Аномалия. Случайный выбор

 АНОМАЛИЯ.  СЛУЧАЙНЫЙ ВЫБОР.
               
                ( РАССКАЗ – БЫЛЬ )
               
                «Жизнь  всякой  выдумки  странней…»
                Эдгар Аллан По
      
    

     Она была дочерью известной журналистки. Я  хотел когда то, давно ещё, лет с десять назад ,познакомиться с последней. И вышло даже  раз так, что напечатался с нею на одной странице рыбацкой газеты… Поэтому, когда увидел знакомую фамилию  в списке и выяснил, действительно ли верна моя догадка, очень заинтересовался этой Аней,- так её звали.  Странно, но несмотря на свои тридцать один, она была  незамужней, хотя имела уже подростка-сына. Высокая и стройная, хрупкая даже какая то,   её фигурка удачно сочеталась с довольно оригинальным, строгого вида , удлиненным  и уточнённым лицом, почти как на офортах Врубеля к печоринским страницам.
    Мы, простояв на причале и рейде пятнадцать с момента прилёта часов, снялись ближе к вечеру и закачались на волнах, взяв курс на север. Я почти был доволен, потому что сумел, один из экипажа, отпроситься у капитана и затариться в ближайшей к окраине Санта-Круса  деревушке столь  же популярным, как и  дешевым в этих краях вином. Естественно,  что я пригласил Аню, в один из её визитов , в начале нашего перехода, разделить со мной  этот пахучий , в приятно увесистых пакетах  сидр. И то, что она , за один присест  уничтожила, подливая себе почти беспрерывно, чуть ли не целый литр ( я почти  к стакану не прикасался и цедил весь этот час свою налитую сотню грамм), меня не удивило, - мало ли , под настроение, да с готовностью и продолжением , на полный, в пять месяцев рейс, не заведешь многообещающее знакомство и не забудешься в  прикидочных, приценивающих разговорах. Но она стала заходить ко мне каждый день, иногда и по два раза , и лукаво так, предлагала «поболтать», оглядывалась , и требовала выпивку, что дальше я,  зарядившись на долгое смакование, теперь обнаруживал с горечью, на кого попался и вынашивал теперь уже другие, вожделенные планы, в компенсацию  за причинённый ущерб. Я «вычислил», кто она такая, не без удивления и сожаления констатируя ее неприкрытое  и явное пристрастие, к зелью.  Когда уже , на десятый день, у меня всё закончилось и в холодильнике собиралась приготовиться к экзекуции мышь,  я , страхуясь , об этом Ане не сказал, предложил в привычно ожидаемое, свободное  от её обязанностей время  зайти и осмотреть с ней  рядом с амбулаторией расположенный изолятор. Немного в недоумении она туда вошла,  в открытую мною  перед нею дверь, я следом и, прикрывшись, встав вплотную к  её  притягательным упругим грудям, стал поглаживать ей плечо, она, обо всем догадавшись,   вывернулась, выдернулась из  моих объятий  и  , сославшись на срочную  и неотложную работу, тут же ушла. Я запоздало раскаивался, что надо было эту  попытку совершить хотя бы днём раньше, и конечно, под винными парами, возможно  бы,  она  бы не так   резко  и явно отказывала  и, может, смогла бы, при благоприятном для меня стечении обстоятельств, расколоть   ещё и на  нераспакованный, припрятанный в сейфе, аптечный спирт… Но надежды мои оказались тщетными. Она  заходить перестала, переключилась на другого, у которого ещё достаточно было пития –  матроса Склейнова…
     Я пошёл в этот , специально подгаданный и запланированный для себя рейс, - врачом. И в том городке, куда мы прибыли через две недели перехода, я бывал уже ранее. Почти ровно четыре месяца назад, в июле , уехал отсюда и вот снова, после отпуска  -  появился . Здесь у меня были друзья, приятели, знакомые, но я,  приехав сюда вторично, на ремонтную, почти в полгода, стоянку, надеялся на встречу необычную, необыкновенную, знаковую, которая изменила бы ,  перевернула всю мою жизнь, всё моё неприкаянное холостяцкое, в течении уже почти трёх лет, существование…
     Наше судно стояло у  причала судоремонтного завода вторую неделю. И вот Владлен Бурковский, поэт, наобещав мне в прошлый раз  именно то самое, необыкновенное знакомство, сделать   которого тогда  не успел,  теперь  свою обещание решил  исполнить. Мы созвонились  и встретились с ним на ежемесячной сходке  литераторов, в уютном  читальном зальчике одной из библиотек. Она была удобна тем, что кстати располагалась совсем недалеко от владленовского  дома, и где также,  рядом, проживала его многообещающая знакомая, Оля. Лишь только прочитав, в очередь,  свои  новые, положенные по заведенному порядку стихи, он заторопился и,  в сумятице перерыва, увлекая за собою меня, сбежал.
     Владлен придумал гениально, как и  приходящие ему по ночам в голову вирши, - он объявил Ольге, что отмечает двадцатую свою , с женой , годовщину свадьбы. Повод, действительно, был весомый и значимый, его нельзя было не отметить и Ольга, оставив нас  ожидать на кухне, побежала переодеваться. Она оттуда выкрикивала, что и сама,  сегодня, хотела куда-нибудь сходить, в свободный  вечерок, в пятницу, отдохнуть и призналась, что заказала  с подругой  столик,  в зале престижного отеля, с «живой» фортепьянной музыкой, и вот теперь придётся  ей от этого отказываться, разочаровывать подругу…  Открыв перед нами дверь, с приятелем давним расцеловалась, а  на меня она  лишь кивнула, когда Бурковский  выспренно и многоречиво  мою персону  представлял. Видимо, обо мне  ей уже говорили. А Владлен, боясь быть услышанным  (квартирка у Оли была невелика, «однушка»), уже многозначительно разводил передо мною руками, показывая  каким замечательным нижним «бюстом» обладает хозяйка, и какую рыбину я поймал…   Действительно, выглядела она завлекательно, даже завораживающе, сбрасывая с нашего  распространённого  и расхожего стандарта предпенсионного возраста  десяток, а может быть  даже и  более  - лет. И  вот она предстала перед нами в облегающем, еще более подчеркивающим её округлые бока, бежевом, из плотного материала, платье.
     В магазинчике под домом, куда мы вошли втроём, Владлен встретил давнего своего знакомого, Билла, известного также и Ольге,- англичанина. Тот   держал на паях  в городе какой то бизнес и часто наезжал , из Глазго, снимая  квартиру на площадке Владлена. Он даже спонсировал одну  из первых его книг и  поэт не мог не пригласить его к организуемому и собираемому впопыхах, столу, тоже. Поэтому встреча эта и знакомство, так долго ожидаемое мною в скукоте  судовой жизни у берега, оказалось, как это часто бывает, если что то давно  предвкушаешь, - скомканной, подрасстроенной, как старый рассохшийся рояль. Оля всё порывалась  позвонить в тот ресторан отеля, снять заказ, искала , но так и не находила, в справочных  туристических буклетах, которые совал ей Владлен, подходящего  номера. Жена поэта, сославшись на недомогание, незваных гостей покинула, спряталась в спальне. Сам хозяин, удивлявший и раньше своими странностями, вдруг пошёл выгуливать  свою собаку – огромного породистого дога. А в моём телефоне вдруг раздался вызовной, для разговора, звонок и я удивился , не соображая,  чей же высветившийся на экранчике номер, поэтому то и спросил удивлённо в трубку «кто?», а это оказалась Антонова, звонившая от дочери… И когда вернулся на кухню к столу, поговорив в туалете, чтоб не слышали посторонние, чуть не  обомлел от увиденной картины. Билл обнимал Ольгу за талию и что-то шептал ей  на ухо. Заметив меня, он нисколько не смутился, и продолжал, коверкая  и вставляя русские слова, говорить о своих  удачно складывающихся делах. Наверное, у этих британцев заведено принародно обниматься за столом, и лобызаться по поводу и без , но я ещё заметил, что сидевший с Ольгой достаточно захмелел, потому что выставленная и купленная закуска  хмель  явно не заглушала,  - сухая, маложирная колбаса и такие же  безвкусные  и пресные, картофельные  чипсы.  Всё же вечер закончился пристойно. Мы разошлись, поблагодарив хозяев, Билла  на площадке запихнули, оставили у себя, а сам я прошёлся , в темноте и под дождём, под ручку(!) с Ольгой, и расставшись  с  нею у подъезда,  взял   обещание встретиться в ближайший свободный вечер в кафе.
     Пока доезжал  и шёл  потом пешком до  заводской проходной , удивлялся Светке Антоновой. Она сказала, что любит меня. Я то познакомился с ней буквально накануне отъезда. Ну, правда, через хороших знакомых, ну, естественно, Света переночевала у меня , два раза… Понятно ведь, оба в поисках, она – после недавнего, в полгода назад, развода. Она ещё не остыла от постоянства супружеской жизни, такие привязчивы… Ну что же делать то мне? Ведь искал, ждал… Света интересна и внешне – кругленькая , смугленькая, с улыбкой неизменной на лице. Ладно, решаю, - надо подумать, пообщаться, там видно будет, до возвращения как минимум месяцев пять. Если что не подвернётся, конечно,  здесь. Как в прошлый раз…
     Ах, какая  захватывающая была история  моего знакомства с Гуляевой!..  Леночкой…  Прошёл за вращающиеся воротца КПП и как бы оказался в другом измерении, - все настырные, не дающие покоя мысли о личном устройстве  , - улетучились…
    На завтра, на субботу, была назначена встреча с Вией. Её опять подбрасывала Галина Алексеевна, врач-рентгенолог местной больницы, где я прошедшим  летом, обследовал при помощи её больных, и неоднократно. И потому договорился с ней до того, чтоб она  кого то  для меня подыскала.  Именно она и познакомила с Гуляевой, но, оказалось,- неудачно. И вот теперь, когда я  рентгенологу позвонил  вновь, она вывела меня на эту Вию, главбуха из их  же больницы, сорока восьми лет, незамужнюю, из местных. Я даже видел ее мельком, тоже четыре месяца назад, - Галина специально меня завела в кабинет, попутно для себя выясняя свои дела… Вия, правда, сидела тогда за обставленными «компами» столом и невозможно было определить её размеров, но Галина заверила, что  там у ней, по части габаритов, всё в порядке…
    
     Кафе  «Рива»  славилось  среди среднего, не обременённого семьями, поколения.  - особенно. Каждый субботний вечер сюда набивались  женщины, в  попытках украсить своё   одиночество и такого же возраста, - послушать музыку, потанцевать, и, естественно, прицениться, - мужчины. Заведение, из-за солидности посетителей, считалось приличным, в отличие от близрасположенных других, катающих молодежную громоподобную «попсу». Здесь же,  величавый голос  пожилого солиста и чувственный  альт молодящейся  певицы,  навевал  настроение под мелодии и слова  застойно-перестроечных времён,  и даже раньших, от «брызгов шампании», и до пронзительных «ран, посыпаемых солью»…   
     Дождь всё не прекращался, третий уже день, и, когда меня вызвонила Вия, и я вышел на высокое крыльцо, увидел её под    болоньевом зонтиком  внизу, всю в осыпающихся  с неё каплях и лицезрел пришедшую теперь уже во всю  её красоту,- всё таки  она была полной, в талию вровень с боками, сгибающуюся как бы  под тяжестью мешающего ей  всё таки живота. Но я должен был миссию держать до конца, завёл её в помещение, помог  снять пальто, посадил. Она  стала  опять привлекательной – лицо её  украшало,  - чистое , будто выточенное, с прямым и правильным носиком, пухлыми губками, ровными, без изъянов, щеками и подбородком. Женщины за соседними столиками, от которых я  стойко держал, в течение получаса, пока Вию ожидал, оборону, теперь явно  недоброжелательно , испепеляющими взглядами сверлили её, потому что явно проигрывали  моей избраннице во внешности. Начались танцы… Всё таки Вия мне понравилось,  и от  ситуации «неимения гербовой» ,  я ,проводив её до дома уже далеко за полночь, ( она жила совсем недалеко от  стоянки моего судна), договорился  о концерте, куда нужно было идти через день , во вторник. Билеты  мною давно уже были куплены, симфонический городской оркестр открывал сезон и Вия, немного поколебавшись, согласилась…
      
       …Лева грустил. У него были на лице   всегда  написаны невыразимые  тоска и грусть. Застывшее выражение его физиономии оживлялось только тогда, когда  я ему  всё таки наливал. С его «я бы водочки выпил» и началось мое пристальное  изучение, на примере явном  и постоянном, этого неистребимого явления, осиянном  традициями, поводами, и т.д. и т.п., как возлияния… Где бы только я не ходил, по каким судам и морям не плавал, всегда попадались  эти избранники славного  племени, когорты несгибаемых бойцов – от матросов до капитанов. И постоянно, как правило, именно с такими я, как судовой врач, и воевал…
     Павлов, Павлов… Где то я уже  , частую эту фамилию, встречал,  и не просто для себя так… Точно,  был  один такой, ординатор с акушерской кафедры  института, где я учился. Неприятнейший тип. Ему, как гинекологу-врачу, были доступны все девочки клиники, работавшие на низших должностях, - санитарочки, медсестры, кастелянши. Он и пользовался их расположением, внатуру, а они , конечно, подгоняли своих подружек, залетевших… И  был ещё труп, в первый год  моей работы  в провинции, неизвестно от   какой болезни или осложнения, и его вскрывали, по распоряжении главврача, в присутствии понятых и милиции и производила секцию  моя жена, отпуская по поводу несчастного ернические слова. Почему то было неприятно мне стоять рядом, но и в то же время я чувствовал, как волнуется, прячется за теми фразами моя новоявленная супруга, вскрывавшая, может,  впервые ,- самостоятельно…
     И вот теперь – этот механик, «второй-второй», как их числят на торгашах-сухогрузах, ответственный за краны и кондиционеры. Все мы втроём , являли неформальную группу, объединённую по одному лишь общему признаку – оказались сторонними из экипажа, пришедшие заново, появившиеся здесь с других судов. Павлов Сан Саныч – полная противоположность Лёве. Строил из себя интеллигента, много не пил, но был зануден, дотошен , привязчив. На стоянках тащил меня в город, одному не справиться, с элементарным английским. На судне всё время пытался меня снимать на цифровое фото, или чуть не заставлять слушать его, с шипением, примитивный приёмник. И всё таки я с ними водился. А куда было деваться ? Лёва служил поваром, подкидывал кое что из продуктов, приносил по утрам завтрак, двойной  или даже больше, за что я его угощал кофе. Лева всегда просил ему наливать полчашки, и я думал, что это из за привычки качки, но скорее всего, так напиток был более крепок,  и немного, конечно, подменял… Я знал одного, напрочь завязавшего, «вшитого», так он за день  выпивал чайничек, заваренный полной   пятидесятиграммовой пачкой, смаковал, наслаждался.
     Но постепенно, как и всё всегда в рейсе, собутыльники мои мне надоедали. Лева всё более раскрываемой своей дебильностью, полным отсутствием интересов. Даже вопросы секса,  в разговорах, не допускал. Бывало, слова из него не вытянешь, всё такое же, ничего не обозначающее, глубокомысленное молчание. Павлов, наоборот,  своей заумностью,  и пустопорожними  рассуждениями, общеизвестных истин, о политике или литературе, только раздражал.  Все подобные собеседники неудобны тем, что не умеют слушать и слышать, но только говорят, говорят… У Левы было такое знакомое и близкое лицо, что я долго не мог вспомнить, где же с подобным ещё  мог встретиться. И наконец, почти под самый конец рейса, я – вспомнил. Так выглядел поразивший  меня  как то  субъект в городе, где я проживал. Он шёл по улице, я его видел из автобуса,- остановившийся, устремлённый в одну точку взгляд, шаркающая , из-за полупараличных, пораженных полиневритом ног, походка. Потом я его видел вторично,  буквально получасом спустя, когда  тот появился около дома, где я сидел на лавочке, в  ожидании…
   
      Ольга пришла  в кафе не одна, а со своей незамужней подругой. Странно, чего она так боялась. Впрочем, подружка её привезла на своём авто, ибо и Владлен и Оля жили все таки  далековато от центра, на окраине. Подружку звали Аллой, но это имя  никак не сочеталось с её  внешностью. Есть яркое и сочное определение – «корова». Больше ничего не нужно добавлять. Убогая, непропорционально и мясистая фигура, глупое самодовольное выражение лица, и не хватало только жвачки в зубах… Я знал, что форсировать события, даже после второй встречи, не стоит, и повёл себя осмотрительно. Степенно общался, на общие темы. Далеко и глубоко  не заходил. Но не сдержался, когда на несколько минут, с Олей, мы остались одни – «примял» её, решительным и смелым вопросом, - когда же нам встретиться наедине, в непринуждённой обстановке… Оля опустила пушистые свои , от приклеенных ресниц , глаза, но ничего ответить не успела, Алла возвратилась. Расстались, после того как я довёл их до «Ниссана», машина долго не трогалась, прогревалась, после дождей прихватывал  по вечерам морозец, - наконец, покатила, поехала, я помахал  им вслед…
     Вия , после кафе и концерта, пригласила  меня на следующую субботу к себе,  к пяти часам …  Гаргантюа «отдыхал». Такого угощения,  сытного и жирного, я не отведывал никогда. Наверное, Вию потому так и безудержно «несло», что она не знала себе ограничений в еде, и причина её полноты была чисто алиментарной, от поглощения. Потому что , когда рассматривал принесённый ею фотоальбом, на меня смотрела худощавая интересная девушка, причём давностью всего то года  в три-четыре. Наверное,  Вия так уходила от депрессии одиночества. Жила она одна, в смысле без мужика, уже  пару , как я понял по её рассказам, лет. Вполне  достаточное время, чтобы набрать вес. Мне , однако, было всё равно, я не мог не отблагодарить свою бухгалтершу. И когда мы повалились, в одной из двух её комнат, на большую и широченную, для утех кровать,  я  не долго сдерживался. Пока Вия искала мои, как она называла, «аэрогенные зоны», я уже , через  десять неполных минут был вполне готов «исполнять долг»…  Потом мы снова выпили, и я  , заснув на полдороге к кровати, свалился в неё, и очнулся уже в темноте и  от  громкого разговора, доносящегося из кухни. Вия, как площадная торговка ругалась, самыми непотребными словами, со своей родной сестрой Гунтой. Я вспомнил,  она говорила, что та должна была придти , появиться. Хмель мой  почти прошёл и я был в том особенно возбуждённом и настроенном состоянии, которое бывает после недолгого, но достаточного по времени воздержания. С последней связи с Антоновой прошло уже три  недели. Я даже чувствовал, как  прямо под рукой,  густо наполняется кровью, наливается, накаляется  мое нетерпеливое жало в паху… Но «тётя Гунта», как она себя называла, долго не уходила. Сестры выпили вместе ещё, потом ещё… И когда я родственницу Вии  всё таки выпроводил, до остановки, недалеко от дома дождался там маршрутки  и её посадил, то  вернувшись, ( мне вручили ключ), обнаружил  хозяйку в  туалете, совмещенным с ванной, облёванную и сидящую на унитазе…  Кажется, Гоголь выразился так: «На свете и так много мерзостей, так Бог выдумал ещё и женщину…»  Всё мое желание, понятно, от такой  живописной картины пропало. Я ещё немного пробыл в квартире.  Не без усилий выволок  бухгалтершу из ванной, довёл её до кровати,   положил   удобно  набок так, под низкую подушку ,головою вниз, чтоб она не захлебнулась, если снова её начнёт рвать, посидел немного и, удостоверившись, что она глубоко спит,  мерно и ровно посапывая, - оделся,  захлопнув двери,  ушёл…
    На следующее , позднее уже утро, - Вия извинялась. Я , конечно  же,  все её «слабости» простил, но больше к встречам не стремился,  не звонил  и она , видимо, почувствовав свою вину, замолчала тоже. Перестала со мной  общаться и Ольга. Когда я заговорил с ней в то же воскресенье многообещающим, настроенным и бодрым тоном, она меня вежливо отшила. На мои просьбы объяснений рассказала, что меня видели  по городу идущего, с женщиной под ручку. Странно, я также с Олей шёл, но, правда, не по центру. Позже Владлен мне рассказал, что Ольга давно уже  флиртует с Биллом и мне с таким  тягаться, конечно, было не под силу. Так объяснилось их поведение у поэта.  Все   пути  были отрезаны. Вдобавок Антонова  не отвечала на сообщения,   не отзывалась на них уже три дня…
   
     …В  «лагере»  нашем появились раздоры. Лева и Саныч, оба по отдельности, жаловались  друг  на друга.  Павлов укорял повара в недобросовестности  карточной игры, а тот был недоволен редким угощением «Смирновской». Моральное  право  он на это имел,  продукты подкидывал регулярно, мы не бедствовали; у  обоих  холодильники   ломились… 
        Лева, не удовлетворившись нашим обществом, метнулся в компанию другую, - рядом на той же палубе постоянно устраивал посиделки боцман Серёга.  Повар лакал там всё, что было не своё, но  его, быстро раскусив, там принимать перестали -  всё таки чужак… И Левушка, словно побитая  за шалости собака, приполз, возвратился к нам. Дело в том ,что «22-й»  ухитрился проделать один «кульбит». Чтоб  его не обсуждали, он договорился взять на моё имя двенадцать литровых бутылок, упакованных  в  коробку, этой самой «смирновки», - отборной высококачественной,  из Лос-Анджелеса,  водки. Лева об этом знал,- мы ему , кажется, о том   легкомысленно проговорились, сболтнули. Естественно, одну бутылку , за моральную  компенсацию, получил я. Потом ещё , вторую, Павлов мне  вручил в подарок, на мой день рождения, в сентябре. Тот праздник я устроил , вопреки обычаям, накануне.  Просто никак не получалось отмечать  в тот же  день и я, поразмыслив, додумался, что из за  шести часов разницы,- мы  как раз стояли в Панаме, - вполне допустимо начать отмечать с 18 часов, то есть когда уже на родине наступает  число следующее… Лева умудрился после добрать  ещё  где то, и когда я , по обыкновению перед сном, спустился поплавать в бассейне, увидел распластанного,  лежащего на цементной палубе повара под горячим душем, таким , что от него, даже в  извечную  тропическую панамскую жару, шёл пар…
    
     Нужно было продолжать кого то искать.  И вот ,в один из вечеров я  решился и направился в местный и знаменитый, отметивший недавно своё столетие театр,- посмотреть спектакль с участием приезжих знаменитостей из Москвы. Давали что  то вульгарное, с безвкусицей и пошлостью, из жизни разводящихся супругов. Я до последнего сомневался, стоит  ли мне идти на это  популистское представление, как буквально перед  самым началом, ещё в вестибюле,  увидел спешащую  внутрь Лену Гуляеву, да ещё  и не одну… Следом и меня,  потянуло, как магнитом, - к  этим загороженным контролерами дверям…
     …Упоительное состояние ожидания счастья, предвкушение радости душевных открытий накатило на меня, когда я  впервые познакомился и встретился с Леной Гуляевой. Галина Алексеевна, обещавшая свести, как то , с кем то, долго, дня три или четыре,  изнурительно  потом молчала и я уже ни на что не надеялся, как  вдруг она прорвалась сообщением, что такого то, в шесть часов вечера, они  будут меня ждать, в «Курземе». Этот в городе навороченный четырёхэтажный супермаркет был традиционным местом встреч. Здесь было удобно – находился в центре, на пересечении всех путей городского транспорта, внутри имелись изящные ресторан и кафе, с интригующим названием «Kiss me».   Прождал  я их недолго, более пятнадцати минут от  положенного этикетом  времени они меня в навороченном том помпезном вестибюле не продержали. Я, сидевший у колонны сбоку, ещё издали увидел немного полноватую  фигуру и с виноватой улыбкой Галину Алексеевну и с нею рядом с нею самую гордость и стать – как для светского раута одетую, Лену Гуляеву. Ей было сорок пять, она никогда не была замужем, врач–окулист,   стихотворец-верлибрист, с оригинально симпатичным  и можно даже сказать,  красивым лицом. Мы  представились друг другу и свалили  в тут же ,  внутри, в двух  шагах, расположенный рядом, ресторан. После него Галина нас покинула, а мы ещё  прошлись до  ближайшей остановки, постояли там и проехались маршруткой, минут за десять, до улицы, где стоял её дом и она вышла…
     Удивительно, что телефон  она свой не дала, и сама не звонила.   Понравилась  она мне сразу и я терялся  в догадках, чем же ей так не  угодил. Говорил Галине о своих возникших чувствах,  удивлялся, отчего такая со стороны поэтессы немилость. Так прошли, протянулись в неясности пять дней… И я всё таки выискал её, по рабочему телефону поликлиники санчасти завода, где она вела часы приёма, четыре раза в неделю. Именно во вторник я появился во дворике того заведения, подъехал к шести вечера до без четверти и прямо оттуда позвонил, попросил о встрече. Пациенты её всегда задерживали и она  сказала, что освободится не раньше семи, на что я высказался о готовности  её подождать, она ответила - «жди»…
     Я выяснил у Владлена о творчестве Лены – она  проявилась этими самыми стихами-полунамёками в Интернете, её заметил какой  то спонсор, она выпустила книгу. Такие сведения меня еще более подогревали, распаляли,  а то бы я вряд  ли  так  незамужней и бездетной поэтессы домогался. Но судьба как бы испытывала меня.  Только я примостился ожидать её в маленьком, всего из нескольких деревьев, скверике, как хлынул обильный летний, давно собирающийся дождь. Зонтик, предусмотрительно   мною взятый, меня не выручал. Уходить и спасаться от ливня тоже было нельзя,- в любую минуту Лена могла появиться, - и я пристроился всё же на скамеечке под двумя  густыми елями. Сидеть приходилось под слоем газет, тоже счастливо оказавшимися у меня в  заплечной сумке. Я, кстати, их же мокрыми и просмотрел, коротая время,  в ожидании… Лена вышла ровно в семь. Дождь уже прекратился, но образовалась огромная перед подъездом лужа, от которой потекли во все стороны, бурлясь  и пузырясь, стремительные ручейки. Я стоял на противоположной образовавшегося водоема стороне и не знал, как помочь появившейся избраннице сердца. Пока я раздумывал , Лена , опершись об ограждение, подняла ногу, сняла  туфлю одну, а потом подобным же манером, - и другую… И оказалась, таким образом , с голыми ступнями на мокрой земле.. Я  же, хоть и с вымокшими ботинками, настроился соответственно,- на романтическую, по теплому и влажному покрытию травяной дорожки, прогулку.  Мы шли   этой совершенной пустой, по случаю непогоды, окраинной улицей, к остановке трамвая… Я даже поддерживал её ,за локоть , видя, что спутница может поскользнуться, - она тому не противилась. После нескольких приветственно-установочных слов  Лена, почти  следующей же фразой,  сразу и неожиданно  объявила мне , что замуж за меня не  собирается  и не пойдет. Вот те на! А я и не просил её об этом… Наверное, это были «происки» Галины, сообщившей о моих метаниях. Трамвай подъехал, Лена в него, с голыми ещё ногами, запрыгнула.
     Дождь , словно раздумывая мочить ли ему ещё  землю, то начинался, то замолкал. Встретившись с Владленом в центре два часа тому назад, чтобы передать книгу, и спрося о Лене, я увидел его снова, после  неудачного моего свидания, - теперь уже возле зала игральных автоматов. Он  туда  часто заглядывал, рассказывал с упоением  о выработанной своей системе, когда можно выигрывать и спокойно существовать, не работая… Впрочем, он трудился, дворником при храме.  А Лену я увидел ещё раз, и совсем неожиданно, буквально перед самым отъездом домой, на  столичном вокзале. Она вернулась из Дании, где была  в коротком отпуске, я  собирался  на вечерний поезд. Меня провожали мои друзья-литераторы, я вытащил им для подарка последний,  оставшийся при мне, экземпляр своей книги, но увидев проходящую  мимо с большой сумкой красивую интересную женщину, узнал свою несостоявшуюся любовь и, попросив  компанию подождать,  кинулся  к ней тот сборник показать. Она просматривала, листая  его на ходу , не без интереса и удивления , а я, извинившись,  взяв книгу обратно, от неё отстал…
     …И вот теперь она сидела со мною рядом, в партере. Билет у меня был на другое место, повыше, но я , вбежав одновременно с подъёмом занавеса, и увидев свободное рядом с ней кресло… Она не противилась. В антракте я познакомился с её соседкой-подружкой, Светой и сразу же  выпросил и заполучил от неё телефон и даже обещание по возможности куда-нибудь сходить… Вот думаю, не надо будет и путаться, если приехать потом тоже к Свете, Антоновой… Немного коробился от сговорчивости её , в отличие от такой разборчивой  окулистки,  но  открылось всё просто и банально – Света от  намеченной уже встречи  успела отказаться – «приехал муж».
    
     Аня сильно простудилась, температура её зашкаливала под сорок и мне пришлось её на время, от работы – освободить. Но лежать ей понравилось, и когда на четвёртый день я ей прозрачно  намекнул, что пора бы и вставать, помыть посудку, понакрывать столы, работа приемлемая, таблеткам  не мешает, она тут же меня обозвала и пригрозила пожаловаться  ещё капитану, что её, бедную-несчастную, не лечат. Но в тот же день, я увидел её в камбузе, распивающую со Склейновым  виски… Однако, мои потрясения только начинались. Вернувшись в один из поздних вечеров на судно, я увидел на своей палубе ужасную  и опасную по своей непредсказуемости  картину… У дверей соседней с моей каюты, рефмеханика, собрались два штурмана, стармех и пьяный вдрабадан , недавно приехавший третий механик, который кричал, проклиная обидчиков и держал в руках полуаршинной длины острооточенный нож, почти кинжал. Лицо его было с большим, расцвеченном яркими красками, под левым глазом синяком, а  с обеих его   могучих бицепцев сочилась, стекала и капала свежая и  алая , из множественных  мелких ран кровь и весь он метался , кричал и дергался, вокруг окруженной ,но не  приближающейся к нему   маленькой толпы.   Я присоединился к ней, не подходя , конечно к буяну. Своим оружием он мог подзадеть и ранить или даже убить – любого. Дебошир повздорил с компанией, отмечающей  день рождения рефмеха, и те его выкинули из каюты, «приласкав» при этом крепкими ударами , и, пока он бегал за ножом,- заперлись изнутри. Такая вот  драматичная ситуация. Уговоры нас  четверых  его не трогали и тогда кто то догадался пригласить для разрешения конфликта главного на судне - «Мастера».
     На своем веку я много повидал капитанов – прощелыг, грубиянов, прохиндеев, пьяниц, воришек, но и попадались справедливые и честные,  совестливые и ответственные. И наш кэп, потомственный архангельский рыбак, настоящий богатырь по росту и весу, помор, проявил себя здесь в самом лучшем  и достойном свете. Он один из  нас всех близко, вплотную, подошёл к  пьяному, стал  уважительно и с пониманием с ним разговаривать, мягко и ловко, без нажима,   забрал из  ослабевших пальцев  нож и увёл его, плачущего, к нему в  каюту, на противоположный борт. Я успел шепнуть вслед, чтобы нож  пораненному не отдавали. Остальное время, в течении двух суток до отправки неуправляемого механика домой, пришлось  с ним возиться мне… Чтобы вывести из запоя, накалывал его лекарствами, а когда  тот приходил в усвояемое состояние, увещевал его, объяснял пагубность и  коварность  употребляемой «отравы». Конечно, на него это не действовало…
     Антонова, наконец-то, отозвалась и объяснила молчание, что потеряла телефон. Действительно, номер её высвечивался другой и она опять упорно и настойчиво, каждый вечер, попугайничала : «люблю, целую, жду.» Честно, мне приятно было такие сообщения получать, я только удивлялся ее словам и умилялся, что , в самом деле, должно же было когда-нибудь мне   подфартить, встретить  такую  верную и  преданную подружку.
     Время от расставания с Вией удлинялось и мне  было уже невмоготу оставаться без женщины. Я конечно, не так рьяно искал, мне не нужен был абы кто то, и я  выяснял, про кого-нибудь, через знакомых и друзей, но успеха пока не намечалось , а естество требовало своего.   Заканчивался уже декабрь , по местному  уже начались праздники, справляли Рождество и вот за порогом той недели, с первым , рабочим уже днём, перед концом года,  я возвращался поздно на судно, из центра. Немного был выпившим, после шахматного очередного и последнего, тура, где на удивление, организаторы угощали шампанским, после посиделок  с приятелем,  который быстро  потом распрощался со мной, ушёл,  а  я , немного расстроенный от  навалившейся, надвинувшейся скуки, отправился «домой»… На одной из остановок, близкой  уже к моей проходной  , ко мне в маршрутке, присоседилась одна  очень внешне интересная  и довольно симпатичная блондинка, но с явно уловимыми признаками опьянения, что  всё же я  не смог с ней не заговорить. Она ехала дальше, на самую окраину, но я , в разговорах своих так осмелел, что предложил заглянуть ещё и в популярный там молодежными тусовками бар, почти что на самом берегу моря. Он так по-ихнему и назывался, «Морской». Она согласилась. Мы вошли туда , когда там почти что  никого из посетителей  не было… Далее  покатились события непредсказуемо… Лариса, - так её звали, - захмелела настолько, что потребовав у барменши  погромче  включить музыку , взобралась на подиум с шестом и стала вокруг него раскручиваться и постепенно, медленно, скидывать с себя одежду. Устроила бесплатный стриптиз.  Я , как мог, её отговаривал, потому что от такой смелости новоявленной подруги враз как то, отрезвел и с большим трудом, стриптизёршу одел  и уволок  из заведения. Дом её оказался достаточно далеко, и добрались  мы до него  ещё не скоро, два раза попутчица моя падала. Мне уже никак нельзя её было оставлять,  способность к  передвижению она утратила, во всяком случае, пройдя  бы самостоятельно несколько шагов, обязательно бы  куда-нибудь втемяшилась  и, по меньшей мере, раскрасила бы  кровушкой себе  распрекрасные свои лицо и лоб. Жила она на третьем этаже, и мне пришлось поработать бульдозером, всё таки веса она была немалого, хоть в мой рост , но крепенькая телом, в широкую кость. Заученным движением, на «автомате», она открыла ключом  дверь   и мы  очутились  в довольно приличного вида квартирке, на две комнаты, с  длинным коридором, удобно расположенными ванной, кухней  и туалетом. В  большой гостиной, выделенной под спальню,  красовалась торцом от стены, на всю ширь, - тахта. Туда Лара  повалилась и мгновенно захрапела. Мне стало жалко себя, что  вот так, осмысленно , не  удаётся побыть с женщиной и пришлось довольствоваться всем этим захрапевшим,  захмелевшим телом без её ответного активного участия и желания . Все же  один раз мне  овладеть ею удалось, но на повтор уже,  изысканный, сил моих не осталось, не нашлось , хотя может быть , если бы, всё таки, отдохнув,  я  осилил бы, конечно, и этот, вторичный «заход», но зазвонил и высветился её телефон. Пришлось мне  трубку взять и услышать испуганный голос её  шестнадцатилетней дочери.  Успокоив дитя и представившись другом её  мамы , я вовремя успел сбежать, потому что как только вышел  из подъезда и перешёл на другую сторону улицы, к крыльцу подъехала машина и из неё выскочила   испуганная девушка, зажегся  фотоэлементный свет на  площадке третьего  этажа… Погуляла Ларочка славно, - как признавалась сразу, она отмечала  годовщину развода. Я через неделю уже после Нового года пытался   знакомство с ней продолжить, но постоял в столь памятном мне коридоре, будто не узнанный и чужой, непрошенный гость, и ни с чем - удалился. Ларисе было совестно вспоминать своё падение и тем более, при моём визите некстати оказалась дома дочь…
     В эти же дни уезжала Аня и каким то странным образом соединились эти двое в моём сознании – ещё Лариса другая , с ледокола «Драницын». Она себя вела точно также , как  эта потрясшая своим поведением Анечка… Мы  вышли тогда из Мурманска на Питер, в такие же  короткие январские, зимние дни, с обходом Скандинавии, в затертый   льдами Финский залив, проводить там караваны. И вот эта Лариса, приглянувшаяся, понравившаяся мне… С начала рейса спирта у меня было много, и я умело его разводил, под водку, но Лариса, слишком уж оказалась до нёё охочей, а я и не замечал, не хотел замечать этого, потому что влюбился, а она , придумав мне условие, - «за угощение  отдаться» - всё отдаляла и отдаляла своё обещание. И  вот уже я растратил весь  свой запас… Времена ещё были строго отчётные, и мне пришлось закупать недосдачу за свой счёт,  в Апраксином дворе, из под полы… Ларочка та  вскоре исчезла, списалась в одном из очередных заходов с судна, так  и оставшись для меня  непознанной… Уже позднее, ещё в рейсе, я многое потом о ней узнал нелестного и если даже это наполовину было придумано, всё равно, такой гуляки надо было  ещё поискать. Разгуливала даже абсолютно голой, по палубе, чтобы только кто-то ей налил… Её так и прозвали – «Хищницей», потому что фамилия её была «сходная»,- Окулова.
      Вспоминалась  мне ещё и другая,  такая же , Рая с «Кандалакши». Я ,  с появлением её на судне, с очередной сменой, когда там  был сам оставлен на продолжение, предложил ей как то, в каюте, «жить со мной», на время рейса, но  она , ничего не обещая, согласилась пока  что только  на массаж, и мы перешли вглубь   амбулатории, в операционную с высоким столом-кушеткой, и она  мгновенно разделась, разом скинула через голову  шуршащее своё платье и предстала передо мной,  с удивительно сложенной, изумительной фигурой, в стрингах и без лифчика, вот тогда то я затрепетал, предвкушая и представляя, что буду ласкать и обнимать это тело, но потом ,  уже через неделю-другую, жестоко разочаровывался, наблюдая и видя её залёты , и непотребный вид, и частые матюги… Раз или два она даже появлялась поздно вечерами у меня, царапалась в дверь, просила вроде бы прикурить, как будто она не могла этого   попросить в другом месте  или у ней не было зажигалки… Я подносил огонь  к её затуманенным глазам, чуял запах перегара изо рта, и  терпел, выжидая, чтоб только поскорее она убралась и клял себя за такую слабость, что когда то хотел и желал её…      
    
     Владлен, чувствуя себя виноватым из-за Оли , потащил меня, не без цели, ещё на одно организуемое русским обществом мероприятие. Это был концерт – генеральная репетиция фольклорно-танцевального ансамбля  «Родничок»,  перед поездкой на гастроли в ближнюю Европу. И вот там меня представили руководительнице – юркой Светлане Арсёновой. Она была общительна, игрива, привлекательна. Но была, конечно же, замужем, с детьми, а вот поискать для меня невесту среди своих незамужних подружек – согласилась. Через три дня мы встретились   с ней и с предполагаемой для меня партией, тридцативосьмилетней полукровкой  Кристиной, гражданкой  по статусу и  миловидной по виду. Мы  специально для этого   оба появились у Светы дома.  …Сложная жизнь.  Стоит только отбросить, одну лишь буковку от этого определения и  оно, это присутствие на Земле, становится пустым и никчемным, фальшивым. Кристине я не понравился. Чуя мое удрученное состояние, уже по телефону вечером Света мне предлагала еще одну свою знакомую, которая,  позже , выяснив всё про меня, даже не согласилась увидеться. Потом  Света  нашла вроде бы ещё одну…
     Арсёнова была интересной и приятной собеседницей, она закончила Институт Культуры, ещё в Ленинграде, и мы с ней  часто болтали по телефону, почти каждый вечер, и вот как то , она обронила, что если для  похоти, то вполне согласная  постараться  для меня  и сама... Я слушал её и не верил своим ушам. Она, за сорок, мать двоих детей, мужняя жена, предлагает себя мне… Приятель по судну как то рассказывал об удобном кафе, «Медведь», где на втором этаже имеются гостиные комнатки и незадорого, на сутки , можно их снять. Меня как проняло. Света жила как раз рядом возле этого кафе,  через дорогу…
     …Встретиться она могла только днём. Пока дети её  не появлялись дома, - один из школы, другой из садика. Мне же было неудобно, кафе находилось за  три остановки автобуса и обратно столько же,- только  более получаса чистого времени уходило на дорогу. Но  мы сговорились, - на  без четверти тринадцать. Ровно в полдень, с началом обеда на судне, я, отговорившись у вахтенного на визит в больницу,  с корабля исчез. Купив номер, я,  с чашкой кофе  в кафе, тревожась и переживая,   ожидал  её  в первый раз,  за столиком у окна… Времени уже  перевалило за три минуты от назначенного… потом потянулось за пять…  за семь… И вдруг  Света показалась в окне! Она почти бежала, оглядываясь, и  такими  рывками, спотыкаясь, будто кто то   её, сзади,    пинками в зад,  толкал. У меня зажалось, защемило внутри.  Я сразу же, как только она  вошла в вестибюль  и , не снимая в гардеробе пальто прошла в зал, повёл её по лестнице наверх. Посетителей почти не было и нас проводила взглядом  только барменша, у которой я брал ключ…         
     Необузданностью своей страсти она чуть не разорвала меня.  Прыгнула на меня со своего маленького роста, будто огонь, нетерпеливо , и без остановки вереща, с  словами «ой, быстрей! быстрей!.. О-о-о!..», с шипением, втягивающим, нетерпящим, сквозь зубки - как  будто  неудержимо её тянуло на горшок. Этот сгусток,  этот комочек убойного и бурного секса завертелся  неистово на моем низу живота, как на раскалённой сковородке. Она молотилась о мою плоть, с убыстряющимся ритмом,  еле сдерживая себя ещё  стонами и ещё долго   даже после того,  когда я уже кончил и пока не  расслабился, и не вывалился он , - источник её наслаждений…
     Её муж, оказалось. был «неспособным» к соитию уже третий месяц; как закодировался , что так и  «отрубилось у него…» А  этим он очень тяготится, страдал, мучается, свозил  её даже на курорт в Египет, но «нету сил»… И от него  у неё второй , маленький ещё ребенок, живёт она в его квартире, он хорошо зарабатывает, мотористом на пароме, курсирующем в Швецию, и каждые  десять дней бывает , появляется дома, на пять дней. Вот и теперь , буквально завтра, он приходит и потому мы встретимся опять ровно через неделю. С интервалом в полчаса мы совершили два акта. Потом она убежала, а я,  оставшись ,  попутно хоть вымылся  под горячим разогревающим душем, потому что на судне второй уже месяц  была только  холодная вода…
     Так мы со Светой, в перерывами по неделе-полторы и встречались оставшиеся  мне до отъезда два с половиной месяца – ещё  раз в том же самом кафе , потом в общежитии- гостинке - за  плату подешевле, а на последний месяц я снял  за такую же цену через  любовницу соседа по каюте квартирку… Там нам обоим было хорошо. Мне , поймавшему сомнительную птицу счастья и ей, устроившуюся с залётным «полотёром». Так и стоит в моих глазах, любимая поза Светы, верхом на мне, с мобильником в  руках , когда неожиданно  ей кто то названивал, дети или подруги. А один раз так её «поймал» муж, а она, удивительно спокойно и не моргнув глазом, у него спрашивает : «Ну как там, в Швеции?..» Через девять месяцев кодировка у мужа кончалась , да и сам он решил, что лучше уж будет  «употреблять», чем  такую сексапильную и симпатичную жену, - терять… А она , эта  безголовая бесовка, признавшись, что даже с отцом ее второго ребёнка не расписана,  договаривалась со мной до того, чтобы бросить своего недалекого умом моториста, с гнойным, перемешанным со спиртным, запахом изо рта ,и уезжать в Россию… Я, также поддавшись настроению, даже разорился на  необходимый для такого  случая брака документ, копию на местном языке, заверенную нотариусом,  - свидетельство о разводе. Однако, её  остудили, отговорили, близкие  и более мудрые подруги.  Да и скоро нужно было уезжать мне и , верно, навсегда. Я так и не обрёл здесь так нужного для себя  счастья …
    
     Света Антонова встречала меня цветами. Поезд ещё только- только приближался, притормаживал, к перрону, а я уже видел  через окно, как она стояла, вместе с дочерью, с букетом в руках, бело-нежных георгин, крутила головой, считая вагоны… Дома у себя я пристроил ту же охапку  на подоконник, а сам , не без удивления, любовался не столько ими, сколько моей нежданно откуда взявшейся  чудесной и приятной, готовой на жизнь со  мной, - женщины… Я  ведь в сердцах, и отчаянии   оттуда ещё, из зарубежья,  предложил ей регистрироваться, и она,  запнувшись было, что наступил де,  несчастливый високосный год,   тут же , быстро и скоро - согласилась.
   Время прошло с месяц… Света то исчезала, по телефонам, то появлялась вновь. И никак не объясняла своего поведения, хоть и не должна была отчитываться, понятно. Когда я, попадая на одну или вторую дочь (Света имела двух взрослых дочерей), пытался  выяснять, что же происходит с их мамой, вразумительного ответа не получал. Ко мне Света больше не приезжала. Потом она пропала надолго, на недели полторы. А потом позвонила , с другого телефона, опять одной из дочерей, и попросила  меня оформить для неё медицинскую  санитарную книжку, для новой работы. Прежнее своё место, достаточно выгодное, пекарем в частной  лавочке, она потеряла. Говорила как то, что «денег у неё достаточно» , чтобы звонить мне в Европу… Я отговаривался от её просьбы и увиливал, как мог. Всё же отвертеться мне не удалось и печать свою врачебную я ей проставил, всё  ещё сомневаясь , действительно ли она сгодится, а Света бесшабашно отвечала: «пойдёт!» Приехала она ко мне в больницу, где я подрабатывал, вместе со своей подругой, которой тоже , оказывается, надо было шлёпать оттиск... Легкомыслие такое, беспутство, конечно, наводили меня на определённую мысль, но пока я, ни имея никаких подтверждающих данных, всё ещё надеялся обмануться. Но всё же прозрение наступило.
 … Мы как то наконец-то договорились. На  одну встречу. Одиночество, без женского внимания и ласки меня уже удручало, изматывало. Я ждал её на остановке , у вокзала. Она должна была подъехать на автобусе, из пригорода, - час назад она меня в этом уверяла.  И вот время ожидания моего затянулось, на десять, пятнадцать,  двадцать минут, полчаса… Я  всё ещё надеялся, следил за каждым подъезжающим  транспортным средством, будь то  маршрутная «Газель», или неповоротливый «Икарус» - через её посёлочек, где она жила, много проезжало «пассажиров». И в любую минуту имея возможность позвонить, я всё же за мобильник не хватался, надеялся, что вот-вот увижу её , в каждую следующую минуту. Но через сорок пять минут я всё таки  не выдержал, брякнул и … ужаснулся её голосу. Она была – никакая. Заплетающимся  языком   пыталась объяснить причину задержки, - что, мол, встретила какого то  давнего друга , а он сбегал в магазин и вот теперь  они сидят, - «отдыхают»… Сразу всё вмиг прояснилось, стало понятным.
     …Буквально минутами, как пишу этот рассказ, назад пришёл сейчас ещё от одного «севшего на стакан», старшего механика большого траулера, в три тысячи «лошадей». Архангельский мужичок, переживает только за одно, за разглашение своей «тайны», и я давлю его психологически, чтобы он соскочил, сбросился с этого опасного непредсказуемого занятия, хотя бы теперь , за десять дней до окончания рейса, чтобы хоть немного  мне отдохнуть , не переживать за этих употребителей. Это третий стармех , из этого неутомимого неизлечимого клана. Первый был в первом моём рейсе, я ещё  многого не понимал  в морской жизни, тоже в этих краях, африканских , шастал. Так вот тот «дед», сидел у меня в каюте и потягивая потихоньку из вытащенной мною  фляжки весь отлитый , на личные надобности спирт, и пока  он её не опустошил полностью , всухую, от меня не ушёл. Я   давно уже знаю – алкащ тот , кто допивает до конца всё, что перед ним присутствует, в наличии. Самый верный признак…
      Какой эпизод не вспомню, везде возня с этими «героями». Второй «дед» валялся сутками  в отвале на «Новоспасском». Удивительно то, что второй раз мне попало  с ним ходить в 2006-м, когда я  его таким  и заставал, а  до этого он был со мной в рейсе аж в 93-м и тогда  такого за ним не замечалось, вроде бы был  вполне нормальный и приличный, приятный в отношении, преуспевающий молодой специалист…
      Сразу  же вытаскиваю из памяти тех , с которыми пришлось изрядно повозиться, кто был в интоксикации - без сознания. А это далеко не полный перечень: 4-й штурман  ледокола «Россия», 2-й электромеханик  траулера «Старостин», матрос  сухогруза  со «Свиридова»… И теперь же , когда я вижу идиотскую рожу Шарикова из фильма Бортко и его хрестоматийное «я водочки выпью», мне сразу  же вспоминается слепок с того лица -  «друга» моего – рядового этой неоскудевающей ресурсами армии страждущих, - повара Лёвы, и выстраданные  его, молящие  слова  «я бы водочки выпил…» Такая вот зеркалка , с гениального  булгаковского творения...
     Потеряв для себя  в середине лета Свету, я решился и позвонил Марине. По профессии медсестра, она оформлялась когда то, в прошлом году, на работу в нашем отделе кадров ,где мы с ней и познакомились. И хоть  она была замужем,  за моряком, пребывающем тогда в рейсе,   я заночевал  как то  однажды у неё, в  её прекрасно ухоженной двухкомнатной квартирке…
      Я позвонил ей наудачу, наспех и как то походя, а она , узнав меня , сказала нечто ошеломляющее. Выяснив, что я недавно из рейса ,  предложила переехать  и пожить у неё. Я поначалу опешил от такого, но пораскинув, решил не отказываться. Вспомнил, как она рассказывала, что тяготилась  примитивным  мужем, бездетностью в браке. А у нас вышла и получилась как раз та гармония, которая редко случается и она даже говорила мне слова о любви. И сама она , тянулась к знаниям,- на столе у неё  были разложены контрольные по заочному обучению по высшему образованию, старшей медсестрой.  Я договорился, что  подъеду к ней  в субботу, поздним уже  вечером, она будет ждать…
     Надо мной подспудно  довлело расписание автобусов. Я выехал в сторону города на одном из последних  машин от моего загородного места в сторону автовокзала, но вот последний оттуда должен был отъезжать в половине одиннадцатого. Дом Марины находился где то на минутах пятнадцати автотранспортом из центра. Значит, в 22-10, я как  «штык», должен был стоять на обратной остановке, если пришлось бы возвращаться. Почему то «заклинились» в моей  голове эти  часы и минуты , неясно почему, может, предчувствовал недоброе. Но тем не менее , кроме зубочистки и ещё чего то, подобающего, я прихватил в неразлучную со мной сумку засунутые в  пакет домашние тапочки. Точно также, как незадачливый герой  из «Зимней вишни». Марине я позвонил перед выездом , она ответила – «жду…».
    Это было непонятно. Подойдя к её дому, высокой и длинной многоэтажке-скобе,  я по домофону связаться с нею не мог. Звук пиликал колокольчиком, никто не отзывался… Так же  было не дозвониться и по мобиле. Ждать   времени не оставалось. Если я не попаду к Марине, то ночевать на улице или тратиться на такси мне не «улыбалось». Я медленно двинулся от её подъезда, ещё нажимая и нажимая кнопочку телефона. И  тут она – отозвалась! Тем же заплетающимся голосом , что и неделями тремя раньше Света, она доказывала, что зашла ненадолго в гости к соседям и «подзадержалась, пока»,  но скоро прибудет, домой. Этого «скоро», я естественно , дожидаться не стал… Симпатичная, Мариночка, с  пухлыми чувственными губками, интересная внешне, так и оставила в моей душе горькое о ней сожаление,  о неизлечимости  отравленного её организма… Я , правда, попал как то на разговор  с её мамой, по домашнему телефону, интеллигентной и образованной женщиной, - и там ещё примешивалось пристрастие к  «шприцам», молодёжной «моде». И правда, у Марины красовалось на  животике у пупочка тоненькое  серебряное колечко , и оно возбуждало необыкновенно…
     Жалко, и Света и Марина были искусницами в постели, которых  я не встречал. Неудачи в жизни ими компенсировались в сексе, и  от безволия и обстоятельств  они кидались ещё и в  бездонный омут  порока…
     Всё описанное свыше происходило со мной на самом деле.  Но это только крохотная песчинка глобального комплекса проблемы,- неистребимой, и неразрешимой, неохватной и непоправимой…   Непреодолимой.
   
  2009 г., март. Наудибу, Мавритания.