Остров. Часть 2. Глава 1

ЧАСТЬ II. 

ДУГЛАС МАКДЕДЛИ.


Мощь шести тысяч лошадей, 
Над ними власть одна.
Рука, ведущая везде,
Гнев, им рука сильна;
Гром, павший средь полночных вод,
И моря горький клич;               
Кипящий след, безумный ход,
Искатели добыч.

Р. Киплинг


Глава I.


Черный бархат безлунной июльской ночи стремительно опустился на изнемогшее от зноя пространство.  Даже волны укротили свой бег, и поверхность моря стала гладкой, маслянисто-черной. Лишь отражения острых маячков ярких южных звезд и огни почти бесшумно скользящей яхты мерно качались на, чуть волнуемой, глади воды. Да невидимый во тьме берег напоминал о себе нечастыми россыпями светляков, мерцавших на месте сгинувших в ночи прибрежных селений.  Грань между морем и небом исчезла. Стоило забыться  на  мгновение...  Но забываться даже на мгновение он не умел.

     Даже сейчас, когда до начала  операции  была еще целая ночь, и все ее участники отдыхали,  он  холодно  и  расчетливо проверял все детали задуманного.  Яхта была прекрасно видна на расстоянии не более пяти кабельтовых. Изящная, стройная игрушка богача, искрящаяся огнями иллюминаторов и палубных надстроек, белизной своего корпуса, казалось, застыла в первозданной глубине мироздания.

     День, проведенный в замкнутых отсеках маленького корабля, преследовавшего свою добычу на перископной глубине, измотал команду духотой, запахами металла, масла, испарений аккумуляторных батарей. Подводная лодка была в полной боевой готовности. Безукоризненно работали все системы, фильтры исправно очищали воздух, но специфическая атмосфера подводной хищницы была неистребима. Только, когда упавшая темнота позволила всплыть, и офицеры поднялись в ходовую рубку, он почувствовал, с каким наслаждением вдыхает еще жаркий, соленый, морской воздух.

     Темнота позволила оторваться от окуляров перископа,  и удобно  разместившись  на  прохладной  стали  субмарины,   уже несколько часов неотрывно следить за всем происходящим на борту яхты.  Шумная вечеринка под кормовым тентом стихла. Гости и хозяева разбрелись по каютам, погасли огни палубного освещения.  Ожидать чего-либо интересного до утра было бессмысленно. Иоганн Вайс, командир  подводной лодки давно спустился вниз. Только вахтенный офицер и матросы исправно несли свою службу - лодка, словно привязанная, держала добычу.

     Преследование началось еще днем, когда яхта вышла в море, и было получено подтверждение, что почти все собрались на ней. Тогда же сообщили, что канадец в безопасности. Накаченный наркотиками он еще не очнулся, но не зависимо от того, возможно ли будет с ним договориться, «Грек» потерял контроль над ходом событий, и теперь игра шла по новым правилам, о которых он еще не подозревал.

     Правила теперь устанавливал он - Дуглас Макдедли.

     Дуг медлил спускаться вниз, хотя знал, что мощные вентиляторы давно выгнали духоту из отсеков, и Ричард уже спит, по-детски безмятежным сном, на своей узкой койке, рядом с торпедными аппаратами. Тесные отсеки субмарины не давали возможности уединения, а здесь на верхней палубе, несмотря на вибрацию корпуса от работы дизелей, несмотря на тихие переговоры вахтенных, но главное благодаря темноте, создавалась иллюзия одиночества. Мысли неизбежно возвращались к «жрецу» с пресловутого греческого острова и его подручным, встретиться с которыми, он надеялся уже утром.

Изо всех действующих лиц на яхте не было только «Верховной жрицы». Бет де Гре с младшими детьми должна была присоединиться к основной компании только в сентябре, уже как следует, обработав канадца.

Итак, Георг Теодоракис и три готовые на все шлюхи. Главным, конечно, был он, но дело иметь, по-видимому, придется с девицами. Не станет же он вести философские беседы с двумя только что спасенными летчиками. Впрочем, разве возможно было сказать что-либо уверенно об этом человеке.

Четкого представления о главном действующем персонаже не складывалось. Дуг досконально изучил его досье. Кажется, помнил каждый нюанс из той мешанины фактов, которой Георг окружил себя. И, тем не менее, приходилось снова перебирать их.

Все, что касалось этого человека, всегда было зыбко и неопределенно, и начиналось это с его фамилии. Еще Рон установил, что их герой присвоил себе как минимум три фамилии: Чедвик, Хокинс и, наконец, Фовалоро. В довершении всего, натурализовавшийся грек, вместе с греческим гражданством взял фамилию матери – Теодоракис.

Не ясен был и его возраст – примерно от 60 до 70 лет. С кинопленки и фотографий на Дуга глядел выдубленный загаром, лысый человек небольшого роста. Лицо с темно-карими, почти черными глазами умной собаки и на редкость яркими белками, напоминало маску безразличного ко всему языческого божка.

Судя по фотографиям и описаниям, с его губ не сходила издевательская улыбочка, а разболтанная походка, дерганая наружность и  желание казаться моложе и здоровее, чем он был на самом деле, делали его типичным жителем средиземноморья. Время только подтвердило пометку, сделанную им в первые дни знакомства с его фотографиями - черты обезьяны и ящерицы. Однако, Георг мало смеялся, обладал властным характером, немалой опытностью в делах, и нетерпимостью к дуракам.

Свидетели констатировали нездоровую порывистость и       судорожную, испытующую, петляющую манеру говорить. Все отмечали часто повторявшийся характерный жреческий жест - воздетые руки.  «Жрец» продолжал актерствовать даже в обыденной жизни. Впрочем, это он мог себе позволить. Грек был баснословно богат. Точный объем его капитала пока не установили, но, то чем он владел, говорило само за себя:

     - Дома во Франции, в Ливане, в Америке там же крупные промышленные предприятия;

     - Киностудия «Санрап» в Ливане;

     - Целый торговый флот и роскошная яхта «Ариадна», за которой они и охотились теперь.

Грек мог гордиться своим могуществом, претендовать на особое место в обществе, но сделал все, чтобы о нем знали, как   можно меньше. Все, что касалось его прошлого, было зыбко и неопределенно.

Дуглас хорошо знал, что Георгу было что скрывать. Начинать можно было с того, что явно запутаны, были даже дата и место его рождения.    

Георг родился приблизительно в 1890-95 году, вероятней всего в Александрии в семье очень богатого торговца хлопком.

     Отец – Джон Чедвик, англичанин, образованный космополит, отдавший всю жизнь Востоку, но Европу надолго не покидавший, был старше жены на двадцать пять лет.

Мать – Мария Чедвик, гречанка (девичья фамилия Теодоракис) родилась в 1873 году. Была влюблена во Францию и старалась привить любовь к ней сыну.

Воспитание мальчик получил во Франции. Проявил себя как прекрасный музыкант, пианист. Дуг помнил замечание Ламоля - любит клавикорды.

    После Первой Мировой Войны изучал медицину - психиатрию. Опять Дуг сделал пометку. Еще Ламоль обнаружил, что Сарбона, где он якобы закончил медицинского факультет, следов его пребывания не имела. Но и в других университетах Франции данных об его учебе пока не нашли. Ложью была и докторская степень, и многочисленные научные труды, которые он себе приписывал.

Была и другая версия его жизни в этот период.

Жил в Англии до 19-ти лет. Учился музыке по его версии, фортепиано и клавикорды до 15 лет. В 1914 году поступил в Королевский музыкальный колледж. Дуг пометил, что там же восемью годами позже училась Бет де Гре. Встретиться они не могли, но все же, намеренное совпадение было на лицо.

В 1914 году бросает учебу и добровольцем, идет на войну. Участвует в ряде сражении, после этого дезертирует из армии. Родители получают официальное извещение - пропал без вести.   

Добирается до Англии, и вынужден скрываться у родителей. Чувствует их осуждение, и с помощью   дяди - брата матери, бежит из Англии в   Южную Америку.   После смерти отца, с матерью поселился в Париже. Начал изучать медицину. В этом месте досье Дуглас сделает очередную пометку - опять лож о Сарбоне.

Якобы встречается с графом Алонсо де Рокан. От него якобы получил огромное состояние - опять ложь! Человека с таким именем не существовало, и деньги от него он получить не мог.

Утверждает, что в молодости написал роман. В начале 20-х годов, возможно, участвовал в социальных движениях, но быстро к ним охладел и отказался от любой политической борьбы.

Дальнейшее более определенно.
   
     В 20-х посещал лекции Юнга  - идея «Жреца» человека «играющего в бога» очевидно, сложилась в этот период.

     В 1927 году получил греческое гражданство и поселился на Паросе. Это очевидно было связано с тем, что он  участвовал  в  основании  «Школы Чарльза Дикинса» там же.

С этого времени начиналась история «секты Жреца», как про себя окрестил это сообщество Дуг. До начала Второй мировой войны его жизнь была тесно связана с четой де Гре и собранные документы существенной новой информации не несли.

Уже привычным для него было то, что период оккупации  Греции был еще более противоречивым, чем все остальное. Греческая трагедия времен Второй Мировой Войны пусть в разных версиях, но подтверждалась.

    В 1941 Греция была оккупирована итальянцами, а 6-го апреля 1941 года их сменили немцы,  к 27 апреля  они  обосновались  в Афинах. Теодоракис стал деревенским старостой.

    Он пытался охранить местных жителей от притеснений   оккупантов и в тоже время по возможности помогал партизанам. И надо отметить, что это ему удавалось на протяжении  нескольких  лет.  Когда в сорок третьем на Паросе появился серьезный немецкий гарнизон, уже знакомый партизанский отряд, живший за счет местного населения, и воевать с немцами не собиравшийся, остров покинул. 

Дуглас по своему военному опыту хорошо знал подобную ситуацию.  К сожалению, те, кого считали борцами за свободу народа, часто были деклассированным сбродом, нередко просто уголовниками и  именно такой отряд однажды появился на острове. Им была безразлична судьба местных жителей. Они хотели заняться вульгарным грабежом. Столкновение с немцами было для них неожиданностью и появление партизан, окончилось трагедией. Партизан пленили с оружием в руках, а местных жителей обвинили в пособничестве и их укрывательстве.

Немцы взяли заложников. Пытали партизан, а затем расстреляли и тех и других. Среди расстрелянных был и Теодоракис, однако произошло чудо. Его только ранили, а под упавшими на него трупами других несчастных, немцы этого не заметили.    Георг был обязан жизнью местному врачу, выходившему его раненого после расстрела.

Сразу после того, как союзники изгнали немцев с острова в сорок четвертом, Теодоракис растворился среди них. Сограждане слишком по-разному «оценивали» его деятельность во время войны, и он не стал рисковать. Коммунисты, пытавшиеся захватить власть в стране в те годы, свободно могли попытаться расстрелять его еще раз.

В свое поместье он вернулся только тогда, когда стал полностью уверен, что ему уже ничего не угрожает.  В том же году верная подруга и ее старшие дочери помогли ему возобновить  дело,  прерванное войной. Уже летом 1949 они продолжили свои «эксперименты», которые в прошлом году неожиданно свели Дугласа с Роном и, в конце концов, привели Макдедли на палубу субмарины.

Теперь главные роли в «постановках» доставались Элизабет и Терезе. Лиз и  Тесс – сестры близнецы. Двадцать четыре года. Настолько похожие друг на друга, что по фотографиям их различить было невозможно. Привычка стирать малейшие различия между собой только усиливала этот эффект.

Внешне, очень похожи на свою красавицу–мать в молодости. Сестер отличал подлинный аристократизм. Тонкое изящество высоких стройных фигур – без малого шесть футов. Вспомнились строчки донесения:
 
- Ухожены, подтянуты, уверены в себе...

- Даже чуть заметная пугливость рассчитана до мелочей - словно только что выпорхнули из ателье Диора...
 
- словом, профессиональные актрисы.

- Особая пометка - кристальная отчужденность, присущая людям лет  на  десять  старше, на губах улыбка  «жрицы». Произношение чисто английское -  плод частной школы и университета -  так говорят те, кого какой-то социолог назвал «господствующие сто тысяч».

То, что сестры получили прекрасное образование, сомневаться не приходилось, однако все, что они говорили об этом, не подтверждалось. Ни в Кембридже,   где якобы Лиз изучала классическую филологию, а Тесс иностранные языки,  ни в Оксфорде,  ни  в Лондонском университете их следов не нашли.

Не было их следов и в театральных кругах Лондона, но в том, что они прошли хорошую актерскую школу, сомневаться не приходилось. Впрочем, для этого были не малые возможности у их крестного. Театральные студии были не только в Лондоне, а он мог себе позволить нанять для них преподавателей и частным образом. Все очарование юных женщин Георг использовал в полной мере. 

Невероятно тонкие черты  лица. Большой рот. Серые, порой почти голубые, огромные миндалевидные глаза. Великолепная шея и длинные светло-русые волосы. Очаровательные девушки. И тут же беспощадные характеристики свидетелей и донесений:

- Смелы. Лиз не испугалась возможного увечья - если бы Рон нанес даже  один  удар плетью во время «суда», гарантировать ей полную безопасность в тот момент не мог бы никто, хотя ясно, что десяти ударов нанести Рону просто бы не дали.

- Беспринципны, как впрочем,  и  все  остальные  помощники Георга.

    - Абсолютно бесстыдны и развратны - Рон заметил во время ночного представления на губах Лиз, тень  восхищение насилием, пусть даже театральным.

- При первой же возможности, пытается  обольщать -  фактически раздевается на глазах у  Рона,  высоко закатывает юбку и блузку,  «подставляя тело ветру».

- Тесс внешне более раскована, и еще более бесстыдна.
    
     Рон вспоминал, как она без стеснения встречает его на ступенях дома в одном бикини, только для приличия прикрыв плечи рубашкой. За столом расстается и с рубашкой.

На пляже Лиз в закрытом купальнике, а Тесса  при первой же возможности снимает лифчик и, соблазняя смущенного парня, демонстрирует обнаженную грудь. В покое она не оставляла влюбленного в Лиз парня до конца «комедии».

Тесса намеренно соперничает с сестрой. Убеждает, что Лиз играет «... с мужчинами, как кошка с мышкой... Дело не в том, что Георг вас обманывает.  А в том, что вас обманывает Лиз».  Она говорит правду, однако Рон понимает только то, что за желанием Тесс предостеречь прячется гораздо большее стремление «утешить».

И все же Лиз коварней и безжалостней. Снимается в откровенно порнографическом фильме, который демонстрируют, неспособному, что-либо поделать Рону. Но последний удар был самый безжалостный. Эти воспоминания из Рона, Дуг вытянул с большим трудом - теперь уже это был не экран. Все происходило прямо перед ним, распятым и с заткнутым ртом:

- Абсолютно голая Лиз лежала на роскошном диване в   позе   отдыхающей богини. Неожиданно   появился Инго,  в белоснежном с золотом балахоне, явно изображая эфиопского Жреца или Царя, и Лиз  призвала его на свое ложе.  Рону дают понять, как далеко ушла она в своей опытности по сравнению с ним. После соития Инго уходит, а Лиз принимает первоначальную позу, наблюдая, как уводят совершенно растоптанного Рона.

Дуг мысленно подвел черту. Конечно, главные роли доставались Лиз. И за такие роли любящий человек способен был бы убить. Но Рон оказался неспособен «поднять плеть».

Дуглас давно догадался, какой фактор   натуры Лиз  в докладе  не был учтен:
 
- Хрупкое равновесие внешней робости и чувственной дерзости, - первая разжигает мужчину, вторая в заветный миг обрекает на погибель.  Свойства нимфы, коих была лишена Тесса, даром, что изображала нимфу за которой гнался и которую насиловал сатир в ту ночь.  Лиз же в прямом смысле бежит от сатира и манит его за собой.  В ней   дремлет зверь, но зверь настоящий, настороженно чуткий к неверному шагу. Чтобы проверить, способен ли влюбленный как должно понять ее, она городит вокруг себя западни, препятствия.

- Какую западню приготовят ему? Да и удостоится ли он такой чести?

Впрочем, ему, как в свое время Рону могли подсунуть и Речел. Это казалось самым проигрышным вариантом. Откровенная «шлюха» могла предложить только свое тело. Без этого Дуг собирался обойтись. Грек не мог ни понимать, что многоходовая, долговременная операция с летчиками невозможна, и Речел означала бы только, что ее использовали «по назначению», -  Дуг встряхнул головой, как будто сбрасывая наваждение. - Все станет ясно завтра утром.

Хоровод созвездий медленно кружил над головой, повинуясь теченью царицы ночи, и он отринул «жрецов» с Пароса и невольно начал отдаваться потоку  других воспоминаний. Ночь ворожила, заставляли вглядываться в черноту звездного купола, вспоминать, когда же ненависть к Георгу стала главным в его жизни.

     Одно он мог сказать наверняка:

     - Это началось не тем промокшим лондонским  вечером, осенью прошлого года. Это началось раньше. Гораздо раньше.