Странная история

СТРАННАЯ ИСТОРИЯ
Мария, статная, волевая, ладно сбитая, казачка, уже много лет проживала с семьей и детьми в станице. Сюда ее привез из хутора жених, красивый, русоволосый молодой казак Григорий. О таких в народе говорят -  жених, что надо, на зависть другим, недаром невесты за ним толпой бегали.
  А все потому, что Григорий и на гармошке играл, и песни пел, и руки у него золотые, строитель хороший, и вообще мастер на все руки. А фотографии, какие делал! Раньше в большом курортном городе фотографом работал, но вернулся домой, в родную станицу. Надоел ему сырой морской воздух, потянуло обратно в казацкие степи, где колосится золотая пшеница, цветут подсолнухи, несет свои быстрые воды горная река – приток Кубани, а море… Дома горная  речка была ему и морем, и местом для рыбалки и отдыха. И, вот на одной из вечеринок у друзей, Григорий, как всегда, задорно играл на гармошке, пел песни, а иногда не выдерживал, выскакивал в круг, и лихо отплясывал «гапака» под хлопанье и гиканье  друзей- молодых, бесстрашных казаков. Здесь и приглянулась ему бойкая, голубоглазая девчушка Мария с тяжелой, темно-русой косой, и запала в душу. Мария звонким, мелодичным голосом, запевала русские и украинские народные песни, подруги их подхватывали,и разносилась песня переливчатым эхом далеко ввысь, прямо к синему небу, затрагивая сердца всех сидящих. Недолго думая, он сделал ей предложение. Для Марии это было неожиданностью, сердце девичье тревожно-радостно заколотилось.

- Что же делать? – тревожась, спросила совета у младшей сестры.- Ведь у меня есть хуторской жених Иван, а Григория я знаю всего неделю.
- Выходи  замуж за Григория, он  все умеет, и на гармошке хорошо играет! - прихорашиваясь у зеркала,- дала ей совет сестренка. - А Иван что тебе даст? Да, ничего! Подумала, подумала немного Мария, да и согласилась. Через неделю сыграли веселую свадьбу, и увез ее  Григорий с шиком на тройке вороных с бубенцами, в станицу до своей матери в недавно отстроенный финский домик. В начале совместной жизни, как голова семейства, сразу предупредил:
- Смотри! Если не родишь мне детей, то брошу! И Мария родила ему трех дочек  подряд, одну за другой. Как ни старался Григорий, а сын у них так и не получился. Дочери подрастали, всегда старались помочь родителям по хозяйству.
 Как-то  Марии предложили поработать птичницей на том самом хуторе Первомайском, где прошли ее детские годы, откуда увез ее Григорий, и она согласилась. Ранним  утром, когда солнышко еще не успевало оторваться от земли, а капли жемчужной росы сверкали на зеленой травке всеми цветами радуги, на крытой грузовой машине с кузовом развозили на работу полеводов на поля, доярок на ферму, вот и Марию впервые привезли на птичник.
Зашла она в длинный, деревянный сарай, раньше в нем овец держали, но потом  убрали и завели кур, и поразилась их большому количеству поголовья.
 - Ну, вот, принимай, кур, их сейчас тысяча двести голов, корми, пои, следи, чтобы не болели и не передавили друг друга, если вдруг чего-то испугаются, -по деловому сказала ей  напарница, немолодая женщина предпенсионного возраста, устало улыбаясь краюшками губ. И Мария принялась ухаживать за птицей, к такой работе она и дома привыкла, опыта имела достаточно. И вот однажды пришлось ей выйти на работу на большой праздник, на Пасху. Что поделаешь, кур голодными не оставишь. Управившись с делами, попросила напарницу присмотреть за птицей, а сама решила пойти  на кладбище, помянуть своих умерших родственников, это было совсем недалеко от птицефермы. Обошла места их погребения, разложила цветочки, яйца, конфеты, печенье, и тут возле могилки брата отца встретила свою двоюродную сестру Ольгу, высокую, кареглазую, довольно энергичную особу.
У той здесь были похоронены родители, отец Стефан и мать Марфа.

- Да… Рано покинула этот мир твоя мама, - положив цветочки на земельный бугорок, где та покоилась, проговорила Мария.
- Рано, и странно как-то, - тихо ответила  Ольга и поведала ей историю о своей семье.
- Это произошло в 70-х годах нашего времени.
 Мать моя, Марфа, как обычно, собралась печь хлеб в  русской печи на всю свою большую семью. Его она выпекала раз в неделю, в запас, складывала в большое деревянное корыто, накрывала  сверху белым настольником, и он  долго не черствел. Караваи получались, что надо! Круглые, вкусные, да румяные! А запах, какой исходил от них! Аромат стоял на весь двор, разливаясь по всей округе, поэтому все соседи знали, в чьей хате сегодня пекут хлеба. К выпечке Марфа всегда готовилась заранее, русская печь была большой, с двумя заслонками по бокам. Как только Марфа вытаскивала готовые хлеба из печи, выгребала оттуда остывшую золу, начинала готовить ее к новой выпечке, чтобы через время опять приступить к делу. И в этот раз она запасливо принесла  солому, засыпала ее внутрь печи, уложила сухие поленья дров и сушняк мелкого хвороста, чтобы легче разгорались,и в течение следующей недели забрасывала туда все то, что попадалось ей под руку во дворе, лишь бы хорошо горело.

- Ну вот и все, печка к выпечки хлеба гото-о-ва! - радостно пропела Марфа сама себе, поправляя косынку на голове.- Стефа-ан, захвати цыбарку с золой, рассыпь где-либо в огороде, удобрение будет, лучшего и не пожелать!- попросила мужа, а сама пошла в сарай доить корову. Черная корова Майка нетерпеливо крутила рогами, она привыкла к дойке в одно и то же время. Пес Шарик тоже обрадовался хозяйке, радостно залаял, загремел цепью, чем вспугнул Майку, та взбрыкнула ногой, чуть не выбив ведро из рук Марфы.
- А ну цыть! Я тебе дам!- прицокнула она на Шарика, и тот послушно отправился в свою будку. Теперь возле ведерка с молоком появился кот Васька, покручивая рыжим хвостиком в ожидании своей ежедневной порции на ужин.Он очень любил парное молочко и никогда не пропускал такое важное мероприятие, ни летом, ни зимой.
- И тебе сейчас, дармоеду, так и быть налью молочка. Ишь, ты какой, ленивый стал, мышей ловить не хочешь! - чуть пожурила хозяйка своего пушистого любимца.Время шло, с каждым днем набирая новые обороты.

Через недельку Марфа опять собралась испечь хлеб. Стефан принес мешок муки, она подготовила в глиняном горшке опару, укутав ее на ночь, утром  замесила тесто, разложила по жаровням.
- Пусть теперь постоит, обомнется, а пока надо печь растопить, чтоб дрова перегорели, а потом в жар выпечку выставить, - с улыбкой на устах подумала Марфа, вытирая о фартук руки. А дрова закладывались глубоко в печи, разжечь ее было не так просто.

 Как обычно, подоткнув подол длинной  юбки за пояс, чтобы не мешала, она наполовину залезла внутрь печи, перегнувшись через заслонку, чихнула пару раз, втянув в себя остатки серой золы, и подпалила солому, та сразу вспыхнула. Марфа уже почти вылезла обратно, как  вдруг на нее из горящей печи  набросился  пылающий  в огне, черный, весь в саже, черт, орущий дурным, не своим голосом. Вращая круглыми глазами, размахивая факельными руками, разбрасывая горящие искры в разные стороны, черт сбил ее с ног. Марфа от неожиданности обомлела, открыв рот, что-то нечленораздельное прохрипела, в испуге упала на глиняный пол, и, наконец, в ней прорезался голос,- с надрывом заголосила. На ее истошный вопль прибежал Стефан, сбросив на ходу ведра с водой, отчего те со звоном перевернулись к большой радости маленьких утят, дружно заплескавшихся в грязных лужицах. Он вылупил зеркальные глаза, таращась на вопящую, перепуганную до смерти жену, та, завидев его, зашипела:
- Сгинь, нечистая! Начала истошно креститься и, сбиваясь, читать «Отче наш».
С трудом приподнял ее с колен, а была она женщиной упитанной, благо имела большое домашнее хозяйство и хороший аппетит. На здоровье никогда ни жаловалось, разве что простудится иногда, выпьет теплого молочка с медом, попарит ноги в горячей воде, заварит травку, припасенную  для такого случая, и все! Простуды, как и не бывало! Да и болеть было некогда. Кто будет коров доить, а их было несколько? И свиньей кормить надо, им  всегда кашу варили, лебеду с огорода  рвали, буряк  и тыкву на кусочки топором  разрубали. Цыплят, кур выкармливать, гусей на речку выпроваживать, да потом обратно встречать.  Держали и овец, их приходилось ежедневно выгонять на пастбище.
А тут Марфа, завидев черта, на нервной почве слегла, на глазах чахла и таяла, день ото дня становилась все слабее. Чем только не отпаивал ее Стефан, каких только снадобий не делал,а толку никакого. И к знахарке ходил, та ему разные варева давала, но ничего ей не помогало.

 Сидит, как-то, Стефан, у ее изголовья, прикрыв слезящиеся, потускневшие от горя глаза и горестно причитает:
- И чего ты, Марфа, вздумала болеть? И кого ты так испугалась? Да это же курица Чернушка присмотрела себе теплое местечко в печи, на соломке, вдали от людских глаз, снесла там яйца. Похоже, что высиживать их надумала, цыплят ей захотелось. Ну, и загорелась курица вместе с соломой, запылали ее крылышки от огня, выскочила из печи, дико  заголосила, а тут ты стоишь на ее пути, перегнувшись, она тебя с ног и сбила. Сама, бедолага, обгорела, вот и орала от боли, а ты – «черт, да черт!» Нету никакого черта! Курица это! Вставай, Марфа! Без тебя тяжело! Вон, у пестрой квочки цыплята вылупляются, того и гляди она их перетопчет, а их вовремя вытащить из гнезда надобно, в теплое место убрать. Да и особый уход нужен, маленькие еще. Ты же знала, как и чем их кормить, чтоб не передохли. А я что с ними сам буду делать? Нет, я не справляюсь. Да и коров сроду не доил сам. По хозяйству во дворе я тебе все, что хочешь, сделаю, а здесь я плохой помощник. Вон, посмотри на меня. Видишь, худой какой стал, изголодался весь, а мне борща хочется! Сколько можно картошку в мундирах есть, да салом закусывать. Слышь, Марфа, послушай меня, вставай уже, хватит вылеживаться. Делов  сколько на дворе не переделанных насобиралось.
А Марфа все лежала, тихонько слушала его и не вставала, и вскоре ушла в мир иной.

- Вот такая история приключилось с моей матерью, Марфой, и покоится теперь она в этой могилке. Спустя годы рядом с ней похоронили и Стефана, брата отца твоего, – закончила свой рассказ ее двоюродная сестра, Ольга, его дочь.
-  А теперь вставай, пойдем, помянем наших родственников всем хутором. У нас на пасху, принято на кладбище расстилать на траве покрывало, на него выкладывают в круг продукты. Всем миром садятся на зеленую травку и поминают  умерших хуторян,- таинственным голосом посветила в селянские дела Марию Ольга.
 И сестры не спеша пошли в общий круг, где полосой простирался хлебосольный, пасхальный стол односельчан, сюда подходили хуторяне, выкладывая, кто что принес, а это крашеные яйца, пасхи, калачи, жареное мясо,и всякая всячина. Многих односельчан вспомнили хорошим словом и помянули сообща.

- А помнишь, Степан, как разрушили нашу церковь в далекие, тридцатые годы? – спросила у седого, сухонького старичка его соседка в светлом, клетчатом платочке на голове, приоткрыв в улыбке наполовину беззубый рот.
- А как же не помнить? Конечно, помню, - бойко ответил тот, пригубив немножко бражки.
- Яичком! Яичком закуси, - протянула жилистую, натруженную руку к нему старушка.
- И церковь помню, и батюшку нашего, отца Серафима, как щас, помню, - подхватил разговор Степан, закусывая крашеным  яичком. Каждую субботу мы, с моей Авдотьей, в церковь ходили. Царствие ей небесное. Но недолго простояла наша церквушка, решили большевики ее снести, - неторопливо продолжил он свой рассказ, прикрыв глаза, словно заново переживая события тех лет. Много церквей тогда по району разрушили. Добрались и до нашей, сказали, нечего мракобесием людям головы задурманивать. Гуртом завалили небольшую, деревянную церквушку, а дерево забрали, и сделали из него крышу, укрыв длинные склады  для хранения зерна. И вот в один из осенних дней, когда собрали весь урожай  и засыпали в закрома, в черном небе разыгралась небывалая буря, небеса грозно зарычали, нагнали сильного ветру, загремел гром, и ударила молния в крышу складов, те загорелись. Ураган с неведомой силой подхватил и закружил в воздухе доски, разбросав по всей округе, разрушил склады, ни единого зернышка  не оставил, все смел. Второй раскат попал в жилую хату, где сидела за ужином большая семья. Ее хозяин в свое время приложил немало усилий для разрушения этой, да и других церквушек во всех селениях. Раскат молнии пробил стол, убив двух взрослых членов семьи, кои поныне покоятся на этом кладбище.
- Эх, жисть она такая штука!- давайте помянем и активистов, большевиков Андрея, и  Никифора, умерших такой смертью, они тоже жили среди наших селян, царствие им небесное.– Это в них нечистая сила вселились и творила за них дела бесовские.
 - Дед  крепкой закалки и при ясной памяти, - подумала Мария, продолжая поминать, впитывая в себя все разговоры селян-хуторян.

(Эту реальную историю рассказала мне моя мама Мария, о ней этот рассказ, царствие ей небесное).