и последние лучи мягко освещали небо. Уличное освещение еще не включили, но витрины магазинов и фары машин приветливо мерцали. Автомобили стояли в пробках. Александра шла не спеша, наслаждаясь своей свободой.  Планов на вечер у нее не было, и торопиться было некуда и не к кому. Она смотрела на небо, на старинные здания… Ей казалось, что с наступлением сумерек они выглядят не так серо и уныло, а  очаровательно и загадочно. Александра  любила темное время суток за искусственный свет, оставляющий место для воображения и придающий всему плавность. Александра долго выбирала вино, еще дольше стояла в очереди. Из магазина вышла в ночь.
Город утонул в иллюминации и звездах. Она думала о том, как придет домой и сварит глинтвейн, а потом напишет стихи или сыграет снова на пианино, или дочитает книгу, а, может быть, позвонит кому-нибудь из немногочисленных подруг и многочисленных поклонников и проведет вечер в приятной компании.  Домой Александра шла немного бодрее, как будто  спешила на свидание. Ну, не то чтобы очень спешила, а как будто не могла идти тише  – от предвкушения, волновавшего всю ее плоть, заставлявшего сердце биться чаще. Если бы у нее была привычка махать руками при ходьбе, она непременно взлетела бы, как в своем сне. Руки Александры всегда оставались почти неподвижными, и сама она скорее плыла, а не шла,  глядя прямо перед собой, ловко обходя, казалось бы, уснувшую  толпу, словно кружась в вальсе.
Александра вспомнила как в детстве и юности любила зиму за темные вечера и – можно было идти со школы в пять вечера и представлять, что на улице ночь, а она взрослая, и поэтому ей можно гулять хоть до полуночи, не есть бабушкин борщ, не делать уроки, и никого не слушаться. Когда маленькая Александра желая срезать путь, шла дворами почти в полном мраке, вздрагивая от каждого шороха, то воображала себя тайным агентом на секретном задании.  Бесстрашная девочка мечтала встретить и обезвредить опасного преступника или маньяка, чтобы потом про нее написали  в газете и показали по телевизору, а противная математичка со стеклянным глазом сказала бы: «Не ожидала…Вот от тебя не ожидала…Пять за все четверти до 11 класса».  По иронии судьбы, большую часть взрослой жизни Александра рассказывала про преступников с экрана телевизора. Она стала ведущей программы. В этой работе ей все время чего-то не хватало. Возможно,  участия. Ее роль, по ее же мнению, сводилась к тому, чтобы быть «говорящей головой» и равнодушно рассказывать о том, что как правило, уже произошло и пылится в архиве, виновники наказаны, следователи – молодцы, редакторы и подавно. 
Александра пришла домой. И что-то в душе ее было не так. Ага, отключили электричество. –  Как чувствовала! – Улыбнулась она. – Хорошо, что  газовая плита. Через несколько минут на кухне распустился синий огненный цветок, давший жизнь глинтвейну. Александра вдруг решила, что ей хочется разделить с кем-нибудь это удовольствие, взяла телефон и набрала один за другим несколько номеров – ни один не отвечал.  Позвонила мужу, но абонент был «не  доступен». – Может быть, он сейчас мне изменяет, и  скоро уйдет к той женщине, – с надеждой сказала вслух Александра. И в ужасе метнулась к двери, вспомнив, что не купила соломинки.  Без них глинтвейн был бы испорчен. Большими глотками пить не так вкусно, а контролировать себя сложно от жадности. Она представила как проходит к кассе без очереди,  объясняя добрым людям, что нельзя терять ни минуты, так как ее дома ждет... остывающий глинтвейн. Ей стало смешно и неудобно. Стоя обутая на пороге, она решила, что надо посмотреть соломинки в кухонном шкафу, там она их и нашла, целую пачку.
Александра наполнила бокал горячим вином, взяла его двумя руками, через салфетку, чтобы не обжечься, и несколько секунд вдыхала аромат. Потом погрузила туда соломинку и сделала маленький глоточек.  Приятно обжигающая, красная, словно кровь, жидкость ударила в нёбо. Она  пила медленно и жадно, испытывая наслаждение, чувствуя как тепло разливается по всему телу и пульсирует внутри.
 Подошла к окну. Город жил – все куда-то ехали или шли, светофоры, фары, иллюминация – всё двигалось и как будто приглашало Александру присоединиться к этому ночному танцу.  Она вдруг ощутила, что город, 10 лет казавшийся таким гордым, холодным и чужим, из которого хотелось сбежать сразу, как только приехала, принял ее. Глядя в окно, вдыхая аромат вина, она увидела его в миниатюре и себя над ним, а потом то, как она растет и аккуратно, словно город игрушечный, кладет его себе на ладонь. Он – в ее распоряжении. Всё это прекрасное небо, эти красивые здания и дорогие магазины. Она может зайти куда угодно. Только в городе нет души -- людей.  Он пуст, мертв.  Сколько их? Тех, кому бы она была рада в любое время суток, и кто был бы рад ей? Подруга Маринка? – Да, когда поссорится с мужем и когда ей надо составить компанию для похода по магазинам одежды. Вера? – После рождения ребенка совершенно потеряна для внешнего мира. Эльвира?  – Помешана на саморазвитии и пропадает с очередным коучером  или  на сеансе у врача-остеопата. Подруг больше нет. Дружбы между мужчиной и женщиной вообще не существует, как утверждают британские ученые, так что знакомые мужчины отпадают автоматически.  Конечно, на работе ей будут рады всегда, но там нужна не она, а ее услуги. Кто тогда остается? Муж? Объелся груш. Всё! Эти мысли звучали в голове громко словно молоточки.
Александра включила телевизор и увидела знакомое лицо в программе, которую записали до отпуска,  и теперь показывают.  Ее безупречный двойник с экрана рассказывала про то, как один спортсмен умер от осложнений ангины, из-за не оказанной помощи…Вспомнилась строчка из советского фильма, вложенная в уста Людмилы Гурченко: «Люди умирают от одиночества. Только об этом не пишут в свидетельстве о смерти…» Она повторила эти слова вслух, и все вдруг встало на свои места.
Сидя на мягком кресле в уютной квартире в центре города, и обнимая пустой бокал, Александру посетила глубокая, как ей показалось мысль, словно навеянная кем-то извне: человек – капризное существо. Даже в отпуск нормально сходить не может и отдохнуть от людей – одиноко ему.  А выйдет на работу, будет расстраиваться, что всем чего-то надо, и нет времени на себя. Интересно, у всех так? Наверное, в душе моей что-то не так…