Когда-то давно... продолжение

Таня

     Наша Таня вообще не такая, как все.
     Во-первых, она родилась в Анадыре. Это на Чукотке. Юрка вообще-то тоже родился в Анадыре, но он был тогда маленький; а я должна была там родиться, но не успела: мама нас всех увезла на Украину.Олег - он тоже был на Чукотке, да только родился-то он на Украине, как я. Это неинтересно, на Украине много кто родился. А Таня - на Чукотке. У неё и няня была чукчанка. Старая-старая, и говорила она по-чукотски. И трубку курила. И когда наша Таня начинала говорить, то сначала она тоже говорила по-чукотски. А потом, на Украине, - по-украински. Но в Москве она всё это позабыла и стала говорить только по-русски. И сейчас так говорит.
     Когда мама - это было в Анадыре - однажды ушла на работу, у неё Таню похитила одна молодая учительница. Она её не насовсем похитила, а только на урок. Она преподавала биологию, зоологию и анатомию, и Таня ей была нужна как наглядное пособие.
     Мама идёт по коридору и вдруг слышит - в одном классе Таня плачет. Мама туда прибежала, а учительница положила Таню на стол, развернула пелёнки и показывает: "Вот перед вами младенец. Вы видите, дети, что у младенца голова больше туловища..."
     Не знаю, почему она так говорила. На самом деле у Тани голова меньше, чем туловище. У неё только косы длинные, а голова нормальная. И вообще, всё как у людей.
     А ещё наша Таня в двухлетнем возрасте чуть целый самолёт не разбила. Наша семья (без папы) летела в Островное (это тоже на Чукотке). А лётчиком был наш знакомый дядя Ваня Черевичный. И он дал Тане порулить. Он думал, что Таня не сможет даже пошевелить штурвалом, потому что маленькая. А Таня маленькая, но сильная была! Она как шевельнула штурвалом, так самолёт и полетел вниз, в какое-то "пике"! Дядя Ваня еле-еле его выровнял. Вот какая была наша Таня в двухлетнем возрасте!
     И была она таким красивым ребёнком, что один папин знакомый, - чукча, у которого не было своей дочки, а только сыновья, - за неё две тысячи оленей папе предлагал. Но папа Таню не отдал. Она ему и самому была не лишняя. И маме тоже.
     Таня знает всякие песни и стихи, и танцевать умеет. "Танец с куклой" называется. И она ходит к одной старенькой учительнице и учится играть на пианино всякие этюды. И когда приходит к нам в детский садик, то всем ребятам эти этюды играет. И сказки рассказывает. И книжки читает. С картинками. Поэтому все дети любят, когда Таня приходит. А мы с Юрой - больше всех. Потому что они просто слушают, а мы ещё и гордимся. Таня ведь наша сестра!
     Таня ходит в школу. Однажды наша мама (она директором в школе работает) повезла старших школьников на теплоходе "Россия", и Таню с собой взяла. Они в Сочи ездили, и в Батуми, и в Сухуми, и где-то там ходили в Ботанический сад, где обезьянки. Так вот Таня на этом теплоходе чуть в бассейне не утонула! Она уже плавать умела, по-собачьи, и купалась там в бассейне. А кто-то из ребят прыгнул в воду и чуть Таню не утопил. Но она всё равно выплыла.
     А в Сочи-Батуми-Сухуми она ела такое острое харчо, что у неё во рту как пожар горел. Мы бы с Юрой и ложки такого харчо проглотить бы не смогли. И потом, у них там сахар кончился, так они чай без сахара пили - не вприкуску, а вприсвистку. Таня нам показывала, как, но у нас не получалось.
     А ещё Таня была в детском санатории. Когда она приходила на воскресенье домой, то пела нам новые песни, которые в санатории выучила. Там была песня про краснофлотцев:
"На дно акула скачет
И по-немецки плачет..."
    потом я немного не помню, а потом:
"Хорошие гостинцы
Готовят ей эсминцы..."
     и припев:
"Краснофлотцы, недаром песня льётся,
Недаром в ней поётся, что мы нА море сильны.
Все мы други бурана, ветра, вьюги,
Родные братья морской волны..."

Коклюш

     Однажды мы все кашляли. Врач сказал, что у меня и у Олега простуда, а у Тани и у Юры - коклюш. Мы с Олегом несколько дней покашляли и перестали, а Таня и Юра всё время не переставали. Тогда я стала снова кашлять, уже нарочно, чтобы у меня тоже был коклюш. Потому что у них был коклюш, а у меня почему-то не было. Ладно, Таня; а Юра меня всего на полтора года старше; и вот у него коклюш, а у меня нет!..
     И вот нам всем назначили ходить "в сосны", чтобы там дышать целебным сосновым и морским воздухом. "Сосны" - это такое место около моря, где памятник героям Гражданской войны. Там было посажено много молодых сосенок, и вот нам прописали дышать там целебным воздухом. А водил нас Сенька.
     Рано утром, когда ещё взрослые на работу не уходили, он стучался в окошко, и мы выходили к нему. У него в кармане были пастельные карандаши, или мел, или ещё что-нибудь. С ним было интересно.
     И вот мы шли к морю.
     Иногда море было спокойное, синее, а на небе светило солнце. Летом на море много народу, но теперь была осень, так что мы одни там гуляли. Мы подходили к самому берегу и смотрели в воду. Сквозь воду видны скалы, там шевелятся водоросли. Над водорослями плавают маленькие рыбки. Иногда из-под камня высовывается бычок. У него голова толстая, а туловище тонкое. У него большой рот.
     А подальше от берега из воды выскакивают лобани, кефали и дельфины. Сенька говорит, что дельфины умные, они спасают людей. Однажды один мальчик тонул, а дельфин его спас. Сенька говорит, что дельфин мальчика носом толкал-толкал, пока на берег не вытолкнул. А потом уплыл.
     Если бы подружиться с таким дельфином, то можно было бы на нём верхом кататься, как на лошадке. Но подружиться трудно, потому что дельфиньего языка никто не знает, одни  учёные.
     В воду нас Сенька не пускал, а сам иногда бродил. Он закатывал штаны и заходил по колено;  он говорил, что вода холодная, но он привык и не заболеет. А мы можем заболеть. Тем более, что у нас коклюш.
     Из складок скал Сенька вытаскивал маленьких крабов и давал нам посмотреть, а когда рассмотрим, отпускал обратно на волю. Они бегали не прямо, а боком.
     Иногда на море был шторм. На волнах кипела белая пена. Потом волна грохотала и обваливалась на берег; пена оставалась, шипела и пропадала, а сама волна отползала обратно в море. На гальке скапливалось много морской травы, которую волны приносили с собой; потом трава сбивалась в толстый волосатый матрас. Мы ходили по этому матрасу и копались в нём, искали пемзу. Там была пемза, а ещё был вулканический шлак. Сенька их различал, а мы нет, поэтому всё, что найдём, приносили ему, и он уже выбирал, где шлак, а где пемза. Пемза полезная, ею можно оттирать пятки, когда они очень грязные. Ею даже сок грецкого ореха оттирается. Так говорит Сенька.
     Однажды штормом на берег выбросило большую рыбину. Таня сказала, что это, наверное, акула; но Сенька сказал, что это белуха. Не знаю, кто из них был прав...
     Когда нам надоедало гулять над морем, мы шли в санаторий, который назывался "Один-два", или в дом отдыха "Четыре-пять". В "Один-два" была беседка со скамейкой и столиком. На столике Сенька рисовал мелом или пастельными карандашами; или писал буквы, а я их запоминала. А в "Четыре-пять" около танцплощадки стояли статуи: с одной стороны Ленин, с другой - Сталин. Они показывали на нас руками, как будто разговаривали про нас друг с другом:
      "Смотрите, Владимир Ильич, какая у нас смена растёт!" - "Да, Иосиф Виссарионович, вижу, вижу! Хорошая смена у нас растёт! За то и боролись."
     Ленин был в пиджаке и без головного убора, а Сталин в шинели и командирской фуражке. И каменная шинель на нём развевалась, как от ветра...
     Сенька отдавал вождям пионерский салют, потому что его уже приняли в пионеры; а нам было нельзя, нас ещё никто не принимал...
     Потом мы бегали по танцплощадке, рисовали на ней мелом и пастельными карандашами. И детство у нас было там совершенно счастливое и вполне золотое, вождям на загляденье...
     Но потом у Сеньки кончились карандаши, а у Тани и у Юры - коклюш. И Таня снова стала ходить в школу, а мы с Юркой - в детский сад...
     Сенька же учился во вторую смену, так что виделись мы теперь уже редко, только перед сном да по воскресеньям.

Выступления.

     Каждый праздник в детском садике бывали выступления. К ним готовились на музыкальных занятиях, и на других занятиях тоже. На музыкальных мы разучивали песни и танцы, а на других - стихи. Стихи я запоминала хорошо, и песни тоже, но мотив у меня получался неправильный. А вот у Юрки - правильный, и его все хвалили.
     Ещё и с танцами у меня было плохо. Там надо ходить переменным шагом, а у меня не получается. Вот у Юрки получается, а у меня - ну никак. И все смеются. Поэтому я в танцах никогда не выступаю.
     Я выступаю со стихами. И в первый раз я выступала со стихами, когда была совсем ещё маленькая. Мне тогда два годика было. Ну, может быть, три. Мы ещё на Южном переулке жили. Но я хорошо декламировала. Мне тогда все хлопали.
     А случилось это на ёлке. И эти стихи я помню до сих пор:
"Слышишь, слышишь, полночь бьёт.
Тихо вышел Старый год.
И смеётся из пелёнок
Крепкий, радостный ребёнок,
Октябрёнок - Новый год".
     Новый год - он, понимаете, сразу рождается октябрёнком, хотя его в октябрята никто не принимал. Потому что ведь он не обычный ребёнок, а волшебный. Он растёт не по дням, а по часам, как Покатигорошек. Так, я помню, бабушка Тане объясняла, когда Таня спросила её, почему он в пелёнках, а уже октябрёнок. Саму-то Таню в октябрята уже в школе приняли.
     А дальше там так:
"По колхозам, по заводам
Руки жмут десятки рук.
С Новым годом, с Новым годом,
С Новым годом, милый друг!"
     И тут была одна непонятная строчка: "Руки жмут десятки рук". Я не понимала, как они их жмут. Мне представлялось, что люди - много людей - держат руки вытянутыми перед собой и то сжимают пальцы в кулак, то разжимают. "Жмут", одним словом. И мне всё хотелось понять, зачем они так делают?.. А потом я подумала, что раз они занимаются этим "по колхозам, по заводам", то значит, это у них работа такая. Ведь что делают в колхозах и на заводах? Работают - это я знала. А теперь я узнала, как они там работают. "Руки жмут" - вот как!
     И когда я это поняла, то уже знала, как надо прочитать эту строчку, чтобы было выразительно. Её надо просто выкрикнуть!
     В общем, я хорошо прочитала эти стихи. И мне так хлопали - все-все! Мне больше никогда в жизни уже так не хлопали.
     Наверное, ещё и потому, что я была тогда совсем маленькая, и волосы у меня были очень кудрявые, а на голове - большой бант.

    (продолжение следует)