Мальчик девочку любил. Глава 1

глава 1

Море штормило. На берег накатывали свинцовые волны. Небосвод, такого же темно-белесого цвета как и вода, сеял на восточное побережье Сахалина мелкий противный дождик. Было ветрено и зябко. Тайфун, разгулявшись где-то над Японией, накрыл Курилы, Камчатку, и только краешком зацепил остров и прибрежный городок на берегу Охотского моря.
На широком крыльце барака, с которого открывался вид на всю эту осеннюю круговерть, сидел, обхватив голову руками, подросток.
-Ой Кешенька, сиротинушка, один ты остался!
Над этой сумрачной моросью блажил пьяный женский голос. Сзади над мальчиком стояли люди.
-Нюрка! Кончай причитать и так погода тоску нагоняет. Кеха, пойдем в дом, поминать надо, ты теперь за хозяина.
Другая женщина постарше обняла мальчика за плечи, и стала поднимать со ступенек.
-Сейчас помянем раба божьего Михаила, потом ко мне пойдем, у меня пока поживешь. Поплачь, поплачь сегодня можно.
Народ — обитатели этого барака, гурьбой повалил вслед за этой скорбной парой в темень барачных сеней. Все они только что возвратились с кладбища, где предали земле их товарища, рыбака, бригадира Кротова Михаила Игнатьевича, отца Кешки.
Свою мать Кеха помнил смутно, но снилась почему-то часто. Она приходила во сне веселая, в белом платье, с раскосыми чалдонскими глазами, как на фотографии, которая висела у Кешки над кроватью.
Каждую весну на пасху, они с отцом приходили на кладбище, подкрашивали заборчик, убирали мусор, клали на могильный холмик крашеные яйца. Отец доставал из за пазухи четвертинку, наливал полный стакан и размеренно выпивал его. При этом Кеха смотрел как судорожно в такт глоткам движется его кадык на худой задубевшей, покрытой вечной седой щетиной, шее. Потом они возвращались в барак, где Кешку ждали неотложные детские дела и закадычные друзья-приятели, а отец гоношил с такими же как и он, навечно пропахшими рыбой мужиками, чтобы к вечеру угомониться у телевизора, и глядя на сына осоловелым взглядом, рассказывать каким ангелом была его мать.
В полрассказа валился на кровать, что-то мычал и мгновенно засыпал.
Кеха привычным движением стаскивал с него сапоги, укрывал  пледом и убегал в теплые весенние сумерки, где его ждала ватага таких же сорванцов как и он сам.
Он любил отца за то что он заменил ему мать, что никогда не обижал Кеху, хотя в бараке это было в порядке вещей. К своим двенадцати годам Кешка много чему научился, хотя многого еще не понимал. Блатной язык для него был обыденным, разговорным, но отец прививал ему любовь к чтению, и свой довольно приличный заработок тратил на книги для сына, хотя сам читал мало. Он все время учил Кешку простым вещам, что вор и бандит это не профессия, что кроме «рыбацкой слободки», где осели в основном бывшие зеки, есть другая жизнь, более светлая интересная. Сам он, прошедший тюрьмы и колымские зоны, остался человеком порядочным, поэтому артельный люд выбрал его бригадиром.
Но вот и его не стало. Осталось Кехе в наследство: мотоцикл - УРАЛ с люлькой, да комната в стоящем на самом берегу, продуваемом всеми ветрами, бараке. Тетя Тоня со своим мужем дядей Федей и пятилетней Зойкой, чтобы не отдавать его в детдом, оформили над ним опеку, получали от государства небольшое пособие и первое время Кеха жил у них, в комнате напротив.
Он рано познал тяжелый рыбацкий труд. Артельщики брали его на ход корюшки, который попадал на школьные каникулы. Рыбзавод выделял на этот случай транспорт. Большую армейскую палатку, бензиновый генератор, продукты и все что нужно для сносного проживания забрасывалось на побережье, за двадцать километров от города, где береговая линия клином выступала далеко в море, создавая естественную ловушку для идущей, своим извечным путем на нерест, рыбы.
Несмотря на возраст, отдел кадров рыбзавода, обходя закон, оформлял мальчишку в какой-то мелкой должности, и Кешка, как сын полка всегда находился под присмотром взрослых. Поначалу помогал кашеварить, убирался в палатке, где в два ряда стояли шесть коек, потом уже в восьмом и девятом классе, выходил с мужиками на баркасе далеко в море ставить сети. Руководство рыбзавода хорошо знали его отца, и чтобы малец не болтался без дела с разными компаниями, поощряло это воспитание трудом.
Учился Кеха неплохо, с удовольствием. Его живой пытливый ум впитывал знания как губка. Видно это природное любопытство к жизни, во всех ее проявлениях, передалось от матери. Поэтому он всегда был жизнерадостным с большим чувством юмора, парнишкой. Привлекали его и уличные, довольно не детские, забавы, и хорошая книга, которой мог зачитываться ночами, благо жил один и никому не мешал. Он так же принимал воровскую романтику, что окружала его с детства, и рассказы бывалых, прошедших этапы и лагеря мужиков, бередили еще не окрепшую детскую душу.
Но больше всего на свете Кешка любил море, и будущую профессию связывал только с ним. Он по молодости не мог осознать и объяснить этого непонятного чувства, и когда выдавался погожий денек выходил вечером на взморье, чтобы посмотреть на закат.
Пятилетняя Зойка, хвостом таскавшаяся за Кехой, садилась рядом на траву и тоже смотрела как огненный шар опускается на горизонте в море, оставляя на поверхности золотую дорожку. Она как котенок прижималась к мальчику худеньким плечом, заглядывая снизу в его глаза, а тот не замечая ее, с каким-то счастливым восторгом, смотрел на это буйство красок и красоту неземную.

Прошло пять лет.

Кеха любил скорость. Дорогу, по которой мчался его УРАЛ с люлькой и с его карифаном Пашкой за спиной, он знал отлично. Еще с отцом они часто гоняли по ней по делам, да и просто в гости, в нанайский поселок, который находился в десяти километрах от города, и где отца хорошо знали и уважали.
Сейчас они с Пашкой возвращались из этого стойбища, нагруженные под завязку красной икрой, которую обменяли на водку, и которую обещал забрать у них знакомый барыга за хорошую мзду. Кешка понимал, что совершает что-то незаконное, но на носу была школа — первое сентября, и позарез нужны были деньги, и за «долю малую» поддался на уговоры своего подельника.
На побережье начинался ход лососевых и по всем дорогам стояли посты с рыбинспекцией в паре с милиционером. Но Кеха выросший здесь, и знавший каждую тропку, уверенно гнал мотоцикл по чуть заметному проселку. Справа и слева росли низкорослые приземистые березки и такие же хвойные , сосна и елка — прибрежная сахалинская тайга, продуваемая насквозь морским ветром.
Вот сейчас будет поворот, небольшой спуск и резкий подъем, а там и до города рукой подать. Кешка любил на скорости взлетать на эту горку, пролетая несколько метров в воздухе. Это было небывалое ощущение. Переключив ногой передачу, закрутив ручку газа до конца, крикнув Пашке чтобы держался крепче, въехал на этот трамплин и ….
Уже в воздухе он увидел велосипедиста, который  на гоночном велосипеде выскочил из придорожных кустов прямо наперерез мотоциклу. Столкновение было неизбежным. Если бы велосипедист замешкался, растерялся, увидев что на него откуда-то сверху летит ревущий мотоцикл, была бы беда, но парень оказался проворным, встав с седла он резко надавил на педаль. Удар пришелся люлькой в заднее колесо велосипеда, человек вылетел из седла, а Кеха на своем мотоцикле по инерции проехал еще метров тридцать. Остановившись ребята побежали к лежащему у дороги велосипедисту.
-Эй приятель, живой!?
Из разодранных на колене джинсов текла кровь. Кеха сразу просунул руку под штанину, разрывая другой плотное заграничное сукно, и тут же получил увесистую оплеуху. Пашка изумленными глазами смотрел на пришедшего в себя велосипедиста.
-Тю, девка! Разрази меня гром, девка!
-Ублюдки! Сволочи! Да за такую езду срок надо давать!
На опешивших парней смотрело искаженное болью и ненавистью девичье лицо, обрамленное короткой стрижкой под мальчика. Кешка, потирая щеку, сверкнул на нее глазами.
-Тебя саму дуру, надо учить и учить правилам, кто так ездит!
Он был раздосадован, эта неожиданная случайность не входила в их планы.
-Пашка, что с ней делать?
-Была бы не потерпевшая, надавали бы по шее и уехали.
-Эй, гонщица, садись, довезем до города.
Девчонка, нагнувшись, колдовала над своим велосипедом, пытаясь ногой выправить огромную «восьмерку» на колесе. Из под непослушной челки опять сверкнули на Кешку глаза.
-А пошли вы! Номер я запомнила, будут у вас проблемы!
Кешка начал успокаиваться, девчонка была жива и здорова. Всех особей женского пола его возраста в городке, плюс минус пять лет, он знал хорошо, а эта была незнакомая.
-Слушай, киска, начнешь волну гнать, проблемы у тебя начнутся. Пашка, ну ее, жива и здорова, даже не хромает, нехай на горбу свою рухлядь тащит. Сама виновата, а гонору.... Если человеческого языка не понимает, тогда поехали.
Они отошли к мотоциклу, мотор взревел и поднимая столб пыли стали удаляться от злополучного места. Но проехав чуть больше километра Кеха остановился, и резко повернул назад. Что-то его задело в этой колючей девчонке. Может быть напускная суровость и бравада, а может взгляд ее серых блестящих глаз.
Вернувшись, ребята увидели жалкую картину. Девушка сидела пригорюнившись возле своего велосипеда. Глаза были на мокром месте. Кешка слез с мотоцикла.
-Ну ладно вставай, чего теперь горевать, слезами горю не поможешь. Починю я твой велик.
Он взял за раму велосипед, попытался приспособить его между люлькой и мотоциклом, потом плюнул и повесил его на плечо Пашке.
-Держи, поеду не быстро.
Откинул рогожку в люльке, сдвинул внутрь банки с икрой, освободил место для пассажирки. Девушка молча направилась к мотоциклу, отвернув лицо в сторону, чтобы не смотреть на ненавистных ей, местных хулиганов. Кое как угнездилась на кожаном сиденье, поджав ноги почти к подбородку. Кеха с усмешкой, глядя на укрощенную девицу, завел мотор. Подъезжая к городу, сквозь шум, наклонился к пассажирке, чтобы спросить куда ехать. Та молча, все так же не глядя на него, махнула вперед на главную улицу. Проезжая мимо квартала домов сталинской постройки впервые взглянула на Кеху и показала рукой на дом, который выделялся из всех своей лепниной на карнизах, где обитали семьи высшего начальства бумкомбината. Эти несколько домов вычурной, но поражающие какой-то основательностью, архитектуры, были центром этого городка. Вокруг них стройными рядами, вперемешку с домами индивидуальной застройки, высились хрущевские пятиэтажки.
 Заехав под арку, во двор этого дома, Кеха остановил мотоцикл. Девушка молча вылезла из люльки, так же молча приняла из Пашкиных рук велосипед, подставив худенькое плечо и не прощаясь с прямой спиной, покачивая бедрами, направилась к одному из подъездов.
-А девочка-то, ничего, - задумчиво, глядя вслед, произнес Пашка
-Вот именно ничего, - буркнул Кеха. Ему было почему-то неприятно, что его приятель тоже обратил внимание на женские достоинства незнакомки, и уже ночью засыпая, не мог забыть эту стройную фигурку и затуманенный слезами взгляд серо-голубых глаз.