Талант и драйв...

               

                - эссе о даре Божьем -
   
    
      Во многих литературных шедеврах, - в том числе в наших,- бесстрашие
преподносится читателю как преодоление страха. Это-де общечеловеческая
практика. Просто, одни проходят такую неизбежность быстрее, другие –
медленнее. Суть - ясна: не только ты боишься, все - боятся.
      Преодолевай!
      Меж тем, из всего,  что я читал, слышал и видел своими глазами,- вывод
у меня однозначный: это нечто из памятки для молодого бойца.
      Абсолютно бесстрашные от природы люди - есть!
      Вернее,  так: были, есть и будут. 
      Это,- врождённое бесстрашие,-  такой же талант, как и другие, порой даже
более экзотические: умение читать чужие мысли; способность виртуозно играть
на любых инструментах, не зная ни одной ноты, или говорить на десятках языков,
включая диалекты, физическая красота (не спорьте:  могучий дар!). И так далее.
      Бесстрашие как талант,- можете обвинять меня даже в евгенике, однако  это
чистейшая ерунда,- не обязательно, но чаще других свойственно людям  среднего
роста, белокожим, нередко – довольно красивым. Впрочем, лучше сказать:
с правильными чертами лица.  И со слегка золотистыми  волосами.
     Но хватит: а то ещё заподозрите в очередном сотворении «белокурой бестии».
     Меж тем полная чушь – творить из этой породы людей, расу всемирных
завоевателей. Бесстрашные, - что очень даже странно,- вовсе не всегда становятся
победителями «в конечно счёте». Куда  более успешны коварные и злобные, трусливые
и безжалостные. Или просто очень богатые или расчетливо-умные…
      И не надо вот этого, вечно оригинальный вы наш Лев Николаевич: «русская
храбрость», «нерусская храбрость». Хорошо: у Тушина – русская храбрость, непоказная
и с какого-то, извините, хрена,  слегка виноватая. Но разве у Давыдова, у Лермонтова,
у вашего же Долохова, которого вы однозначно не любите, храбрость не русская? Хотя
она категорически другая – шумная, агрессивная, если угодно,- даже показная. Мишель в штыковой бой в красной рубашке шёл: чтоб все видели.
      И что ? Да ничего.
      Абсолютное бесстрашие бывает абсолютно разным.
      А поскольку  врождённое бесстрашие - несомненно талант, то подиум ему требуется
даже больше, чем многим другим видам таланта.
      Лучше других это сформулировал, возможно, первый Бесстрашный  планетарного
масштаба - Александр Македонский, с юмором, но и с грустью воскликнув: «Какой смысл
совершать подвиги, если рядом нет Гомера?»
      Крылато – и на века!
      Я бы, конечно, мог и «на жизненных примерах» доказать, что бывает врождённая
храбрость. Скажем, когда-то мальчишками мы налетали на сады. Так вот один из нас,-
всего один, восьмилетний!-, когда выскакивали хозяева или сторожа с ружьями, с собаками,  с перекошенными от злости фэйсами, - не убегал никогда.
       Стоял и ждал.
       И его ни разу не тронули ни люди, ни собаки.
       Первые – лишь удивлялись, уважительно качая головами: «Ну, ты силён, засранец!» Вторые ходили вокруг, виляя хвостами.
       Однако, если «на живых примерах», - это будет уже  не тот жанр:  а вдруг я присочиню что-нибудь от восторга перед уникальным талантом – врождённых  бесстрашием?  Поэтому пусть уж чудят ОНИ, именные наши атланты,  мужественно и гордо держащие на своих плечах свод мировой истории.
       Иногда их храбрость почти лишена смысла. Иногда – показушна.
       Но это всегда  -  талант.
       И ему, дару этому Божьему, тоже хочется, чтобы люди о нём знали…
       Что, кстати,  абсолютно нормально!
       Это Иваны Петровичи, - которым Господь, кроме круглой печати, ничего не дал,- ХОЧУТЬ, чтобы  мы были скромными и заменимыми. Тогда незаменимым может показаться он!Иван Петрович. С круглой печатью.
     Что же до «виноватого» в своей храбрости Тушина, то это очередной выпендрион
Матёрого человечища. Вроде высосанного из пальца непротивления злу насилием.
     Ну, бывают и такие. Кто спорит? 
     Но, как правило, этому таланту тоже нужна аудитория.   
 

                Смотреть Косой в глаза и между глаз –
                Есть, люди, и такой талант у вас.
                И это очень щедрый дар Небес!
                Сам Гавриил прислал вам СМС,-
                Архангел, что в кольчуге и с мечом…
                И  всё с тех пор вам стало ни по чём !         


                *

    
                КОСТЁР  ДЛЯ  СТАРИКА . ..



                I.
    Истинный царь остаётся в истории едва не больше именно теми поступками,
в которых он проявляется себя не как царь, а как простой человек.
    Эка невидаль –  завоевал! Больше Чингисхана или Тамерлана не завоюешь.
    А кому любы эти монстры?
    У Александра же Великого не царских поступков в первой половине его
стремительного тринадцатилетнего владения почти всей планетой  было столько,
что невольно закрадывается мысль: а царь ли это?
     Что он хотел доказать постоянным проявлением в себе «простого человека»?
Неужели он  слишком  спешил, тайно зная,-  вернее, смутно предчувствуя, - что
Азия, увы, примучит  его - стать  земным Богом?
    Хотя – какая нам разница.
    Главное, он поступал именно так,  как поступал.
     И это  впечатляет даже 2.000 лет спустя.


                II

     Александр не любил осаждать крепости. Его стихия – открытый бой с многократно
превосходящим противников. Но Тир упёрся: он словно не пускал юного царя крохотной         
страны в гигантскую Азию. Ладно, пусть так! – пожал плечами Александр -  и обложил глупо сопротивляющийся город по всем законам осадной фортификации.
     А поскольку не воевать он не мог, но решил между делом покорить племя каких-то арабов,
обитающих неподалёку в горах Антиливана.
     Взяв отряд свободных от осады македонцев, юный царь решил, что называется, сбегать
в горы: непокорённых племен на пути его непобедимой армии быть не должны…
     Ехали налегке. А потом и вовсе спешились.
     Стали карабкаться по тропам, поросшим  с двух сторон дёрном. Александр всё время
шутил, подбадривая свой небольшой отряд. В эти годы он ещё презирал роскошь, любил
(именно!) лишения. И даже оставил потомкам афоризм: «… нет ничего более рабского, чем
роскошь и нега, и ничего более царственного, чем  труд».         
     - Эй, бессмертные! – подшучивал неутомимый сын Филиппа и Олимпиады.- Скоро
увидим арабов: ох и всыплют они вам, хвастунам македонским, жару!
     - А ты - зачем? – отшучивались первомакедонцы, с которыми он ещё недавно играл в
потешные бои на родных улицах.- Мы за тебя, Александр,  будем прятаться!
      - И за Лисимаха!
      Это была серьёзная шутка. 
      Хотя все понимали, что нет на свете армии, которая выдержит удар македонской фаланги,
вид смертельно уставшего старика заставил Александра покинуть арьергард небольшого
отряда.- «Веди ты, Клит!»- крикнул юный царь - и присоединиться к старику-воспитателю…
      Практически любой другой на месте Александра сказал бы этому неугомонному Лисимаху:
« Я же тебя уговаривал не ходить. Я же сто раз тебе повторил, что ты будешь обузой! Нет:
опять увязался…» Но он, ученик самого Аристотеля и выпестованный с колыбели этим милым
старцем-нянькой,- который к тому же недавно признался: «У меня осталась одна мечта: чтобы
мне закрыл глаза любимый воспитанник» и буквально везде таскался за ними,- сказать такое
старику не мог. Он, Александр, сказал иначе: « Потерпи, Лисимах: скоро ночлег…» 
      И последние сотни горных метров почти нёс на себе свою беспокойную бородатую няньку.
Повторяя: «Ещё немного, Лисимах. Ещё совсем чуть-чуть…»      

   
                III

      Солнце буквально рухнуло за чужие мрачноватые горы. Они остановились.
      С Александром было человек тридцать: остальные во главе с Клитом ушли далеко вперёд.
      От камней вскоре потянуло ледяным холодом. А до спичем оставалась ещё тысяча лет. До
зажигалок – два тысячи. С эпохи же, когда у людей хватало терпения добывать огонь, тря палочку о палочку,- прошло ещё больше. Это были уже совсем другие люди: нервные, резкие,
стремительные. Они не собирали, они завоёвывали:  рабов, золото, еду, землю, баб…
       Глядя, как скорчился о холода Лисимах, примостившись у черного камня, юный царь
покачал красивой головой: «Замёрзнет старик!» И накрыл его своим лёгким плащом.
       А в это время метрах в пятистах, - в стадиях бы надо: не было тогда ещё метров, но некогда
отвлекаться на перевод единиц из одной системы в другую,- почти одновременно вспыхнули
сотни костров. Александр,- до пояса голый, его ярко белая кожа в свете Луны просто светилась,-
уточнил для себя: «Да нет – пожалуй, за тысячу… Клит, что ли, с ними разминулся? Ладно –
будем разбираться утром. А пока надо спасать старика: ещё мои няньки при мне не замерзали!»
      - Тебе плохо, Лисимах? – нагнувшись, прошептал Александр.
      - Когда ты рядом – мне не может быть плохо, - прошептал старик дрожащими губами.
      - Держись. Спасибо, что ты со мной!
      Он взял меч. Крикнул своим, спрятавшимся в каменных щелях:
      - Эй, ящерицы? Хватит дрожать от холода: всем – собирать на костёр!
      -Ты что задумал, Александр?!
      - Я сейчас высеку пламя из скалы- и принесу вам огонь!- голос  юного царя был звонок и
весёл: это говорило о том, что он принял важное решение, с которым бесполезно спорить.-
Следите за Лисимахом. За мной – ни шагу: это приказ!
               
               
                IV

      Поскольку всякий грязный народец, для которого главная радость,  что не только он,
пишущий, - свинья, но и все прочие  свиньи, опорочил эту тему (Александр и женщины,
Александр и любовь), то я оставляю за собой право при случае к ней вернуться.
      А пока лишь напомню лишь следующее : любимое чадо неистового Филиппа и безудержной Олимпиады, ныне юный царь Македонии, был среднего роста и хорошо сложён. Однако по жизни, скажем так, ему  важнее было  другое:  он был быстроног как ветер. И то: зачем, скажем, такой спортивный дар Батыю? Он не воин. Сами монголы презрительно называли его за глаза «Бабой с луком и стрелами». Александр же бросался в бой первым. Крайне важен талант бегуна нужен был ему  и в этот миг…
     Ночь.
     Царь гол по пояс.
     В правой у него короткий меч.
     Неслышно, как барс, и стремительно, как  сокол в грозном своём пике, мчит он по горному
плато к тысяче вражеских костров, пылающих под чёрным небом Антиливана.
      О чём он думал в этот странный миг?
      Неужели ни о чем ином, кроме замерзающего Лисимаха?
      Исполать ему, если так!
      Но мне кажется, - поскольку всякий талант, в том числе талант бесстрашия, жаждет Гомера,- юный Александр думал также вот о чем:  «Я сейчас сделаю ТО, что больше никто из царей,- ни через тысячу, ни не через пять тысяч лет, -  не сделает на этой Земле. И люди запомнят ЭТО!»
      С каждым шагом-прыжком всё ближе арабские костры.
      Какая тысяча – их здесь не счесть!
      Вражеское войско, расположившись на ночлег, гудит как земля при гневе Вулкана.
      Уже можно различить отельные голоса и смех.
      И вот тьма – словно отпрянула:  всё от горизонта до горизонта залито светом будто весело и грозно танцующих языками пламени  боевых костров…
      Александр врывается в лагерь.
      На него устремлены сотни глаз!
      Но никто не может понять, ЧТО ЭТО  или  КТО?!
      Полулежащие  у ближайших костров вскакивают.  Сталь врезается в сталь, высекая сполохи иск. Двое уже упали, сражённые мечом Александра, который ещё не навёл ужас на Азию.
      Юный царь хватает самую яркую головёшку – и исчезает в кромешной тьме…
      В лагере арабов короткое замешательство.
      И правда: кто это?
      Почему – ОДИН?
      Может,  это  ИХ, македонский, БОГ !?
      Через несколько минут всё в тех же пятистах метрах вспыхивает в глубине скал гигантский костёр. Часть варваров (а что вы хотите?) в страхе покидает свой ночной лагерь. Однако несколько самых отчаянных, такие есть у каждого народа,- бегут к македонскому костру.
      Но поступок любимого царя,- то ли ещё мальчишки, то ли уже полубога,- удесятерил силы македонцев:  она отбрасывают врагов, как тугой мяч от каменной стены.   
               
                V

       Выставив дозор, македонцы засыпают в горах Антиливана,  у огромного костра.
       - Сменяемся через час. Всем - отдыхать: завтра – бой,- умащиваясь на потеплевших
 камнях рядом с Лисимахом, говорит царь, пока ещё юный и странный.- Меня - тоже будить! Но, если можно, - ближе в заре…
       Сладко посапывает разморенный жаром костра  старик-воспитатель.
       - Ты согрелся, Лисимах? – шепчет Александр.
       - Да: ты меня согрел, мой мальчик.
       Александр чуть усмехается:
       - Это тебе за то, что ты когда-то не давал мне прятать на ночь в постель сладости.
       Уже почти засыпая, Лисимах вздыхает не по-стариковски легко, словно подводя итог:
       - А ведь у меня ничего, как у воспитателя, так и не получилось:
       - Ты что, старик? В каком смысле?!
       - Я хотел изваять из человека царя, а изваял – бога.
       - Не шути так, Лисимах,- покачал головой Александр, что впрочем никто не увидел.- И
никому не говори такое! Я всего лишь смертный вождь бессмертного войска…
       С этими словами он мгновенно заснул на тёплых камнях чужих гор.
       Единственный из царей рода людского, бегавший во вражеский стан за огоньком.
       Юный и полуголый.
       Заснул, не в силах даже представить, что через какие-то четыре года будет величественно принимать поклонения себе, как земному богу. И даже в гневе убьёт на пиру лучшего из друзей -Клита. Лишь за то, что  наивный первомакедонец попытается высмеять этот ритуал.