Семиозерка

Семиозерка.
О старинном монастыре в Семиозерной пустыни имеется много публикаций, где подробно описывается история его возникновения, и последующего разрушения Большевиками, поэтому оставив в покое официальную версию, я попытаюсь рассказать о событиях происходивших в Семиозерке со слов очевидца жившего в те годы в селе. Такая возможность имеется, ведь моя мать, Зеленова Ксения Ивановна родилась в 1908 году в Семиозерке и много рассказывала о событиях происходивших там. Правда насчет года своего рождения она сама сомневалась, ведь все книги, в которых отмечались дни рождения жителей села были уничтожены большевиками, примерно в1926 году вместе с монастырем, когда было принято окончательное рещение о его закрытии. Родившись задолго до первой мировой войны, она успела закончить четыре класса церковно приходской школы работавшей в то время при монастыре. Кроме основных предметов, письмо, и математика, в школе преподавались также закон божий и история возникновения самого монастыря. Поэтому историю своего родного села она хорошо знала и много рассказывала об этом. По ее словам, первым человеком поселившемся в Семиозерной пустыне, был монах Еффимий, приехавший в Казань из города Устюга, и облюбовавший, это место для своего жительства. До его появления в Семиозерке, это место считалась священным у Черемис, ведь здесь рос могучий дуб, около которого, они приносили в жертву животных своему богу Керемети. Какое то время монах мирно жил в построенной им келье рядом со священным деревом, ничего не говоря приходившим сюда местным жителям, о недопустимости принесения ими кровавых жертв, а только молился богу, чтобы он очистил это место от язычников. Спустя какое то время, молитвы его были услышаны, и во время сильной грозы, молния ударила в священное для местных жителей дерево, разрушив его до основания. После этого случая, устрашенные произошедшим, Черемисы перестали приносить здесь свои кровавые жертвы богу. Известия дошедшие до Казани, о жительстве в Семиозерке отшельника, послужили тому, что сюда стали приходить люди, желающие посвятить свою жизнь молитвам и служению богу. Когда здесь оказалось около двадцати монахов, они решили построить для себя первую церковь. Привлеченные обилием пахотной земли, сюда стали целыми семьями приезжать и крестьяне, так по словам матери образовалось село Семиозерная пустынь. Возникшее в этом месте село считалось монастырским, так как все жители были приписаны к сдешнему  монастырю,  и  поэтому  учавствовали  во  всех его  делах. Помогали монахам пахать землю, ухаживать за скотиной, пели в церковном хоре, и активно принимали участие в других монастырских делах. Особую значимость монастырь приобрел в 1654 году, когда из Европы в Россию пришла эпидемия чумы. Для спасения жителей города от этой страшной напасти, из Семиозерной пустыни в Казань принесли чудотворную икону Смоленской Божьей матери, хранившуюся в монастыре, которая и прежде помогала многим людям исцелиться от серьезных болезней. Из Казани навстречу ей вышло множество народа. Позже на том месте, где произошла встреча чудотворной иконы, был построен Кизический монастырь. Целый год икона находилась в Казани, и только после того как эпидемия отступила, она была вновь возвращена в Семиозерский монастырь. Спустя два года в Казани снова вспыхнула эпидемия чумы, которая оказалась еще более сильной чем прежняя. Снова жители города обратились за помощью к спасшей их прежде иконе Смоленской Божьей матери. Вернувшуюся в Казань икону носили по улицам и площадям, ведь жители были уверены, если бы заступница не оберегала их, то все они погибли бы от страшной болезни. И правда, болезнь вскоре пошла на спад, а многие больные чудесным образом стали даже выздоравливать. Это обстоятельство,  побудило митрополита Казанского, и Свияжского, учредить ежегодный крестный ход из Семиозерского монастыря в город 26 июня (по старому стилю), после которого чудотворная икона месяц находилась в Казани, после чего, с почестями возвращалась обратно в Семиозерную пустынь. Отчество матери Ивановна говорит о том, что ее отца, а значит и моего деда, звали Зеленов Иван. Имени и отчества моей бабки я назвать не могу, потому что не помню, как ее называла мать. Возможно, ее звали Елена, так как мать в поминальных записках, относимых в церковь, постоянно писала это имя. В семье моего деда было пять дочерей, Вера, Маша, Настя, Нюра и последняя самая младшая дочь моя мать Ксения. Как уже говорилось выше, точной даты своего рождения мать не знала и сама, так как все монастырские книги с записями о рождениях, и смертях, хранившиеся в Семиозерном монастыре, были утрачены в момент его разрушения. Когда у нее интересовались, в каком году она родилась, то она называла 1908 или 1909 годы. Значит, к началу революции в России ей было максимум девять лет, а возможно и меньше. До революции земельные наделы давались только на членов семьи мужского пола, поэтому у моего деда имелся только один участок, выданный на него самого. Но несмотря на это, как я помню по рассказам матери, жили они по тем временам достаточно хорошо. Село славилась тем, что около него, из земли бил святой ключ, посетить который по большим церковным праздникам приезжало много Казанских жителей. Традиция ездить в этот монастырь на богомолье, появилась еще в далеком прошлом, после того, как в городе два раза свирепствовала страшная болезнь, предотвратить которую помогла икона, хранившаяся в монастыре. Старинный белокаменный монастырь, был обнесен мощной крепостной стеной, и имел высокую колокольню, с которой, по словам матери, был виден даже Казанский кремль. Для богатых паломников, приезжавших из города, в монастыре имелась двухэтажная каменная гостиница, и много отдельных дачных домиков рассчитанных на одну семью. Само собой разумеется, простые горожане, приходившие на богомолье, не имея возможности снять место в гостинице, получали ночлег и пищу у сельских жителей, живших рядом с монастырем. Святой ключ, посещался паломниками круглогодично, поэтому был хорошим  источником дохода для местных жителей. Например, мать рассказывала, что несколько деревенских мужиков, следили за чистотой купели, в которую стекала вода из святого ключа и в которую обязательно должны были окунуться приехавшие паломники. Эти мужики клали на дно купели  рогожу,  и каждый  вечер поднимали ее,  собирая  набросанные туда монеты. Служба эта была настолько выгодна, что никого из остальных жителей они к ней не подпускали даже близко. Мой дед, будучи грамотным, и не имея возможности получать доход от соседства с монастырем, на пару с еще одним мужиком открыл в деревне лавку, в которой продавались необходимые в быту мелочи. Мать рассказывала, что в лавке продавались лопаты, вилы, грабли, мыло, спички, свечи, и много всяких нужных в хозяйстве вещей. Поэтому семью деда можно было считать достаточно зажиточной, ведь несмотря на единственный земельный надел, в хозяйстве были, и лошади и другая скотина. Кроме этого, по словам матери, моя бабка, умела шить, и будучи хорошей портнихой, обшивала почти всех жителей села. У моего деда, было две родных сестры, и обе удачно вышли замуж, познакомившись с молодыми людьми, приезжавшими в монастырь на богомолье. Жили они в Казани, где у каждой был большой двух этажный каменный дом, в районе старого города. По словам матери, на первых этажах домов они жили сами. Здесь же располагались магазины, а вот комнаты на втором этаже сдавались временным жильцам. У одной дедовой сестры был большой продуктовый магазин, а у другой, тоже большой  магазин хозяйственных товаров. Кроме этого, по словам матери, эти сестры деда, имели какое то отношение и к производству кожи, толи частично владели акциями, или были полными хозяевами кожевенного производства, этого точно я не знаю. Единственное о чем мать рассказывала, так это о том, что когда они с мужьями приезжали в монастырь на церковные праздники, то всегда привозили множество подарков всем ее сестрам. Красивую городскую одежду, обувь, копченую рыбу, колбасу и всевозможные сладости. На постой они, тоже всегда останавливались у своего брата. Например, конфеты или копченая рыба привозилась целыми ящиками, а объяснялось это тем, что обертка конфет немного пристает к изделию, а наружная поверхность рыбы слегка подсохла, поэтому продавать их в магазине уже нельзя, за это могут оштрафовать. Когда моя мать с сестрами выходили на улицу в привезенных из города обновках, то деревенские сверстники дразнили их, обзывая барышнями из обжорного ряда. По словам матери, особенно сильно деревенских ребят раздражали валенки белого цвета, ведь в селе, было принято носить только черные. Как грамотный человек, в Казань за товаром, на телеге с лошадью всегда ездил мой  дед,  и иногда  брал  свою младшую дочь с собой.  Мать  вспоминает,  что в городе, они заходили в гости к сестрам деда, но он всегда оставался на кухне, отказываясь проходить к ним в комнаты, говоря, еще не хватало, чтобы мы вам деревенской грязи на обуви натащили. Поэтому, сестры деда угощали их чаем на кухне. Каждый год во второй половине лета, дед запрягал лошадь, на телегу клали большой котел, деревянные бочки, запас соли, и всей семьей выезжали на несколько дней в лес, заготавливать грибы на зиму. В лесу ставился шалаш, разводился костер, над которым вешался котел с водой. Собранные за день грибы варили, и сразу же солили в бочке. А бракованные, поломанные отделяли, измельчали в корыте тяпкой и солили отдельно. Их использовали в дальнейшем как начинку для пирогов. Каждый год, во время весеннего половодья, деревенские мужики ездили на реку Казанку ловить рыбу. По воспоминаниям матери, рыбу они ловили плетенными из ивового прута вершами, которые грузили на телегу и везли их к реке. На берегу разводился большой костер, и мужики, кто в подштанниках, а кто и голышом, лезли в воду, ставить или проверять верши. Мать рассказывала, что ее отец тоже, ездил ловить рыбу, залезая в ледяную воду, а потом отогреваясь у горевшего на берегу костра. Еще она вспоминала о сыне деревенского мельника, который однажды поехал в Казань за новым жерновом для мельницы. В городе он видимо немного выпил обмывая покупку, и поэтому на обратном пути уснул в телеге. Получилось так, что когда они оказались около Голубого озера, его лошадь видимо захотела пить, зашла в воду, и телега, груженная тяжелым жерновом утащила всех вниз под воду. Человек и лошадь естественно утонули, а сельские мужики, потратили потом целый день на то, чтобы достать утопленников из озера. О моих более дальних родственниках, а именно о моем прадеде, мать однажды рассказала очень неприятную историю. Когда моя прабабка, мать деда умерла, то во время похорон, из уже наполовину засыпанной могилы стали раздаваться крики, и люди бывшие на кладбище стали спрашивать у моего прадеда, что им делать, ведь якобы умершая кричит под землей. На это он сказал людям, закапывайте дальше, я с отпетым в церкви покойником все равно жить не стану. Мой де6д умер незадолго до революции, надорвавшись на полевых работах, поднимая на телегу, толи плуг, толи борону. Мать говорила, что произошло это очень быстро, дед дико закричал, и почти сразу же умер, прямо здесь на поле. Со смертью деда, семья лишилась последнего клочка земли, которым владела, естественно пошел прахом  и имевшийся у него в селе торговый бизнес.  Моей бабке,  с ее пятью  малолетними девчатами на руках стало сложно содержать имевшуюся в доме скотину и ее количество стало быстро уменьшаться. Через несколько лет, в России произошла революция. Сразу после начала гражданской войны, в село стали наведываться вооруженные отряды. Приходили то красные, то белые, то вооруженные люди непонятно какой принадлежности, вероятнее всего обычные бандиты. Мать рассказывала, что одним из таких непонятных отрядов, командовала молодая женщина в военной форме. Для деревенских мужиков, было безразлично кто  пришел, так как ото всех, они бежали прятаться в лес, как только завидят военный отряд на дороге. Ведь и белые, и красные, и те же бандиты, все искали мужчин уклонявшихся от службы. Вооруженные люди ходили по деревне, лазили в погреба, на чердаки, сеновалы, тыкали штыками винтовок и шашками в сено и если кого ловили, то заставляли идти с собой. У пойманного мужика или парня выбора не было, ведь за отказ идти с отрядом его ждала смерть. Бывали случаи, когда солдаты пришедшие искать дезертиров никого не находили, и тогда они просто вымещали злобу на местном населении. Мать говорила, что в богатом селе Каймары, красные не найдя мужиков так обозлились, что стали вытаскивать из домов жителей пуховые подушки и перины, рубить их шашками крича, Ааа уроды, сладко поели, мягко поспали, больше не будете мягко спать. Мать вспоминала, что когда красные ушли, то вся улица села оказалась усыпана пухом так сильно, словно выпал первый ранний снег. Добраться до города, хотя тот был и недалеко, тоже стало сложно, ведь шедшая вдоль леса, в сторону Сухой реки дорога стала большой дорогой, на которой днем и ночью орудовали вооруженные грабители. Так один из деревенских мужиков отправившийся по нужде в город, уже на следующий день, весь изрубленный саблями был привезен обратно в село. Грабителями становились не только убежавшие с фронта, и не хотевшие ни за кого воевать солдаты, но и некоторые сельские мужики, лишившиеся дохода от приезжавших прежде богомольцев. Так через дорогу, напротив дома, где жила моя мать, жил мужик Тычинкин Иван, про которого все в селе знали, что он промышляет грабежами на Сухорецкой дороге. Несмотря на то, что в деревне уже почти все жили впроголодь, этот сосед всегда был сыт, пьян и весел. Говорили, что он приложил даже руку к убийству мужика жившего за селом на своей пасеке. Виновных в преступлении так и не нашли, но вскоре после происшествия, оконные рамы от дома пасечника оказались у Ивана дома. Вскоре после начала гражданской войны, как в городе, так и в его окрестностях началась эпидемия тифа. В Семиозерке часть жителей тоже заболела. Моя бабушка из сострадания к заболевшим односельчанам, стала ходить по дворам тех соседей, кому требовалась какая либо помощь. Или не было родственников способных помочь, или человека просто бросили на произвол судьбы, опасаясь от него заразиться. Когда ей говорили, что она тоже может заразиться от больных соседей и умереть, то она отвечала, все мы находимся в руках бога, и он не допустит моей смерти, ну а если со мной что то случится, значит так ему было угодно. Естественно случилось худшее, бабушка заболела тифом и умерла, оставив сиротами пять малолетних дочерей. Переболели или нет тифом сестры моей матери, и она сама я не знаю, может и говорила, но я этого не помню. Но возможно события развивались немного по другому, и старших сестер моей матери, в то время когда начала распространяться эпидемия в селе уже не было. Об этом говорят семейные фотографии, которые хранились в доме старшей сестры тети Веры. На фотографиях изображены две старшие сестры моей матери, тетя Вера, и предположительно тетя Маша одетые в форму медсестер в окружении мужчин в военной форме видимо военных медиков. Военные на фотографиях все с наградами на груди, погонами на плечах, сытые и ухоженные. Сама такая форма использовалась только в белой армии, ведь красные  за такую одежду могли запросто и расстрелять. Форма санитарок, с широкополыми головными уборами, как у монашек, белыми передниками, с большим крестом на груди, тоже не использовались в красной армии. Возможно, что две старшие сестры матери уехали в Казань еще до возникновения эпидемии, и работали в госпитале санитарками, еще в тот период, когда город был в руках белых, а в селе оставались и жили три их младших сестры. После смерти бабушки стало совсем плохо, от своего хозяйства ничего не осталось, всю живность поели, и маленьким девчонкам пришлось, за кусок хлеба батрачить на своих односельчан. Делали любую работу, за которую соседи их могли покормить, работали в поле, на огороде и помогали дома по хозяйству. Мать вспоминает, что сосед Тычинкин Иван, хотя и было всем известно, что он занимается грабежом, видимо жалея маленьких девчонок, довольно часто давал им еду. После окончания гражданской войны, и установления в городе советской власти, местное начальство, по приказу из Москвы, начало вести активную антирелигиозную компанию. Уже в 1922 году, государство начало реквизировать церковное имущество, объясняя это необходимостью собрать средства для помощи голодающим. А в 1926 году, было принято решение об окончательном закрытии монастыря в Семиозерке, и изъятии его ценностей в пользу государства. Мать говорила, что однажды, когда в монастырской церкви шла утренняя служба, в село приехал небольшой отряд из пяти конных милиционеров, и двух или трех красноармейцев, которыми командовал чекист по фамилии Мамочкин. Чекист вошел в церковь и потребовал, чтобы все вышли из помещения, так как они будут опечатывать здание и выносить ценности. Жители деревни отказались подчиниться, и служба в церкви продолжилась. Тогда, не имея возможности, из за малого количества бойцов заставить жителей деревни подчиниться, Мамочкин с красноармейцами залезли на стоящую около церкви колокольню, отцепили висевший там колокол и сбросили его на землю. Мать вспоминала, что удар колокола о землю был такой сильный, что пол в церкви вздрогнул. Не добившись своего, и уходя из села, чекист матерился, обещал скоро вернуться с большим отрядом и грозил, что когда он вернется, тогда все жители сильно пожалеют, а их монастырь он все равно разломает, хотят они того или нет. Примерно через два месяца, в село пришел уже большой отряд, с подводами груженными динамитом. В церкви как обычно шла утренняя служба, и все население села находилось внутри здания. Мамочкин вошел в церковь и приказал всем кто там находился выйти наружу. Сельчане отказались ему подчиниться, и тогда он приказал солдатам схватить попа, ведшего службу и еще девять местных мужиков. Всех их вывели из церкви, поставили к стене, и тут же у дверей расстреляли. Увидев, что произошло, люди в панике стали разбегаться по домам, хватая иконы и небольшие церковные предметы. Мать говорила, что тоже успела схватить и вынести из церкви небольшую икону. После того как все жители убежали и попрятались по домам, приехавшие в село красноармейцы стали минировать, и взрывать, сперва саму монастырскую церковь, потом колокольню, а затем хозяйственные помещения, в том числе двухэтажную каменную гостиницу и дачные домики для паломников. Мать вспоминала, грохот от взрывов был такой силы, что она боялась, как бы стекла не вылетели из рам. После того как с Казанью установилась связь, и дорога в город стала относительно безопасной, в село пришла весть, что жившие в городе сестры деда исчезли. Что с ними произошло моя мать не знала, говорила только одно, все имущество в магазинах и домашняя обстановка осталась на месте, а людей нет. Тут возможны два варианта, или они смогли уехать перед взятием города красными, и тогда где то могут жить мои родственники, о которых я ничего не знаю, или были расстреляны чекистами как буржуи, что тоже вполне вероятно. Вскоре после разрушения монастыря в селе стали создавать колхоз, а председателем сельского совета конечно под наблюдением коммунистов поставили деревенского алкаша, не имевшего ни земли, ни скотины, словом истинного пролетария. Уважения среди жителей он не имел, так как, по словам матери, до революции надоедал всем сельским мужикам, когда те устраивали гулянку. Этот пролетарий ходил за ними и выпрашивал у мужиков оставить немного вина или водки в стакане, а когда напивался, то валялся пьяный прямо посреди улицы или у забора. Свой земельный надел, который ему до революции полагался как мужчине, он пропил и как работать на земле просто не знал. По словам матери, другие члены сельского совета были немногим лучше председателя, ведь на эти должности влезли самые ленивые в деревне мужики, а значит и самые бедные. После завершения гражданской войны, и вплоть до времени начала коллективизации, когда по всей стране началось образование колхозов, крестьяне пользовались той землей, которой их наделили прежние власти еще до революции. Естественно семьи, в которых было много детей мужского пола, имели  много земли.  Когда  в деревне стали  создавать  колхоз,  то эти люди первые попали под раскулачивание, не желая отдавать в общий котел землю и скотину, которую имели. Мать говорила, что особенно сильно все жители жалели работящего деревенского мужика, у которого было толи восемь, толи десять  в основном малолетних сыновей, а значит и достаточно большой земельный надел. Этого мужика, конечно же сразу  раскулачили, и выслали из деревни со всей семьей только за то, что у него была еще пара лошадей, на которой он дополнительно подрабатывал, занимаясь извозом. Мать мою не имевшую ни земли, ни скотины, тоже принуждали записаться в колхоз, но она отказалась. На всех отказавшихся вступать в колхоз, Советское государство как на частных собственников наложило продовольственный налог, не думая о том может человек его заплатить или нет. Мать стали вызывать в сельсовет, требуя у нее как у частного собственника уплаты этого налога. На это она отвечала, что у нее ничего нет, ни земли, ни скотины, поэтому заплатить она не может. Тогда сельсовет принял решение, обязать ее, распахать и засеять выделяемый ей колхозом участок земли. Мать отказалась от этого предложения заявив, что у нее нет ни лошади для вспашки земли ни семян. За этот отказ ее арестовали, и посадили в имевшуюся при сельсовете темную комнату, где держали преступников, и сказали, что она выйдет из нее только тогда, когда согласится выполнить решение сельсовета. Просидев несколько дней в темной без окон комнате, мать была вынуждена дать согласие засеять выделяемую ей землю. В колхозе ей выдали, в долг до будущего урожая мешок зерна, но когда она заглянула в него, то увидела, что в мешке одна шелуха без зерен, и решила от него отказаться, ведь из отрубей все равно ничего не вырастет. На это алкаш председатель сказал ей, посеешь то что дают, или будешь сидеть в арестантской до тех пор, пока из города не приедут чекисты и не заберут тебя с собой как саботажницу. Матери пришлось просить соседей вспахать землю и засеять ее отрубями. Естественно на этой земле ничего не выросло, а матери, потом еще долго пришлось помогать соседям по хозяйству, отрабатывая долг за вспаханную ими землю. Вскоре в деревне случился довольно сильный пожар, в результате которого сгорело несколько домов по обеим сторонам улицы, в том числе дом моей матери, и расположенный, напротив, через улицу, дом Тычинкина Ивана. Мать мне рассказывала,  горело так  быстро, что от имущества осталась только та одежда, в которой она успела выскочить из дома.  Жалея маленькую девчонку,  оставшуюся без родителей, и без жилья, сосед Иван предложил ей пока все не образуется пожить у него в доме, на Сухой реке. Купил он этот дом еще до пожара чтобы не работать в колхозе, или сразу после того как сгорел его дом в селе мать не знала, но деньги от грабежей у него видимо были и он мог себе это позволить. Мать вспоминала, как регулярно, несколько раз в неделю, поздно вечером, во двор дома на Сухой реке приезжали какие то люди, летом на телеге, а зимой на санях и затаскивали в дом мешки. Даже если на дворе было лето, то все равно растапливали печь, из привезенных мешков в чугуны высыпали серебряные монеты и переплавляли их в слитки. Обычно по прибытии, особенно если приехавшие были татары, во дворе резали барана, и всю ночь до рассвета жарили в печи мясо и плавили монеты. Мать вспоминала, что когда это происходило, то лежа в духоте на полатях, недалеко от печи, она всю ночь до утра дрожала от страха, так как иногда приезжие мужики пили много самогона, и она боялась, как бы к ней не стали приставать. Умирал Тычинкин Иван, по словам матери долго и мучительно, воя как дикий зверь метался по постели, и говорил ей, ох боюсь я Окся умирать, ведь грехов на мне много и бог меня за это не помилует. После смерти Ивана, мать переехала жить к своей старшей сестре тете Вере, уже достаточно давно обосновавшейся в городе. Сестра Вера, снимала маленькую комнатку, в частном доме, стоявшем в Кировском районе города Казани. Будучи к тому времени уже достаточно взрослой девушкой, мать устроилась работать на Казанский льнокомбинат и стала работать там ткачихой. Пока она еще жила на Сухой реке, то иногда ходила в Семиозерку проведать своих знакомых, но когда мать переехала жить в Казань, ее связь с родным селом полностью прекратилась.               
Список использованных материалов.
1. Фото из семейного архива.