Искры божии на земле

АЛЕКСАНДР ПАВЛОВ







ИСКРЫ БОЖЬИ
НА ЗЕМЛЕ


ФИЛОСОФСКО-ПСИХИЛОГИЧЕСКОЕ ФЭНТЕЗИ






























СОДЕРЖАНИЕ

ПРОЛОГ…………………………………………………
КРЕМНИ……………………………………....................
КРЕСАЛА………………………………………………
ТРУТЫ………………………………………………
ЭПИЛОГ………………………………………………


























ПРОЛОГ

                Искра божья пролетела
 И меня слегка задела,…
Попов (?) 

Когда-то случилось так, что человек начал размышлять. Трудно сказать хорошо это или плохо. Но рано или поздно такое должно было случиться. Размышлять можно в две стороны – вперёд и назад. В силу того, что во мне заложено геологическое образование я чаще размышляю назад, т.е. про прошлое. Любые размышления всегда абстрактны, но они, безусловно, имеют под собой определённую основу. Какую?  Наверное, ту, на которой замешан наш интеллект, наше немощное знание мира к моменту собственного бытия Х. Насмотрелись, наслышались, наощущались, начитались. И вот, – пожалуйста, пошли всякие фантасмагории. То, что можно назвать интерпретациями (а это по выражению Петра Капицы, дело вкуса). Вот к чему они меня привели.

    Была тьма над бездною («Бытие» в первой книге Моисея, здесь и далее), т. е. – никого, просто ни-ко-го. Кромешная вечность. Но! Некто всё же незримо присутствовал. Это был Бог. Тот, которого Елена Петровна Блаватская в своё время обозначила как Вечнонепознаваемое  Присутствие. Можно представить как тоскливо и одиноко ему было. Сразу вспомнил фразу Ваню Белякова (нелепо погибшего петербургского десятиклассника):
 – Одиночество хорошая вещь, но только тогда, когда есть кто-то, кому можно сказать, что одиночество – хорошая вещь.
    Осознав весь ужас своего Я, Бог решил пустоту Мира заполнить.
Да будет свет, решил Создатель. И стал свет. Похоже, что современная физика назвала это Большим взрывом. Но много света было слишком непривычно и раздражало. Возможно, поэтому следующее действие состояло в том, что Бог отделил свет от тьмы. Надо думать, что в этот момент появились звёзды. Заработал закон агрегативности.  Ну и дальше, как говорят, пошло-поехало. Неживая материя, потом живая и, наконец, человек. Это произошло на шестой день творения:
• И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог…
Далее Он благословляет седьмой день (день отдыха от трудов), и освящает его. Но этого ему показалось мало. И началась история с Эдемом.
• И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою.
Это был Адам. Далее:
• И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привёл её к человеку.
Это была Ева. В современном понимании её можно назвать клоном.
    Похоже, что Адам и Ева – любимые дети Божьи. Своего рода «голубая» кровь – этакие жизненные неумейки-иждивенцы. Но! Но!...  С большими амбициями. Видимо, они генетически это ощущали. Потому и пошли на преступление, похитив информацию о Добре и Зле. Об  их фаворитном  положении становится известно из шестой главы:
• Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жёны, какую кто избрал.
Как известно, это привело к Содому и Гоморре.
    И Бог понял – при сотворении Адама и Евы Он чего-то недоучёл. Амбиций у его детей оказалось слишком  много (а как же первое поколение от самого Господа Бога!), а ума-то видно не хватало. Вот и нарушили Его запрет на тайну Бытия. Захотели сами стать богами – хоть немножко.
• …в день, в который вы вкусите их (плоды, А.П), откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло.
    Задумался Господь Бог и решил дать людям ещё один кусочек своего разума – ИСКРУ БОЖИЮ. И начал Господь метать молнии. Простёр свою длань, и извергся огонь. Молнии разрывали небо. Они сыпались как искры и охватили всю Землю. Много людей погибло. Но некоторые остались в живых. Одни из них стали крепкими, как кремень, другие – как  железо. 
    И понял Бог, что сделал правильно. Теперь люди сами смогут высекать Его искры. Так и получилось. Стали говорить: – В нём или в ней искра божия. Иначе, – талант и ум незаурядный. Появилось понятие «огниво» – кремень, кресало и трут. Первые создают искру, трут её сохраняет.







КРЕМНИ

Древнейшие орудия труда из кремня.
Кремень способен высекать искры.
 
ИНЖЕНЕРЫ
Стремясь, да обретёте вы!
Из интернета

Валера был собранным и целеустремленным студентом, в чем-то даже педантичным. Часть его детства прошла в колонии для детей «врагов народа». Он рано повзрослел и хорошо понимал трудности, стоящие перед ним после школы. Надо сказать, что тогда в Ленинградском горном институте, куда он поступил, таких студентов было немало. Попасть во многие другие вузы шансов у них просто не было. Им отказывали уже на стадии приема заявлений. А в Горном учились практически все: дети и родственники инженеров, офицеров МВД и КГБ, дети профессоров, и бывшие солдаты, прошедшие войну или отслужившие действительную службу, дети простых рабочих и крестьян, и русские, и прибалты, казахи, болгары, в общем, молодой народ со всего мира, с  разными судьбами, и разного возраста. После знаменитого письма Хрущева о разоблачении культа личности я, например, с удивлением узнал, что у многих моих однокашников и друзей с культом были связаны настоящие семейные трагедии. У кого-то отец расстрелян, у кого-то и отец и отчим, у кого-то мать отсидела за отца от «звонка до звонка», у кого-то ближайшие родственники арестовывались и т. д. 
     Валеру отличала от всех то редкое качество, когда вчерашний школьник чётко знал, чего он хочет и к чему стремится. А стремился он к знаниям, подготовлен был прекрасно и хотел быть первым. Только первым. На втором курсе он поступил в университет на вечернее отделение физико-математического факультета и после Горного. Прекрасно его закончил, но не для того, чтобы иметь второй диплом, а чтобы преуспевать в том направлении, которое он для себя выбрал еще студентом, а может быть, и в школе.
    Вот лишь один пример. Его тренер по баскетболу как-то рассказал мне такой случай, очень его удививший и не встречавшийся в его практике. Шла тренировочная игра. Перед нею Валера попросил тренера сказать ему, когда будет без пятнадцати минут пять. Немного раньше  этого срока в зал пришла его жена (он женился еще студентом; вообще он торопился жить).  Она окликнула Валеру и позвала на «выход».  Тренера поразило полное безразличие его подопечного к её приходу и зову. А ведь они были молодожены. Она окликала его еще несколько раз. Он как будто не слышал. Но вот настал срок и тренер позвал:
– Валера! Твое время. Пора.
В этот момент Валера бежал с мячом. В ту же секунду он остановился, положил мяч на пол и пошел с площадки. Из команды вслед ему кричали:
– Валерка! Ты что? Давай доиграем. Так нельзя. Что ты делаешь, ну и сволочь ты.
Никакой реакции. Ушел и всё. У него были свои важные дела.
    Естественно, он прекрасно закончил Горный, работал по интересному для него направлению. Рано защитил кандидатскую диссертацию, потом довольно быстро – докторскую.  Как перспективный молодой учёный с высокими амбициями и прекрасной подготовкой был приглашён на свою бывшую  кафедру. Стал профессором. Уверенно и последовательно начал формировать для себя команду из бывших своих студентов и аспирантов. Готовил их по своему плану: читал специальный курс математики только для них, требовал изучения английского языка. Даже таскал их в горы, где любил проводить отпуск. В общем, лепил их по своему образу и подобию. Через несколько лет такая команда сформировалась. Сам он к этому времени уже стал членом корреспондентом Академии наук СССР. Затем, вместе с командой покинул кафедру и организовал свою лабораторию, где успешно занимался решением важных и не простых прикладных задач. Человек он был не злобивый, довольно уживчивый, но его присутствие обычно создавало некоторую напряженность. Дело в том, что он не хотел или не умел понимать, почему другие не выстраиваются в его фарватер, почему они занимаются какими-то на его взгляд ненужными проблемами. В его вопросах и выступлениях на семинарах по другой, не его тематике, часто чувствовалось скрытое раздражение.
     Мне же казалось, что его потенциальные возможности растрачиваются как- будто в пустую, что есть в нашей области фундаментальные задачи, которые он смог бы поднять и принципиально изменить основания нашей науки. На одном из семинарских перекуров, помню в коридоре, конечно, наедине (щадя его самолюбие) в ответ на какие-то его, не приятые для меня, реплики я посетовал ему на это. Он спросил меня, что я имею в виду. Я ответил, как понимал проблему. Он немного задумался и потом, совершенно неожиданно для меня ответил:
– Саша, я ведь не ученый. Я инженер. То, о чём ты говоришь, мне не интересно. Я практик и мне хочется видеть результат своей работы, как иногда говорят «в железе» и видеть по возможности быстро.
     Я понял его. Но ведь он был в шаге от звания академика Российской академии наук. А вот считал себя инженером. Знаю, что он говорил искренне. Позже я часто бывал у него в лаборатории и видел – он стал более терпимым к другим взглядам. Приглашал меня заходить почаще, хотя мы не были близки. В душе я относился к нему хорошо и высоко ценил. Наверное, он это чувствовал. Почему-то мне казалось, что он одинок. Тогда я не знал о его неизлечимой болезни. От него это не скрывали и врачи объяснили, что у него два пути:
• либо оперироваться, но это продлит ему жизнь ненадолго,
• либо жить, как живет, и положиться на судьбу.
Он выбрал второй путь, и через несколько месяцев ушел из жизни после приема у студентов экзамена. О его фатальной  болезни практически никто не знал, и его смерть поразила многих, в том числе и меня. Он был мужественный человек.

     Приблизительно в эти же годы мне пришлось встречаться с академиком – директором крупного института. Он был значительно старше меня, и мои посещения носили исключительно деловой характер. В одну из встреч я обсуждал с ним статью, которую рассчитывал сдать в Доклады Академии наук РФ. Известно, что для публикации в этом журнале необходима рекомендация академика. Такой в этом журнале давнишний порядок. Работу он не совсем понял, но мне понравилось, что он прямо об этом сказал, нисколько не смущаясь. На это способен не каждый. Но ряд полезных советов он мне дал. При этом заметил:
– Александр Николаевич, поймите меня правильно, я не знаю, какой я ученый, но что чиновник я хороший уж поверьте...
Это знали и ценили все, кто так или иначе был связан с институтом. В тяжелейшие времена слома русской науки, он сумел сохранить научные кадры, лаборатории,  здание института и его мировой престиж. И его помнят добрым словом.

     На одном из диссертационных Советов, просматривая автореферат, я обратил внимание, что из привычных для меня титулов одного научного руководителя исчезло звание академика РАЕН. В перерыве я спросил его об этом, поскольку был с ним достаточно хорошо знаком и знал его как человека интересного и без комплексов. Он грустно усмехнулся и сказал:
– Александр Николаевич! Скажу Вам откровенно – я столько сил и нервов потратил, чтобы это звание получить и какое-то время им гордился. А сегодня мне неудобно об этом говорить и тем более писать. Столько развелось разных Академий и академиков при них, что в этой толпе я почувствовал себя неуютно, тем более что многих из них я знаю достаточно хорошо.
Я ему поверил и стал уважать ещё больше. Позже я узнал, что и некоторые другие, по-настоящему заслуженные и крупные ученые, поступили также. Нельзя тиражировать звания и титулы. От этого они девальвируют.
     Вспоминаешь имена Владимира Григорьевича Шухова, Игоря Ивановича Сикорского, Александра Степановича Попова и других выдающихся русских инженеров.  Жаль, что скоро в России будут только бакалавры и магистры и множество академиков всяких академий.


НЕОЖИДАННОСТЬ ОЖИДАЕМОГО

 Как будто официальное признание
                или непризнание означает жизнь
                или смерть для самих идей.
Курт Воннегут.

Между ожиданием и фактом - всегда пропасть. Помните  у Ивана Александровича Гончарова в «Обломове»  классическую историю с галереей. Все ждали, что она рухнет ... вот, вот рухнет. А она, хотя и сгнила, всё стояла и стояла и ... вдруг ... рухнула. Поди ж ты! –  удивлялись обломовцы, – рухнула. А ведь столько стояла. Кто бы мог подумать?
*
   Защита диссертаций, особенно докторских работ, требует  значительных усилий, и не только по сути. Когда работа закончена, приходится ещё затрачивать много душевных сил на создание научного общественного мнения, которое бы положительно оценило как результаты исследования, так и твои претензии на учёную степень.
    Некто N два года ездил с докладами по институтам, университетам и лабораториям СССР,  выступал на разных конференциях, семинарах, симпозиумам.  Иногда оставлял диссертационный том для подробного ознакомления, если об этом просили. В результате удалось создать к своей работе положительное отношение. И когда он слышал:
• А что N разве ещё не доктор? А я думал, что он уже давно защитил, –
решил, что пора подавать диссертацию и документы в Совет. Помимо, сложившегося позитивного мнения были получены и технически полезные результаты. Среди многих вопросов, на которые ему приходилось отвечать, обозначились главные –  те,  которые задавались везде.
    Определились также ведущее предприятие, оппоненты и появилась уверенность, что на автореферат он получит положительные отзывы.
    Защита прошла успешно. Помимо членов Совета было много специалистов и просто слушателей со стороны,  задано много вопросов. Члены совета и гости активно выступали. Совет убедительно проголосовал «за». Только один голос «против». Говорили, что это даже хорошо.
   И вот заключительный этап. Оформление документов защиты. Отправление их в ВАК. В месяц уложились. Где-то ещё через месяц, пришла открытка: «Ваши документы получены». Теперь надо ждать. Конечно, мог появиться так называемый чёрный оппонент, или некто из доброжелателей, «телегу» накатает. Но сейчас от N уже ничего не зависело.
    Обычно утверждения из ВАК-а тогда ждали несколько месяцев. В  среднем полгода. Время идёт. Всё тихо. Но… , сроки проходят, а информации нет. На официальный запрос получили – «надо ждать». Уж и год позади. Наконец, приходит странная бумага, пригашающая N в Москву. Потерлась диссертация. Надо помочь искать. Выехал. Весь в расстройстве. Какой-то дикий случай. Через несколько дней поисков, работа найдена. Всё, до смешного просто. Секретарь-машинистка, к которой работа попала на стол для очередного оформления, положила её себе под попу. Ей сидеть было низковато, а работа N лежала наверху и подходила по толщине. Если бы N не выехал на место …, неизвестно, чем бы всё закончилось. Хорошо, что он был молод и здоров? Но даже хорошая неожиданность ожидаемого присуждения степени радости не вызвала… .  Было уже какое-то безразличие. Поезд давно ушёл.
*
    В наших краях без удобрений ничего путного вырастить на огороде нельзя. В лошадной России с этим делом было проще. Прекрасного конского навоза в достатке. Не знали никаких парников, плёнок. Огурцы солили бочками. Прекрасно росло и все остальное. Теперь не так. Что бедному горожанину делать, как решать скромные огородные проблемы, если он хочет не только повозиться с землёй, но и что-то на ней вырастить экологически чистое и вкусное. И не зависеть от сомнительных магазинов.
  Местные крестьяне  научили нас «содить» картошку «под дёрен». Лопатой вырубается в дёрне прямоугольник. Подрезается снизу этим же орудием. Затем, за короткую сторону эта дёрновая пластина переворачивается и укладывается рядом – травой на траву не тронутой земли. Далее операция повторяется многократно. Прямоугольник к прямоугольнику в направлении будущей грядки.
    Освобождённая от дёрна полоска называется лотком. Из него потом берётся земля при окучивании.  Вторую грядку формируют также параллельно первой. Конечно, для этого должна быть целинная земля, хоты бы на первый раз. У нас такая возможность имелась. Посадочные клубни кладутся прямо на перевёрнутую дернину и немного присыпаются землёй из лотка. Далее, надо всё делать как обычно. Смыл этого метода понятен. Перевёрнутая трава и её подложка преют, дают тепло и питательные вещества.
    По такой технологии мы сделали несколько грядок и  с интересом ожидали результата. В эти годы к нам на лето выбиралась моя тётушка. Её детство было деревенским и прошло в этих краях. Большую часть жизни ей приходилось держать хотя бы маленький огород. Так что опыт у неё был солидный. Однако про такой метод она не слышала. И ждала урожая с большим интересом.
    Ботва была сильной. Цвела картошка хорошо. Но ведь главное, ни что сверху, а что внизу. Не могла тётушка утерпеть. Решила посмотреть до срока. Охала, ахала. И в секрете от нас копнула сбоку.
    В это время мы были неподалёку и занимались своими делами. Вдруг истошный крик.  Перепугались. Случилось что? Подбегаем. А тётушка стоит, вся сияющая, даже в каком-то изумлении и держит в руке картофелину величиной с детский  лапоть. Мы, помню, посадили какой-то розовый сорт. Уплощённые и очень красивые клубни. Долго тётушка не могла придти в себя от неожиданности. А ведь нам говорили, что первый урожай будет очень хорошим.
   На третий год силы дернины иссякли. Нужно было осваивать новые «земли». Почти как у наших предков –  подсечное земледелие.   

КОРНИ
Которые, здесь роясь в темноте,
Питаем вас. Ужель не узнаете?
Мы корни дерева, на коем вы цветете.
И.Крылов

     У каждого человека есть корни. Если их прослеживать в глубину, они сойдутся в один узел. Это Начало. Обычно его отождествляют с  Адамом и Евой. Читая же библию более внимательно, всякий увидит, что до них были ещё мужчина и женщина шестого дня. Из этих двух начал остался Ной с семьёй. И всё пошло уже от него. В общем – все люди братья и сёстры.
     В силу различного рода обстоятельств  небольшая часть людей сумела воссоздать свою родословную в виде большого генеалогического дерева. Опираясь на него, они строят свою жизнь.
     Примеров много. Наиболее близкая по времени к нам – семья Михалковых. В роду сохранилась переписка за 400 лет. Но мы знаем об этом потому, что живущие ныне Михалковы на виду. Какие-то знаменитые рода были современниками наших дедов и прадедов.

     Блаватская Елена Петровна. Основатель теософии. Активная научная и общественная деятельница. Воспитывалась у бабушки – княгини Е. П. Долгорукой. Двоюродный брат – выдающийся реформатор и финансист – С. Ю. Витте. Вот только часть корней рода. Остальное, каждый может достроить сам.
     Чижевский Александр Леонидович. Российская часть родословной ведётся с шестнадцатого века от предков ясновельможного пана графа Яна Казимира Чижевского. В роду известна княжна Мария Голицына. Все мужчины  военные и служили России. Некоторые были выдающимися личностями. Прадед Никита прожил 111 лет, пережил пять царствований, участвовал более чем в ста сражениях, в альпийском походе А.В. Суворова. Принял 17 ранений. Один из  дедов оборонял Севастополь. Родословная богата славными именами.
     Рерих Елена Ивановна. Философ, литератор, переводчица. Её мать –  внучка Великого полководца Кутузова. Остальное «вычисляется».
     Мать детей генерала Николая Раевского – внучка М.В. Ломоносова. Одна из дочерей, Екатерина Николаевна (в замужестве Орлова), унаследовала архив прадеда. Описала и систематизировал эти реликвии. Передала их Румянцевскому музею.
     Родословные деревья многих известных в России фамилий «раскинули ветви» по всему миру. Некоторые «реставрируются» благодаря историческим исследованиям и  небольшим публикациям в печати. Например, сложная родословная Екатерины  Павловны Васильчиковой, начинающаяся с пятой жены Ивана Грозного.

     Подавляющее число людей свои родословные не знают. Их генеалогия теряется  в истории народов. Дальше прадедов, как правило, дело не идет. С фамильной линией, внешне простой, закручиваются, порой, почти детективные истории.
     Мой дед по матери имел фамилию Егоров. Звали Яков Егорович. Тогда в большинстве крестьянских семей фамилии детей записывались по имени отца. Многое зависело от внимательности дьячка, оформлявшего крестины. К этому относились легко. Моя мама и её сёстры были записаны по своему деду – Егоровыми, а братья – по имени отца, Яковлевыми.
Родился Василий.
– Чей он?
– Да сын Якова.
– А! Стало быть, Яковлев.
Родился сын у него (Василия):
– Чей?
– Да деда Егорова внук.
– А! Стало быть, Егоров. И пошёл мой кузен по жизни Егоровым, а не Яковлевым.
Родилась его сестра.
– Чья девчушка?
– Да, дочь Василия.
– Отлично, запишем Васильевой.
Так и получилось, что у супругов Яковлевых дети стали носить разные и не их фамилии. Василий погиб вначале войны.   Мать прожила довольно долго. Замуж больше не выходила. Дети разъехались по городам и весям. После смерти матери остался дом, построенный до войны еще их отцом, Василием. Наследство. Детям пришлось доказывать:
1. Они (Егоров и Васильева) – родные отпрыски Яковлевых.
2. Их мать (Яковлева) – родная кровь.
Всё это тянулось довольно долго. Слава богу, закончилось благополучно. Хорошо, что ещё живы были тётушки.
     Какая уж тут родословная. Думаю, для России подобная ситуация типична. А ведь истории таких семей – это история России. Взять хотя бы моего деда Егорова. Воевал в китайскую войну 1904 года. Так написано на одной из его фотографий. Первую мировую. Пережил коллективизацию. Его сыновья, мои дядья, погибли в Великую отечественную. В общем, семья хватила по полной. Ничего героического не совершили. Жили, строили, растили детей, защищали Россию. Погибли за неё. Таких десятки миллионов.
     А Вы говорите, генеалогическое дерево. Тут не дерево, а лес дремучий.
 Его рубят-рубят, а он всё-таки растет. И пока он есть и растёт, будет и Россия.

СКОЛЬКО СТОИТ ОЛЕНЬ
Но был олень неутомим –
Терпеть не мог он жадных!..
 И сколько б ни гнались за ним, -
Ни с чем остался каждый.
Стихи детей г. Полевского

Кольский полуостров. Посёлок Ревда. Окрестности Умб-озера. Ведутся изыскательские работы под комплекс сооружений будущей обогатительной фабрики. Я отвечаю за инженерно-геологическую часть. Моя преддипломная практика. Под началом пять человек. Четверо из них отбыли сроки на зоне. Остались. Обзавелись семьями. Пятый  не сидел, но жизненный опыт имел не малый. Звали Василий. Высокий и сильный молодой мужик. Молчалив. Через лоб и бровь большой шрам. На лесоповале кто-то ударил поленом.
     У меня эта команда проходила шурфы. Иногда мелкие скважины ручного бурения. Из всей бригады Вася зарабатывал больше всех. В одиночку мог проходить шурфы пятиметровой глубины. Начало шурфа делал широким и где-то с двух-трёх метров половинил забой и потом бросал грунт с глубины на созданный им приступок. Позже, когда я приобрёл избу на Новгородчине и пробовал около дома вырыть колодец,  успешно этот метод с приступком использовал. Один из бригады, «мелкий» не сильный мужичок, изобрёл свой способ проходки. Плиты скальных пород, на которые часто при шурфовании натыкались, он обходил какими-то зигзагами. В общем, каждый имел свою сноровку. Правда, мёрзлые породы никто обходить не мог. Работа была тяжёлой.
     Я документировал выработки, составлял инженерно-геологическую карту, проводил опытно-фильтрационные работы.
     Жили в большой армейской палатке. Продуктами затоваривались на неделю. Часов не было. Полярный день. Вставали к девяти часам, когда из Ревды подъезжал ЗИС-5. Развозил бригады для геодезических изысканий. Работали много, пока совсем не уставали. Бригада была на сдельщине.
     Начальство вначале ругало меня. Нет режима. Встаём поздно. Я объяснил:
– Часов нет. Вы только видите, когда мы поднимаемся. А когда заканчиваем? Вас уже нет. Мы же трудимся и трудимся. А что тут ещё делать-то?
     Осмотрев объём проделанной работы, начальство успокоилось, и меня терзать перестало. Помню, даже премии какие-то получал. По субботам ездили в баню, мужики к семьям. Работали и жили дружно.
     В понедельник ЗИС-5 снова доставлял нас на участок. Запомнил смешной случай.
     Прохорыч (так мы называли нашего водителя) был отличный шофёр. Своё авто вёл по каменному бездорожью склона виртуозно. Но все камни и дорожные «утёсы» не объедешь. Раз так всех тряхануло, что чуть из кузова не вылетели. В моей бригаде был рыжий парень. Балагур. Как закричит и по кабине застучит:
– Прохорыч! Стой! Стой! Так раз так!
Прохорыч по тормозам. Открыл дверцу кабины и озабоченно с виноватым видом спросил:
– Что случилось? Что такое? Чего орёшь?
Мы ничего не понимаем. А рыжий – ему:
– Стой, тебе говорят. Сдай назад. Давай ещё раз тряхани на том камне. Ведь чуть не поубивал нас.
– Тьфу… мать перемать, – заругался Прохорыч.
– Ну и шутки у тебя, рыжий.
     К осени мы с Похорычем подрабатывали. По воскресеньям валили стволы высохших деревьев. Распиливали на брёвна. Грузили. Он отвозил в Ревду. Продавал. Деньги делили без обиды. Меня ребята тоже не забывали. Я заготовлял дрова вместе с ними. Но, не думаю, что на равных. Свою долю я и не вычислял. Когда начал выпадать снежок, становилось не уютно. Утром на палатке большой слой. В палатке холод. Вылезать из спальных мешков никому не хочется. Лежим, пока у кого-то не выдержит мочевой пузырь. Тот выскакивает. Хватает ножовку. Отпиливает от края нар кусок доски. Быстро растапливает буржуйку. Становится тепло. Вылезаем их своих «берлог». И начинается нормальный день.
     В один из таких дней на участке появился северный олень. Крупный самец с прекрасными рогами. Упитанный и ладный. Ребята всё побросали, и давай его ловить. Обходили, окружали. Подкрадывались. Бросали камни.   
Олень отбегал, но далеко не уходил. Наверное, чувствовал нашу бестолковость и своё превосходство. Всем очень хотелось свежей оленины. Я тоже принял участие в этой «охоте». Только Вася сидел в сторонке. Наблюдал и никак не реагировал. Потом подозвал меня и сказал:
– Сядь рядышком. Посиди, успокойся. Ты, что не понимаешь, ведь олень-то колхозный. Смотри, он совсем людей не боится. А знаешь, сколько стоит колхозный олень?
– Понятия не имею…
– Он стоит семь лет.
Я опешил.
– Видишь, я же не участвую в вашей глупой затее. Этот, наш рыжий, сидел за хулиганство. Он вас и заложит.
– Нет, ты не думай, докладывать он не пойдёт. Он выпьет в Ревде и начнёт хвастаться. Вечером всех и повяжут. Сдался тебе этот олень.
– Вот я к тебе давно присматриваюсь. Ты любишь рассказывать. Тоже выпиваешь. Но я заметил, лишнего никогда не сболтнёшь. Есть в тебе какой-то внутренний контроль. Умеешь обходить опасные темы. С тобой воровать можно. А с рыжим – нет. Так что сиди рядом и не участвуй. Вмешиваться не надо. Не надо их учить. Они уже ученые. Но, похоже, – плохо.
     Я так и сделал. Слава богу, у «охотников» ничего не получилось. А Васе я благодарен за науку. Всё чего-то стоит, и за всё надо платить. Не приведи господь, сроком.

ХИТРЫЙ ДУРАК
Наш дурак – он всех хитрее…
Смотришь – вроде бы дурак,
А. Богайчук

Научная Станция в Адлере только начинала свою жизнь.  Заканчивалось строительство лабораторного корпуса, гаража, мастерских и жилых домиков для сотрудников. Чтобы избежать каких-то непредвиденных осложнений со строителями, директор Станции поручил мне с коллегой поселиться в одном из домиков, заняв наши будущие квартиры. Следовало там присутствовать, отапливать, охранять и наблюдать за ходом окончания строительства, как представителям Заказчика.
      Наконец, объект был сдан. Наступил момент истины: распределение квартир. За своё жилье мы не беспокоились. И вдруг возникли сложности. Комиссия заседала как-то уж очень долго. Что-то там не срасталось. Наконец, всё было кончено, и мы въехали, уже официально по ордерам, в свои однокомнатные квартирки в новом сборно-щитовом оштукатуренном доме. Мы были счастливы.
     Спустя неделю-другую мне по секрету рассказывают, что против моей кандидатуры выступил наш парторг. К счастью, комиссия у него на поводу не пошла, хотя он и проявлял большую настойчивость.
     В один из полевых сезонов мне пришлось работать в одной команде с ним. Юрий Николаевич был опытный и хороший геолог, прекрасно знающий наш регион Кавказа. Жил в Сочи, кажется на площади, предоставленной его жене, одно время работавшей в химической лаборатории института Курортологии. Родом из Черновиц. Отец – тамошний секретарь обкома партии. Так что квартирных проблем не имел, что называется, сызмалу.
    С нами старался вести себя как рубаха-парень. Но многое в нём настораживало. Чувствовалась фальшь. Бывало, выйдем перекурить. Разговор о каких-нибудь научных проблемах. Рассказываешь  свои взгляды. Он умел подзадорить. На следующий день вдруг всё это преподносится им как своё. Это было неприятно. Решили его проучить. Привезли пробы нефтяных вод из кубанских скважин. Научный шеф попросил номера проб зашифровать, чтобы проверить качество работы химической лаборатории. Пустили их как пробы из Западной Грузии. Результаты по нефтяным признакам, естественно, оказались для Западной Грузии неожиданными. Аналитиком была жена Юрия Николаевича. Она сразу вручила результаты супругу, хотя не должна была этого делать (чужие пробы!). Тот тут же начал «звонить во все колокола» как автор потрясающих результатов. И надо сказать, что он не особенно сконфузился, когда прилюдно вместе с женой был уличён в научной нечистоплотности.
      На одной из ночёвок Юрий Николаевич вдруг сообщает мне о своём разговоре с завхозом Станции – полковником в отставке, бывшем замполитом полка. Этот отставник был человеком, воспитанным  в духе требований тогдашней армии. Красноречив и изворотлив как уж. Бывало, идёт обсуждение очередного постановления ЦК Партии. Я никогда не понимал, что тут можно обсуждать. Если это директива, то она обязывает. Её нужно исполнять. Никто не может её критиковать по определению. Зачитали. Все молчат. Наш замполит поднимает руку и начинает речь. Он мог говорить часами. Фразы его были округлы, грамотно построены. Расставлялись акценты, но я никогда не мог понять, о чём он говорит.  Заканчивал он свою речь, формулируя задачи, которые вытекали из Постановления применительно к нашим программам исследований, которые утверждались в высших академических структурах задолго до  Постановления. Потом ловко как-то переходил к выводам и решению, которое следовало записать в протокол собрания. В общем человеком он был для таких случаев незаменимым. Но опыт службы привил в нём вкус к закручиванию интриг и созданию конфликтных ситуаций. Так вот, по словам Юрия Пастушенко, он спросил его:   
– Как Вы работаете с Павловым? Всё нормально?
Пастушенко ответил, что всё в порядке, работа спорится. Завхоз удивился:
– Странно. А ведь он знает, что ты выступал против выделения ему квартиры. (Кстати замполит сам же мне и раскрыл этот «секрет»). Знаешь он либо очень хитрый, либо – дурак.
     Что я мог на это ответить?
– Да ведь работа есть работа. Но водку пить с Вами я никогда не сяду.

ЗАКОН «ПАСТУХА»
Я - пастух; мои хоромы -
В мягкой зелени поля.
С.Есенин

Полупустынная равнина. Жарища. Большая отара овец стояла, сгрудившись плотной кучей. Голова каждой была спрятана под брюхо «соседки».  Я не разглядел ни травинки. Что они ели, зачем там стояли? Непонятно. Пастухов я не заметил. Зато огромных овчарок с рваными ушами и короткими культями хвостов было много. Поджарые, голодные и злые.  При моём приближении они с хриплым лаем кинулись в мою сторону. Я остановился. Они окружили меня, лаяли, рычали, свирепо скалились и не давали шевельнуться. Я стоял молча. Не знал, что делать. Ведь достаточно одной из них броситься, и я был бы разорван сворой на куски. Наконец, появились пастухи и собак отогнали. Я пошёл дальше. Ничего не произошло, но ощущение было не из приятных, и я помню его до сих пор, хотя прошло больше пятидесяти лет. Почему? Мало ли всяких собак на нас в жизни лает. Но эти были по-настоящему опасны и страшны. Они охраняли отару, и никто не должен был к ней приближаться.

     В дер. Даймище (район пос. Сиверская Ленинградской области) я подсмотрел другую картину. Довольно крупное стадо коров и мелкого скота. Пастухов двое. Они лениво возлежали на ватниках у тлеющего костра. Стадо паслось как бы само по себе. Однако, как оказалось, пастухи зорко наблюдали за ним, видимо, зная каждую скотинку «в лицо». Коровы и особенно козы постепенно разбредались по полю. Некоторые уже подходили к самому лесу. Около пастухов сидела крупная восточно-европейская овчарка, и тоже внимательно наблюдала за стадом. В какой-то момент старший пастух сделал ей знак и дал команду. Овчарка мигом полетела и, почти стелясь, по траве сделала вокруг стада петлю. Ещё и ещё, постепенно затягивая её. Коровы и остальная домашняя мелочь стали скучиваться и довольно быстро. Тех, кто отставал, овчарка принуждала гуртоваться быстрее.  Она хватала коров за «мочалку» хвоста, и висла на нём. При такой экзекуции бурёнка бросалась к стаду вскачь. Сделав своё дело, овчарка вернулась к костру в общество ленивых, но умных пастухов. Прекрасная работа. Ни шума,  ни лая. Просто сделала несколько кругов, и стадо на какое-то время собралось  вместе.
     Я замечал, что некоторые собаки инстинктивно настроены на формирование кучности, знакомого ей сообщества. Если несколько человек пошли по ягоды в лес и разбрелись, собака, сопровождающая их, будет обегать всю компанию, как бы приглядывая за каждым. Её не устраивает, чтобы знакомые ей люди уж очень сильно расходились розно. У нас с Верой был случай, когда, препятствуя нашему удалению от всех, собака опрокинула, корзину, почти полную черники. Мы вынуждены были долго подбирать ягоду, и застряли на этом месте. Потом поняли, что так и было задумано – не уходи далеко.
    Как-то мне пришлось видеть как бездомные городские собаки разных мастей и пород в своём районе, собирают всех сирых и брошенных. Бежит по улице собачонка. Вид у неё деловой и целеустремлённый. Забегает в какой-то дворик. Оттуда уже выбегает вдвоём с такой же шавкой. После следующего дворика их уже трое, а то и четверо.  И так, дальше и дальше.
     К вечеру, думаю, у них происходит развод по «квартирам». Информация поставлена прекрасно. Есть, разумеется,  иерархия, но, думаю и забота друг о друге – чтоб не пропасть поодиночке.
     На Кольском полуострове в пос. Ревда я видел потрясающей силы картину. Ничейных собак там много. Отношение людей к ним не просто безразличное, но, порой, очень жестокое. Какую-то псину некто окатил кипятком. На спине вся шкура слезла. Пострадавшая не могла дотянуться языком до больного места. И вот вижу, лежит на животе, рядом несколько таких же несчастных собак, и они зализывают ей ошпаренную спину.
     Группа, стадо позволяют существовать и выжить. Ну, а если кто-то отстал или отбился? Наверное, нужен пастух. Если есть закон агрегативности, то должен быть и закон «пастуха». Иными словами, кто-то или что-то должно работать на полноту его исполнения. 
     Сегодня Вера рассказала мне прелюбопытнейший случай.  Окна нашей квартиры выходят на просторный современный двор в спальном районе. Много деревьев, кустарников, свободная детская площадка. Сейчас всё занесено снегом. Детвора с санками в сопровождении бабушек и мам, по воскресеньям гуляют с детьми и папы. Перед самыми окнами деревья. Зимой залетают синички, недавно были снегири. Днём появилось несколько стай мелких птичек. Они как-то быстро пролетели через двор и скрылись за крышей соседнего дома. Стаи были плотными и двигались на близком расстоянии друг от друга. Когда они исчезли, вдруг появилась небольшая группа таких же пташек. В их поведении чувствовалась растерянность. Как будто они не знали куда лететь. И тут появилась одна птаха. Она вернулась за отставшими. Было впечатление, что её послали, не досчитавшись своих в стае. Эта птичка облетела вокруг «заблудших» и повела их за собой догонять остальных. Ну, чем не пастух.

МАМЮКОН
Не делая тайну из правды сермяжной,
О том, что случилось в таёжном лесу,
Интернет. Апрель 2011

     К середине полевого сезона вышли на реку Маму. Запасы еды закончились. Но мы знали, для нас должны были поднять на лодках около тонны груза. По договорённости – в одном из трёх рубленых домиков на противоположном берегу, где когда-то базировалась геологическая партия. Место называлось Мамюкон.  Вначале решили проверить небольшую заимку, находящуюся в километре на нашем берегу. Послали рабочего – Сергея, парнишку-эвенка 16 лет. Он вернулся и сказал, что там ничего нет.
– Ну, что ж делать? Жаль, сразу об этом не подумал. Побоялся, что заимка уже разрушилась, – посетовал Александр Николаевич Неелов, начальник нашего небольшого отряда.
– Надо «сходить» на тот берег. Посмотреть.
– Саша! Наши якуты плавать не умеют. Придётся тебе. Давай вместе с Сергеем. Я знаю, что он плавает.   
     Ну, надо, так надо. Я пловец никудышный, но всё же. Да и по похожей реке (р. Хасын на 72 километре от Магадана) я в старших классах школы много бродил и даже два раза на плоту сплавлялся. Так, что страха и неуверенности не было.
     Наш табор, так мы называли привалы, был разбит напротив широкого плёса. Серёжка решил плыть через него. Я побоялся. Пошёл вниз по течению, где Мама делилась на два протока. Один благополучно перебродил. Через главное же русло пришлось переплывать. Оно было не такое широкое, как плёс, да и поначалу можно было идти бродом. Дальше  поплыл. Течение сильное с лёгкими бурунами. У того берега совсем обессилил. Берег –  галечный откос. Несёт. Брасом не достигал нужной скорости. Поднять же руки, чтобы плыть саженками (как говорят, по рабоче-крестьянски)  сил уже не было. Подумал,  хоть берег и приглубый, но до дна недалеко. Буду опускаться на дно и прыжками отталкиваться от него. Решил, что так дотяну. Опустил ноги и … чувствую, коснулся дна. Так толчками и выбрался. Чуть наискосок и рубленые домики увидел. Осмотрелся – вижу, Серёжка идёт. Проверили избы – пустые. Пошли краем берега вверх. На суке дерева мешок. Это были образцы пород. По этикетке установил: здесь проходил один из наших геологических отрядов, работающий на соседнем планшете. Еды никакой. Надо плыть обратно. Голодные, в мокрых семейных трусах. Оба побаиваемся. Чувствую, что у Серёги при переправе были свои проблемы. Но как не крути, надо снова лезть в реку. Предложил подняться выше плёса и идти бродом, держась за руки и помогая палками, пока поток не свалит. Так и сделали.
     Свалило. Поплыли. Уже у своего берега. А встать не можем. На дне  довольно крупные валуны. Течение сильное. С ног валит. Всё же на четвереньках, изрядно побив ноги, вышли на берег. Доложили Неелову, что видели.
    Неелов принял решение:
– С завтрашнего утра, делаем плот и четверо – Сергей, ты Саша, и ещё двое, Егоров и Лукашка (рабочие  якуты) сплавляетесь вниз. Там мужики из Конкудеры (небольшой таёжный посёлок в двухстах километрах от нас; в переводе с эвенкийского – медвежье мясо) должны заготавливать сено. Задача:
• Узнать, поднимали ли груз и где он.
Утром напилили брёвен, связали их в небольшой плот и  двинулись. Плоты вяжутся так:
• В зависимости от предполагаемого груза пилятся брёвна определённой толщины и длины.
• Заготавливаются две поперечные слеги, которые кладутся поперёк с двух концов плота.
• Рубятся молодые берёзки, толщиной пять-семь сантиметров.
• Их торцы немного расщепляются. В расщеп поперёк вставляется не толстый широкий клинышек.
• Верхний край берёзки один человек, немного подкрутив его, начинает обматывать  через пояс.
• Другой помогает ему, скручивая стволик березки  введённым в расщеп клинышком.
• При этом, такую «верёвку» несколько раз продевают в образующееся кольцо, создавая кручёный обод.
• Для каждых двух брёвен нужно два кольца: один для начала плота, другой для  конца.
• Затем кольцо подводят под пару брёвен с торца до поперечной  слеги и, заворачивая его за эту поперечину, закрепляют клином под неё.
• Все создаётся на берегу на кругляках, как бы на стапелях.
• Затем вагами плот сдвигают на воду.

К середине дня  плот  изготовили и отчалили. Вначале шли по плёсу. Тихо спокойно. Потом вышли на место, где переплывал я. Ещё ниже вошли в небольшой перекат. И тут я понял, какой опасности подвергался накануне. Не выгреби, втянула бы меня эта стремнина с порогами. Никто бы и не нашёл.
     Устали. Все молчат. Плот двигается неслышно. Расслабились. Хорошо. Течением подтянуло к берегу. И … О боже! За поворотом у воды стоят три прекрасных оленя. Они мне показались красными. Наверное, от заката. Вскинули от неожиданности головы, развернулись и скрылись в чаще берега. Мои спутники засуетились:
– Эх, ты! Вот знать бы! Было бы нам мясо.
А я порадовался, что для оленей всё хорошо обошлось. Хотя нам мясо было больше, чем кстати.    
     Совсем к вечеру заметили на левом берегу небольшой навес. Теплился костёр. Около него хозяин. Причалили. Оказалось знакомый наших якутов. Русский. Косит здесь. Звали, кажется, Кузьмой. Там  у русских и якутов простые имена, часто уже выходящие из употребления в центральной России. Приятно их слышать. Кузьма был крепким мужиком. Наши якуты потом рассказывали про него всякие легенды.
     Вот повздорил он с якутом. Тот считался у них батыром. Зимой дело было. Кузьма вспылил, схватил нарты с двумя кулями муки и бросил в супротивника. Здесь надо заметить для тех, кто не знает. Мешок муки весит шестьдесят пять килограмм. Да нарты. Вот так. Промазал. Нарты сломались. Якут тоже осерчал. Схватил эти два мешка и бросил в Кузьму. Тоже мимо. Ну и разошлись. Вот такая драка.
     Как-то заготовив сено, Кузьма погрузил большую копну на плот, да по пути и сел днищем на камень. Что делать. Ведь всё в одиночку. Залез под плот – спиной его и сдвинул. Может так, а может легенда. Но ведь легенды на пустом месте не возникают.
     Принял нас хозяин приветливо. Угостил чаем. Поговорили. Сказал:
– Поднимали ваш груз на двух лодках. Сам видел. Ещё месяц назад. А вот где оставили, не знаю. Раз на Мамюконе и на заимке нет, стало быть, подняли выше. Наверное, оставили где-то у слияния Правой и Левой Мамы, на вашем берегу. Этого точно не знаю. Не скажу. Но поднимали. Это так.
     Когда закипел чайник, кто-то из якутов решил снять его и стал искать тряпицу, чтобы руки не обжечь. Кузьма ему заметил:
– Не смеши людей. Бери так. Хорошим рукам горячо не будет. А коли плохие, всё равно бери. Будут хорошие.
     Улеглись под навесом. В ногах тихонько горел костёр для ночи. Три бревна, положенные углом к нам на поперечном бревне. Тепло от огня шло под навес. Задремали. Вдруг кто-то из якутов забеспокоился:
– Кажется, портянки горят.
Кузьма в ответ:
– Хорошие портянки не сгорят. А плохие – туда им и дорога. Лежите спокойно.
И мы заснули. Ночью Кузьма изредка вставал и подвигал горящие брёвна к огню. Потом снова ложился. Чутко спал, хотя за день, думаю, косой-то намахался. Да ведь и другой работы хватало. Сено ворошить, а в дождь сгребать его в копнушки. Потом по солнышку снова раскидывать. Да обиходить самого себя. Силища нужна и выносливость бо-о-ль-шая.
     Поднялись рано. Снова чаю попили. Кузьма угостил лепёшками. Объяснил, как обратно добираться. На своей лодке переправил нас на другой берег, показал выход на тропу и попрощался. Мы пошли. Идти было сорок километров.
     Вначале шли кучно. Я отставал, но не намного. Якуты ходят быстро и мягко. Обуты в чуни. Это такие глубокие галоши из толстой резины со слегка загнутыми носками. По краю дырочки. В них продевается верёвка и завязывается вокруг ноги. На портянки обычно используют мешковину. Она крепкая, мягкая. Быстро высыхает. Шли марш-бросками. Ручьи и мелкие таёжные речушки  проходил, не разуваясь. Через каждые три часа – привал. Костёр. Обсушка. Чай. И снов марш-бросок. Удалось подстрелить белку. Освежевали. Съели на четверых. Вот и всё.
     Моя обувь была тяжелей и плохой для таких переходов – туристические ботинки. Они были грубыми, не высыхали и с каждым переходом тяжелели.
Якуты меня не жалели. Шли легко и быстро. Шаг у них мягкий, чуть вразвалочку. Я начал отставать. На привалах они дожидались меня.
– Ну, пришёл. Вот и хорошо. Пошли. Некогда рассиживаться. 
И быстро уходили. Я ковылял за ними, отставая всё больше и больше. Им приходилось ждать меня. Их отдых удлинялся. А я изматывался всё сильнее и сильнее. Может быть, они хотели показать, какой я слабак. У якутов быстрота ходьбы, длинность переходов и выносливость – это мужские доблести.
     Наконец, вышли на Маму, супротив нашего табора. Сильно вечерело. Стали делать маленький плот. Топора не было. Помню, я ещё подумал:
– Вот, разгильдяи. Таёжники называется.
Но у каждого из них был большой тесак. Кованый нож. Тяжёлый и острый. Ручка из корня берёзы. Ножны из берёзовой коры. На охоте они рубят им деревья, особенно когда гонят  соболя и ставят на него сетку. Со своими ножами они не расстаются.
     Кое-как плот «сляпали», и на «честном слове» переправились. Я так устал, что потерял голос.
     К утру немного отошёл. Неелов говорит:
– Саша! Надо сходить к слиянию Левой и Правой Мам. Может быть, и верно, груз туда отогнали.
     Двенадцать километров. Пошли в том же составе. Опять я отстал на полдороги. Надо отдать должное нашим якутам, они не попрекали меня и не насмехались. Я тоже не жаловался. Думаю, уважение ко мне в них росло.
     Нашли лабаз с припасами. Груз не наш. Соседнего по планшету отряда. Что делать? Решил немного взять. Ведь у нас не осталось ничего. Первым делом поели. Банку мясных консервов и выпили по банке сгущенного молока. Протыкается в торце две дырки. Из одной содержимое легко высасывается. Сразу повеселели. В меня вдруг как чёрт вселился. Столько энергии. Отобрал часть продуктов. Составил опись. Написал записку.
     Начали делать плот. В этот раз брёвна выбирали покрупнее. К берегу перетаскивали вчетвером на плечах. Тяжёлая ноша. Особенно, когда кто-то наступал ногой в ямку. Казалось, что плечо отвалится. Брали только справа и договаривались, если что… вместе скидываем. Ничего – перетерпели.
     Плот связали только к ночи. К счастью, небо было ясным и луна полная – как фонарь подвесили. Погрузились и … с богом. Пришвартовались у своего табора. Доложился.
     Неелов, выслушав меня, поморщился:
– Хорошо, что догадался опись составить. Но взятое надо вернуть. Ведь им тоже ещё работать и работать.
– В Ленинграде придётся объясняться. Предчувствую неприятный разговор. Ну да ладно. Дело сделано.
– Завтра возьмёшь пять оленей. Стыкуйте два плота, вчерашний и новый,  и давай снова на Конкудеру. Возможно, Кузьма ошибся. Поднимали не наш груз.
– Отыщешь наш, наймёшь несколько оленей и обратно.  Тамошние ребята знают, я всё позже оплачу.
     К середине дня двинулись. С оленями плоты тяжёлые. К вечеру сели на мель. Суета. Олени прыгают в воду. Мы тоже. Наконец, плоты сдвинули, оленей успокоили, затащили на плоты и дальше. Прошли километров десять. Встретили мужиков, которые наш груз сами поднимали. Оказалось, они оставили его на нашем берегу в заимке, чтобы не надо было перевозить через Маму. Хотели как лучше.
     А Серёга  признался, что на заимку не ходил, поленился. Соврал. И вот заставил всех понервничать и помучиться. Да и сам с нами натаскался.
     Никто его за враньё не побил и даже не отругал. Неелов сказал только:
– Эх ты Сергей! Что ж ты так? Я думал, ты настоящий мужик. А ты…!

МИШКИ И МЕДВЕДИ
Уронили мишку на пол,
Оторвали мишке лапу.
Всё равно его не брошу,
потому что он - хороший.
А.Барто
Игрушки
Дети обожают плюшевых мишек. Такого медвежонка мы подарили  нашей маленькой дочке. Медвежонок очень понравился ей. Она много с ним играла и нежно лю¬била. Однажды к нам приехал её дядя — моряк с Дальнего Востока. Свою племянницу увидел в первый раз. Подарил ей в большой коробке изумительной красоты куклу. Разодета по последней моде. Дорогое платье, красивая причё¬ска, изумительные туфельки. Банты. Загляденье, да и только. Но эта красавице почему-то на дочь не произвела никакого впечатления. К вечеру мы находим куклу, заброшенной в угол и раздетую. Все наряды оказались на плюшевом мишке, кото¬рый к тому времени был уже довольно затёртым и помятым.
Медвежата
    В младших классах школы я любил ходить в наш ленин-градский зоосад. После войны он был беден, но мне там нра¬вилось. Жили мы на Петроградской стороне. Мама на работе, а я таскался по музеям (они тогда были бесплатными) и пар¬кам. В хорошую погоду перелезал через забор в зоосад. Кажется где-то на участке с белыми медведями. Начинал с них. Потом обходил ближайшие вольеры с волками, лисицами, кошачьи¬ми. Любил смотреть на маленьких медвежат. Зоосад по будням был почти пуст. Я подлезал под невысокие железные перила и подходил вплотную к медвежатам. Обычно они сосали лапу.
 Раз я попробовал вместо лапы подсунуть свою руку. Они при-нимали её как свою. И мне нравилось. Тёплые губы, мокрый язык и этакое причмокивание. Я проделывал это при каждом посещении. Как-то решил угостить медвежонка конфетой. Он с удовольствием съел её. И тут же я проделал свой «трюк» с ру¬кой. Внезапно медвежонок зарычал и ухватил меня за палец. Я успел руку отдёрнуть, но утолщение средней фаланги пальца правой руки у меня осталось до сих пор. Пометил меня медве¬жонок на всю жизнь.
У бассейна с белыми медведями я до сих пор вспоминаю чей-то рассказ о том, как до войны мать уронила маленько¬го ребёнка в воду к медведям и они убили его. Никто ничем не мог помочь. Тогда барьер над бассейном был открытым и многие детей сажали на него, чтобы тем было лучше видеть. После трагедии над барьером поставили железную сетку. По-моему, она стоит до сих пор. Для меня она как память о погиб¬шем малыше.
Лет пятнадцать назад мне показали две фотографии, сде¬ланные в нашем военном городке в Заполярье. На одной мо¬лодой, но уже довольно крупный белый медведь мирно ест ва¬рево из общей лохани со свиньями. Удивительно. Но они друг друга не смущают и мирно поедают скоромную пищу. На вто¬рой этот же мишка поднимается по лестнице в одном из па¬нельных домов. Никто его не боится. И он тоже.
Не верится, что белый медведь грозный и опасный зверь. Поди, пойми их.
Следы
Впервые следы медведя в тайге мне показал опытный геолог, с которым мы шли в маршруте где-то в районе Мамско-Чуйского нагорья (Южная Якутия). Собственно никаких следов я не увидел. Но помню, как Неелов показал мне на зелёный мох и сказал:
— Смотри, это след медведя. Недавно прошёл.
Не знаю почему, но чувства опасности или страха во мне не появилось, хотя к этому времени рассказов о встречах с мед¬ведями наслышался много. Немного позже парнишка эвенк, с которым я ходил уже в самостоятельные маршруты частень¬ко показывал мне стволы сухих деревьев расщеплённых по его словам медведем, «точившем» о них когти. Я разглядывал раз¬мочаленные стволы с интересом, но без должного «пиетета». Осенью в конце полевого сезона у нас с ним был небольшой контрольный маршрут. Помню, вышли на сухое болото. На де¬ревце сидел большой глухарь. Не пуганы они там. У нас ста¬ренькая мелкокалиберная винтовка. Называли её «тозовкой». Решили взять глухаря на обед. Да как-то всё осечка, да осечка. Глухарь как заговорённый. Ещё подумал про себя:
— Тоже мне таёжный охотник (это про Серёгу-эвенка, чья винтовка была).
В общем, улетел глухарь. С нами всё лето ходил довольно крупный пёс. Звали мы его Казбек. От самой Мамы (это посё¬лок у впадения р. Мамы в Витим) с нами увязался. Пока я зани¬мался своим делом, а Серёжка прицеливался в глухаря, Казбек рыскал где-то на окраине леса. Собрались уже идти дальше. Вдруг услышали истошный крик нашей собаки, и вслед ему на опушке раздался «проломный» треск кустов.
Мы остановились и замерли. Серёжка встал рядом со своей несчастной «тозовкой». Побледнел и произнёс:
— Ну Саска (так он называл меня), сейчас придёт, котлеты из  нас делать будет.
И мы встали почти по стойке смирно. Паники не было. Но какую-то тоску в сердце я почувствовал. Ощущение оста¬лось до сих пор.
И тут видим, из кустов выскакивает наш Казбек. Мы к нему. Осмотрели. Всё цело, невредимо. Успокоились. Может быть, это и не медведь был, а лось. А может и медведь. При неожиданных столкновениях, они могут панически пугаться.

    Спустя десять лет, уже в низовьях Амура, снова виртуаль¬ная встреча. Остановились лагерем у небольшой таёжной ре¬чушки. Все занимались своими делами. Меня отрядили за во¬дой. Взял ведро. Спустился к речушке.
    Смотрю, у берега вся трава полегла, будто кто-то огромный катался по ней. С краю большущая куча навоза — ещё тёплая. Постоял. Осмотрелся. Никого. Подумал, кто бы это мог быть. Набрал воды и пришёл в лагерь. Рассказываю. А мне повидав¬шие всякого геологи говорят:
— Да это медведь был. И видно, очень большой. Тебе по-везло, что не наткнулся на него.
Ребята, занимавшиеся заготовкой дров и валежника для костра, притащили большущий, белый уже, омытый дождями череп. Широкий крепкий лоб, верхняя челюсть с крупными клыками. Медвежий, говорят. Стали тешится. Кто-то положил его на широкий пень. Стали по очереди рубить по нему топо¬ром. Никакого эффекта. Топор отскакивает, не оставляя даже следов. Так ничего сделать и не могли. Бросили. Я же подумал:
— Да! Такого мишку не одолеешь. Лучше держаться от него подальше.
Уже намного позже, в нашей новгородской деревушке, много я видел у опушек леса укатанного овса и смятой высокой травы. И навоз медвежий встречал у малинников. И голос свой он частенько подавал, когда двигались в его сторону. Но так живого хозяина наших лесов и не видел. Соседям же он попа¬дался. Говорят, новгородские медведи небольшие. Но вряд ли, человек устоит против него, случись нападение.
    В колхозно-совхозные времена, когда ещё овёс сеяли и го-рох, много их выходило на края посевов лакомиться. В один из дней, пошли с Верой по грибы. Почти сразу за деревней с краю наезженной тогда тракторами дороги, увидели отчёт¬ливые следы. Посредине дороги большая лужа. Мишка не за¬хотел по воде шлёпать, пошёл с краю. Большие следы передних лап, задние поменьше. Мы вернулись. Позвали посмотреть соседей. Пришли. С ними была внучка. Тогда ещё ребёнок. Смотрит, вытаращив глазки. Показываем ей. Объясняем:
— Юленька! Гляди и запоминай. Когда вырастешь, смо¬жешь сказать, что ребёнком на даче у бабушки видела следы медведя. Он рядом в лесу живёт.
    Теперь Юленька давно стала Юлией Александровной. Живёт в Америке. Закончила университет, и работает, кажет¬ся, в Нью-Йорке. Не знаю, вспоминает ли она нашего россий¬ского медведя. Может быть, и нет. А хотелось бы.
    В один из дачных сезонов приехала к нам московская знакомая погостить. Осень поздняя. Но всё же, решили прогуляться с ней по грибы. Она и Вера шли по лесной до¬рожке, а я двинулся по краю и углубился немного в лес. Договорились, где они меня будут ждать. Ветерок мне на встречу. Иду и иду себе. Смотрю под ноги и вблизи. Грибы высматриваю. Не о чём не думаю. Вдруг услышал истошный крик Веры:
— Саша! Са-ша! Скорей сюда! На дорогу. Быстро на до-ро-¬
гу... у.
   Я бегом. В голове только одно:
— Что случилось? Что такое?
    Знаю, Вера просто так кричать не будет. Сердце захолону¬ло. Подбегаю. Они со знакомой стоят у дорожки и кричат:
— Ты, что не слышишь? Ты же прямо на медведя шёл. Он
рычал, ревел во всю мочь. Мы так испугались за тебя.
   И я понял. Ведь шёл я с подветренной стороны. Медведь меня чуял и слышал, а я нет. А мы знали, что он тут ходит. Разрушенные пни-муравейники, раскопанные земляные ульи пчёл, лёжки. Как-то расхотелось грибами заниматься. И мы быстренько двинулись к дому.
    В общем-то, у нас медведи не агрессивные. Кто их встречал, говорили, что при виде человека, они всегда убегали. Хотя...? Раз на раз не приходится.

Агрессивность
По телевизору показывали что-то вроде рекламного ро¬лика о цирковых медведях. Дрессировщик вывел перед ка¬мерой довольного крупного косолапого, ростом чуть выше человека. Цвет светло-бурый. Лобастый, широкомордый, при¬ятного вида. Спокойный. В наморднике, ошейник с повод¬ком. Дрессировщик усадил его на стул перед камерой. Уселся на другой стул рядом со своим подопечным по правую сторо¬ну. Вместе с ними вышла телеведущая. Женщина средних лет. Тоже села на стул слева.
Вся троица чинно позирует, и ведущая начинает о чём-то говорить. Не успела она закончить фразу, как дрессированный мишка крутанулся в её сторону, в долю секунды сгрёб в охап¬ку и свалил на пол. Дрессировщик в растерянности вскочил и, казалось, не знал что делать. На этом передача закончилась и больше не возобновлялась. О реакции медведя можно только гадать. Парфюмерия? Или что другое. У телеведущих бывает опасная работа.
В верховьях реки Хосты (известный район г. Сочи) нахо¬дятся знаменитые Воронцовские пещеры. Сегодня это извест¬ные туристические объекты. В конце же пятидесятых — на¬чале шестидесятых годов прошлого века в них проводились исследования климата. При этом использовались различного рода самописцы, ленты на которых необходимо было вовремя менять. Выполнял эту работу за небольшое вознаграждение местный лесник и егерь. Как-то разговаривая с ним, я спросил его:
— Что у Вас с лицом?
Правая сторона была довольно сильно изранена и покрыта тяжёлыми шрамами. Он объяснил:
— Да медведь. Этот район знаю хорошо. Давно работаю.
Люблю охотиться. Медведей здесь много. На моём счету штук тридцать. Опасный и коварный зверь. И смелый. Если под¬жидаете его в засаде и выстрелили, немедленно надо уходить с этого места. Он мгновенно бросается на выстрел. Даже если попали в сердце, он способен пробежать метров сорок, убить вас, потом свалиться замертво вместе с охотником.
Последний раз вот так-то я караулил его и ранил. Конечно, с места своего сразу убежал. Начал его искать, чтоб добить. А он, оказывается, меня тоже искал. Увидел меня первым и схватил сзади. Стал кусать и драть. К счастью, он схватил меня вместе с кустом, довольно крупным. Это и спасло. Но са¬мое удивительное другое. Несмотря на свой опыт, я на первых порах здорово опешил. Помню, что лихорадочно стал искать выход: как бы вырваться. Почему-то на ум пришла мысль:
— Вчера дома плотничал. И в кармане ватника должны быть крупные гвозди. Хотя бы один достать. Выковыряю ему глаза. Тогда как-нибудь сумею вырваться.
Стал искать и наткнулся на охотничий нож. Он ведь всегда при мне. Да вот, совсем забыл про него. Просто вылетело из го¬ловы от неожиданности. Ну, когда уж нож был в руке, я сумел зарезать зверя. Слава богу, что так. А вот памятка на лице оста¬лась. Да ладно хоть так-то. Бог милостив.

ВОРВАНЬ

… думать страшно об этих бедных
                ребятишках,     …нравится им это
 или не нет, дают им рыбий жир.
Агата Кристи.

    До войны, в детском садике ребятню поили рыбьим жиром. Для них это была неприятная процедура. Но обязательная. Такое укрепляющее лекарство. Поощрение заключалось в том, что «отважных» детей хвалили и ставили в пример. Они старались даже не морщиться. Для других изображали на лице гримасу удовольствия. Показывали, какие они смелые и крутые. В тяжёлые после блокадные времена мама иногда приносила рыбий жир, и на нём жарили картошку. Тут уж я не морщился, хотя еда эта, как что-то невкусное в памяти сохранилась. Возможно, то был рецидив детсадовской памяти. На новгородчине, как я узнал позже, наши деды и бабки использовали в быту льняное и конопляное масло. Рассказывали, что было вкусно. Теперь всё это ушло в прошлое.
    В Магадане, мне пришлось вспомнить детский рыбий жир, но уже как лакомство. Для укрепления организма в условиях севера, родители завели домашний приём ворвани. Вначале это был жир нерпы. Изготовление нерпичьего «лекарства» я хорошо помню. В большую кастрюлю помещался кусок жёлтого полупрозрачного жира, напоминающего плотное жиле в прожилках мелких кровяных сосудиков. Он растапливался. Чтобы отбить рвотный вкус, туда добавлялся чеснок. Варево было не для нервных. Но его предстояло ещё и пить. По столовой ложке, кажется, три раза в день. Я был старший. И мне приходилось это делать первым в пример моим кузинам. Я держался, как мог. Но улыбаться при этом было выше моих сил. После нерпы перешли на китовый жир. Он уже продавался в аптеках, расфасованный в тёмные бутылки. Не помню, что было хуже. Одно другого стоило. Но всё же, вымучивали и его, по столовой ложке за приём.
    Мы жили на проспекте Сталина в доме справа от школы. Слева от нёё была аптека. Часто меня посылали купить там несколько бутылок ворвани для дома. Раз предо мной одну бутылку купил мужичок в старом ватнике и кирзовых сапогах и тут же её распечатал. Мне стало интересно. Он присел на подоконник и всю из горлышка выпил. Ладонью вытер губы. Посидел немного и вышел. Меня это потрясло. Было видно, что ему не впервой. Что же за жизнь была у него, что приучила к такой еде? Мне стало стыдно перед собой за мои «капризы». Больше я не морщился. Всегда вспоминал этого человека. И сейчас его помню.
ФИНКА
Кашинка - в каплях кувшинок,
Каштановая водица.
А. Караевсуий

   1942 год. Пошёл в первый класс. Здание школы деревянное, в два этажа. На окраине небольшого древнего городка Кашин. Соседом по парте неказистый мальчишка. Кончик его носа вечно чем-то измазан. Его дразнили, что клевал с курами.
     Как-то он пожаловался мне, что по дороге из школы местные пацаны грозятся его побить. Просил пойти с ним и, если такое случится, заступиться. Пошли вместе. Действительно гурьба мальчишек стала его задирать. Я ввязался. Портфеля у меня не было. Несколько учебников и тетрадей носил за пазухой. Ударом в грудь весь этот школьный реквизит был выбит на землю. Нагнулся поднимать, и на меня посыпались удары. К счастью, ногами тогда бить было не принято. Не знаю, чем бы это всё закончилось. Но тут мимо шла наша учительница. Разогнала буйную мелкоту. Я поднял книги с тетрадями, и мы пошли по домам.
     К сожалению, история на этом не закончилась. По дороге в школу и обратно местные стали меня регулярно поджидать. Увидев их на изготовке, я сворачивал в ближайший переулок и обходил опасное место. Круг был довольно большой. На душе противно. Но ничего поделать не мог. Их было много. И в голову мне пришла дерзкая мысль.
     В нашем доме проживал парень, кажется, из ФЗО (школа фабрично- заводского обучения). Для меня он был взрослым человеком. Теперь я понимаю, не такой уж он был взрослый, иначе бы попал в армию. Тётушка, с которой я жил, давала мне в школу бутерброд. Конечно, что-то простенькое. Время было голодное. Я решил попросить у этого парня достать мне финку за два завтрака. Он согласился. Спустя несколько дней, я стал обладателем, настоящего финского ножа. Это было отличное стальное лезвие с канавкой, крепкое и длинное. Ручка наборная из цветного плексигласа. От лезвия она отделялась красиво изогнутым блестящим усиком.   
     На следующий день смело пошёл навстречу мальчишкам, поджидавшим меня на улице у своих домов. Они надвинулись на меня. Достал финку. Я не смог бы ею ударить, да и не собирался. Но они этого не знали. Их как ветром сдуло. Я стал ходить в школу спокойно.
     Уже тогда в девять лет инстинктивно осознавал, от финки надо срочно избавиться. Вниз по нашей улице находился мост через Кашинку. После школы я побежал туда и закинул финку в реку. Может она и сейчас там лежит. А может – и нет. Могла же с ней произойти какая-нибудь история. Скажем, такая…

     Как-то лёжа на верхней полке плацкартного вагона в поезде дальнего следования я наблюдал занятную картину. Напротив меня внизу спал мужчина лет за сорок. Проснувшись, он потянулся, достал из-под подушки бутылку водки, распечатал её. Присел у своего края столика, налил стакан и, не торопясь, выпил. Затем вытащил откуда-то жареную курицу. Отломил ножку и с аппетитом съел её. Посидел. Посмотрел в окно. Налил ещё полстакана. Опять выпил и заел крылышком. Чуть позже на полке подо мной проснулся грузин. Раздавшийся мужик, постарше первого. Тоже, протерев глаза кулаками, выпил. Заел какой-то зеленью и обратился к соседу напротив:
– Слюшай, дарагой, я вот домой еду. Бил, понимаешь, в Москве. Жене подарков накупил. Ну, знаешь, всяких бабьих трапок.
Полез в какие-то свои узлы. Долго рылся и достал женские трусы необъятных размеров. Поворачивал их и так и сяк. Любовался. Причмокивал. Убрал обратно.
– Видал, какая красота. Давай випим за покупку.
Выпили. Мужик, что помоложе, был молчалив. Но постепенно разговорился. Ехал на юг. Погреться, найти работу. А там, как получится. Экскаваторщик. Но мог и на земснаряде работать и на драге управлялся. Работал на какой-то большой стройке. Много ездил. Бывал и в тайге и гидроэлектростанции строил. Приходилось и мелкими работами заниматься в Центральной России. Какое-то время работал под Калининым (тогда Тверь так называлась) в Кашине. Речку у моста зачем-то углубляли.
– Красивый городишко. За мостом по воскресеньям всегда большой базар. Церковь красивая. Прилегают двух этажные бывшие купеческие дома. В центральной части сохранились остатки древних валов, окружавших город от неприятеля. Да вот и случай там был запомнившийся.
– Подняли со дна вместе с илом и мелкой галькой финку. Старую, уже проржавевшую. Была, видно, красивая. Наборная разноцветная ручка. При этом оказался прораб, из местных. Заинтересовался находкой. Он раньше в милиции работал. Вспомнил, что в то время вышло какое-то преступление. Драка с поножовщиной. Но улик не нашли. Свидетели же видели финку, похожую на ту, что со дна подняли. Были подозреваемые. Помню одного грузина. Здоровый такой парень. Но дело не срослось. Погибших не было. Подозреваемых отпустили.
     Тут наш грузинский пассажир прямо встрепенулся.
– Когда это было-то? Ну, тот случай, что прораб вспомнил.
– Да где-то вначале пятидесятых.
– Слюшай, так тот подозреваемый грузин – это я. Вот чудеса. Бывает же такое.
     Тут и я вспомнил свою финку, что выбросил в Кашинку в сорок втором. Мне стало интересно. Надо же, как судьба распорядилась. Я, грузин, экскаваторщик оказались в одном вагоне на соседних полках. Я хотел услышать, что было дальше. Но, выпив ещё по стакану, соседи потеряли тему и начали играть в очко на пиво. Грузин снова показывал трусы, купленные для жены. Причмокивал:
– Вай! Вай! Какая красота! В ГУМе купил, панимаешь. Дэвушка долго выбирала. Сулико далжно панравиться.
     Проиграв друг другу много пива, они пошли реализовывать его в вагон-ресторан. Я задремал на своей полке.


…ОТКРЫВАЙ ВОРОТА

Пришла беда – открывай ворота.
Пословица.

    Низовья Амура. Хребет Мяо-Чан. Полевой сезон 1965 года. Режим обычный. Подъём. Я делаю разминку на речке. Окунаюсь. Громко сказано. Мелкий горный поток. Можно только лечь на галечное дно. Сказать – у-у-ух! Растереться докрасна полотенцем. Позавтракать и в маршрут. Большинство из отряда так и поступало. Только девчонки остерегались. Вода ледяная. Утра холодные. Часто и погода не баловала. Когда-то на этом месте стояла большая геологическая партия. В речке на всякое можно было наткнуться. Да и бичи, поселившиеся рядом, бросали в воду, что ни попадя. Довольно скоро почувствовал это на себе. Наступил в воде на осколок бутылки. Поранил палец. К счастью, рана оказалась, хотя и глубокой, но не опасной. Обошлось простой дезинфекцией и бинтом. На работу не повлияло. Ходил, слегка прихрамывая. Но  случай со мной был только началом. Как бы затравка целой цепочки травм. Почему-то они преследовали только  нашу группу. Параллельно работы вела другая кафедра. У них обошлось без происшествий.

    Только, только я, как говорят, оклемался, случилась беда похуже. Наша сотрудница напросилась  в многодневный  маршрут в группу, с которой уходил её муж. На третий  день возвращаются. Все целы. Наталья же висит на двух парнях, обхватив их за шеи.  Одной ногой им помогает.
    Оказалось вот что. Была её очередь дежурить. Для мытья посуды вскипятила большую кастрюлю воды. Поставила её у бревна. Отошла за это бревно по какой-то хозяйской надобности. Идя обратно, шагнул через бревно, да прямо и угодила ногой в кипяток. Пока сняли тапочек, да носок… . Обварила ногу сильно, хотя обувка немного и спасла. Естественно, всё бросили и обратно в лагерь. Шли день или два.  Лечили долго.

    Потихоньку  ходить начала. Втянулась в работу. А тут новое ЧП. Наш руководитель работ натёр в маршруте ногу. Вначале показалось – ничего страшного. Да видно, напрасно отнёсся к этому небрежно. Нога разболелась. Поднялась температура, до сорока. Пришлось обращаться к медицине. И вовремя. В общем, вышибло его из строя надолго.

    Только всё как-то образовалось, новая напасть. Ходила со мной в маршруты школьница (кажется, после девятого класса). Дочь профессора с металлургического факультета. Особенно её не мучили. В основном привлекали к работам на недалёких режимных точках. Экзотики ради. Тайга Амурская. Видели с ней даже кабаргу. Как-то после возвращения из маршрута она пожаловалась мне на боли внизу живота. Уложили на койку. Кто-то предложил сделать грелку. Я отнёсся к такой идее с опаской. Вдруг аппендицит. Можно ребёнка на тот свет отправить. Слава богу, была связь с Комсомольском. Всего-то семьдесят километров. Приехала «Скорая». Аппендицит. В больницу. Сразу на стол. Повезло Наташке маленькой (так мы её звали).  Кажется, на этом её полевой опыт и закончился.

    Сезон завершился. Общий отъезд. Выдался свободный день позагорать на амурском пляже. Огромная река Амур. Тот берег виден в лёгкой дымке сопок. А была бы равнина, смотрелась бы эта ширь как море. Погода удалась. Солнышко. Теплый ветерок. Не помню, чтобы кто-то купался. Так, нежились. Один из студентов, опять нашей кафедры, улёгся на широком бревне. На берегах бывают такие – гладкие, почти отполированные водой, песком и солнцем толстенные лесины с редкими остатками сучьев. В общем, удобное лежбище. Задремал. Потом, видно, крепко заснул. Во сне повернулся, да и упал. Неудачно. На спину. Крякнул. Застонал. Встать не может. Понадобился врач. Кажется, делали рентген. Сказали, что нужен стационар. Но везти можно. В Ленинграде он пролежал что-то около месяца.

    Когда народ у нас начал «сыпаться», я всё ждал своей очереди. Она не подошла. И я уже начал думать, что миновала меня беда, и я отделался небольшим порезом пальца на ноге в самом начале. Решил, что в этой очереди был первым. Но оказалась, это была только «проба пера». Спустя месяц, совершенно по-дурацки, на дружеском застолье я резанул ножом два пальца на правой руке – безымянный и мизинец. Да так, что пришлось меня доставить в больницу, чистить раны и зашивать. Срослось плохо. Мизинец почти не разгибается, а безымянный в верхней фаланге не сгибается. В каком-то смысле я стал инвалидом. Придя с забинтованной кистью на кафедру, поднял руку и сказал:
• Ребята! Я сезон начинал, я его и закрыл. Думаю, теперь ни с кем ничего не случится.
   


 
КРЕСАЛА

 И утро от кресала занялось... 
В. Багинский
 
ИГРУШКИ
У меня за спиной
Вертится пропеллер…
П. Синявский

В апреле 2008 года в Санкт-Петербургском университете проходил Международный Симпозиум по проблемам воды на Земле. Получился довольно представительный форум, на который съехались специалисты из разных регионов.
     Многие из нас не виделись лет двадцать-тридцать, с той поры, когда каждые три года сибиряки проводили Всесоюзные совещания по подземным водам Сибири и Дальнего Востока. Мы с радостью общались и слушали доклады друг друга и молодых коллег по гидрогеологии из Иркутска, Новосибирска, Томска, Москвы и других научных центров. Было чем поделиться, что вспоминать, о чём погоревать, обсудить задуманное.
     Встретился я и с известным профессором из Института  водных проблем РАН, с которым когда-то довольно много общался. В разговоре он спросил меня, помню ли я некоего Корчинского. Тот был у него аспирантом. Я ответил, что если это Валерий Александрович, то, конечно, помню. Он  подтвердил и сказал, что Корчинский недавно умер. На душе стало грустно. Это был умный и талантливый человек.
     Я познакомился с ним в конце восьмидесятых годов. Он появился у меня на кафедре динамической и морской геологии в тогда ещё Ленинградском горном институте. Представился и положил передо мной два небольших томика научного отчёта по проблеме, которой мы тогда увлечённо начали заниматься. Ему нужна была какая-то справка от нас как профилирующей структуры, что работа интересна и перспективна. Я просмотрел отчёты. Меня заинтересовали результаты и новый подход к проблеме. На кафедре тогда ещё были довольно хорошие научные деньги, и я сказал ему:
– Валерий Александрович! Конечно, справку и, если хотите, отзыв мы Вам дадим, но я был бы рад, если бы этот отчёт Вы нам продали. (Тогда я уже чётко понимал, что за работу надо платить, особенно за хорошую). Мы официально оплатим Вам этот труд, как консультацию, полученную от Вас лично по тематике.
 Назвал сумму. Неплохую. Он, естественно, согласился, но немного засмущался, сказав, что у этой работы есть соавтор. Я ответил, что это дело его чести, и он с соавтором может эту сумму поделить, как считает нужным.
     На том и порешили. Всё оформили, как положено, и мы оба остались довольны этой сделкой, тем более, что такой деловой подход был для него неожиданным.
     Времена наступали трудные. Ему пришлось уйти из аспирантуры. Какое-то время он работал учителем географии в школе.
     Прошёл год или два. Вдруг телефонный звонок из Москвы:
– Алло! Александр Николаевич? Это Вас беспокоит Корчинский. Наверное, ещё помните меня. Я звоню Вам с тем, чтобы поблагодарить Вас за тогдашнюю помощь, а также, чтобы попрощаться. Я уезжаю в Израиль и звоню Вам уже с той стороны таможни.
     Для меня этот звонок был неожиданным. Но вольному воля. Я пожелал ему удачи в новой жизни и всего доброго. В общем, всё то, что в таких случаях говорят симпатичному тебе человеку.
     И после этого звонка он общался со мною по телефону много лет. Вначале это были звонки из Израиля, а потом из Канады, куда он переехал к сыну.
     Звонки были деловые. Ему хотелось поделиться, чем он занимается, и найти поддержку в России. По-моему, он был одинок, и, казалось, не мог найти на своей исторической родине понимания и научной поддержки. Вначале звонки касались сугубо прикладных вопросов. Он пытался поднять направление, которое назвал «Ландшафтная Архитектура», потом перешёл на «Капельное орошение». Из его телефонных объяснений я не очень понимал, зачем ему я.
     Вероятно, он пытался найти заказчиков. Кажется, в конце концов, ему это удалось, и он устроился в новой жизни как будто неплохо. Но его работа у меня в душе отклика не нашла, а пропагандировать его идеи мне было не с руки, да я никогда и не умел этого делать. Каких-то текстов и программ я от него не получал. Постепенно  с его стороны интерес к этому как-то угас.
    Он хотел публиковаться в России, втягивал даже в соавторство. Но я к этому не привык, да и с научными изданиями у нас становилось всё труднее. Позже, уже в Канаде, его научные интересы изменились. Вначале это была география Канады. Но у него по каким-то причинам ничего не состоялось. Сетовал, что его инициативы ни у кого там интереса и поддержки не нашли.
     Потом он пришёл к идее создания новой науки под названием «Гидроника». Это было здорово. Дело в том, что существующие и хорошо разработанные направления в изучении гидросферы посвящены отдельно поверхностным водам суши, подземным водам и океану. Но есть ещё воды в биосфере, атмосфере, наконец, в космосе.
     Наверное, пришла пора как-то объединить их в общую систему, понять её начало, процесс дифференциации, структуру, механизмы связей и т.д.
     Думаю, Корчинский понимал это и чувствовал колоссальную сложность создания такой науки. Ему хотелось организовать «команду» единомышленников хотя бы для начала действий. Хотя труд такой сегодня не по силам не только одному, но даже хорошо подготовленной группе людей. И потом, чтобы за такое дело взяться, вначале следует создать концептуальную модель такой науки, выработать принципы её структуры. Для этого жизни не хватит.
     Я ему всё это по телефону пытался внушить. Наверное, он и сам это понимал. Во всяком случае, как-то он позвонил и предложил мне и ещё нескольким специалистам (на моё усмотрение) приехать к нему в Канаду и провести такой очень частный семинар по проблеме гидроники.
     Я знал, что он к бизнесу никакого отношения не имел и потому был человек небогатый. Думаю, очень среднего достатка. Тем не менее, он готов был принять у себя пять-восемь человек, устроить жильё, питание и обеспечить семинар. Единственно, что он не мог, по его выражению, потянуть – это оплату дороги. Так ему хотелось что-то по гидронике сделать, попробовать хотя бы. Но ничего из этого не получилось. Мы к этому оказались не готовы, да и денег у тех, кто что-то мог, не было. Возникла типовая ситуации:
• У кого есть деньги, тому корова не нужна, кому корова нужна, у того нет денег.
А идея гидроники, безусловно, очень интересна. Конечно, начинать надо с хорошо продуманной и чёткой программы, построенной на идеологии «всюдности» воды. Это  понимал ещё В.И. Вернадский, а задолго до него философы древности, строившие архаичный мир.

     Мне импонировало то, что Корчинского интересовали общие проблемы, довольно отвлечённые от  сиюминутной практики и  потому работавшие на фундаментальную науку. Он был еврей, но в нём сидел российский дух и сидел довольно крепко. Он предлагал свои идеи в Израиле и Канаде, возможно, и в США. Но там они никого не заинтересовали. Они не выглядели прибыльно даже на отдалённую перспективу. К ним там были равнодушны. Поэтому, уехав и пообломав бока, он обращался к родине, надеясь получить здесь поддержку и вызвать интерес к своим идеям. К сожалению, и у нас начали «дуть западные ветры». Он запоздал лет на десять-пятнадцать, но надеюсь не навсегда.
     В связи с особенностями русского менталитета я вспомнил один эпизод из фильма о временах царя Петра, когда организовывались географические и геологические экспедиции. Они имели явную прикладную цель: приращивать новые земли и искать руды. Одна из таких экспедиций и была показана в фильме. Возглавлял её, естественно, немец. И вот в один из поисковых дней у большой реки на ней появился струг с русским купцом. С него начали палить по берегу из пушки. Пушечка была маленькая, но переполох на берегу наделала сильный. Потом ситуация как-то утряслась, к вечеру состоялось общее застолье. На нём обсуждали дела и много смеялись по поводу пушечной пальбы.
– Ну, ты нас и напугал, – говорили купцу рудознатцы.
– Не знали, куда и прятаться и что думать.
А купец (его играл известный актёр Чекан) начал хвастаться:
– Да я только попужать. Уж больно смешно вы забегали. А пушечку я купил по случаю. Лошадей продал, часть товара уступил, и пушечку сторговал.
– Да на что она тебе? – спросил немец.
– Как на что, – не сразу даже понял купец.
– Чтоб была.
И всё. Чтоб была. Это и есть «зачем». Просто так. Купцу она была интересна.
     В русском человеке, наверное, всю жизнь сидит ребёнок. Дитя вдруг выскакивает из него.  Очень деловым людям этого не понять, не понять никогда. Несчастные это люди.
     Как-то мой внук, будучи ещё малым ребёнком, выпросил у родителей купить ему какую-то бестолковую игрушку. Это был белый скелет, которого можно было трясти за верёвочку. К тому же он светился в темноте. Когда я спросил его:
    – Гоша! Ну, зачем тебе этот скелет? Ни уму, ни сердцу.
Его ответ просветил меня. Я понял вдруг, какой я дурак. Разве можно требовать от ребёнка какой-то рациональности. Он, почти не раздумывая, ответил мне:
      – Дед! Он же светится.
Залезал под одеяло, закутывался и звал меня посмотреть. При этом он страшно радовался, удивлялся и смеялся. И я понял, зачем ему этот глупый скелет. Да ни зачем. Просто, чтобы смеяться.
     Меня всегда интересовали общие вопросы, хотя я пытался их решать на конкретном геологическом материале. Иногда на раздражённые претензии, зачем я этим занимаюсь, мне приходилось отвечать:
– Мне это интересно. Просто интересно и всё.
Эти люди только плечами пожимали. Им нечего было мне сказать.
     Позже, когда у меня появились достаточно понятные для аудитории результаты, многие успокоились и перестали ко мне приставать, наклеив на меня ярлык «философа». Хотя, по большому счёту это даже почётно. Правда, следует сказать, что несколько человек меня поддерживали всегда и своим авторитетом сильно помогали мне. Я им благодарен.
     Сергей Викторович Мейен, крупный и широко известный палеоботаник, (после его смерти мне сказали, что он из Голицыных; да, да тех самых), выступая на моей защите, сказал:
– …широкие проблемные исследования вообще характерны для русской науки, я бы назвал это даже отечественной традицией, отличающею нашу науку от любой другой.
– … он выбрал другой путь, отвечающий его научным интересам и духовным потребностям. Это тоже характерная черта отечественной науки – работать ни ради признания и получения определённого места в иерархической научной лестнице, а ради дела.
И такой оценкой я горжусь.
     Хочется привести ещё один случай. В конце семидесятых годов в Ленинградском гидрометеорологическом институте проходила защита докторской диссертации на физико-математические науки. Работа, кажется, была посвящена какому-то  разделу абстрактной алгебры. Для ВАК'а (Высшая аттестационная комиссия) всегда требовалась не только научная новизна работы, но и практическая значимость полученных результатов. Кто-то из членов Совета, вероятно, из добрых побуждений задал вопрос:
– Какое практическое значение имеет Ваша диссертация?
Заметим, что такой вопрос можно задать по любой работе, даже не слушая её. Не уверен, что Лобачевский, например, мучился этим вопросом или, скажем, акад. Марков переживал, будут ли когда-нибудь и где использовать теперь называемые «цепи Маркова», хотя сегодня они применяются достаточно широко, в частности, в геологии. А Булевы алгебры? Подобным примерам нет числа.
     Ответ диссертанта был изумительным по своей простоте и ясности:
– Понятия не имею, и знать не хочу.
 Правда, эта смелость стоила ему, кажется, четырех лет ВАК-овской мороки. Но надо отдать должное тогдашней аттестационной комиссии, она всё-таки утвердила результаты голосования Совета и присвоила соискателю учёную степень доктора физ.-мат. наук.
       Трудно удержаться ещё от одного примера, потому что он связан, хотя тоже с защитой докторской работы, но уже в нашем веке – ХХI-ом. Он показывает, что тенденции  всех приземлить и опростить сохранились, а нежелание понять то, что не  укладывается в личные представления, превращается в амбиции.
     Работа была построена на хорошем и известном фактурном материале. Выводы были новыми. Новизна, как правило, раздражает. И вот один из выступавших в дискуссии профессор, почти, брызгая слюной от распиравшего его возмущения, заключил, что полученные диссертантом результаты не имеют ничего общего с действительностью, и призвал забаллотировать работу.
     Я не выдержал и высказался таким образом:
– В первый раз вижу человека, который точно знает, что такое действительность и буду N благодарен, если он в приватном разговоре объяснит мне, что это такое.
И в заключение привёл слова А. Эйнштейна:
– …каждый, кто осмеливается взять на себя роль судьи во всём, что касается Истины и Знания, терпит крушение под смех богов.

     Я рассказал о нескольких, практически бытовых случаях. Думаю, – они поучительны.
     Жаль, что гидроника ещё не состоялась. Жаль, что уходят её инициаторы. Но хочется верить, когда-нибудь эта идея приведёт к интересным результатам.

РИСУНОК
Я сразу смазал карту будняя,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
В. Маяковсский

В начале Невского проспекта, напротив Малой Морской (бывшей улицы Гоголя с 1902 года) находилась «Лавка художника». Кажется, она существует и сейчас. Там в свободной распродаже выставлялись работы и художников профессионалов и любителей. Лавка была небольшой. Я часто бывал там и всегда обходил  всю. На некоторые работы смотрел подолгу. Они мне нравились,  и хотя цены были умеренные, ничего не покупал. Не по Сеньке шапка. Как-то один рисунок (карандаш или тушь, теперь уж не помню) особенно «зацепил» моё внимание. Это была голова Марселя Марсо – великого французского мима, в то время особенно популярного у нас, после его гастролей в Москве (1957). Одной линией очерчен характерный профиль.
     Рисунок привлёк не только меня. Его с интересом разглядывала немолодая уже супружеская пара. Я оказался за их спиной. Говорила женщина:
– Обрати внимание на цену. Не находишь, что дороговато. Не пойму. Всего-то одна линия. Такое впечатление, что автор взял карандаш и махнул рукой. Правда, получилось здорово. Лаконично и точно. Но цена-то?
     Мне так и подмывало сказать им:
– Хотите, я нарисую много-много линий. И отдам свой рисунок просто так, даром. Но Вы ведь не возьмёте.
     Подумал, и промолчал.
     Вышел на Невский, и полезли в голову всякие случаи. Вспомнил фильм о конструкторе авиационных моторов. Талантливейший инженер с непростой судьбой. В период НЭП-а вынужден был создать, как сегодня бы сказали, малое предприятие по изготовлению разного металлического ширпотреба. В общем, выживал, как мог.
    «Фирма» попала под ревизию. Аудитор был строг и удивлён, что зарплата хозяина намного превышала, оклады сотрудников. Он заявил об этом инженеру. Ответ был изумительным:
– Вы можете, – спросил он проверяющего, – от руки нарисовать окружность  диаметром  два и два десятых сантиметра!
Инспектор ответил:
– Нет, я этого сделать, пожалуй, не смогу.
– А вот я могу, – ответил инженер. И такой кружок нарисовал.
     Ревизор дотошно измерил диаметр в нескольких направлениях и убедился, что всё выполнено безукоризненно.
– Мои сотрудники тоже сделать этого не могут. А я, как видите, могу. Вот поэтому я получаю, намного больше, чем они.
Аудитор был повержен.
     В известной книге Р. Грегори записана простая истина:
• Мы верим тому, что видим, а видим то, во что верим.
Мне посчастливилось быть на первой экспозиции работ Пикассо в Ленинграде. Народу тьма. В целом наша публика была шокирована. Люди не понимали того, что выдели на полотнах. Почему кубики, почему лица вывернуты. Всё было не так, к чему привыкли.  В залах возникали споры. Негативные отношения высказывались тут же у полотен, громко и безапелляционно. Попытки некоторых что-то как-то объяснить не воспринимались. Для меня же было ясно одно – не надо ничего объяснять, надо воспринимать  всё как есть. А художнику следует сказать спасибо за то, что он дал возможность увидеть знакомый мир с неизвестной нам  стороны.   Наверное, в нём есть и что-то кубическое и вывернутое, непонятные цвета, ракурсы.  Жизнь показала, что большинство людей со временем сами всё поняли. Позже, читая исследования Павла Флоренского по древней русской иконописи, я понял, что это уже было. С помощью непривычных для современников вывернутостей, горбов, непривычных композиционных приёмов передавалось движение, ход времени, отношение людей. Я подумал, что Пикассо новатор только  для Запада.
     А для нас? Это же было. Опять мы «впереди планеты всей». Но потеряли, забыли, не заметили. Наверное, у нас судьба такая.


ABSTRACT
…почему вам отвлечения,  образ, метафора своим удалением кажется приближением к истине…
А. Битов

    Алёше 17. Позади художественная школа. Что дальше? Путь выбран давно. Стать художником. Каким? Хорошим. С перспективой на «маршала». Где? В театре и возможностями творить в кино. Подал документы. Начал готовить конкурсные работы. Пройдёшь «смотрины», допустят к экзаменам. В себе не сомневался. Верил, есть дар от Бога. Он это чувствовал. Родители знали. Но волновались. Ведь их сын в потоке конкурсантов оказался единственным в таком юном возрасте.
    Что готовить к показу? И по тематике и по материалам исполнения? Вопросов  много. Но вот конкурс позади. Успешно. Первый экзамен –  на профессиональную  пригодность.
    Большая аудитория. Мольберты. Абитуриенты на «старте». Ждут объявления темы. Все напряжены. Наконец, вскрывается конверт. Объявляют:
– Представьте, вы со своим театром приехали на гастроли в город, где жителей ничем не удивишь. Вам предстоит попробовать разбудить в них интерес к спектаклю. Можете начинать работать. У вас 6 часов. Время пошло.
    Абитуриенты у мольбертом не новички. Они прошли конкурс документов и домашних работ. Так что вопрос о технике не стоит. Следует придумать, что на мольберте изобразить. В этом вся проблема. И здесь работает только интуиция. Никакой натуры нет. Нужна фантазия, которая способна удивить. В первую очередь, самого себя.
    В голове Алексея промелькнули всякие истории. Знакомая девушка занималась на подготовительных курсах в инженерно-строительный институт (ЛИСИ). Выставлялись гипсовые геометрические фигуры: куб, полусфера, конус и что-то ещё. Требовалось дать рисунок, но такой, чтобы все фигуры падали. Иначе говоря, построить из них композицию на заданное условие. Позже она попыталась получить совет у знакомой, профессиональной художницы. И услышала такой ответ:
– Леночка, этого тебе никто объяснить не сможет. И я в том числе. Могу только сказать, получилось у тебя или нет, когда работа будет готова.
    Вспомнил перцептивное моделирование. О нём говорили в школе. О нём читал у Р. Грегори. Восприятие и ощущение.  Они рождают личностные сигналы-образы в голове, сердце и душе.
    Это некие абстракции. Они могут быть разными. Похожими на натуру.  Или прячут её в себе. Но так, чтобы зритель понимал, – здесь что-то есть. То, чего без помощи художника он увидеть бы не смог. Искать и думать. Заставить человека размышлять. В этом залог успеха.
    Лошадь под сенью дуба. Она зелёная. Её необычный цвет в глаза не бросается. Только потом появляется некоторое беспокойство, когда включается мозг. Начинает работать не уместная здесь рациональность:
– Зелёных лошадей не бывает. Художник что-то перемудрил. Ох уж эти художники! Вечно что-нибудь выдумают.
    Через какое-то время появляется осознание реального факта:
– Лошадь белая. Но через крону дуба проходит окрашенный листвой свет. Он и делает белую лошадь зелёной. Так всё просто. Спасибо художнику. Без него я был слеп. Бывает, не бывает. Есть. В этом всё дело.
    Поставленная задача «удивить» проще, чем кажется на первый взгляд. Тут город со странными жителями не причём. Просто надо дать своё. Но такое, чтобы люди восприняли результат его работы как открытие для себя.
    А могут ли они вообще открытие увидеть? Наверняка. Ведь нам не дано придумать, чего нет и быть не может. Даже дети сказки понимают и через них познают мир. Придумывает наша память, может быть генетическая. Ну и, наконец, есть же интуиция. Она у каждого. Вроде бы, Сатпрем (или Шри Ауробиндо ?) говорил о воспоминании будущего.
    Всё это промелькнуло в голове Алёши как вспышка молнии. Решение найдено. На его мольберте должна появиться сказка.
    И вот он уже студент. Начались будни. Интересные. Требующие постоянного поиска и неординарности решений. В школе этому не учили. Да этому и не научишь. Здесь же стимулировали саморазвитие. А оно создаётся тематикой художественных задач. Выглядят они внешне простыми. Но! Необходимо превратить абстрактные понятия в реальное изображение. Например, – нарисовать радость, грусть, горе, восторг и т.д. Неважно, что появится на полотне. Главное, чтобы изображение открывало заданное настроение и впечатление. Через пять лет Алексей вышел в люди и успешно работал. Домашнее творчество выставлялось во многих странах мира. Одну из своих работ на листе ватмана, выполненную гуашью, он подарил мне. Я ламинировал её для сохранности и повесил в рамке у себя дома.
    Некоторые видят в ней космос, другие – ковёр. Многие не ищут никаких аналогий. Они думают, что Алёша показал какой-то неведомый им мир. Яркий и причудливый. Добрый и гармоничный. Он был талантливым художником. Жаль, что путь его в жизни оказался коротким, и он не успел себя полностью реализовать.
Как-то я спросил его:
– Как тебе удаётся создавать такие полотна без эскизов? Вот так сразу начисто, без помарок.
    Ответ его был простым и обезоруживающе ясным:
– Я ставлю на чистом листе точку. Потом раздумываю, куда и какого цвета тянуть от неё линию. Она заканчивается. И я снова размышляю и веду другую линию. Постоянно выбираю направление и цвет. Я не задумываюсь, что получится, и какой будет результат. Он где-то у меня внутри, подспуден. Как северные русские хоры. Полная свобода всех голосов. Импровизация каждого вяжется многократно и многообразно в соответствии с общим многоголосием. В этих хорах нет видимой причинной связи. Звучание как бы причин не имеет, но они и не случайны. Причина есть. Это нечто целое – будущее произведение, которого ещё нет, но оно создаётся в процессе пения. Хор конструирует некий музыкальный Символ – неслиянного и неразделимого. Похоже на музыкальный орнамент. Своего рода спиритический сеанс. Невозможно объяснить. Всё происходит изнутри, как бы само собой. Какая-то магия.
Спасибо тебе, Алёша.

МЫ ТАКИЕ РАЗНЫЕ И …
               
… человек – это просто
человек, ничего больше.
Курт Воннегут.

Зависть.
    Мужик из деревни, куда я хожу в автолавку (кстати, хороший человек), поведал мне пару способов навредить соседу. Зачем? Об этом он не говорил. Просто рассказал. Похвастаться, что ли?
*
У соседа скотины много. Да вся справная. Удачливый, расчётливый,  зараза. Сена, много надо конечно. Полный сеновал. Да всё мало. Ещё в копнах держит. На первое время. Вот ему в копну то, вовнутрь, можно яблок накласть.  Это нетрудно. Запах пойдёт сильный. На него медведь непременно выйдет. Ну и разворошит сено то. Раскидает всё. А тут дожди обычно пойдут. Пока хозяин хватится, сено и пропало. Даже на подстилку в хлев не сгодится. Новое уж не заготовишь. Вот и придёт к тебе с протянутой рукой. Прикупить, значит. Понимает, что сено денег стоит и знает, что у тебя много. Поохает, поахает про свою беду. Куда и гордыня делась. Не задирай нос, значит. Ну, поломаешься, для порядку, ясно дело. Поторгуешься. Понять должон, что и у тебя скотина. Тоже кормить надобно. Но и уступишь. А как же. Сосед ведь. Смотришь, и вскорости друзьями сделались. Уважать тебя стал. Про подлянку свою, ни, ни – не проговорись даже. А так-то, что. Никакой злобы у меня к нему нет. Просто, я ведь.. не хуже его.
*
    А то вот, к примеру, кто-то новую баню рубит. Видел, небось, брёвна метят. Это обязательно. Почему? Ведь сруб то мастерят вначале в сторонке, где удобно работать. И сам понимаешь, ничего между брёвен нет. Просто их подрубают – верхнее к нижнему. На выбранном для бани месте собирают готовый сруб по брёвнышку, уже прокладывая мох между венцами. Если их не пометить, то снова в сруб не соберёшь. Ведь каждое бревно ладится под другое, индивидуально. Лесины все разные, как и люди, соображаешь. Иногда мастер, устав, решает пометить брёвна потом, когда всё закончит. Если же он приходящий, то может появиться через несколько дней. Тут уж не зевай. Раскатать надо сруб. Это не трудно. Не зря говорят ломать – не делать. Всё… Снова из них сруб не собрать. Заново надо делать. Ни в жисть не угадаешь, где какое бревно было, и под какое подрубалось.
    Конечно, хозяин сообразит, что ему напакостили. Но…, как узнаешь, кто. Так вот и учат дураков. Не ленись. Делай всё с умом. В любой работе мелочей нет. 

    Да…, с русским мужиком не соскучишься. Не хотел бы я на зуб такому попасть. Ведь  в голову не придёт, откуда вдруг несчастья посыплются.

Уроки.
    Я вот несколько лет работал с геологами на Кольском, рассказывал тот же мужичок. В буровой бригаде. Была у нас собачонка. Гуляшом прозвали. К осени шашлык из него планировали сделать. Псинка, конечно, не знала о таком раскладе её судьбы. Отъедалась себе. Разленилась совершенно. Все ей братья-товарищи. Ни на кого не лает. Спит, да ест. Решил поучить его. Подгадал как то спящего, да и накрыл железной бочкой. И ну по бочке молотком колошматиь. Гуляш там со страху заметался. Начал лаять, царапать бочку то. Ну, я его, конешно, выпустил. Убежал со страху куда подальше. К вечеру успокоился. Пришёл. Поверишь, как подменили собаку. Чуткий стал. Только кто ещё вдалеке подходит, он уж голос подаёт. Хоть ночью, хоть днём. Привыкли к нему. Никто его есть-то уж не думал. Так шутили только:
• Смотри, Гуляш, будь умницей. А то не ровён час,  выпьем, да и съедим. Ха! Ха! Ха!
    Хорошо, что пёс не понимал. Добрая была собачонка. Научил я её всё-таки службе.
*
    В Ленинград мы переехали из Гатчины в большую коммунальную квартиру. Помню, мама посмотрела и с грустью сказала:
• Не выбраться тебе, Саша, будет отсюда.
 Нам сразу объяснили:
• Уборка коридора, кухни и мест общего пользования происходит по графику. Неделя за жильца.
Нас было трое. Значит три недели кряду. Хотя, учитывая число соседей, дежурства выпадали через одиннадцать недель. Это было и хорошо и плохо. Хорошо потому, что не часто. Плохо потому, что за эти недели квартира доставалась нам в весьма и весьма захламлённом виде.
    Когда Верочка приступила к первой уборке, к ней подошла соседка (из аборигенов), показала, где и что делать. Посмотрела, как Вера всё надраивала и сказала:
• Вера, да ты так-то уж не старайся особо. Лёгонько, по верхам. Да и ладно.
Вера кое-как делать не привыкла. Характер не тот:
• Лина Осиповна, мы ведь здесь живём. Надо, чтоб чисто было. Думаю, сговоримся, да и ремонт сделаем. А то провода висят, обои вот-вот отвалятся. Пол из керамических плиток весь уж изъеден временем. Только грязь собирает.
    И чтобы вы думали? Возымело. Глядя на Веру, все стали стараться. И ремонт сделали. Пол линолеумом покрыли. Убрали проводку. Обои новые наклеили. Да и жить стали дружнее. Двенадцать лет там пролетело. Лина Осиповна  умерла, одни соседи получили квартиру и уехали. Мы добились второй комнаты. Потом уехала ещё одна семья. Появились новые жильцы. Но социальный климат уже был не тот, что  вначале. Позже и мы обменялись. Много лет ещё поддерживали дружеские отношения. Знаю, всё от Веры пошло. Она мне часто говорила, когда я, бывало, сетовал на неприятных для меня людей:
• Саша! Да брось ты. Ну, такие они. Такие. Понимаешь. Невмоготу тебе? Так старайся не общаться с ними. Вот и всё.
    Мудрым и добрым была она человеком. И это понимали и чувствовали все.
*
    Мы приобрели избу и земельный участок в Моровском, когда мне стукнуло пятьдесят. С удовольствием и азартом начали крестьянствовать. Приезжали на майские праздники. Копали, сажали, обихоживали ягодные кусты. Постепенно разнообразили огород. Ремонтировали избу. Шифер на крышу, новое большое и открытое  крыльцо. С сыном (ему к этому времени было уже пятнадцать лет) домкратом подняли  осевший угол избы. Выпрямили. Выйдя на пенсию, стали проводить в нашей Берендеевке (так мы называли про себя это место) всё лето. Другой раз приезжали в апреле, а уезжали со снегом. Приятели на наш летний отдых удивлялись:
• Да вы вкалываете там как «негры», И это вы называете отдыхом? Конечно грибы, ягоды. Саша рыбачит иногда. Форель, хариус.  Но земля-то столько сил требует.
Вера всегда отвечала:
• Да ведь нас не заставляют. Нам нравится. Мы с охоткой. А что, разве отдых это на пляже валяться? Наша деревня нам радость доставляет. В этом и отдых.
    Почти сразу Вера увлеклась цветами. Отвоёвывала на запущенной и брошенной земле кусочек за кусочком.  Постепенно перед крыльцом вырос цветник: от ранних сортов до поздних. За мной был полив. Из соседней деревни у нас часто появлялись гости. Смотрели, что да как. К началу учебного года приходили за цветами для внуков. Вера помогала собрать букеты. Надо сказать, что в  соседнем Квасильниково до нашего появления цветами никто из местных не занимался. Придёшь в лавку. Перед домами одна крапива. Любопытно, что при покосе эти бурьянные «оазисы» оставляли. Не тратили на них сил. А они, конечно, из года в год увеличивали свою площадь.
    Разумеется, мы никого жить не учили. Упаси бог. Но красота она уговорит кого, хочешь. И вот… Стали у нас брать и семена и корешки. Смотрим, и у местных перед домами цветы появились. Так стало приятно и хорошо на сердце. Красота облагораживает душу.

ДУРАК 
Неравнодушные –
Не равно душны мы –
Мы все различные,
Но схожи в том,
Что от бездушия
Ужасно душно нам!
 Интернет

     Как-то в одной из больниц моя жена познакомилась с соседкой по палате. Та преподавала литературу в английской школе. Школа славилась на весь город, и попасть в неё было трудно, особенно если ребёнок проживал в другом районе. Узнав, что наша дочка учится в обычной школе, она предложила способствовать её переводу. По языку наш ребёнок отставал от программы на год, и это создавало дополнительные трудности. Но протекция великое дело. Дочь взяли с условием обязательных дополнительных занятий. Выглядело всё это весьма трогательно. На первом родительском собрании было объявлено, что в классе появилась новая ученица. Это племянница учительницы литературы, известной им Валентины Николаевны. Вопросов не было. Все восприняли факт как должное.
     Первый год обучения в новой школе был довольно трудным. Но наш ребёнок оказался к языкам способным, и занималась дочка с удовольствием, быстро класс догнала и скоро стала одной из первых. Мы этому очень радовались. Трудность состояла только в том, что новая школа находилась довольно далеко. Добираться приходилось на автобусе, который в утренние часы почти всегда был переполнен. Вначале кто-нибудь из нас обязательно сопровождал её с утра и забирал после уроков. Когда маршрут стал, как говорят, отработанным, мы решили, что достаточно будет просто с утра её в автобус сажать и далее полагаться на детскую самостоятельность. Девочкой она была крепкой и уверенной в себе.
     Как-то, выйдя на Невский проспект (там была наша посадочная остановка), мне с ней пришлось ждать автобуса довольно долго. Подошёл он набитый до отказа. Надо бы его пропустить. Но она и так опаздывала. А к школьному режиму мы относились тогда трепетно. В голову не приходило, что просто так школу можно пропустить или опоздать на урок. Наверное, поэтому я стал пристраивать наше чадо на первую площадку, буквально втискивая в толпу пассажиров.  Кое-как, что называется, «прилепил» к какой-то тётке. Отошёл. Внутри беспокойство.  Но вижу, дочка держится крепко. Автобус, слава богу, ещё не тронулся. Водитель ждёт, когда можно будет закрыть двери. Они не закрываются. Никто выходить не хочет. Уплотниться уже невозможно. Моё беспокойство возросло. И вдруг меня кто-то сзади трогает за плечо, и мужской голос говорит:
– Дурак! Что ты делаешь! Ведь она же выпадёт по дороге!
И я будто отрезвел. Действительно, дурак я, и есть самый настоящий дурак. Бросился к автобусу и «отлепил» наше чадо от дверей. Мужику же сказал спасибо, и благодарен ему до сих пор. Уехала дочка на другом, нормально загруженном автобусе. Какие мы бываем идиотами, и как хорошо, что есть на свете не безразличные люди.

РУССКИЕ В ГЕРМАНИИ
В тебе особенный кураж!
Ты - сказки сладкая минута!
Ты - счастья призрачный мираж!
Кусочек ты земного чуда!
Интернет

     В пятидесятых годах в Восточной Германии работало много наших специалистов. Я знал нескольких геологов. Один из них рассказал мне три занятные истории.
     Шахты, на которых они трудились, были расположены  рядом с небольшим и чистеньким немецким городком. В свободные дни они часто посещали местный зоологический сад, достопримечательностью которого была престарелая бегемотиха. Каким-то образом она пережила войну. Её любили и дети и взрослые, многие из которых помнили её ещё со времён своего детства. Она тоже к людям относилась доверчиво. Может быть, кого-то помнила и тоже любила. Её разрешалось кормить. Такая кормёжка выглядела как фокус. Бегемотиха раскрывала свою огромную как чемодан пасть. В неё кидали всякую еду. Старались подбросить что-нибудь вкусненькое. Она пасть не закрывала до тех пор, пока по её мнению еды не накапливалось достаточно много. Потом пасть закрывалась, а когда открывалась снова, естественно была пуста. Детей это страшно забавляло. Они визжали от радости и счастья и были готовы «фокус» повторять ещё и ещё. Было такое впечатление, что радость детей передавалась и бегемотихе. Вот такая игра.
     Андрей рассказывал, что когда им приходилось этот спектакль наблюдать, у них возникала мысль:
– А что будет, если бросить в пасть ничего не видящей бегемотихе пару кирпичей?
Эту дикую и варварскую идею они тихонько между собой обсуждали. Просто так. Никто из них никогда бы этого не сделал. Но такая мысль у каждого из них появилась в голове.
     И вот при очередном посещении вольера с бегемотихой, они услышали разговоры наших солдат, тоже смотревших на это зрелище. Один говорил другому:
– Вань, а что если в это ртище бросить пару кирпичей?
Поразительное совпадение идей. Наверное, это и называется общим менталитетом. Слава богу, никто этого не сделал. Но «мечты-то» были.
    
     В обед многие советские инженеры выходили покурить и посудачить на довольно крутой вал. Любовались красивыми окрестностями. Возможно, когда-то вал защищал городок от вражеских набегов. На нём  обнаружили тяжеленное, кованое колесо. Сколько оно там пролежало, никто не знал. Казалось, чуть ли не со средних веков. Оно было не подъёмным.  Его необычность вызывала рассуждения:
– Интересно, а вот если бы это колесище скатить по склону, что бы было. Вот покатилось бы.
Но колесо было настолько тяжёлым, что охоты экспериментировать ни у кого не возникало.
– Чёрт с ним пусть лежит. А вообще-то было бы здорово попробовать. Жаль, что такое тяжёлое.
     Раз пришли на это место как всегда. А колеса-то и нет. Оказалось, на валу побывали наши солдаты. Конечно, у них возникла такая же идея, но они воплотили её в «жизнь».  Из инженеров никто не видел, как катилось колесо. Видимо, катилось шибко. Во всяком случае, внизу по склону, несколько сараев было прошито им насквозь, в последнем колесо застряло. Жаль, что я не видел. Думаю, солдаты кричали – Ура,  – махали руками и прыгали от удовольствия. А как тут не радоваться. Просто так. Катится и катится. Хорошо! Радует душу.
     Зимняя горка. Дети наверху с санками и съезжают вниз. Взрослые внизу смотрят. Дети одеты чистенько, в яркие зимние куртки. Санки разные, но все куплены в немецких магазинах. Многие аккуратно садятся на санки, поводок от санок укладывают на коленки. Медленно толкаются ногами и вот, наконец, катятся вниз. Важно и торжественно встают и медленно снова поднимаются на горку. Родители внизу млеют, глядя на своё чадо.
     И вдруг какой-то мальчишка бежит сломя голову. Санки над головой. Глаза вытаращены. Что-то громко кричит. Валится на санки, и с бешеной скоростью летит вниз. Оборачивается на горку. Весь возбуждён, победен. Щёки раскраснелись. Поднимает вверх большой палец и кричит:
– Вовка! Здорово! Давай!
Это наш мальчишка. Он поймал кураж. Немцы этого не понимают.

БЕЛЫЙ ПИАР
А вода? Миг - ясна... Миг - круги, ряби…
А. Белый

     Не так давно  мне предложили прочитать курс «Основы экологической культуры» для модной сегодня специальности «Связь с общественностью». 
    Я не очень хорошо представлял себе содержание этой специальности. Хотелось построить лекции так, чтобы они лучшим образом отвечали интересам слушателей, тем более, что это были студенты четвёртого года обучения. Многие из них по своей будущей специальности начинали уже работать. Одна из студенток пробовала себя даже на двух работах. Была занята при каком-то депутате ЗАГСа за очень скромную оплату. Видимо, понимала необходимость создания будущего профессионального имиджа и связей. В какой-то частной структуре трудилась уже за хорошие деньги.  Уставала, жаловалась на  переизбыток информации. Начинала в ней «тонуть». На зачёт пришла последней. Я долго с ней разговаривал. Захотелось помочь.
     Но это было в конце курса. Вначале же я пытался правильно построить с ними разговор. Начал с того, верно ли я понимаю смысл «Public relation». Они согласились, что если отбросить детали, то их будущая деятельность может быть сведена к понятию пиар. Далее сошлись на том, что пиар может быть чёрным им белым. Мне хотелось нацелить их на доброе – пиар белый. Для наглядности поведал им простенькую историю.
    Мой приятель подошёл к восьмидесятилетнему  юбилею. К этому времени многие мысленно оценивают свою жизнь. Как-то зайдя ко мне, он довольно грустно разохался:
– Оглянулся на прожитое. И что ж? Бегал, бегал, суетился. Что-то такое делал. Боролся за непонятную никому правду. Ругался, ссорился. Отстаивал. Наживал врагов. Конечно, были и друзья. Но врагов всегда больше. Ты же знаешь. А какой итог? Что я путного сделал? Кто я? И стало очень грустно. Это я говорю не для того, чтобы ты меня пожалел, а так… Кому-то надо сказать.
    Он ждал моей реакции.
– Послушай, зря ты так о себе думаешь. По-моему, ты отличный знаток подземных вод Петербурга и Ленинградской области. Из оставшихся, думаю, самый лучший.
     Он подумал. Немного повеселел. Ещё подумал и ответил:
– Пожалуй, что и так.
     Я продолжил:
– Ну, а если так, то получается, что ты лучший специалист  по подземным водам Петербурга и Ленинградской области во всём Северо-Западном регионе России.
– Отсюда следует, что ты лучший специалист по подземным водам Петербурга и Ленинградской области во всей России. Дальше уже совсем просто.
– Ты самый лучший специалист по подземным водам Петербурга и Ленинградской области во всей Европе.
– Наконец, никто теперь не будет возражать, что ты лучший знаток подземных вод Петербурга и Ленинградской области во всём мире.
– Что? Тебе этого мало. Жаль, конечно, что при этом ты не стал миллионером. Но такова судьба многих честных тружеников.
     Я посмотрел на него. Он заулыбался. Ему стало легче жить.
Мне показалось, что и студенты меня поняли. Дай бог.

АНТИСЕМИТ
В то время все Филистимляне
Войска собрали для войны.
А главный враг для них – Израиль,
Он не прощает слабины.
Интернет

     Термин «антисемитизм» общеизвестен. Но с недавних пор я стал думать, что его можно понимать по-разному. Чтобы не сбивать свои ощущения, я сознательно не обратился к словарям и энциклопедиям. Решил, что собственные ощущения  меня не должны обмануть. Начал с того, что перечитал одно из писем Александра Александровича Любищева (крупного отечественного биолога) по поводу дарвинизма. Он сам и многие считали его антидарвинистом. Возможно, поэтому понятие обсуждалось им профессионально и довольно подробно.
     Любищев примеряет его к использованию приставок «контра», «ультра», «пара» и «эпи». Получилось, что слово «анти» есть лишь частный случай понятия «не».  Он показал, что антиучение отрицает учение лишь в известной степени по схеме тезис – антитезис.
     В таком понимании антисемитизм не предполагает противодействие как «контра», а лишь противопоставляет ему другие религиозные взгляды. Поэтому антисемиты ничего крамольного по отношению к семитам не несут. Это тот случай, когда можно заявить:
– Богов станет меньше, а Бога больше.
     У меня всегда было много друзей-евреев. Они не лучше и не хуже других людей. Плохо только, когда они считают, что избраны Богом. Как-то в гостях мой приятель-еврей начал излишне превозносить своих соплеменников. Один из гостей спросил его:
– Послушай, Евсей. Скажи мне только честно, ты на своей работе самый умный?
Тот несколько опешил и честно ответил:
– Конечно, нет.
На этом тему закрыли.
Евреям часто приписывают некое интеллектуальное высокомерие. Но оно присуще в разной степени всем народам. Мне известен такой анекдот, якутского происхождения:
– Знаешь, Саша, ведь Ленин по национальности якут.
На мой вопрос, из чего это следует, я услышал простой ответ:
– Ну, как же, такой умный.
     Как-то мне пришлось выступать оппонентом на докторской работе моего однокашника-еврея. Работа была сильная, и положительный результат защиты ни у кого сомнений не вызывал. В соответствии с требованиями ВАКа я, как оппонент, высказал несколько критических замечаний. Друзья диссертанта, которых оказалось в зале довольно много, чуть меня не поколотили. Мне даже пришлось оправдываться:
– Да, что вы на меня насели. Я же работу поддерживаю.
     Но опять же, такая реакция – «оборонить своего» свойственна не только евреям. И дело здесь не в национальности. Это какая-то корпоративная реакция. Моряки безоговорочно и отважно защищают своих, десантники тоже славятся отвагой и бьются за своего при любом количественном соотношении, не взирая на то, кто виноват и начал первый. В России любили и поощрялись кулачные бои, деревня на деревню. Военные объединялись супротив шпаков (штатских). Но только поведение евреев вызывает негативную реакцию окружающих.
      Вероятно, проблема антисемитизма не имеет решения. Просто здесь можно говорить «да» или «нет». Это как вера. Её нельзя объяснить. Одни верят. Другие нет. Вот и всё. Вера – это право выбора.
    К этому вопросу можно подходить с разных сторон. Год или два назад звонит мне бывший коллега. Поздравляет с каким-то очередным праздником и вдруг заявляет:
– Знаешь, Саша, я ведь стал антисемитом.
– Что так? Раньше за тобой этого не замечалось.
Он мне поясняет:
– Я раньше думал, что антисемит – это тот, кто не любит евреев. Оказалось, что не так. Антисемит – это тот, кого евреи не любят. Так что любовь и нелюбовь может проявляться с разных сторон.
     Для меня такая позиция была неожиданной. Но я понял, что она имеет право на жизнь и, возможно, распространена достаточно широко. Всякое явление имеет две стороны.


НЕ СУЕТИСЬ
Не суетись, мой друг, не суетись,
В дорогу дальнюю
Спокойно соберись,
И прежде чем шагнуть,
Подумай прежде много,
Тогда успешным будет путь
И легкою дорога.
Г. Акулов
           Мне, как и многим однокашникам, несколько раз приходилось проходить стажировку в артиллерийском училище. Все занятия велись по программе, учитывающей новые разработки по нашим специализациям, включая Устав, подготовку данных, правила стрельбы. Демонстрировались фильмы, на классных занятиях решались разные задачи. Преподаватели, опытные артиллеристы, давали много примеров из собственного армейского опыта. В целом было интересно. После работы в классах и на тренажёрах, как заключительная часть стажировки предполагался полевой выезд на полигон. К этому времени все устали. Контрольные задания были выполнены, и мы чувствовали себя свободными.
     Нас построили перед училищем и подали несколько автобусов. Дали команду занимать места. Все бросились выполнять. Я же  решил, что успею. По натуре я человек «не тусовочный». В толпе чувствую себя не комфортно. Не люблю очередей. Про себя, с надежной, подумал:
– А вдруг, в автобусах места на всех не хватит. Ведь в них разрешается только сидеть.
     Таких «умников» оказалось несколько. Посадка заканчивалась, и все места оказались занятыми. Среди офицерского состава начались консультации. Оставшихся слушателей снова построили, извинились за допущенный просчёт, поблагодарили от лица начальства за службу и распустили по домам. Мы дружно крикнули:
– Служу Советскому Союзу!
Посмотрели вслед отъезжающим товарищам, зашли в ближайшую «кафешку», немного выпили и разъехались по домам. Этот случай помог мне осознать, что суетиться никогда не надо.
     Поздней осенью студентов и несколько преподавателей снарядили на овощную базу. Приехали в назначенное время. Студенты разбились на группы. Преподавателям предложили взять команду над группой по своему выбору. Возникла скрытая суетня – кому какую группу взять. Каждый хотел получше. Памятуя недавний армейский опыт, я помалкивал:
– А вдруг мне не достанется!
Так и получилось. Группы разобрали, и я остался не удел. Немного послонялся по двору базы. Потом подошёл к нашему руководителю и сказал:
– Олег Юрьевич, мне группы не досталось, что делать?
Он немного подумал и ответил, что можно ехать домой. Я так и поступил.

     С военной переподготовкой был у меня ещё один поучительный случай. 
Получил повестку из военкомата на вечерние сборы. Предполагалось, что они будут проходить после трудового дня. А у меня в этот период были не только дневные, но и вечерние занятия. Тогда существовал факультет вечернего обучения. Я пошёл к военкому, но не стал объяснять, что преподаю в вузе, что у меня «вечерники». Я просто сказал ему, что работаю в вечернюю смену, посему посещать сборы не могу. Военком внимательно посмотрел на меня и у нас состоялся такой разговор:
– Товарищ Павлов, объясните начальнику, чтобы перевёл Вас на дневной режим.
– Это невозможно. Дело в том, что я преподаю в вузе. И то, что я делаю, это только моя работа. Если даже меня подменят, это будут другие занятия. Мне же придётся свой предмет отрабатывать. Ломается расписание. Скорее всего, этого сделать не удастся. Выпадет целый курс.
–  Товарищ Павлов, что Вы переживаете? (Он думал, что я переживаю). Отдайте повестку своему начальнику. Пусть у него голова и болит. Вы же знаете, незаменимых людей нет. Вот Вы сейчас выйдите от меня, и на Вас может машина наехать.
Ну что я на это мог ответить:
– Спасибо, с Вами это тоже может случиться.
Раскланялся и вышел. Из моих объяснений он ничего не понял. Но я зауважал его.  Капитан был на своём месте и дело знал. По большому счёту он был прав.
     Каждый человек незаменим. Все люди разные. Но на место убитого солдата всегда встанет другой, живой солдат.


СНЫ   
Когда опять взойдет луна,
Над крышей и домами.
Я перед зеркалом одна,
С холодными лучами.
Aye Armani

     Сны видят все. Последние годы во сне я читаю тексты. Обычно под утро. Внимательно всматриваюсь в слова, буквы. Вытягиваю фразы. Иногда встаю, записываю, чтобы не забыть. Знаю, подобное происходит и с другими. Известно, «Грани Агни Йоги» диктовались Борису Абрамову во сне. Елена Петровна Блаватская также утверждала, что её «Тайная Доктрина» – суть небесные диктанты. О текстах в своих снах мне рассказывал Андрей Битов
     В ночь на православное Рождество 1999 г. я увидел поразительный сон. Он был как откровение о памяти живой и косной материи, как информация, связывающая эти миры.
     Вижу листок печатного текста, не то из газетной, не то из журнальной статьи. Обрывок страницы, уже желтоватый. Сообщалось, что при исследовании материала кресла, в котором возили ребёнка больного полиомиелитом, обнаружили структурные образования похожие на вирус полиомиелита. Во сне меня очень заинтересовал этот «факт». Во сне же я вспомнил, что сегодня ночь перед Рождеством и что именно в эти дни может возникать связь между миром материального и миром идеального. И подумал: не забыть бы об этом утром, как говорят в народе, «не заспать бы сон». И в это время я услышал звучание колокола – два удара, низких и очень тихих, как будто колокол звучал очень-очень далеко. Утром я сон записал. Приснившийся «факт» может оказаться реальностью. Вирусы это особый вид жизни. Они способны быть кристаллами – приобретать форму косной материи. Почему бы тогда, в виде памяти, им не «прятаться» в косном. До поры до времени.

     Несколько месяцев назад во сне я «прочитал» о двух пророках – один видел только Добро,  другой – только Зло.
– А почему бы нет?
– Есть люди, которые всё воспринимают в чёрных тонах. Есть другие, которые радуются жизни. Хотя то и другое воспринимается субъективно. Одним интересен плохой для них прогноз, другим – только хороший. Да и плохие знамения можно воспринимать, как предостережение. В этом проявляется  странное единство Добра и Зла.
     Моя мама рано ушла из жизни. После больницы, оперировавшая её хирург, назвала мне оставшийся ей срок жизни. Шесть месяцев. Удар был страшный. Я думал, что упаду. В голове всё зазвенело и пошло кругом. С трудом взял себя в руки. Я должен был идти в палату и что-то маме сказать ободряющее. Странно, но докторша угадала срок практически день в день.
    Где-то за месяц до кончины маме приснился сон, который её очень напугал. Она жила в небольшой комнатке коммунальной квартиры. Очень любила её, хотя комната имела холодную торцовую стенку и одно окно во двор-колодец – сырой и довольно мрачный. Двери выходили в  обширный холл, за которым тянулся узкий и длинный общий коридор, ведущий на большую кухню. Комната была в квартире первой и как-то обособленной от остальных.
     Во сне маме показалось, что дверь комнаты кто-то пытается открыть. Она спросила:
– Кто это?
– Ксеня, мы пришли за тобой.
И сквозь двери она увидела давно умерших мать, отца и погибших в войну братьев. Двух живых ещё сестёр среди них не было.
– Ксеня, пошли с нами…, пошли.
Мама испугалась и стала отказываться:
– Нет, нет, я не хочу к вам. Куда вы меня зовёте? Нет, нет.
– Ксеня, да ты не бойся. Здесь хорошо и не страшно. Пошли…
Мама отказывалась и даже стала держать дверь. Они ушли. Рассказывая этот сон, она плакала и говорила:
– Наверное, скоро. Видишь, за мной уже пришли.
Она догадалась, что у неё рак и, часы её жизни скоро остановятся. Она не говорила мне, что знает о своей болезни. Жалела меня. А я тоже не хотел причинять её боли и не говорил о диагнозе врача.
     Теперь я понимаю, что пророками могут быть не только люди, но и сны. Сны не спрашивают нас, хотим мы их видеть или нет. Был ли мамин сон плохой? Или это хороший сон? Сны нельзя классифицировать. В народе его бы назвали плохим. Но сон  сказал правду. Правда же всегда лучше лжи. Сны не дают нам возможности выбирать.

     Изумительный и тонкий актёр Леонид Броневой, получая в Кремле юбилейный орден, сказал гениальную фразу:
– Не пойму, восемьдесят лет – это даётся в награду или в наказание?
Да! Бывает трудно разделить Добро и Зло и отделить хороший подарок от сомнительного.
     Недавно, сквозь современную железную дверь нашей квартиры «вижу» женщину, отходящую от соседей по площадке. Увидев меня, она остановилась и жестами показывает, чтобы я открыл. Лицо у неё без выражения, бледное. Вся в чёрном. Мрачная и неприятная. Я показываю, что не открою, и чтобы она уходила. И вдруг пальцем левой руки она через дверь нажимает пальцем мне в правую часть груди. Где-то около соска. Сильно. Я начинаю слабеть. Тело как будто немеет. Пытаюсь крикнуть жене:
– Вера! Вера! Не открывай! Не открывай ни за что!
Но голоса не слышу. Вместо крика, получается какой-то шёпот. (Во сне всегда так). И тут вижу правую руку чёрной женщины, тоже проникшую через дверь и тянущуюся ко мне. Я хватаю её за запястье своей левой рукой. Моя рука оказалась довольно сильной. Начинаю сжимать чужую, враждебную руку. Сам слабею, а сила в моей руке нарастает. Я сжимаю сильнее и сильнее. Рука женщины становится какой-то ватной. И всё исчезает. Проснулся. Встал. Ощущаю сильный нажим пальца над правым соском. Было утро. Сейчас понимаю, я сопротивлялся Злу.  Мне удалось не впустить его в дом.
     Неудобно было спрашивать соседей. Почему-то мне кажется, эта злая «тётка» пыталась проникнуть не только к нам. Ведь она двигалась от квартиры рядом и ушла куда-то. Сны не принято рассказывать, особенно плохие. Поэтому несколько дней я Вере ничего не говорил. Потом рассказал. Ведь это какое-то предупреждение. Такую информацию следует знать.


ТРУТЫ

Так надлежало исполнить всякую правду.
Иисус

БАЮ-БАЮШКИ
Люли-люли-люленьки. Прилетели гуленьки.
                Сели гули на кровать, стали гули ворковать.

Когда мой сын немного подрос, у меня, наверное, как у большинства отцов появилось желание вечером убаюкивать его какими-нибудь сказками или историями. Я перепробовал много вариантов и, наконец, остановился на том, что сам должен придумать что-нибудь убаюкивающее. Постепенно мои попытки превратились в нечто цельное и законченное. Получилась сказка. Я рассказывал её каждый вечер в течение нескольких лет, пока сын не подрос. Позже я повторил это с внуком. А когда и внук подрос, на один из его день рождения я с его бабушкой и теперь уже с его дядей, прошедшим в детстве эту же «убаюкивающую школу», оформили эту сказку в виде маленькой книжечки с тиражом в 3 экземплярах и подарили ему. Сегодня я знаю, что эта сказка нравится многим маленьким детям. Вот она.
МЫШАТКА

    Жил-был на свете маленький мышонок. Славный и симпатичный. Звали его Мышатка. Он напоминал белый пушистый комочек, который так и хотелось погладить. Все очень любили его и потому немного даже баловали. Но это не портило мышонка, он оставался ласковым и приветливым, послушным и добрым. Наверное, такая уж была у него природа. Но вот однажды … в него будто вселился бесёнок. Скорей всего, это произошло ночью, потому что именно с утра нашего Мышатку словно подменили.
     Было воскресенье – выходной день. Как всегда мама будила Мышатку:
– Мышатка! Просыпайся, вставай!
– Не хочу-у-у! – промычал в ответ Мышатка каким-то противным голосом. – Отста-а-ань!
Мама очень удивилась. Раньше Мышатка никогда так грубо не говорил с ней. Она погладила его по пушистой головке и попробовала будить снова:
– Мыша-а-тка! Просни-и-сь. Поднимайся! Смотри, все кругом уже проснулись и встали. Поднялось уже солнышко, проснулись и жучки и паучки, букашечки и таракашечки, травинки и цветы, ручейки и облака, птички запели.
– Не хо-о-чу! – снова раздалось в ответ.
– Мышатка! – сказала мама уже строгим голосом.
– Проснулся даже  кот Васька. Если ты и теперь будешь спать, он придёт и может тебя сонного съесть!
И тут Мышатка вдруг испугался.
– А ведь мама говорит правду. Кот Васька очень опасен! – подумал он спросонья. – Надо скорей вставать, а то, действительно, как бы чего не вышло худого.       
– Наконец-то! – сказала мама.
– Проснулся. Теперь быстренько в туалет и мыться.
И тут Мышатка снова заупрямился как ослик:
– Не хочу-у мыться, не буду-у.
 Голос его снова стал противным-противным.
– Мышатка, – сказала мама, – если ты не помоешся, то у тебя слипнутся глазки, ты не увидишь, как подкрадывается кот Васька, и не сможешь вовремя от него убежать.
– Да, – подумал Мышатка, – мама снова права. С этим котом надо всегда быть начеку, а то, того и гляди… , конечно, … именно гляди! А как же я стану глядеть, если у меня глаза будут немытые.
Он быстро забежал в туалет, а потом как следует вымыл свою мордашку и особенно глазки. Даже с мылом! От страха перед котом он просто забыл, что иногда от мыла может защипать глаза, если, конечно, не зажмурить их хорошенько.
Мама увидела его, умытого, и обрадовалась:
– Мышатка, тебя даже не узнать, такой ты стал свеженький и чистый. Теперь давай за стол, будем завтракать.
Но в Мышатке опять зашевелился бесёнок (помните, тот, который ночью поселился в нём).
– Не хочу есть! Не буду, не буду и не буду!
– Да, что же это такое  делается! – расстроилась мама.
– Снова  «не хочу»,  опять   «не буду». Прямо сил с той больше нет. Видно, ты совсем забыл про дворового кота Ваську.
– Ведь, если ты не поешь, у тебя не будет сил убежать от него. Вдруг он за тобой погонится!
Мышатка представил себе эту страшную картину: громадный чёрный кот большущими прыжками догоняет его, а у него совсем нет сил бежать. Он оглядывается, пищит от страха, его сердце замирает, а он не может даже пошевелить хвостиком, не то, что лапками перебирать. Потом ему показалось, что он один сидит в центре какой-то полянки, а его окружают коты Васьки. Много котов и все они уставились на него своими огромными зелёными глазищами, мяукают и облизываются. Ему стало очень страшно.
– Да, мама опять права, – подумал он, и стал с аппетитом поглощать свой вкусный завтрак.   
– Ну вот, наконец-то, я узнаю тебя. А то я было подумала, не подменили ли мне любимого сынишку. Тот же пушистенький белый комочек, те же чёрные хорошие глазки, тот же хвостик. Вроде это ты? Но какой-то грубый упрямый! Совсем не похож на моего сына. И даже завтракать не захотел. Это уж совсем, как говорят, из ряда вон. Слава богу, кажется, я ошиблась!
– Теперь бегом на улицу гулять с другими мышатками. Вон, выгляни в окошко, они уже ждут тебя.
Но в нашем Мышатке опять заговорил вредный бесёнок:
– Не хочу-у-у гулять! Не пойду-у-у на улицу!
Мама чуть не заплакала.
– Мышатка! Ты прямо пугаешь меня! Что с тобой? Уж не заболел ли ты? В тебя как бесёнок вселился.
Она даже не подозревала, как точно она попала в цель. Ведь так и было на самом деле. Но что она могла поделать, если бы и наверняка знала, что угадала причину плохого поведения и  капризов Мышатки. Она очень переживала за него и потому старалась держаться как можно спокойнее.
– Если ты не будешь гулять, – сказала она, – у тебя не будет выносливости, ловкости, смелости. Ты не сможешь увернуться от кота Васьки, если он вдруг станет настигать тебя или прыгнет из засады.
Мышатке опять стало очень страшно. Он снова представил бегущего за ним кота, его острые когти и зубы.
– Ладно, мама, – сказал он, – я пойду гулять.
 И он выбежал во двор. Его друзья обрадовались, увидев его, и закричали:
– Мышатка, беги скорей к нам, будем вместе играть.
     Они качались на качелях, бросали мяч, играли в догонялки, в прятки, рассказывали друг дружке смешные и страшные истории и не заметили, как время подошло к обеду. Они немножко устали и присели отдохнуть на брёвнышке, которое лежало около детской площадки. Сидят и смотрят вокруг. И тут Мышатка заметил всем им хорошо знакомого кота Ваську. Он лежал  в тени под кустом и сладко спал. В Мышатке опять заговорил бесёнок.
– Ребята! – запищал он, – пошли, подразним кота Ваську. Он такой противный и злой.
– Да ты что? – испугались его друзья, – он же может поймать нас и съесть.
А бесёнок, который сидел в Мышатке, от этих слов ещё больше раззадорился. Из-за этого бесёнка Мышатка   почему-то забыл свои недавние страшные видения: как за ним бежал кот, как коты окружили его.
– Эх вы, трусы, бояки! – расшумелся он на своих приятелей.
–  Испугались спящего кота. Он же сейчас ничего не видит и не слышит. Он же спи-ит. Вы что не понимаете, что ли?
– Нет, нет, нет, – задрожали все остальные мышатки, – мы боимся …и всё тут. Мы не хотим, чтобы кот кого-нибудь из нас съел. И тебя тоже!
     А Мышатку прямо распирало от смелости. Хвастовство так и лезло из него наружу. Он подбоченился, сверкнул глазками и двинулся к коту один. Ему очень нравилось, что он такой вот храбрец, что все смотрят на него с восхищением и замиранием сердца, затаив дыхание. Он чувствовал себя героем.
    Подойдя к Ваське, он начал пищать, стараясь придать своему голосу твёрдость и беззаботную отвагу:
– Эй, ты! Кот Васька! Это я Мышатка! Я не боюсь тебя! Ты соня-засоня! Вот сейчас подойду ближе и пощекочу тебе нос травинкой! Ха, ха, ха!
При этом он, нет-нет, да и оглядывался на своих друзей. Ему хотелось видеть, какое впечатление на них производит его храбрость. Он весь замирал от радости и восторга, глядя на себя со стороны, как бы глазами других мышат. А у тех душа уходила в пятки. Так им было страшно и жутко. Они боялись пропищать хотя бы одно слово.
      Мышатка же от этого так возгордился, что стал терять всякую осторожность. Он подходил к коту всё ближе и ближе, кричал всё громче и громче и оглядывался на сжавшихся от страха друзей всё чаще и чаще. Ему уже казалось, что он стал больше кота, сильнее его и что кот, если вдруг и проснётся сейчас, то испугается его, Мышатку, и с позором убежит.
     А кот Васька между тем проснулся и уже видел приближающегося Мышатку, но ещё делал вид, что спит. Он был очень хитрый и терпеливый. Он не открывал глаза, а наблюдал за развитием событий только через маленькие щёлочки между чуть-чуть приоткрытыми веками. И чем ближе подходил Мышатка, тем внимательней становился кот. Про себя он думал:
– Ну, иди, иди ближе, дурачок. Подходи. Давно я не лакомился такими толстенькими мышками. Наверное, ты очень сладенький и вкусный. Хорошо, что ты меня не боишься, хотя это и очень даже странно и немного обидно. Ну да ладно, побольше бы таких глупых мышат было на свете.
      Мышатка не знал, о чём думает кот Васька. Он был уверен, что тот спит крепким сном. Но главная беда была в другом. Мышатка так залюбовался самим собой, что вообще перестал о чём либо думать и что-либо замечать вокруг. Он видел только себя и восхищался своей храбростью, особенно перед глазами замерших от страха друзей.
     И вот в тот момент, когда его восторг перед собственной отвагой почти достиг предела, кот Васька прыгнул на него и прижал к земле. Вначале Мышатка ничего не понял. Но когда увидел перед собой огромную кошачью морду, почувствовал, как острые когти вонзились в его нежную шкурку, он издал крик ужаса и боли. Бесёнок, который сидел в нём, от этого крика так  испугался, что быстро выскочил из него и убежал. И тогда Мышатка вспомнил маму и папу и сразу почувствовал себя маленьким, беззащитным мышонком. 
     Мышатка тут же стал сам собой и понял, что он не сильней кота, что зря он вёл себя так неосторожно, и что хвастовство и бахвальство до добра не доводят. Он жалобно запищал и заплакал:
– Кот Васька, отпусти меня, пожалуйста. Я больше не буду тебя дразнить и никогда не буду хвастаться. Ну, пожалуйста, пожалей меня. Я так хочу к маме и папе, я так хочу домой.
     Но Васька был безжалостным котом. Слёзы и мольбы мышонка не могли сделать его добрым. И вообще, он привык мышей есть, а не отпускать их. Он не торопился, потому что знал  свою силу. Съесть Мышатку он ещё успеет. Вначале он хотел поиграть с ним в кошки-мышки.
     Всё это произошло на глазах Мышаткиных друзей, таких испуганных  и дрожавших от страха, когда Мышатка победоносно приближался к спящему коту. Но крик ужаса, который издал попавшийся в лапы кота Мышатка, вывел их из оцепенения. Они вдруг перестали бояться. Страх за жизнь друга сделал их по-настоящему смелыми. Они, как и раньше, боялись кота, но решимость спасти Мышатку была сильнее страха. Они окружили Ваську и стали кричать:
– Эй ты, Васька кот! Отпусти нашего Мышатку! Отпусти его по-хорошему! А не то, мы всей гурьбой нападём на тебя и покусаем. Отпусти, тебе говорят.
     Конечно, кот их не испугался. Он знал, что они ничего серьёзного с ним сделать не смогут. Они просто мыши, а он – КОТ. И этим всё сказано. Коты всегда ловили и ели мышей, а мыши ещё никогда котов не ловили и тем более не ели. Он совсем не собирался Мышатку отпускать. Он просто с любопытством оглядывал кучку маленьких и писклявых его защитников. Васька был спокоен и важен. Он понимал своё превосходство и был хитёр. Но он был ещё и очень ЖАДЕН. Ему всегда хотелось получить больше того, что он имел. И он подумал:
– Зачем мне этот один мышонок, который почти сам попал мне в лапы. Благодаря ему, вокруг меня собралось много мышей. Они тоже подошли ко мне достаточно близко. И сейчас я смогу поймать сразу несколько мышек.
     Его глаза начали бегать по стайке Мышаткиных друзей. Жадность обуревала его. Ему захотелось схватить как можно больше добычи, казавшейся такой доступной и близкой. Он отпустил Мышатку и тут же прыгнул на его заступников, надеясь ухватить их всех. Но … он не знал мудрости людей: за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. И, конечно, ему не удалось схватить ни одного мышонка. Они с писком разбежались во все стороны, оставив кота Ваську в дураках.
     Так маленькие и боязливые мышата спасли своего друга, который из-за глупого бахвальства чуть не поплатился жизнью в когтях огромного и страшного кота.
     Мышатка прибежал домой весь в слезах и крови. Мама, увидев, его тоже расплакалась. Она всё поняла и даже не стала Мышатку ругать, она знала, что и он теперь всё понял и впредь не будет вести себя так глупо. Она обмыла ему ранки, помазала их йодом и заклеила бактерицидным пластырем. Потом накормила и оставила играть дома. К вечеру Мышатка успокоился, царапины на его теле перестали болеть, он поужинал и лёг спать. Но заснуть никак не мог. Как только закрывал глаза, сразу начинал вспоминать жуткого кота Ваську, его острые когти и огромные зубы. Тогда мама стала убаюкивать его и говорить, что уже ночь и все-все давно спят.
– Зашло солнышко, спрятались в свои норки жучки и паучки, букашечки и таракашечки, затихли цветы и травки, спят в своих гнёздах птички. И даже мальчик Гоша лежит в своей постели и закрыл глазки. Дед закончил ему рассказывать сказку про маленького мышонка, у которого благополучно закончился день, полный опасных приключений. И  Мышатка заснул.
Баю-баюшки-баю!
         

СОН ПРО КУРОЧКУ РЯБУ
Я снесу вам новое яичко, не золотое, а простое.

Каждый вечер перед сном дед рассказывала Гоше сказку. Обычно новую. Но иногда внук хотел услышать сказку, которую он уже знал. Сегодня был именно такой случай.
– Дед, расскажи мне сказку про курочку Рябу.
– Да я вроде бы не так давно тебе её рассказывал.
– Ну и что? Расскажи снова. Первый раз я её не очень понял. Может быть, ты что-то тогда пропустил, или я плохо слушал.
– Ну что ж, можно рассказать ещё раз. Но только ты уж слушай внимательно.

     Жили-были дед и баба. Была у них курочка Ряба. Как-то раз курочка снесла яичко, но не простое, а золотое. Дед яичко бил-бил, не разбил. Баба яичко  била-била не разбила. Мышка побежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось. Плачет дед, плачет баба, а курочка их утешает: – не плач дед, не плач баба. Я снесу вам новое яичко, не золотое, а простое.
– Вот и вся сказка. А что тебе в ней непонятно?
– Да почти все. Почему курочка снесла яичко золотое, как это у неё получилось?
– Почему дед и баба не сумели это яичко разбить. Они ведь сильнее мышки.
– Золотое яичко, наверное, было тяжелым. Как же мышка смогла его сбросить со стола своим тоненьким хвостиком?
– И почему вдруг яичко разбилось? Оно же из золота.
– Осталось ли от него что-нибудь? Наверное, нет. Потому что дед и баба не стали ничего с пола поднимать.
– Тогда куда же яичко золотое делось?
– Почему курочка решила, что простое яичко для деда и бабы будет лучше золотого? И дед, и баба с нею согласились и не стали больше плакать. Золотого яичка им было уже не жаль. Хотя вначале они о нем горевали.
– Ничего себе – удивился дед.
– Я и не думал, что у меня растет такой умный внук.
– Наверное, я не смогу ответить на все твои вопросы. Ты подумай сам. Я только выскажу несколько догадок. 
     Я думаю, что в этой сказке, как и во всех сказках, есть тайна. За очень простыми действиями и названиями в них спрятана вековая мудрость всех людей. Ты заметил, что в сказке про курочку Рябу  у деда и бабы нет имен. Это просто два человека. Мышка, наверное, тоже не настоящая. Она может просто обозначать какое-то событие.
     В сказках обычно показано, как настоящий мир, в котором мы живем, связан с миром выдуманным.
– Как это? – спросил внук.
–  Очень просто, – ответил дед. – Ты ведь смотришь  телевизор?
– Да – сказал Гоша.
– Люблю смотреть всякие там мультики, ужастики, приключения, иногда спортивные соревнования. А что?
– Тебе интересно все это смотреть?
– Да, интересно. Часто, даже очень интересно. Бывает кого-то очень-очень жалко, кто-то кажется противным и злым, кто-то смешным. И тогда я смеюсь, а то даже хохочу до слез.
– А ты не задумывался, что все, что ты видишь на экране, на самом деле не существует.
– Как не существует. Этого нет, что ли ?
– Конечно, нет. Выключи телевизор и все это исчезнет.
– Когда  ты смотришь на экран, то видишь не взаправдашний мир. Там же не живые люди, не живые звери, не настоящие деревья, не настоящая трава и цветы. Но воспринимаешь ты все эти картинки как настоящий мир. Иначе бы ты не переживал, не радовался, не плакал и не смеялся.
– Ну ладно, на сегодня, я думаю, хватит. Пора спать. А то я вижу, у тебя уже глазки слипаются. Спокойной ночи.
   Дед чмокнул внука в щечку, поправил на нём одеяло, погасил свет и вышел.

     Гоша долго не мог заснуть. Все ворочался и думал про курочку Рябу, про деда с бабой, золотое яичко и мышку. У него не выходили из головы и слова деда. Наконец, он заснул. И стал ему сниться сон.

СОН ГОШИ.   
     В комнате, где он спит, тихо, только мерно тикают часы на стене. Тик-так, тик-так. Этот звук убаюкивает и успокаивает. Он такой домашний и уютный. Но вот тихонько открывается дверь, и в ней появляются дед и баба. Из сказки про курочку Рябу.  Одеты они по-старинному. Идут тихо. Приветливо и ласково улыбаются.
– Здравствуй, Гоша. Ты думал о нас. Вот мы и пришли. Ты хотел с нами поговорить?
– Да.
– Ну, спрашивай.
– А вы настоящие?
– Нет. Мы тебе снимся. Нас видишь только ты и больше никто.
– А как же я с вами разговариваю?
– Мы не знаем. Так устроен мир. Подумай.
– Ты видишь нас и разговариваешь с нами внутри себя, с помощью своего ума.
– Тогда получается, что я сам с собой разговариваю. То говорю за себя, то за вас.
– Пожалуй, что так.
– Значит, я как бы играю с вами. Раз я вас вижу и с вами говорю, значит, я попал внутрь сказки про курочку Рябу.
– Выходит, что попал.
– Это так здорово. Уж изнутри то, я, наверное, пойму, что там у вас произошло с курочкой Рябой и с её золотым яичком.
– Попробуй, а мы тебе поможем.

– Мой дед сказал, что раз у вас нет имен, в сказке вы не взаправдашние, вы просто обозначаете людей.
– Конечно. Вот, если бы у тебя не было имени Гоша, ты был бы просто мальчиком, как все другие. И мы бы не знали, с каким из них сейчас разговариваем. И так всё и всегда. Понял?
– Кажется, да.
– Мы очень рады. Ты на пути к ответам на твои вопросы. Теперь смотри.
     Дед и баба как бы растаяли в воздухе. На их месте стали появляться то сам Гоша, то Гошины родители, то его бабушка и дедушка, то какие-то дяди и тёти, которых Гоша иногда видел, то герои телевизионных фильмов, которые он  смотрел. Все они проходили перед ним и говорили:
– Где дед и баба? Где дед и баба? Где рябая курочка? Куда они подевались? Ты не видел их? Куда они пропали?
А Гоша им отвечал:
– Никуда они не пропали, вы все и есть дед и баба. Они мне говорили, что они это все. Они просто люди, как и вы.
– Пра-а-виль-но. – Отвечали ему те, которых он видел.
– Мы только хотели проверить, так ли ты всё понял.

И они исчезли. Снова появились дед и баба. Как бы ниоткуда.
– Молодец Гоша. Одну задачу ты решил. Давай двигаться дальше. Что ты ещё хотел спросить?
– А кто такая курочка Ряба? Почему она принесла золотое яичко? Откуда она его взяла?
– Гоша, ты уже понял, что дед и баба, это все обычные люди. Мы из тех, кто крепко стоит на земле и верит в нее.
– А что, есть ещё другие люди? – спросил Гоша.
– Конечно. Они живут рядом с нами. Но они все время что-то придумывают: сказки, стихи, музыку, математику, рисуют картины, изобретают. Можно сказать, что курочка Ряба обозначает кого-то из таких придумщиков.
– А эти люди могут придумать то, чего нет?
– А ты как считаешь?
– Наверное, не могут.
– Пожалуй, так. Люди-придумщики просто умеют складывать всё по-своему, по-новому. Это новое постепенно становится общим. И потом все думают, что это было всегда.
– Как здорово! – подумал Гоша. И спросил:
– И что придуманное, …всегда бывает нужным?
– Да нет. Чаще всего придумщики, что-то не так складывают, что-то не учитывают и тогда рано или поздно их придумка разрушается, и тогда её  быстро забывают.
– Так выходит, что золотое яичко – это придумка. А придумщица – это курочка Ряба? А дед и баба это другие люди – не придумщики? И всю эту историю придумал сказочник?
– Да! Можно так сказать. Дед и баба хотели яичком позавтракать. Но золотое яичко нельзя съесть. Дед и баба остались голодными. Золотое яичко оказалось ненужной выдумкой. Обыкновенная жизнь легко эту выдумку разрушила. Достаточно было только хвостиком махнуть. И от крепкого и красивого яичка ничего не осталось.
– И тогда курочка Ряба поняла, что её золотая придумка оказалась неудачной. Так? – спросил Гоша.
– Именно так. – Ответили сказочные дед и баба.
– А обыкновенное яичко, которое пообещала снести курочка Ряба? Оно тоже будет придумано? – Снова спросил Буки.
– Нет. Оно уже будет настоящим. Настоящим потому, что такие яички уже много-много раз несли все курочки, которые есть в каждой деревне и на птицефабриках и были еще задолго до курочки Рябы.
– Теперь я, кажется, все понял! – обрадовался Гоша.
– Не всё, что красивое и дорогое – настоящее. Самые нужные и правильные вещи всегда выглядят скромно и не бросаются в глаза. Их обычно не замечают. Но из них и состоит жизнь.
– Ты умница, Гоша. Ты во всем разобрался. Не одежка красит человека. Человек должен быть красивым изнутри. Ну ладно. Кажется, мы тебе больше не нужны. До свидания.
     С этими словами дед и баба исчезли. А Гоша проснулся. Оказалось, что уже наступило утро. На его душе было спокойно и радостно. Наверное, у него будет удачный день.

РАЗНЫЕ ПУПОВИНЫ

Земля славная! и урожай
всегда бывал на диво; но на
заколдованном месте никогда
не было ничего доброго.
Н. В.Гоголь

Почта. Суббота. Минут тридцать как открылась. В это время очередей обычно не бывает. Пришёл послать бандероль. В одном окошке приёмщица занята с молодым человеком оформлением какой-то коробки. Подумал – долгая история. В окошке рядом работала известная мне сотрудница – быстрая и ловкая. Чувствовался профессионализм. Мне нравилось, как она споро управляется с клиентами. Встал к ней. Неожиданно, она куда-то отошла. Подумал, что отлучилась за деньгами. Утром часто возникают трудности при оплате.  Передо мной мужчина средних лет. В руках  ничего. Мужичок оглядел меня и, как бы оправдываясь, сказал:
– Я вот только несколько конвертов куплю, да кое-какие бланки.
И с интересом посмотрел, что у меня. Я держал в руках небольшую книжку.
–¬ Вы книжку отсылаете? Это можно,… если только не запрещённая?
Я не понял его реплики, но как-то машинально показал обложку. На ней было написано «ДЕЛАЙТЕ ДОБРО».  Название почему-то поразило его. Показалось, что он даже ухмыльнулся.
– Мало ли что напишут?– вдруг сказал он с некоторой растерянностью.
Видя такую реакцию, я машинально перевернул обложку. Но на тыльной стороне была моя фотография, поскольку автором книжки был я. Он снова зыркнул. По его лицу промелькнула тень неловкости. Неловко стало и мне. Но тут вернулась приёмщица, и он, к моему удовольствию, переключился на свои дела. Говорливым и словоохтливым оказался. Тут освободилась вторая приёмщица, и я отошёл. Начал оформление бандероли. А мужичок всё говорил и говорил в своё окошко:
– Конвертов мне штук десять. Нет, пожалуй, лучше двадцать. И, лучше, разного размера. Да, да – средних и больших. Нет очень большие не надо. А вот эти средние будут маловаты. И ещё – вот эти бланки на переводы.
– Сколько?
– Ну,…, думаю, штук семь.
– Наверное, теперь Вы не скоро  к нам зайдёте?
Мужичок покрутил в задумчивости головой:
– Да! скорей всего на месяц этого хватит. Наверное, к концу апреля снова придётся придти.
Ясно, что закупки делались для фирмы. Конечно, он не мог быть её директором. Скорей всего бывший кадровик. Теперь, похоже, делопроизводитель. Наподобие стряпчего. Какой-то скользкий, улыбающийся. Этакий ласковый. От таких хочется быть подальше. В голове так и звучало:
– Если книга не запрещённая. Мало ли, что напишут.
Бр.…р..ы..ы… Вышел и поёжился.
*
    Иду к дому. И вспомнил другую, но в чём-то похожую историю.  Тоже очередь, но уже к врачу. Тогда я оказался первым и ждал своего вызова. За мною не было никого. И вдруг появляется ещё один пациент.
– Вы в этот кабинет?
– Да. Но мой черёд, наверное, подойдёт не скоро. Туда только-только зашёл посетитель.
– Ну, что поделаешь? Подождём, – спокойно заметил тот, кто занял за мной очередь.
– Вы не в первый раз?
– Нет. Я был здесь несколько месяцев назад. Да вот появилась необходимость снова придти. Врач внимательный. Аппаратура здесь современная. Всё тебе показывают. Объясняют.
– И дорого это стоит?
– Смотря что. Обследование в рамках доступного.
– А льготы тут есть?
– Есть. Кажется, процентов десять от тарифа.
Его интерес был удовлетворён.  И вдруг он начал  рассказывать мне о своём отце.
– Я вот тоже стал плоховато слышать. Хочу приобрести слуховой аппарат. Может быть, у меня это наследственное. Отец с возрастом почти оглох. Он у меня расстрельщиком работал в НКВД. Знаете, что-то вроде кабинки с амбразурой. Человек, которого приговорили, двигается по коридору. А он целится и стреляет через эту амбразуру. Нервная работа. Вечером дома всегда крепко выпивал. Переживал, наверное. Но ему довольно часто полагался отпуск. Всегда в хорошем санатории. Процедуры там всякие. Он у меня в отличниках ходил, в передовых. Вынослив был на работу. Старательный. Энтузиаст.
   Его неожиданные откровения поразили меня. Стало как-то нехорошо. Но отсесть было некуда. Да и очередь ему оставлять как-то не хотелось. А он всё говорил и говорил. Казалось, даже хвастается и гордится своим отцом.
– Знаете, его за отличную работу даже именным оружием наградили. Часто премии давали. С пистолетом, правда, целая история получилась. Вышел на пенсию. Оружие полагалось сдавать. А он заупрямился. Ведь наградное. Всё же убедил, чтобы оставили. Правда, пришлось уламывать кадровика. Сошлись на том, что пистолет останется за отцом, но храниться будет в сейфе у майора. Оформили всё актом.
    Мужичок оказался говорливым, как и тот на почте. Голос негромкий, ласковый. Слава богу, из кабинета вышел пациент, я зашёл к врачу, избавившись от ужасных подробностей. И без них всё было ясно. Но прикосновение расстрельщика я почувствовал. На душе было плохо.
*
    Лето выдалось жаркое. Хотелось в воду – поплавать. Пошёл на речку с сыном и его школьным приятелем,  гостившим тогда у нас. Речка в наших местах быстрая и холодная. Температура в самую теплынь не более 8-10 градусов. В такой воде не наплаваешься. Но окунуться можно, хотя дух и захватывает. Вышли на большую курью с неглубокой стороны. Мальчишки мои младшеклассники. Место глухое, но со мной чувствуют себя уверенно. Вода прозрачная как детская слеза. Так и манит. Останавливает только, что от неё так холодом и веет.  Стоим на полянке. Припекает сильно. Хочется в воду. Первым пошёл мой Николай. Молча, без суеты. Несколько шагов и … поплыл. Недалеко. Скорей-скорей обратно. Тело красное как у варёного рака. Но доволен. Владик в нерешительности. Подходит к краю воды и как-то жмётся. Мы смотрим. Понимает, раз пришёл, в воду лезть надо. Наконец, ступил. Вначале было по колено. Вода обжигает. Заверещал как девчонка. Громко. С визгом. С брызгами. Но, всё же, окунулся. Вылетел обратно как пуля. Почувствовал себя героем. Мы посмеялись ободрительно.
    Вспомнил и себя школьником. Магадан. День жаркий. Вышел на небольшой заливчик бухты. Потянуло «макнуться». До сих пор помню это ледяное купание. Но никаких звуков не издавал. Молча туда несколько метров и обратно поскорее. Был один. Никто на меня не смотрел. Так сам по себе. Был рад, что мой Коля оказался похожим на меня. Да и его мама тоже никогда не робела и не визжала по-девчоночьи. С ним рано пришлось обращаться к зубному врачу. Помню, тот был поражён, что такой малыш все свои страхи и боли держал при себе. Мы были горды за него.


…ОТКРЫВАЙ ВОРОТА

Пришла беда – открывай ворота.
Пословица.

    Низовья Амура. Хребет Мяо-Чан. Полевой сезон 1965 года. Режим обычный. Подъём. Я делаю разминку на речке. Окунаюсь. Громко сказано. Мелкий горный поток. Можно только лечь на галечное дно. Сказать – у-у-ух! Растереться докрасна полотенцем. Позавтракать и в маршрут. Большинство из отряда так и поступало. Только девчонки остерегались. Вода ледяная. Утра холодные. Часто и погода не баловала. Когда-то на этом месте стояла большая геологическая партия. В речке на всякое можно было наткнуться. Да и бичи, поселившиеся рядом, бросали в воду, что ни попадя. Довольно скоро почувствовал это на себе. Наступил в воде на осколок бутылки. Поранил палец. К счастью, рана оказалась, хотя и глубокой, но не опасной. Обошлось простой дезинфекцией и бинтом. На работу не повлияло. Ходил, слегка прихрамывая. Но  случай со мной был только началом. Как бы затравка целой цепочки травм. Почему-то они преследовали только  нашу группу. Параллельно работы вела другая кафедра. У них обошлось без происшествий.

    Только, только я, как говорят, оклемался, случилась беда похуже. Наша сотрудница напросилась  в многодневный  маршрут в группу, с которой уходил её муж. На третий  день возвращаются. Все целы. Наталья же висит на двух парнях, обхватив их за шеи.  Одной ногой им помогает.
    Оказалось вот что. Была её очередь дежурить. Для мытья посуды вскипятила большую кастрюлю воды. Поставила её у бревна. Отошла за это бревно по какой-то хозяйской надобности. Идя обратно, шагнул через бревно, да прямо и угодила ногой в кипяток. Пока сняли тапочек, да носок… . Обварила ногу сильно, хотя обувка немного и спасла. Естественно, всё бросили и обратно в лагерь. Шли день или два.  Лечили долго.

    Потихоньку  ходить начала. Втянулась в работу. А тут новое ЧП. Наш руководитель работ натёр в маршруте ногу. Вначале показалось - ничего страшного. Да видно, напрасно отнёсся к этому небрежно. Нога разболелась. Поднялась температура, до сорока. Пришлось обращаться к медицине. И вовремя. В общем, вышибло его из строя надолго.

    Только всё как-то образовалось, новая напасть. Ходила со мной в маршруты школьница (кажется, после девятого класса). Дочь профессора с металлургического факультета. Особенно её не мучили. В основном привлекали к работам на недалёких режимных точках. Экзотики ради. Тайга Амурская. Видели с ней даже кабаргу. Как-то после возвращения из маршрута она пожаловалась мне на боли внизу живота. Уложили на койку. Кто-то предложил сделать грелку. Я отнёсся к такой идее с опаской. Вдруг аппендицит. Можно ребёнка на тот свет отправить. Слава богу, была связь с Комсомольском. Всего-то семьдесят километров. Приехала «Скорая». Аппендицит. В больницу. Сразу на стол. Повезло Наташке маленькой (так мы её звали).  Кажется, на этом её полевой опыт и закончился.

    Сезон завершился. Общий отъезд. Выдался свободный день позагорать на амурском пляже. Огромная река Амур. Тот берег виден в лёгкой дымке сопок. А была бы равнина, смотрелась бы эта ширь как море. Погода удалась. Солнышко. Теплый ветерок. Не помню, чтобы кто-то купался. Так, нежились. Один из студентов, опять нашей кафедры, улёгся на широком бревне. На берегах бывают такие - гладкие, почти отполированные водой, песком и солнцем толстенные лесины с редкими остатками сучьев. В общем, удобное лежбище. Задремал. Потом, видно, крепко заснул. Во сне повернулся, да и упал. Неудачно. На спину. Крякнул. Застонал. Встать не может. Понадобился врач. Кажется, делали рентген. Сказали, что нужен стационар. Но везти можно. В Ленинграде он пролежал что-то около месяца.

    Когда народ у нас начал «сыпаться», я всё ждал своей очереди. Она не подошла. И я уже начал думать, что миновала меня беда, и я отделался небольшим порезом пальца на ноге в самом начале. Решил, что в этой очереди был первым. Но оказалась, это была только «проба пера». Спустя месяц, совершенно по-дурацки, на дружеском застолье я резанул ножом два пальца на правой руке – безымянный и мизинец. Да так, что пришлось меня доставить в больницу, чистить раны и зашивать. Срослось плохо. Мизинец почти не разгибается, а безымянный в верхней фаланге не сгибается. В каком-то смысле я стал инвалидом. Придя с забинтованной кистью на кафедру, поднял руку и сказал:
• Ребята! Я сезон начинал, я его и закрыл. Думаю, теперь ни с кем ничего не случится.


ДВЕ ТРАМВАЙНЫЕ ИСТОРИИ


Устало гремящий на стыках,
Трамвайчик в депо заползал,
Людей развозил он разных,
О них много он узнавал.
Интернет
Эфиоп.
     Долгое время к Горному институту ходили трамваи. В них, особенно по утрам и вечером, ездило много народу. Студенты и преподаватели института, рабочие c Балтийского завода. Как-то утром пассажиров было особенно много. Около выхода стоял темнокожий африканец. Молчал и думал о чём-то своём. Возможно, о жаркой Африке, своей большой семье, матери и отце, многочисленных братьях и сёстрах. Конечно, скучал по ним. Может быть, и они думали о нём, в это же время. Гордились, что вот их сын и брат поехал учиться в СССР и будет инженером. Соседи стали относиться к ним более уважительно. Часто спрашивали, как там сын. СССР представлялся сказочной страной, где все люди братья, любят друг друга и уважают. Их мальчик окружён вниманием и заботой. Ждали от него писем, читали их соседям. Ответ писали всей семьёй. Вот и вчера получил такую желанную весточку из дома, и сейчас улыбался. Просто так улыбался. Ему хорошо. В группе его любили и опекали. Учиться интересно.
    Подъезжали к остановке. И тут он услышал вполне доброжелательный басок:
– Негр, ты выходишь?
    Он сразу даже не понял, что обращаются к нему. Ничего не ответил. Остановка приближалась. Тот же приветливый голос прозвучал снова:
– Негр! Выходишь ты или нет?
К нему так ещё никто не обращался. Он снова промолчал. И опять:
– Негр, так выходишь или как?
Обернулся. На него смотрели голубые глаза, русоволосого парня. Скорей всего – рабочего с Балтийского завода. Он понял, что обращаются к нему, и ответил:
– Я не негр, я эфиоп.
Парень всё ещё улыбался, но начинал злиться. Трамвай останавливался:
– Эфиоп твою мать, так ты выходишь или нет?
Наконец, до него дошло. Отодвинулся в сторону и пропустил на выход гурьбу весёлых парней. Скоро вышел и сам.

Догнал.
     Геннадий Иванович с нетерпением ждал конца смены. Сегодня ему пятьдесят пять лет. Всю жизнь проработал в сборочном цехе теперь уже родного завода. В обед его официально поздравили приказом и хорошей премией. Последнее было особенно приятно. После смены зашли с приятелями в ближайшее кафе. Угостил всех. Поставил водку, пиво, закуску. Выпили за него. Пожелали здоровья, долгих лет. Хвалили искренне. Мужик он был хороший, и его любили.
     Когда почувствовал, что ребята угощением довольны, распрощался и заспешил домой. Вечером соберётся вся родня, близкие друзья. Жена позаботится о вкусном и  обильном праздничном столе. Подарки и вообще прекрасный вечер. Сегодня пятница и никто не будет торопиться уезжать. Гостей ожидали к восьми вечера, но он всё же торопился. Надо было привести себя в порядок и помочь жене и дочерям собрать на стол. Поучаствовать в подготовке к празднику. Как-то вдруг осознал, что хотя и не круглая, но дата. Юбилей. Быстро пошёл к трамвайной остановке. Как раз подходил его номер. И он побежал. Трамвай остановился. Из него стали выходить люди. Все, кто приехал, сошли, кому ехать сели. Трамвай вот-вот тронется. Ему оставалось метров двадцать. Он побежал быстрее и замахал руками, Водитель увидел его и ждал. Запыхавшись, вскочил в вагон. Двери захлопнулись, и трамвай двинулся. Были свободные места. Плюхнулся на одно из них и с облегчением выдохнул:
– У-у-ух! Успел.
     И в этот момент как будто иглой проткнуло сердце. Он умер. Такой получился юбилей.


ПРОВОРОНИЛИ

Левый край! Правый край! Не зевай!
В. Лебедев-Кумач.

    При впадении реки Вашки в Мезень лежит большое село Лешуконское. Ничего особенного в нём, пожалуй, нет, кроме того, что там имеется два порта -  речной  и воздушный. Это рабочие предприятия с небольшими вокзалами для пассажирских перевозок. С речного вниз по Мезени ходит судёнышко типа «Ракета». Со второго можно летать даже в Архангельск. Прежний облик села за годы советской власти, конечно, изменился, но первородная красота местами сохранилась. Это огромные избы-хоромы. Их конёк венчает большая лесина. Она затёсана снизу. В ней выбран паз, позволяющий закрыть стык двух скатов крыши.  Со стороны фасада лесина заканчивается гордо поднятой головой коня, сработанного из корневища,  этого же ствола. Даже есть приговор – кони из Лешукони.
    Много раз из речного порта «Ракета» доставляла нас на геологические объекты. Старались управиться до вечера, чтобы попасть на обратный рейс. Красивые места. Высокие берега по 20-30 метров из красных песчаниками. Местами их рассекают широкие разломы, заполненные валунами, галькой, песком, гравием. Они-то и были для нас особенно интересны. На высоких берегах почти пустые деревни. Громадные избы. Двух этажей. Часто окон по пятнадцати на каждом. Дома ещё крепкие. Так мне захотелось тут дом купить. Прямо невмоготу становилось. Слава богу, заставил себя одуматься. Ведь добираться-то из Питера… ого-го. Самолётом до Архангельска. Далее борт до Лешуконского. Потом по реке на «Ракете». Не наездишься.
    Как-то пришлось побывать в посёлке Каменка. Здесь вся жизнь завязана на лес. Не знаю, почему посёлок получил такое название. Там всё деревянное. Дома само собой. Тротуары тоже. Но дороги! Они тоже деревянные. Это толстенные доски, поставленные на ребро. Выдерживают тяжёлую технику. Естественно, никакой грязи в любую погоду. Везде пахнет лесом. Колоритное место. Большое пожарное депо. Несколько машин. Ворота настежь. Если, не дай бог, где загорелось, сразу, как говорится, – с места в карьер. Но о пожарах в Каменке я не слышал. Дома ставят в архангельской манере. Мощные, высокие. Крыши из тёса. Хозяин, с которым я разговорился, объяснил. Теперь доски олифят и покрывают масляной краской. Прежде же, тюленьим или нерпичьим жиром смазывали.  Этого зверья много было.
    Вот из таких мест приходится уезжать. Поработали лето, и – в Питер. Улетали трое. Я, Коротков и Рита, наша молодая сотрудница. У нас с Ритой билеты до Ленинграда (транзитом через Архангельск). Алексей же Иванович летел только до Архангельска. У него начинался отпуск, и его часть он намеревался провести в Архангельске, у приятеля, рассчитывая на поездки за рыжиками. Любил он Архангельск. Отдыхал здесь душой.
    Наш рейс был ранним, около шести утра. Случилось, что все оказались без часов. Не проспать бы. Ночи светлые. Пойди, разбери, ночь ли ещё или уже утро? Я почти не спал. Рядом в бараке бичи гуляли. Пошёл спросить время. Часов тоже нет. Да они даже не понимали, чего от них хотят. Со смехом обсуждали состояние своего кореша:
• Я же ему говорил, что шампунь для волос пить можно. Не отравишься. Испробовано. Только, ни боже мой, водой не запивай. А он, видишь ты, не послушал. Умный такой. Конечно, противно пить. Но потерпеть надо было. А он не смог. Ну и запил водой-то. Вот и пошли со всех отверстий пузыри-то. Перепугался, ясно дело. Ну да теперь знать будет. Ха-ха-ха.

О каком тут времени с ними можно говорить. Решили не рисковать. Рюкзаки на спины, да и потопали. Пришли ни свет, ни заря. Аэропорт ещё закрыт. Но зато спокойно на душе. Пришло время – вылетели. Тоже удачно.
   Рейс на Ленинград не скоро. Алесей Иванович и говорит:
• К Вите мне рановато. Неудобно в такую рань будить. Сегодня ведь воскресенье. Пошли пока в ресторан. Поедим.
    Взяли по борщу, салат, что-то на второе. Ну и бутылку бормотухи – портвейн, не то Анапа, не то Кавказ. Выпили с Алексеем Ивановичем за удачное окончание нашего поля. Распрощались до встречи в Ленинграде. Посадили его в автобус, а сами в аэровокзал.
    Сели напротив регистрации. Расслабились. Немножко дремотное состояние. Ждём обычного приглашения. Трансляция молчит. А время уже критическое. Поскольку рейс короткий, я особенно не переживаю. В таких случаях часто все формальности в аэропортах умеют сворачивать быстро (даже в Москве). Радио, по-прежнему, молчит. Видим, народ уже толпиться с билетами. Я Рите говорю:
• Пойду, узнаю. Посиди немного.
И тут с ужасом узнаю, что посадка на наш рейс закачивается. У входа напряжёнка. Крики. Скандальная ситуация. Дежурная превратилась в Бабу-Ягу. На всех лается. Рядом милиционер. Я с билетами:
• Посадка на ваш рейс закончена. Вы опоздали.
Я хотел поскандалить. Ведь никаких объявлений не было. Сидим то мы, что называется, безвылазно, совсем рядом. Но «качать права» не решился. Вспомнил, что от меня вином пахнет. Подумал – может оказаться себе дороже. Спрашиваю:
• Что же делать?
• Идите в кассу и перерегистрируйте ваши билеты.
    Я к кассе. Там толпа. Как-то удалось протиснуться. Всё просто:
• Рейсов сегодня не будет.
Я прямо скис. Ну, вляпались. Пока раздумывали с Ритой, что делать, объявили дополнительный рейс. Бросился к кассе. Всё в порядке. Только доплатить надо. А мы с этим рестораном… и вообще считали, что уже дома. К счастью, оказалось недорого. И нашей заначки хватило. Почти сразу улетели на грузовом. Боковые металлические  сидения. В ряд почти как парашютисты. Но были счастливы. Повезло.
*
    Без запаса денег ездить нельзя. В аэропорту Адлера при мне произошёл поучительный случай. Подкатывает такси. Выскакивает парень. Отдохнувший, загорелый, весёлый.  Бегом на регистрацию. Багаж на весы и…, боже мой!, – лишний вес. Надо доплачивать. А у него, как оказалось, денег не хватает. Он на такое не рассчитывал. Всё под «ажур» растратил.
    В похожую ситуацию и я попал на Сахалине. Улетал домой. Рейс очень ранний. Решил заночевать в гостинице Аэропорта. А там, таких как я, – много десятков. Огромный зал. Раскладушки. Подошёл к дежурной. Попросил разбудить. Она внимательно выслушала, записала в журнал. Я спокойно «отключился». Проснулся. Что-то слишком светло. Бог мой! Рейс-то мой ушёл. Забыла меня дежурная разбудить. А скорее всего, это не сделала сменщица. Я в аэропорт. Меня успокоили:
• Полетите следующим бортом, через час. Пройдите в кассу и доплатите.
Как я был рад, что у меня хватило денег.


НЕ МЕТАЛЛ
Потому что вещества –
Неживые существа,
И зависят свойства их,
Сложных и совсем простых,
От строения частиц
Интернет

    Общая химия нам читалась на первом курсе. Аудитория была ещё императорская. Огромный амфитеатр, разделенный ступеньками на три сектора. Перед ним огромный стол, большущая трёхсекционная доска. Над ней таблица Менделеева в крупном формате. Первая лекция носила, как я теперь понимаю, рекламный характер. Сергей Львович Богдановский, выступал с ассистенткой как факир в цирке. Были какие-то взрывы, по мановению его руки в соответствии с отсчётом хронометра раствор мгновенно превращался в кристаллы, менялись по его команде цвета жидкостей, выделялись столбы цветных газов…, было ещё много «фокусов». Мы сидели молча как заворожённые. Ассистентка, нанюхавшись и наглотавшись всяких паров, чуть не упала в обморок. Сергей Львович вынужден был придти ей на помощь и  почти унёс «со сцены». Сам же чувствовал себя прекрасно и был полон вдохновения. Он царствовал перед нами. На следующую лекцию пришло столько народу, что были заняты не только скамьи, но сидели на всех ступеньках между секторами. Введение в предмет заняло у Сергея Львовича две лекции. Слушали с интересом. Но для наших голов начало было слишком сложным. На вступительных экзаменах мы сдавали химию и большинство более или менее представляло, что это за наука. Теперь же многое запуталось. Общее состояние, думаю, выразил бывший сержант, сидевший рядом со мной. На предложение лектора задавать вопросы при общем молчании он спросил:
– Сергей Львович, так я теперь уже перестал понимать – есть молекулы или нет.
Постепенно аудитория слушателей стала редеть, и в конце семестра в зале сидели единицы студентов.
     И вот наступили экзамены.
     Наш сержант получил неуд. Конечно, был очень расстроен. Жил он вдвоём с матерью. В это время она болела, и он без труда получил справку. Ему разрешили пересдачу. Накануне мне звонит по телефону весь в расстроенных чувствах, потому что курс знал совсем неважно. И вдруг говорит:
– Знаешь, Сашка, если мне попадётся билет с вопросом о водороде, я начну с любимой фразы Богдановского о профессоре Меншуткине. Наш Львович ведь тщеславен. Вдруг сработает.
     Пошёл он на экзамен, мягко говоря, без энтузиазма. Вечером звонит мне снова, глотая слова от восторга:
– Ты не поверишь, но мне попался билет, в котором первый вопрос был про водород.  Богдановский сел напротив, положил ногу за ногу и молвил:
– Ну-c молодой человек, я вас слушаю.
Я и начал, как тебе давеча обещал:
– Как говорили Вы на лекциях, Сергей Львович и Ваш учитель покойный профессор Меншуткин водород есть неметалл с металлическими свойствами.
– По-моему, дальше он меня не слушал. Резко встал, закинул назад голову, провёл по своим залысинам ладонью и начал вышагивать передо мной. Я продолжал чего-то говорить. Взмахом руки он остановил меня – довольно. Что там у вас следующее. Я что-то начал мямлить по второму вопросу, чувствуя, что ему всё это уже неинтересно. Достаточно – оборвал он меня. Отлично молодой человек, давайте вашу зачётку. Так что, Сашка, пятёрка теперь у меня по химии.

     Новый семестр Богдановский начал с того, что подвёл итоги экзамена и, в частности, заявил:
–  Надо сказать, что по итогам первого семестра лучший ответ был у Грейсера (это наш сержант).


РАЗОБРАЛИСЬ
Давай дружить с тобой, Василий?
Не надо здесь больших усилий…
Интернег

     После зимы на перилах открытого крыльца нашей избы всегда много следов от посещения мелких птичек. К июлю, когда я нынче появился в нашей деревеньке, эти следы выглядели как белые засохшие лужицы с крохотными чёрными «червячками» в середине или у самого края. Я их не убирал. Ну, есть и есть. Природа!
     Июль выдался аномально жарким. Каждый день температура воздуха в тени поднималась далеко за тридцать. На небе ни облачка. Зной.  Духота. Встаю рано. После кофе с кусочком хлеба и сыром выхожу покосить по прохладе. С передыхами хватает на час-два. Потом обливаюсь водой из ведра и тащусь в избу прилечь. Кроссворды. Они почему-то приводят в норму мои давление и пульс. Подхожу  к одной из последних фотографий, где мы с Верочкой стоим, обнявшись у куста калины и цветущих флоксов.  Становится грустно и одиноко.  Ложусь читать. Через час-полтора выхожу опять покосить, а через неделю – сгребать сено и убирать. Я таскаю его к двум большим берёзам. Подкормить к зиме и на весну.  Цель простая – очистить от высоченной и уже подсыхающей на корню травы участок перед домом. При этом сохранить цветы, ещё не так давно посаженные Верочкой с любовью и вкусом. Вечером обильно поливаю их. Хочется сберечь её труд и красоту, которую она создала. Это немного греет душу. В нашей Берендеевке (из четырёх домов) я нынче  один. Совсем один. Поговорить не с кем. Телевизор и радиоприёмник сознательно не взял. Хотелось отрешиться от всего. Только автолавка по пятницам в соседней деревне. Да и то, что обсуждать? Что Веры не стало. И теперь я приехал без неё.
     Маюсь жарой ужасно. Где-то к середине месяца на небе появились редкие белые комочки. На следующий день высокая облачность уменьшила яркость солнца. Поднялся лёгкий ветерок. Температура упала. Стало полегче. Затем опять жара. Духотища.  Почти весь день в избе. На кроватях под простынёю – то на одной полежу, то на второй, то на третьей. Выхожу обливаться. Благо насос от каптированного родника в лесу пока ещё исправно работает, и свет не вырубают. И вот, когда уже совсем стало невмоготу, небо заволокло тяжёлыми тучами. Стало погромыхивать. Деревья и кусты закачало, начало гнуть и трепать.  От «гнилого угла» (так покойная баба Катя называла запад за своей избой) надвинулся дождь. И вот небо лопнуло. Разверзлись хляби небесные. С ветром, молнией и громом. Ливень крупный и сильный. Ударил наотмашь по иссохшей земле, крышам, брёвнам избы. Залил крыльцо. Поливало как из брандспойта. Природа вздохнула. Стало прохладно и обновлённо. Дышать легче. Хорошо.
     Вышел из сеней, куда меня загнала гроза. Стою у перил. Вижу – к маленькому, отмокшему от дождя, пятнышку птичьего следа пристроилась довольно крупная муха. Сидит и наслаждается вкусной для себя едой, ставшей доступной после дождя. Ну, ест и ест. И тут к её миске подлетела другая муха – помельче. Типа тех, которые в народе называют постельными. Мелкая, настырная, надоедливая и вёрткая. Посмотрела на крупную товарку, оценила её размеры. Но не убоялась. Стала пристраиваться к кормушке. Нос к носу. Большая муха резко дёрнулась навстречу и отогнала нахлебницу. Не тут-то было. Постельная муха отпрыгнул, но не улетела. Приняла боевую позу. Опустила голову, задрала брюшко почти вертикально, растопырила крылышки, сучит задними лапками – угрожает. И в такой позе начинает наступать. Снова была не допущена. Стала подходить сбоку, потом сзади, кругами. Большую муху это гневило. Она бросилась отгонять конкурентку. Но её успехи были временны. Нахалка не отступала. Топорщилась. Медленно подкрадывалась и норовила припасть к еде. Наконец, добилась своего. Большая муха перестала её отгонять. Наверное, сообразила, что еды хватит и на двоих. А может она устала бороться и ей всё это надоело. Ситуация успокоилась Консенсус был достигнут Нахальство победило.
    Я постоял, постоял. Наконец, мирная картина мне  надоела, и я ушёл в избу готовить ужин.
     Поел молодой картошки в мундирах. С постным маслом, крупной солью, помидорами и огурцом. Вкуснотища! Потом пил чай и размышлял:
– Может, победило не нахальство. Хотя без него, конечно, не обошлось. А смелость и решительность. Ведь, если трусишь, нахальство не поможет.
     Вспомнил две истории.

История 1.
     Не то я читал о ней где-то, не то слышал от кого-то. Место и время не помню. Но они и не имеют значения.  Пусть это будет пивная или какой-нибудь паб (за бугром).
     Вечером собрались завсегдатаи. Люди разного калибра и темперамента. Накурено. Полупьяный гул голосов. И вот конфликт. Могучего сложения мужик нехорошо и громко обозвал небольшого щуплого паренька, видимо, случайно заглянувшего на кружку пива. Парнишка оказался честолюбив. Не стерпел хамства. Подошёл к обидчику и дал ему пощёчину. Амбал опешил. Взбесился. Налился кровью и отколотил малого.  Да так зло и сильно, что пришлось вызывать скорую. Парнишка амбала не выдал. Подлечился. И снова  появился в пивной. Завсегдатаи уставились на него с любопытством. Амбал особенно. Малый спокойно подходит к нему и отвешивает оплеуху.  Народ замер. Амбал налетел как ястреб на куропатку. Изметелил будте-нате.  Опять скорая. Больница Парень подлечился. Снова пришёл в пивную и дал амбалу пощёчину. Скорая. Больница. Возвращение. Оплеуха амбалу. Публика потешается, а через неделю уже ждёт повторения шоу, как рыжего в цирке. Наконец, малый пощёчинами просто затравил амбала. Тот при виде щуплого и решительного паренька стал из пивной сбегать. Потом вообще куда-то исчез.

     Принципиально похожая картина описана в известном романе  Ирвина Шоу «Молодые львы». Там главный герой, только что призванный солдатик, вызывает на ринговую дуэль весь взвод. Дерётся с каждым в отдельности. Всегда в синяках. Часто нещадно побит. Но он отстоял своё право на уважение к себе. Характер!

 История 2.
     Это уже со мной. Армения. Первый год работы. Съёмочный отряд в одном из горных районов. Живём в палатках. Конец февраля. Здесь начало весны. Солнечные тёплые дни. Сказка. До завтрака ходим с Петро Лосевым на родник обливаться. Вода чистая, ледяная. Пахнет небом. Из ведра – ах! Сердце заходится. И сразу бодрость. Захотелось большего. Решили поливать друг друга из чайника. Ледяная струйка на спину.  Это не из ведра плюхнуть. Однако терпели.  Тоже хорошо. Завтрак. И в маршрут. Радостные были дни.
     Раз к вечеру пошёл в деревню посмотреть, как живут люди. К кяризу, собирающему воду с горных родников, приходят женщины с кувшинами. Никто не торопится. Все в ярких праздничных одеждах. Весёлые. Не просто за водой, а пообщаться, поболтать. В стороне, в тени развесистого  дерева сидят мужчины. Тоже перекидываются словами. Любуются на своих красавиц.
     У меня был фотоаппарат «ФЭД» с цветной плёнкой. Захотел поснимать. Только начал выбирать кадр, из толпы под тенью дерева выходит мужик:
– Эй! Не надо фотографировать. Нельзя.
– Почему?
– Да, так. Нельзя и всё. У нас не принято. Это женщины. Э!... Да ты всё равно не поймёшь. Брось, а то аппарат сломаем.
Я счёл за лучшее послушать его. Поэтому яркая цветная сцена у родника осталась только в моей памяти.
     В один из выходных недалеко от палаток кто-то увидел крупного зайца. Выскочили. Один побежал за ружьём. Смотрим. А охотник уже без нас есть – лиса. Подкрадывается к косому. Прямо сливается с травой.  Ползёт, не дышит. Заяц не чувствует опасности. Пасётся спокойно. Мы замерли. И вдруг с небес огромный беркут. Тоже заметил бедного зайца. Разбросил крылья и тенью на бреющем полёте летит к своему ужину. Да мы ещё тут со своим ружьём. Куда косому деваться. Заметался. Человек был ловчее. Оказалась зайчиха. Да ещё на сносях. Стало неловко, хотя понимали, что зайчиха была обречена. Беркут бы её не упустил.
    Ну, да что делать. Освежевали. Начинили тушку чесноком. Поужинали с разными травками и домашним вином.
     Вечерами  любители играли в карты. Научили и меня пульку расписывать. Да азартен я на поверку вышел. Был наказан на хорошую сумму. После этого больше смотрел, как другие играют. В одной из компаний, к которой я подсел, играли двое очень разных человека. По возрасту и характеру. Один, помню, Алёша, с Украины. Почти мальчишка. Только-только закончил геолого-геофизический техникум. Деликатный, немного  застенчивый. Другой, кажется, его звали Ервант, здоровый дядька. Широк в плечах. Массивен. Волосатые грудь и руки. Держался без церемоний, хозяином. По- русски говорил неохотно.  Не знаю, что у него под шапкой волос крутилось. Неприятный был человек. Что-то не заладилось у них за игрой. Заорал на Алёшу. Глаза выпучил и своей огромной волосатой ручищей схватил его за лицо. Казалось, пальцами глаза выдавит. Алексей обмяк. Растерялся.
    Неловко было  видеть эту хамскую выходку и победоносный взгляд сильного над слабым. Внутри у меня закипело. Едва сдержавшись, я, как можно спокойней, сказал:
– Ервант, если ты что-то подобное выкинешь со мной, то берегись. Днём, конечно, мне с тобой не справиться. Но…ночью, когда ты будешь в спальном мешке, я тяжёлой палкой…. И начну с головы.
    Он убрал свою лапищу с Алёшкиного лица. Посмотрел на меня. Ничего не ответил.
    Я знал, что так и сделаю. Он это понял. При мне, во всяком случае, хамства больше не проявлял.


БАБОЧКА ЗАЛЕТЕЛА
Ты прав. Одним воздушным очертаньем
Я так мила.
А. Фет

Конец июля. Жара не спадает уже месяц. В избе двери настежь и днём и ночью. Хотя к утру под простынёю становится прохладно. Выхожу посидеть на наш открытый большой крылец (местный диалект). Здесь тень. Солнце только начинает припекать. Смотрю на недавно выкошенный и убранный участок перед домом. Разглядываю цветы. Флоксы всё прибывают в своих пышных зонтиках. Но стало больше белых. Белизна чистая как у невесты платье. Распустился второй бутон жёлтой лилии на длинной ножке. Лепестки в крапинку. А первый в эту ночь осыпался. Остался одинокий тонкий пестик. Начали раскрываться «царские кудри». Много их нынче. Кустом. Богатые и важные. Саранка отходит. Каждое утро открывает солнцу всё меньше и меньше закрывающихся на ночь продолговатых бутонов. Громадные заросли жёлтых цветов, похожих на большие ромашки. Слева от крыльца, напротив за оградой и справа у бани. Название не знаю. Крепкие толстые стебли, высотой больше человека. Белая роза давно отцвела. Остались только три запоздалых и уже подвядших бутона на самом верху. Напоминают комочки хлопка. Куст мелких красных роз остался в одной зелени. Недавно секатором обрезал старые веточки и обломал сухие. Кругом окосил, повыдергал крапиву. В общем охорошил кусты. Верочка бы похвалила. Жасмин тоже отцвёл. Но обильно поливаю каждый день. Поднялись свежие побеги. Смотреть приятно и радостно.
     Птички активно прячутся в листве берёз и калины. Огромная теперь рябина тоже приняла их. В первый раз за много лет, на ней все ветки в гроздьях до самой макушки. Пока ещё зелёные. К осени будет очень красиво.
     Только собрался в избу, налетела гурьба касаток. Совсем молодые. Так и крутятся перед домом и самым крыльцом. Весёлые. Как дети. Беззаботные и всё бегом. Наверное, кто-то из нашего гнезда. Года два не было никого. Что-то не устраивало. Начали даже беспокоиться. Вера предложила в крохотном окошке сеновала выставить стекло. Снял. И вот помогло. Она бы порадовалась. Как-то выхожу из сеней к сеновалу, вижу, ласточка сидит в этом окошке. Смотрит на белый свет. Радуется жизни. Вторая под стрехой, как-то боком к гвоздю прилепилась. Потом каждый день стал высматривать. Сидит. Часто даже поздним вечером. Уже солнце к закату. И так на душе хорошо от этой картины. Никто не нужен. Только Верочки остро не хватает.
     Вернулся в избу. А там красивая бабочка. Сидит на занавеске окна, около Вериной фотографии. Яркая, нарядная расцветка. На краях крылышек крупные «глаза». Два на одном, два на другом. Красновато-бурая окраска всего крыла с тёмной окантовкой. Фактура бархатистая. Потом узнал – траурницей называется. Что она залетела? Может от жары спряталась. Осторожно взял в горсть. Не придавливаю, но и развернуть крылышки не даю. Немного потрепыхалась и затихла. Вынес на крыльцо и подбросил. Эх! Улетела в небо. Вспомнил японское трёхстишье:
Не беречь красы,
                И не бояться смерти:
Бабочки полёт.
     В одном из рассказов после кончины Веры записал эту хокку эпиграфом. И вот снова…
     Днём ещё залетели две-три такие красавицы. Снова садились  у самой фотографии. И так каждый день. Не Верочка ли их зовёт? Красота тянется к красоте, храбрость жизни к смелости. Так хотелось бы в это поверить.
     К вечеру снова вышел на крыльцо. И вижу, перед домом совсем низко летит пара серых журавлей. Тихо и как-то уныло. Осенью поднимутся в небо высоко-высоко, закричат печальное курлы-курлы и улетят далеко-далеко.


НЕ ЗАБЫВАЙ ПРО ПУПОВИНУ
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу;
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
А.Пушкин.

    Мы учились с ним в одном потоке, но в разных группах. Толком я и не знал его. Для меня он ничем не выделялся из нашего большого сталинского тогда приёма на специальность. Позже, когда все мы начали работать, кто в Ленинграде, кто в других регионах СССР он затерялся на просторах огромной страны. Кажется, в конце семидесятых напомнил о себе, появившись на кафедре.    Думаю, тогда у него не всё удачно складывалось в жизни. Активно искал себе достойное применение. Начал вести переговоры с моим приятелем, заведовавшим тогда лабораторией в ММБИ (Мурманском морском биологическом институте). Володя рассказал мне, что выглядело это довольно забавно:
– Слушай Г-би, я не могу взять тебя, хотя такие специалисты, как ты, нам нужны.
– Почему же?
– Потому, что ты еврей. 
– Господи, а ты-то кто?
– Да, конечно. Но, понимаешь, я не порчу статистики.
Г-би засмеялся.
– Володя, ты, возможно, слышал такой анекдот:
• В разговоре с нашим Генсеком американский президент заметил, что в СССР существует дискриминация  евреев. Она проявляется при устройстве на работу. Никита Сергеевич ответил, что такого у нас нет. И, если президент хочет проверить, ради бога. Может позвонить в любое советское учреждение или предприятие и спросить. Президент США так и сделал. На его вопрос:
– Работают ли  у Вас евреи? – всегда слышал:
– Да, конечно.
При этом сообщалось количество работающих.
Никита Сергеевич результатами такого  аудита остался доволен и пошёл в контратаку.
– Вот Вы господин президент только что убедились в ошибочности Ваших представлений о нашей стране. А, между прочим, в США для цветного населения действительно существуют препятствия при приёме на работу. И Вы об этом помалкиваете.
    На такой неожиданный демарш президент предложил Никите Сергеевичу проверить его заявление тем же способом, что и он. Наш Генсек начал звонить. И в ответ услышал:
– Да, конечно, работают.
– А сколько человек? – уточнил Никита Сергеевич. И в ответ услышал:
– А мы не считаем.
    Не знаю, по какой причине, но у нашего однокашника с работой как-то не клеилось. Может быть, его запросы были слишком велики, может быть, действительно вакансий не было, а может, и правда, он в статистику не укладывался. Но почему-то свои неудачи он неожиданно стал связывать с альма-матер. И зря-то он связался с этой кафедрой, и преподаватели на ней плохие, и учили-то его не так. И пошло и поехало. А вот там?... Там другое дело. А у нас вообще  плохая цивилизация.  Там же все такие пушистые и симпатичные, а здесь все страшные и глупые. Тарабарщина выплёскивалось на Владимира Андреевича, доцента кафедры. Несправедливые упрёки возмутили его. Но это был человек сдержанный и мудрый. Он просто молчал и с грустью смотрел на «оппонента». А мой однокашник распалялся ещё пуще. Он, видно, забыл прекрасную книгу Ильфа и Петрова «Одноэтажная Америка». В одной из глав там рассказывается о Робертсе и его жене. Вполне преуспевающий молодой  американец оказался в страшной беде. Жена сломала позвоночник, и на лечение ушло всё, что они к этому времени имели. Буквально всё. По-существу, тогдашняя американская медицина в короткий срок сделала его нищим. Но… Он никого не винил и не на кого не жаловался. Просто считал, что ему не повезло. Если, с работой не получается, средний американец обычно говорит, что, скорей всего, он взялся не за своё дело.
    Наконец, Г-би выпустил, как говорят, пар и ушёл.  Со временем как-то всё образовалось само собой. Он был хорошим специалистом, работы не боялся, нашёл своё место в жизни и успокоился. Но какая-то желчь в нём всё-таки сидела, может быть генетического происхождения. Он долго работал в Норильске, потом занимался морской геохимией. Плавал. Участвовал в общих программах с американцами. Две дочери, старшая из которых закончила ту же кафедру, что и он с женой, перебрались к мужьям в Штаты. Он частенько навещал их, но  эмигрировать не собирался. Во всяком случае, я об этом не слышал. По норильским материалам защитил кандидатскую, по морским – докторскую. Иногда я встречал их на семейных праздниках у Евсея. Свою успешную жизнь они вызывающе демонстрировали. Раз даже Галка, его жена, обращаясь к Вере, при гостях за праздничным столом спросила:
– Верочка. А вы с Сашей дома по-английски разговариваете?
На что моя жена, не задумавшись ни на секунду, ответила:
– Как только проснёмся, так сразу!
Кажется, Галка поняли наше отношение к их «достижениям» и больше, по крайней мере, с нами, эту тему не обсуждала.
    Вообще же подобные «американизмы» довольно часто проявляются и, как минимум, смешны. Мой приятель по аспирантуре, с которым мы одно время общались на почве домашней деревянной скульптуры, тоже собрался в Штаты. Тоже к дочкам, вышедшим туда замуж. Помню, звонит мне:
– Саша, я завтра улетаю в Америку. Дочерей навестить и внуков понянчить. Тебе там ничего не надо?
Я в какой-то момент опешил. Будто он собрался в магазин и спрашивает, не купить ли для меня колбаски или сыру.
– Да, нет, – говорю, – ничего мне там не надо.
По-моему, он немного расстроился из-за  такого равнодушия. Думаю, все беды американцев заключаются именно в таком менталитете. Они свято верят, что весь мир спит и видит, как бы перебраться в их страну и стать американцами. Они не понимают, что это просто глупо.

    Давнишний разговор с Владимиром Андреевичем, видимо, оставил у Г-би какой-то неприятный для него осадок, какую-то виноватость. Но теперь он преуспевал и решил поправить дело, извинившись за старый эпатаж.
    Владимир Андреевич, разумеется, всё помнил. К этому времени он был заведующим кафедрой. Прошедшие годы для него тоже не прошли даром. Он побывал и секретарём парткома института и проректором по учебной работе, стал доктором наук, профессором. Вобрал в себя огромный опыт общения с людьми.
    Как-то в конце полевого сезона мы стояли рядом в кузове грузовика. Шёл четвёртыё месяц моего «поля» и я поохал ему:
– Так хочется домой, к жене, дочке.
На что он мне сказал:
– Ты может, не поверишь, но меня в Ленинград не тянет. Приеду, сразу маску надо одевать и выслушивать  чёрт-те знает что. Идут в партком со всякими кляузами, жалобами, и устно и письменно. Друг на друга. Всё известные и уважаемые люди, но… с большими амбициями. Многие меня ещё учили. Неловко перед ними. А я должен их выслушивать, что-то говорить, улыбаться, принимать решения. Стараться никого не обидеть. Как можно деликатнее объяснять им, часто простые истины. Пытаться примирить. Думаю, и на меня много пишут. Здесь, в таёжных местах, занимаясь своим прямым делом, я чувствую себя здоровее и спокойней.
    И вот после такой жизненной школы к нему вновь приходит Г-би,  уверенный в себе специалист, как говорится, «на коне». И обращается в примирительным тоне:
– Владимир Андреевич! Мне, право неловко за тот давний разговор. Не обижайтесь на меня.   
И услышал в ответ:
– Да я и не обижаюсь. Я Вас просто не приемлю.


КРЕСТИК
Даже в самых злых грешниках жива божья искра!
 С.Т. Аксаков
     Пролетевший в конце июля ураган наделал в районе много бед. Особенно сильно пострадала система электроснабжения. Большое количество поваленных деревьев не только порвало провода между столбами, но и перегородило дороги, особенно сельские. Целые деревни были отрезаны от элементарной цивилизации, и по бытовым стандартам сразу  оказались отброшенными назад к началу ХХ века. В деревню Квасильниково автолавка не могла проехать две недели. Жители измучились ходить в магазин за 10 километров. Ну вот, наконец-то, автолавка должна появиться. Обещали. Её с нетерпением и опаской, что не будет, ждала вся деревня. Пришли загодя, не зная, что она привезёт, и хватит ли всем хлеба. Образовалась очередь. В большинстве своём это были женщины и пенсионеры из категории, которую здесь называют дачниками. Они живут только несколько летних месяцев, часто прихватывая май и сентябрь. Все держат небольшие огороды, разводят цветы. Но, главное, их трудами деревня преобразилась. Дворы содержатся в порядке. В домах заново кроются крыши (в основном, шифером), поднимаются осевшие срубы, обновляются сгнившие венцы, кладутся новые печи. В деревне появились дети. Думаю, не будь дачников, не было бы уже и деревни. И не только Квасильниково.
     Лавка вот-вот будет. Вдруг являются двое в хлам пьяных молодых мужика. Голые по пояс. Глаза оловянные. Один, постарше, кричит:
– Мы первые! Первые мы.
Я замечаю:
– Конечно, с конца. Видите очередь.
Мужик с полуоборота становится агрессивным.
– Кто тут рот открывает. В морду захотели? Кто вы все тут такие? Я вот родился здесь.
     Оказывается, мужика зовут Борей. Это сын бывшей почтальонши, Марии Евгафьевны. Помню, дочка моя называла её «почтаник». Он действительно родом отсюда. Но жил здесь всего шесть лет, ещё пацанёнком. Мать умерла. Теперь он появляется  на лето. Пришёл с племянником. Пьют, не просыхая. Хорошо, что живёт на краю деревни. А то бы и сладу с ним не было.
     Все в растерянности. В очереди же, из мужиков, одни слабосильные пенсионеры, да инвалид, который едва даже с палкой ходит. Сидим. А Боря гоголем так и выступает. Совсем распоясался. Племянник его урезонивает:
– Да, ладно, чего ты! Перестань.
А тот, только пуще. На таких уговоры не действуют. Становятся ещё агрессивнее. Склонился надо мной. Перегаром так и несёт. Тело потное. Кожа в прыщах, какая-то серая нездоровая. Вижу у него на шее крестик серебряный на шнурке.
– Боря, – говорю, – ты в бога веруешь?
Он опешил:
– Верую. Я и крещёный.
– Вижу. Вот и крестик у тебя на шее. Может быть, по праздникам и в церковь ходишь. Что ж ты себя так ведёшь-то. Господь ведь добру учит. Главная заповедь-то «полюби ближнего как самого себя». А ты крестик одел и со злобой явился. Угрожаешь нам. Что ж ты так-то?
    И неожиданно он притих. Как-то съёжился. Хамство отлетело. Стал извиняться.

ОДА СЕЛЬСКИМ ФЕЛЬДШЕРАМ
Говорят, Вы – врач от Бога.
И сомнений в этом нет,
Ведь таких, как Вы – немного…
Елена Нестерова

     Я никогда так не мёрз как зимой в Кагабской геологической партии под Нахичеванью. Сборно-щитовой домик на две комнатки. Без печки. Температура плюсовая, но всего два-три градуса. По ночам, думаю ниже. И так целый месяц. Постоянный холод. Застудил нижний коренной зуб. Начались боли. Все знают, что это такое. Ни спать, ни есть. Ни на что не отвлечёшься. Пошёл в Нахичеванскую поликлинику. Врач посмотрел:
– Лучше всего зуб вырвать. Но у нас новокаина нет. Колоть нечем.
Побоялся. Ведь зуб-то коренной, серьёзный. Да и пломба выпала. Одни стенки остались. Сломается ещё. Врач успокаивает:
– Вы напрасно переживаете. Всё будет хорошо. У нас старики рвут. Не боятся.
– Ваши старики, как хотят. А я пока воздержусь. Положили бы какое лекарство.
Лекарство дал. Посоветовал полоскать содой. И я двенадцать вёрст пошёл восвояси. Как то справился. Зуб перестал ныть. Я успокоился.
     Позже, уже летом, ехал в открытом кузове. Приятный ветер в лицо. Видимо, надуло. Зуб снова разболелся. В это время мы базировались в горной армянской деревушке. Только фельдшерица. Она и терапевт, и хирург, и стоматолог, и акушер. А что делать? Врач там не полагался по штату. Пошёл к ней на приём. Посадила в кресло. Посмотрела. Тот же разговор, что и столице Нахичеванской АССР. Я снова не решился. Помучился два дня. Вернулся.
– Боюсь, – говорю.
– Ведь одни стенки там. Ну как сломаете. Что тогда?
Она в ответ:
– Зачем сломаю. Я аккуратно. За стеночку возьму сбоку.
Женщина средних лет. Худощавая. Невысокая. Жилистого склада. Хорошие добрые глаза. И я решился. Приготовился терпеть. Подошла… Даже «ох» не успел вякнуть. Всё было сделано. В лучшем виде. Аккуратно и чисто. Мы расстались почти друзьям. Не знал, как и благодарить. Запомнил эту экзекуцию на всю жизнь. И не потому, что она была мучительной, а наоборот – безболезненной. Профессионально сработано.
     Этот факт особенно мне стал ясен, когда я работал в Сочи. Это ведь город врачей. С поликлиниками и специализированными кабинетами. Снова случилось с зубом. Тоже коренной и внизу, но уже с другой стороны. Теперь уверенно и без боязни направился к стоматологу. Всё честь по чести. Новокаин. Два укола. Челюсть задеревенела. Врач – здоровенный дядька. На голову выше меня. В белом халате. Рукава засучены. Обхватил меня левой рукой за шею, чтоб не дёрнулся. Помню мощный волосатый локоть. Клещи! Хрясь! Зуб в дребезги. Начал ковырять в десне, вытаскивая корни. Кровь фонтаном. Залила весь халат. Измучил меня. Вот такого я и боялся в Нахичевани и в армянской деревушке. Ушёл, пошатываясь.
     Потом целый год косточки выходили из десны. Последнюю кажется, вытащил, когда ехал на скважину в Хосту.
     С благодарностью вспомнил скромную фельдшерицу в далёкой армянской деревушке.







    



ЭПИЛОГ

    Каждый человек, в зависимости от обстоятельств, может быть (или не быть) и кремнем, и  кресалом, и трутом. При определённых раздражителях он способен «выдавать на гора» совершенно новые идеи. Трудно сказать, почему они рождаются именно в чьей-то конкретной голове. Наверное, и особой надобности в этом разбираться нет. Но всегда существует какой-то раздражитель, инициирующий  такое явление, как творчество. Этим раздражителем способен быть как другой человек, так и обстановка. Их можно назвать кресалом, высекающим искры из кремня. Но эти искры будут продуктивны только при условии, что они попадут на трут, способный их сохранить и превратить в огонь.
    Примеров подобных жизненных сочетаний существует огромное количество.  Участники такого взаимодействия часто меняются местами в различных реальных ситуациях.

    Вопрос о Божьих искрах на Земле достоин того, чтобы его исследовать. На мой взгляд, наиболее перспективным здесь выглядит метод индуктивного исследования. Наверное, приведённых рассказов для этого недостаточно. Но если попытаться даже только в них изменять ситуации, то мы сможем приблизиться к пониманию появления и взаимодействия кремня, кресала и трута, понимая под ними живых людей в реальных условиях. Думаю, сделать это было бы интересно.