Издалека долго... Памятки

На краю жизни задумываешься, что осталось в памяти, какие моменты, что высвечено какой-то неизвестной силой, по какому-то странному праву. Но – факт, реальность: именно это задержалось, остальное исчезло во тьме времени.
   
ВОЙНА.
 
КАК ВЫЖИВАЛИ.

  1941 год. Мне четыре года. Гуляю около дома и с удовольствием собираю в карманы пальтишка искореженные осколки после бомбежки. Во рту кусочек чистого древесного угля, очень нравится хрустеть, он словно звенит, когда жуешь. Мама покупает его для меня. 
  Когда бомбят, сидим в землянке – бабушка с маленькой сестренкой на руках и я, рядом много тетенек, лица хмурые. Их освещает огонек коптилки.
  Зима. Мы в чужом городе (Новосибирск). Я сижу в санках, тепло закутанная. Темно, видимо, поздний вечер. Отец с матерью стучат в один дом, другой, третий, ищут ночлег. Нашли или нет – не помню, наверное, уснула.
   Завод дал нашей семье халупу на улице Трудовой.  После первой ночевки переполох: украли пальто, что висело у двери, около дверной рамы оказалась огромная дыра. Халупу привели в порядок. Каждое лето отец с матерью обивали дранкой стены крест-накрест, потом обмазывали глиной с навозом. Печь топили углем. Рядом с нашим домиком нужник, зимой вокруг него горка заледенелого дерьма.
  Рабочим дали землю в Искитиме (около Новосибирска). Как-то раз родители взяли на поле меня. Ехали на товарном поезде, ночевали в землянке. Осенью в сенях появлялись мешки с картошкой и мешок проса.
   Завели козу, серую, звали Римка. За нами детьми и за козой следила бабушка Маня. Жили голодно. Помню слова бабушки: «Хоть бы ситничка досыта поесть…» В войну и долго после войны утром, да и на ужин частенько, мы ели суп или щи ( то есть три раза в день). Хлеб раскладывала мама по кусочку каждому. Мы с сестрой съедали и смотрели на хлеб родителей – они отдавали нам свой.
  Однажды мама потеряла карточки. Горе. И вдруг – явление молодой интеллигентной женщины, которая принесла найденные карточки. Как нас нашла, не знаю.
  В нашем дворе жила еврейская семья. Мы дружили с мальчиком Сегой (Сережей). Его мама тетя Фрида дала мне и сестре по куску черного хлеба, щедро намазанному белейшим свиным салом, в котором попадались хрустящие кусочки красного жареного лука. Ничего вкуснее я не помню.
  В Новосибирске принято было жевать вываренную серу – желтые кусочки Ее продавали женщины на улице, сера плавала в банке с водой. Просили за нее кусочек черного хлеба. Еще одним лакомством привлекала  улица: в узеньких ларьках  можно было купить стакан воды с морсом. Чаще мы только посматривали на эту красоту.

  СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО, НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО.

  Дети привыкают к тому, как сложилась жизнь, им кажется, что иначе и не бывает. Лишь бы их любили. Тепло солнца, тепло отца-матери – что еще нужно?

  Игрушек не было. Мама сделала мне куклу из старых чулок, нарисовала лицо. Когда подросли, нам разрешили гулять в округе. Недалеко открыли огромную свалку в овраге. К счастью, не опасную: туда свозили отходы какой-то трикотажной фабрики или фабрики игрушек. Мы находили там бракованных пупсиков из голубого трикотажа.
 
 Новый год. У нас елка. Атласными красками сверкают картонные рыбки, медведи и зайцы. Флажки сделали сами, разрисовали, продели нитки. Из довоенной жизни  привезли дутые бусы. У нас гости: два мальчика нашего возраста Валя и Толик с родителями. Знаем – под елкой подарки, ждем, терпим. Взрослые нас поздравляют, говорят о добром деде Морозе, что мы почти не слышим: все думы о подарках.  Вдруг Толя, самый маленький, хлоп на пол и – пополз под елку. Мы его понимали, поняли и взрослые! Мигом все оказались под елкой. В пакетиках были мандаринки и конфеты, кажется, подушечки.
   
Мороженое? Оно у нас было особенное! Мама приносила с базара ледяное молоко в виде тарелок. Сверху в середине  круга обязательно  наплывали и замерзали сливки, они желтоватого цвета. Нам разрешали их соскабливать!

  Однажды я увидела чудо. На рассвете меня разбудила бабушка: «Смотри, Нина, как солнышко играет. Сегодня Пасха, вот оно и радуется!» Солнце освещало наши беленые стены разным цветом: то красным, то зеленым, то желтым, то оранжевым. Это было удивительно. Больше подобного не случалось видеть.

   Отцу  дали путевку в дом отдыха. Возвратился с такими гостинцами! Привез много кедровых орехов и лущеных, и  в шишках. Помню, отправили посылки с орехами в Павшино родным. А год спустя, когда собирались уезжать на родину, отец продавал оставшиеся орешки на рынке. Мы сидели с ним у самого входа. Я щелкала орешки; наверное, не подозревая того, привлекала покупателей.   

ШКОЛА.

  Первенец идет в школу – большое событие. Мать обряжает дочку со всей возможной старательностью. Портфель мама сшила мне сама из брезента с двумя отделениями, с кармашками и красивой застежкой. Тетрадей не было, мама принесла ненужную «синьку» с завода (бледно-сиреневые оттиски каких-то чертежей), разлиновала в косую линейку, сшила как тетрадь – по ней я училась писать. Приготовила мешочек с чернильницей-невыливашкой.
 
  Школа недалеко. Учительница – Александра Платоновна, пожилая женщина. Появилась подружка Галя Панферова. Мы с ней влюбились в нашу учительницу. Часто ходили к ней домой. Нас, вероятно, привлекала игрушка - огромный медведь с настоящей шерстью, он сидел на диване. Александра Платоновна обязательно угощала нас драниками, оладьями из сырой картошки, они были румяные, масленые!

   В школе нам давали завтрак. Его запомнила моя сестра, она тогда еще не училась:  «Когда ты болела, бабушка ходила за твоим завтраком,  доставалось и мне. Она приносила полстакана сметаны и маленькую белую булочку. Помнишь, какой необыкновенно вкусной была сметана?»

  Остался в памяти пожар в школе: в коридоре загорелась электропроводка. Нас не выпускали из класса, но я подсмотрела.

  Огромной важности событие этого времени – день Победы. Мы с подружками побежали вечером на площадь у оперного театра. Салют, в небо рвались белые шары. Они шипя опускались на землю и крутились. Мы плясали около них.
   Летом побывала в заводском лагере. Легкие домики стояли в густом сосновом бору на возвышении. Слева глубоко внизу река Обь. Земля усыпана хвоей и шишками, нагретые жарким солнцем, они распространяли удивительный смолистый аромат. Я и сейчас, услышав его, вспоминаю далекое детство, когда впервые «открыла» запах нагретых сосновых шишек.
   В центре лагеря было огороженное место, как Кремль в Москве. Там жили дети заводского начальства. Запомнилось, потому что любопытные носы  совали в загородку узнать, кто там живет.
   Качели у нас были серьезные: вместительные лодки на длинных цепях. Помню, упала и сильно содрала кожу на коленке.
  Один раз приезжала мама. Отвела меня на Обь, раздела и как следует вымыла мочалкой и мылом, долго вычесывала вошек частым гребешком – обязательное дело в войну и после войны.      

Первое знакомство с театром произошло в Новосибирске. Настоящее потрясение. Я смотрела спектакли «Двенадцать месяцев» и «Слуга двух господ».

  Когда собралась уезжать в Красногорск, Александра Платоновна повторила несколько раз: « Отучайся жевать серу и не говори «ага», говори «да», как настоящие москвичи».
 
…А ведь в войну о нас, детях, заботились не только родители, но и учителя, врачи – заботилась Родина.