С любимыми не расставайтесь...

               
                - интровертные приключения  святой  Нюры -
               
               
                I

   Ну что за невезуха на Нюрину голову?
   Тут не жизнь -  млятство сплошное, а он, курвец, взял да среди бела дня как сквозь землю провалился . Всё : нету !  Был - сплыл .
    Да что же это такое,  царица небесная ?
    Тут пахать-сеять надо. Крыша на собственной хате который год стоит недокрытая. Молоко на той сучьей ферме, ни дна ей ни покрышки, падает. С чего начислять будут?
    А  он , видите ли, испарился. Улетучился !
    Как жить ?
    Это же надо, осподи: всё  до  кучи съехалось.
    Колхоз-молхоз на карачках стоит -  развалился. Правильно Пушкин сказал: где народ - там, блин, и стон!  Хотя  бухгалтера аж дальше Пушкина пошли:  доказывают с карандашами в руках, что все убытки от народа и тока при его полном  отсутствии может быть  хоть какая-то прибыль и даже рентабельность.
    А у доярки Нюры,- на таком вот жутком экономическом фоне,-  ещё и мужик пропал.
    Не паспорт какой-нибудь, на хрен он ей нужен. Не колечко, его старшая дочка давно на себя напялила. Мужик - главное, в сущности, средство производства.
    Как жить, млятство ?!
    И самая горькая Нюрина обида в том, что исчез стервец, можно сказать, без всякого повода. Ни связи с криминалом, чтоб убили. Ни денег, чтобы ограбили. Ни наводнений-землетрясений. Какие ещё наводнения? Одна сраная речушка на всю степную округу, да и та никуда не течет. А он, видите ли, - пропал.
    Даже ругачки не было! Уехал, сволота, мотоциклом  на рыбалку -  и как в воду канул. Полную неделю уже мужика под родной крышей чертма !
    Попервах всего лишь матом изойдя,  в последние дни Нюра прямо-таки заметалась в настоящем испуге. Даже молиться втихаря  от детворы стала .
    Никогда раньше ни единого креста на себя не положила. Какие ещё в хренах кресты? Рученьки-пальчики от коровьих сисек так болят, так ноют, проклятые,  что дулю путёвую из них не сложишь. А теперь прижало - сложила!  Персты в крест.
    - Осподи, пронеси-помилуй, а ? Прости мне, суке непутёвой, слова об нём злые: жизнь у меня такая: собачья да лошадиная . Пронеси, осподи, что тебе стоит !
    От страха вообще в трепетные причитания впала .

    Ой, Лёня-Лёнечка, да что же ты со мной, поразит , творишь-делаешь?  Да чего же со мной так погано шуткуешь, сокол мой ясный? Да иде же ты запропастился, алкашик мой нестребимый? Уж не к юбке ли чей-то где пристроился, заразушка проклятущая? Узнаю - с корнем вырву, на поссать не оставлю! Это я, жена твоя законная, дура твоя любимая, как ты меня ласково оскорбляешь, в голос тебя пытаю:  откликнись, гад ты этакий,- детвора же родная, мал мала меньше, по тебе плачет !

    Вырвется в сердцах слово злое, а Нюра тут же его слезами горючими омоет: что ж, мол, я мужа родного мандю ? Осподи, прости меня, дуру непутёвую, отведи от нас, нищеты гольной, беду всестороннюю:  куда мы без него ?! Гибель нам полная,  карачун.
    И в воспоминания тут же погрузится. Как в омут какой-то желанный.

    Ах, Лёня-Лёнечка, это же цельная история, как мы жизнь с тобой общую начинали. Это же роман прекрасный! Это же светлый свет поперёд поганого жизненного туннеля! Разве такое забудешь, сокол мой сизокрылый ?

   Прямо-таки поражается Нюра, далёкие картинки проглядывая: недавно казалось, что паскудней жизни её и придумать ничего нельзя,  а сколько, оказывается, хорошего было!




                II

   
    Снегозадержание они тогда вели. В разгар декабрьской ночи.
    Как давно!
    А всё -  будто перед глазами …
    Бригадир Бугаёв сперва сказал, что снег, по прогнозу,  ожидается с северо-запада. И надо, стало быть, ещё с вечера расставить по паровому полю рештаки. Чтобы строго поперёк ветра!
    А когда влага возле тех заслонов скопится - её надо будет тщательно по всей степи разгрести. Для полного же поднятия урожайности желательно ещё и притоптать.
    Но это уже в основном  трактором.
     - Девоньки! - призывно кричал дебёлый, как тот  комод, бригадир Бугаёв.- Нам нечего ждать милостины от природы:  оттяпать её у неё к хренам собачьим -  наша с вами, едри её на качан, большая общественно-патриотическая задача ! 
     Горлопан был ещё тот, уважительно вспоминает Нюра. Хлеще диктора Левитана мог народ силой одного только голоса своего на труд поднять. А какая бабёнка зазевается, так наоборот -  уложить её с полного согласия.  Кобелина был несусветный…
     И вот собрались, значит, на важную на ту агрокампанию бабы-девки со всего ихнего хутора. Мужиков , поскольку накануне редкое явление природы наблюдалось -  зарплата, и  весь сильный пол по хатам хворый валялся, Бугаёв понимающе трогать не стал ( у самого харя вечно такая, что хоть от неё прикуривай).
     Ага:  собрались, дружно расставили по степи рештаки те проклятущие. Километра четыре с гаком общего периметра вышло. Или радиуса. Короче, длины. А  ветер, сука, вдруг, уже среди ночи, - переменился. И подул, сволочь этакая, прямиком с юга!
     Вроде как баб-девок на патриотизм нагло испытывая.
     Бригадир Бугаёв , царство ему небесное…  хотя какое там царство: главным пропагандистом против Бога на хуторе был; небось, черти  вместо  той Галины Бланки на шулюн сейчас используют…  ага: бригадир Бугаёв новую речь толкнул. Прямо в ленкомнате. Где все в ожидании снега покатом на полу  прекрасный пол валялся.
     - Девоньки! Мадонны мои очаровательные ! - а то: язык можно два раза вокруг шеи обкрутить.- Стихия против трудового народа  пошла. Но с такими да отступать, как сказали б Минин с Пожарским !? - Бугаёв звонко хлопнул ладонью по крутому заду Галки, будущей Нюриной сменщицы на ферме .- Кровь с носу: для спасения надвигающегося урожая  надо срочно менять направление  рештаков по всей диагонали! Хлеб Родины - в ваших руках, красавицы мои писаные, будущие героини газетных полос !
     А время уже на второй час ночи повернуло. Одиннадцатое декабря двенадцатым стало.
     Однако никто из баб-девок бригадную ленкомнату категорически не покидал. Поскольку совесть у народа достигла тогда совершенно страшной силы. Всё она тогда заменяла, совесть:  запчасти, метизы всякие, транспортёры по удалению навоза, которые ни хрена никогда не работали, паспорта, путёвую зарплату.
     Хотя, с другой стороны, осень, и правда, дюже уж засушливая была: ни разу, сука, сверху не капнуло! Так что и без совести было ясно:  влага парам, а также  всяким непаровым предшественникам нужна позарез. Иначе вообще палочки поновой бригадир Бугаев писать станет, оратор беспощадный и богу противный .
     - Кто против смены направления колхозных рештаков -  прошу сделать два шага назад и публично, перед всем коллективом назвать свою  фамилию !
     Ишь ты, сволочь этакая: на любимый мозоль давит.
     Перебьёшься, бугай толстомордый:  ни одна из баб-девок даже не шелохнулась в фуфаечном том строю. Ни единственная! А Нюра-дура и вовсе шаг вперёд сделала. Чтобы несгибаемую решимость свою и комсомольский задор выпятить .
     Осподи, как давно всё это было!
     И вот, только двинулись они снова в поле ночное рештаки против изменённого ветра переставлять, - ну, те же четыре с гаком километра по периметру или, проще говоря, по длине,- как примерно в три часа ночи, то есть почему-то гораздо раньше обычного, из района на ихний хутор автопочта прибежала. А в почте той попутно примчал демобилизованный из армии Лёнька. И, о рештаках прослышав,  самолично завёл трактор с тележкой : в мастерских тех тракторов было тогда как грязи. И, на правах единственного из хуторских мужиков трезвого, стал развозить по зимней степи для баб-девок те рештаки проклятущие. Чтобы не всё же на пупке, а трошки полегче !
     И навозил целых три километра по радиусу. В смысле -  по длине. Поскольку один километр они успели ещё до Леньки переставить, как Бугаёв велел:  согласного изменённому направлению подлого того ветра.
    Он возил, Нюра грузила.
    И началась у них любовь. Прямо с ноченьки с той.
   Хотя до армии Лёня её, пацанку сопливую, в упор не замечал. А она от него, дурака шебутного, с самых-самых бубочек глаз не отводила.
    
   
                *
    Да, если кто очень уж сельским хозяйством интересуется:  сама  та агрокампания  за большой урожай  к рассвету была полностью завершена; но снег, сучара,  так и не пошёл.


               
               
                III

    И вот Лёнька этот, законный и уже старинный супруг доярки Нюры, пропал.
    Поехал на рыбалку и - с концом.
    Всё: нету!
    Был да сплыл…
    Уже и берег речной мужики вдоль-поперек на десять вёрст прочесали. Окрестные кушири на карачках, можно сказать, излазили. Уже и ныряли, и багрили - без пользы.
    Нету Лёньки! Мужика Нюриного.
    Трёхдетная, она к сорока пяти годам и так полной бабкой стала, без дополнительных приключений. Волосы повыпали. Зубок кутних уже и след простыл. Впереди коновал заезжий страсть какую-то из металлолома вставил: чи борона, чи культиватор!
    А тут, по горю по этому, и вовсе надломилась.
    Глянула на себя случайно в зеркало настенное, аж отшатнулась: мама родная -  три пистолета! Вот это проехалась по ней жизнь-жестянка. Как катком…
   Лёня, чего уж теперь, не шибко важным подарком оказался: нет, всё как у всех, - нормально. Но после подвига того ночного с рештаками перегружал себя  на возлюбленном производстве , честно говоря, не очень.
   « Я, - говорил,- по судьбе - тигор!»
   Тигра, значит.
   « Вам надо быка завалить? Прыгну - завалю! Но чтобы на мне пахать, чтобы на мне назём возить?  Извините-подвиньтесь:  это, господа с товарищами, нате  вам мой хрен - сразу в обе руки !  Я доступно формулирую?»
   Да уж куда доступней. Ежу понятно.
   Сказать, чтобы совсем лыдачий, тоже вроде нельзя. И по дому, пусть без радости, всегда помогал. И из реммастерской своей с утра до ночи не вылазил.
   Но всё было ему, Лёнечке, как-то по херу (любимое выражение). Всё до одного места. Вроде обида какая в нём  засела: что ж, мол, вы, гады, обещали, а теперь - в кусты?!
   Уж чего-чего в нём  не было, так это веры в скорое светлое будущее. О котором все так сладко трандели. А бригадир Бугаёв - прямо в уши. Чуть не на цыпочки становился бык здоровый, дабы за горизонт глянуть.  Вон, мол: ещё чуть-чуть -  и в дамках !
    А последние годы и вовсе озлел душой Лёнюшка.
    « Меня, мадам, - сказал-отрезал в ответ на робкие Нюрины поползновения насчёт взять свои земпаи да малость по-вольному, что ли, раскрутиться, - один  раз уже исторически обэбали…  Так ? Вот и вали оно, знаешь куда ? Никому не верю и ни во что !  Я не Буратино, чтобы меня за ниточку руководящие и направляющие Карабасы дёргали. Так что давай, подруга дней моих суровых, соль на эту больную рану больше не сыпать. Ферштейн ?!»
    Ну, не сыпать, так не сыпать.
    Ушло наше время, это точно. Увели его у нас за понюшку табака!
    С этим Нюра полностью согласна была …
    И вот Лёни -  нет!
    Плохого ли, хорошего.
    И это -  страшно.
    Ах мурашки по коже у доярки Нюры бегают:  как в доме без мужика?
    «Мама родная,-  хватается она за голову,- а если с ним, и правда, чего?  Долгов по ноздри. Детва малая. Крыша на хате так и недокрытая . Да это же сума, люди добрые!»
   Давно смирившись, что никакая гадость стороной её не обходит, Нюра и участковому не удивилась. Когда замаячил он,  лошак толстомясый, самогоном под урез вечно налитый, у ихней калитки. Всё ясно,- обреченно вздохнула Нюра,- явился-не-запылился!»
    А околоточный, икнув духовито, сказал так:
    - Понимаешь, Антонина, какая кинербетика получается…Ты спокойно-спокойно!  Ничего страшного. Там, в лесополосе, труп, это самое: опознать надо. Поскольку его консистенция, - внешний вид по-вашему, - желает оставлять лучшего, а я новенький и Леонида твоего фактически в лицо не знаю,  то без тебя не обойтись… Да ты без паники, Антонина: всего делов - труп в лесополосе опознать. Может, и не он, ну ?  Живых надо, мать, бояться. А трупы, они же, как детвора: они безвредные …
    У Нюры всё так и пустилось.
    Понятно: раз труп , значит чей ?
    Известное дело!
    У кого хата недокрытая -  у тех и труп .



            
                IV

    А лесополоска-та-лесополосушка в довершение страхов и ужасов вдоль речки шла. На которую  неделю назад Лёнюшку нечистый рыбалить понёс.
    Иди опознавай, Нюра!  Чего уж там  страститься-то?
    И была она вся, лесополоса, худосочная да мелкоствольная, прямо-таки набита, невесть почему, рваной бумагой. Рваной-изжмаканной .
    Будто страна наша, когда-то самая читающая, стала сдуру самой пишущей. И всё только теперь  знают, что пишут-пишут, а потом написанное рвут да в лесополосе прячут.
    И получается, что природу уже не видать. Нету растительности: одна письменность!
    А ещё лесополоса эта рахитичная была  словно  нашпигована растерзанными целлофановыми пакетами, бутылками, в яри какой-то расколотыми, и почему-то бабскими чулками  в полный расхрист, подобно лианам с дерёв свисающими .
    Было такое ощущение, что то ли  блуд здесь повальный уже столетия идет, то ли какая-то многовековая битва всех со всеми. А это - останки: трахающихся и дерущихся…
    Ещё издали, за несколько шагов до трупа, опознанию подлежащего, Нюру аж задурнило. Господи, - мысль мелькнула,- неужели от человека может так вонять ? Мама родная, а как разнесло-то его, бедолагу!  И это туда, это к нему -  идти ?!
    Без нашатыря ментячьего, который кто-то ловко под нос ей сунул, уже бы с копыток слетела. А без подручек,- парни-лягаши то ли подталкивали её, то ли со всех сторон поддерживали, как лезущую из макитры квашню,-  и того раньше.
    Так он, значит, выглядел, в лесополосе который.
    Так пахнул.
    Труп то есть, для опознания своего Нюру-доярку  грозно ждущий.
    Люди добрые, за что ?!
    Голоса молодые как сквозь толщу перины до неё добираются.
   - Ближе -  можете ?
   - Можете подойти ближе?!
   Уже подвели. Вплотную.
   - Опознаёте ?
   …………………………….
   
   - Смотрите внимательно.  Опознаёте ?
   
   …………………………….

   -  Паша, сунь ей ещё нашатыря …  Ну, Антонина…  вот именно:  Ерофеевна ?  Не расслабляться ! Сконцентрируйтесь, а то хуже будет … Опознаёте или нет ?!
   
   …………………………….

   - Я же сказал -  сунь :  у неё глаза  расфокусированные -  сейчас вырубится … Смотрите, Антонина Ерофеевна,  на всё-всё :  черты лица, одежда, особые приметы ?
   - Ну ?  Он или не он ?!

    ……………………………. 

    Язык как онемел.
    Колом язык стал.
   Лежит во рту колодой деревянной.
   Шёпот стремительный где-то рядом:
   - Чего ты, сука буду, резину тянешь, Паша-параша ? В умат достал !
   Шёпот такой, будто кто-то задыхается от нетерпения.
   - Коз-зёл :  бабка сейчас хвост откинет  -  сунь нашатырь !

   ……………………………..

    Смотрит Нюра.
    Смотрит-смотрит-смотрит. Постепенно приходя в себя.
    Штаны в полосочку. Рядом кепчонка измызганная валяется. С козырьком вроде как под кожу. Кто там его кожил, тот козырёк. Чуть не полмастерской их тогда в сельпо закупила.
    Всё понятно.
    Усы чапайские, в смертушке лютой пуще прежнего поседевшие. Волосики сивенькие, малость  всё ещё кудрявенькие . Жуки в них какие-то  бегают.
    Ой как разнесло! До непотребности …
    Лёня-Лёня, что ж это жизня проклятущая  и погодушка жарющая с тобой натворили .
    А обувка ? И обувка наша:  сандали из прорезиновых  полосочек. Он  в них с весны до осени шлёндал. Раколовками почему-то обзывал .
    - Опознаёте !?
    - Опознаю.
    - Вот и ладушки …
    Расписываясь в каких-то официальных бумагах, на листочках каких-то бессмысленно строгих, думала Нюра удивлённо,  пробиваясь  сквозь умственный туман постепенно свежеющей мыслью:  вот это да -  а слёз-то ни капли.
    Ни слезинки!
    Куда ж вы подевались, слёзыньки горючие?
    Жизнь высушила…
    Справился, значит, Лёнюшка? Вот и молодец.
    Полный букет оставил! Двух девок-подростков. Да третью разведёнку. Опять на какие-то севера завербовалась. Вроде как торф добывать.  Это ж куда лучше-то - торф для народа ?! И - должок многососедский. И хату недокрытую.
    Большое тебе спасибо, сокол ты мой ясный…
    - И вот тут ещё распишитесь, Антонина Ерофеевна.
    Да распишусь-распишусь. Везде порасписываюсь.

    …………………………………………………………

    В гроб сварной железный Лёнюшку поскорее упрятав ( до смотрин ли тут, прости Господи!),  всем хутором его схоронили .
    Спасибо вам, люди добрые.
    Особенно реммастерские подсобили. Бывший коллектив кому-нести-чего-куда,  как они сами когда-то себя с ехидством называли.  Лёнины товарищи верные, друзья закадычные. На тройки по мужчинскому интересу разбитые:  сегодня - ты, завтра - я, послезавтра Серёга приносит.  Пить надо регулярно! А закусь, как водится, общая.
    Звёздочки разные-всякие из жести, пирамидка, оградка - всё  реммастерской  вклад.
   Спасибо, ребятушки.
   Контора тоже в стороне не осталась. На поминки подкинула. Мяса там. Ну, как водится. Народу ж сегодня хоть жить, хоть помирать -  всё нерентабельно…
   И стала доярка Нюра существовать на белом свете одна.  С младшими дочками, до торфа своего ещё не доросшими,  да с  фермскими коровёнками.
   Это -  само собой. Это -  и ежу понятно.




                V

   
    Много она в жизни ревела по всяким поводам. Но чтобы непосредственно за скотину общественную  -  только два раза.
    Один, когда носатые английские девки тёлочку чёрно-пёструю в телевизоре шампунями мыли. Ничего в телочке той, на Нюрины дояркины глаза, особого не было. Разве что самих девок малость  она покраше. Но какая ухоженная, какие бока у неё крутые да гладкие! Вспомнила Звёздочку свою, красотулю весёлую, птичку ясноглазую, что в базу по вымя в говне бродит, - аж брызнули слёзы. Аж в голос завыла. Слава Богу, в хате тогда никого не было, а то бы девчонок  вусмерть  понапугала .
    Кто жизнь нам такую сотворил, что ни людям, ни скотине невмоготу?  Сами мы, что ли, такие дураки или ещё дурней те, которые над нами ?
    Кто ?! Это же не жизнь …
    А второй раз ревела Нюра за ту же Звездочку уже на днях.
   О-о, это видеть надо дойку ихнюю зоревую в общем базу! И видеть, и слышать. Слышать аж важнее. И руки в гору от тоски-страха  воздевать.
   Когда пар-туман над землёй стоит.
   Когда полуголодный скотий мык висит.
   Когда надо всем миром яростный бабий мат господствует.
   А солнце будто даже вставать не хочет. Ишь как притырилось за проклятущим тем горизонтом ! Чтобы бардак этот не видеть, слов лютых не слышать.
   - Лять-лять-лять!
   - Куда ты, пропадлина, прёшься?!
   И - в рот, и в зад, и вперёд, и во все части бедного организма.
   Пейзане на лужку, короче ( это уже -  мы: в добавление к мыслям Нюры).
   - Лять-лять-лять!
   - Стоять, блять !
   - Куда ты, пропадлина, прешься ?!
   Пуще всех Галка, конечно, свирепствует: сменщица, товарищ по группе коров. Безмужне-бездетная. Но всегда, как целый взвод пионеров, готовая.
   Нюры же по причине Лёниных похорон трое суток на этот раз в общественном базу не было. Целых семьдесят два часа. Чего с ней никогда не случалось: какие ещё отпуска!
   И вот шагает она в свой персональный закуток, в назёме резиновыми сапожищами чуть не по коленки утопая. Чавк-чавк-чавк.
   Это  же сколько сюда английского шампуня надо, чтобы грязь вековую с бедной скотины смыть? Море разливанное , мать твою  за ногу !
   Да, бредёт и видит такую картину.
   Звёздочка на коротком налыгаче стоит, к жердине притороченная. Понурая, рожками ладными в вонючую  загату обреченно упёртая.
   Кровища из её пузочки в грязь-навоз льётся. И кишочки голубые  в прореху страшную, в дырку здоровенную, как на том рентгене, видать. А Галка-сменщица, матясь несусветно, коровёнку бедную по чём зря  доит, за сиськи ей безжалостно жмакая.
   Нюра левой рученькой подменщицу за загривок сгребла, а правой со всего маху так в рожу ещё бесстыжую, в рожу протокольную -  и въехала.
   Сцепились в говне.
   - Ты что, сука бешеная?! - Галка откуда-то снизу орёт.-  Ей один хрен под нож сегодня идти, Звёздочке-****очке той, а я с ней полведра перед смертью сдеру. Тебе же на зарплату, обезъяна ты непутёвая ! Девкам же твоим на колготки, дура скаженная!
   Ревели потом, обнявшись, вместе с Галкой в голос.
   Нюра кровь из носа сменщицы сама остановила. Вроде не сломала нос. И то слава Богу!
   А скотники Звёздочку в машину погрузили, чтобы на мясокомбинат везти. Не дождалась красавица весёлая шампуней своих. Не хлынули они в баз из-за горизонта.
   А кто -  дождался ?!
   Животик свой беленький о какую-то ржавую железяку веселуха распорола. Которыми всё вокруг покрыто. Мужики это техкладбище «Курвской битвой за урожай» почему-то называют. Дюже уж шебутной была, игривой-бегливой, любимая Нюрина первотёлка.  Словно для другой жизни ты родилась, Звёздушка! А вляпалась - в нашу …
    Словом, всё чередом шло в Нюриной жизни , уже во вдовьей.
    Дочки.
    Огород.
    Ферма.
    Мать-перемать.
    Коровы-коровы-коровы.
    Пейте, детки, молочко: будете здоровы!
    Только ради всего святого, как говорится, подольше не узнавайте о том, как этот эликсир жизни, этот йогурт-могурт  Нюра с Галкой  добывают.


 
               
                VI


    А недели примерно через три после похорон, в хате вечером управляясь, - младшие девчонки на выгоне в салочки играли, хотя, может, уже и не в салочки, чёртовы скороспелки,- Нюра несколько раз на Лёнин портрет  в траурной рамочке глянула. Где он орлом ясноглазым гляделся, армейской бравости ещё не пропившим.
    И аж села:  уже - месяц !
    С того подлого, с того черного часа, как он исчез.
    И - заголосила горько …

     Это за что же мне, безвинной, жизня такая лошадиная выпала?  Всю дорогу бегом да жутким галопом, а никуда, млятство, не успела !
     Уже и забыла, когда выспаться по-людски хоть разок удалось.
     То детва хапучая  облепила. Лифчики,  и те с матери постягивали! Во-во: знаем мы ваши «салочки» на выгоне. Только трусы ещё не стащили: вдвоём , как в чувал, влезут.
    То огород этот, молочайно-осотный. Жутко его Лёня ненавидел, прямо до бешенства. Царство ему небесное, если такое имеется.
    То ферма, трижды проклятущая, где всё на мате, на грязи, на бабьем пупке..
    Для чего ты родить меня велел , Осподи?
   Нюра недобро на потолок глянула.
   За что -  мстишь ?!
  Или тебя вовсе чертма, как Бугаёв ту пропаганду кричал ?!
 
  Но нет ниоткуда ответа, доярке Нюре.
  И вот, на мужнин портрет глядя, на Лёнечку своего, ещё черноусенького, безвременным дуриком сгинувшего, поняла-она-признала только теперь, в час одинокий и грустный: если и были в жизни её лошадиной какие-то минутки ясные, -  то все они были связаны в тугой узелочек только с ним, с плохим ли, с хорошим Лёней .
   Все-все-все …
   Как они смотрели тогда друг на дружку: в степи лютой, на тракторе с  дурацкими теми рештаками!  Ну, Бугаёв, - царство всё-таки и тебе небесное (просись из котла, кайся: глядишь - скостят),- и массовик же ты был затейник . Скажи теперь народу, что надо рештаки ночью по степи тягать, - язык вместе с башкой оторвут: нету уже тех баранов комолых , людка рогатой стала .О-о, как смотрели с Лёнюшкой! До сих пор током бьёт.
   Это же сколько всего кто-то в человека для счастья понапихал? - поражается и грустно улыбается Нюра.- А ведь могла, наверно, и вся жизнь такой быть: глянул - и уже рад.
   Или когда в загс под фатой она шла?  Да она же ласточкой легкой на крылышках трепетных летела , потому что рядом - он, сокол её ясный !
   Нюра зарделась щеками, подробности вспоминая: а это ? Ну, это самое? Особенно первые месяцы:  когда каждое прикосновение - в новину, а главное - пока пить регулярно в той проклятой мастерской не стал .Нет, спасибо тебе, Лёнюшка! Низкий тебе поклон, исследователь ты мой единственный, ухажёр мой хваткий !
   Нюра аж краской вся залилась, ночи те вспоминая. И от зеркала подальше отошла, чтобы себя нынешнюю в глаза не видеть.
   А ведь была:  всё при ней было!
   Иначе откуда бы он тех жарких слов набирался, которые вышептывал ей в пылающие уши, пока пить не стал?  На неё глядя, её в радость себе рассматривая, вышёптывал.
   «Да ладно тебе маковеть, девка, что ли?- усмехнулась Нюра, светлые слёзы осушив и ещё раз на Лёнечку глянув.-  Теперь всё вспоминать можно: даже ту лесополоску рисковую, в которой вдруг  однажды очутилась!»
   Было дело, было…
   Годам примерно к тридцати, когда Лёня без самогонной вони вечерами из своей мастерской приходить разучился, а в глазах его их общий огонь стал явно гаснуть, решила Нюра разок суженому своему подложить очень большую свинью.
   А сколько можно?
   Свинью за свинью!
   По бабской линии.
   Накося и ты, дружок, выкуси!
   А тут как раз студенты на уборку в хутор нагрянули. Комсомольцы-добровольцы.  В формочке в красивой. Чистенькие все, с гитарками.
   И один хорошенький мальчик,- ну, просто картинка писаная !-,  у которого мамкино молочко только что на губах высохло, но усишки уже пробились, глаз с неё не сводил.
   - Анэт, неужели вам каждое утро и каждый вечер не говорят, что вы - красавица ?  Я лично таких глаз просто нигде никогда не видывал !
   Глаза у неё, и правда, тогда большие-большие были. Ласковые, как у коровы. В свои двадцать шесть,- это Лёне тридцатка, а ей всего-навсего!-,  она чем-то на Звёздочку похожей было. Всему улыбаться хотелось. Всех было почему-то жалко и прямо-таки тянуло обнять да расцеловать в губы .
   - Анэт !?
   Это он ей. Нетерпеливо-настойчиво.
   Ах, мальчик-мальчик:  перестали мне что-то говорить отдельно взятые товарищи такие слова. Перестали удивляться, что тут у меня так, а там - этак.  Не знаю уж, временно ли или , не дай Бог, навсегда . Очень без слов таких скучно …
   И вот однажды очутилась она перед вечером с бабьем тумане с тем красивеньким студентиком в лесополоске. Сама не заметила как: глядь - а вокруг только они двое.
   Да, Лёнечка: очутилась!
   Тебе же, как ты говоришь, всё «по херу»? Вы же, небось, уже закуску разложили и очередной качан из очередной бутылки  вытаскивали.
    Было-было: очутилась!
    До сих пор не поймёт, как. Слово за слово. Шажок по шажку. А от мальчика к тому же не самогоном трёт: молодостью пахнет. Рукой он её коснулся, очнулась - лесополоса.
    И предвечерье. И прохлада. И никого.
    Ни единой души, кроме них, в мире !
    Студентик тот чуть в обморок не упал, когда их губы соприкоснулись. Таким, значит, сладким током его ударило, мальчика , на ангелочка похоженького .
    А когда рука его, красивая, по-девичьи тонка, с робостью, но жадно легла на её пышную грудь, в бесстыдном порыве самой же Нюрой в лесополоске обнажённую, то застонал мальчик, сладкого стона своего не пряча. И слёзы  счастливые на глазах у него блеснули.
   Так ему, значит, хорошо в те мгновения было …
   Господи, а ведь, кажется, та самая лесополоска  была, где ей недавно молодые менты нашатырь  под нос совали, чтобы не грохнулась  оземь ?
   Конечно, та!
   Почему же в ней всё было так чисто?  Почему не мусор, не чулки врасхрист и не гнусная вонь, а трава-мурава шелковая, зазывная ?!
   И почувствовала Нюра дурманную слабость в ногах. И захотелось Нюре на травушку ту немедля лечь-упасть, себя не помня, чтобы хорошенькому студентику, - после того, как она  хозяином  его в себя впустит,-  на всю жизнь угодить сладко.
    Было-было-было!  Земля-трава уже под ноженьками плыла.
   А он уже вовсю по ней, не по траве,  путешествовал. Как любознательный читатель по захватывающе интересной книге , от которой невозможно оторваться.
   - Анэт… О Боже мой …
   Ну, тут ничего нового за последние миллионы лет не придумано. А всё в новинку.
   И она, как утопающий в омуте желанном, лихорадочно заставляла, прямо-таки примучивала себя скорее-скорее-скорее  найти чисто бабий, - именно бабий!-,  интерес к его губам, к его рукам, уже настежь распахнувшим кофточку и  ласкающим грудь. Как же без такого интереса?  Ведь это же мужик, мужичок!  Он же сейчас-сейчас, как в свой дом,  войти-ворваться в неё должен ! Он же уже, он …
   И, обыскавшись, -  не нашла.
   Да,  просто ужас какой-то:  того интереса она в себе не нашла !
   Ей до сих пор кажется это невероятным. Ведь и красивенький, и молоденький, а не нашла – хоть стреляй. Такое вдруг нахлынуло тогда на неё бабье безразличие, что почувствовала она себя словно на медосмотре:  голая при чужих .
   Словно не парень-красавчик перед ней метался да стонал, а человек несколько даже не понятного пола. От которого ничем таким грозно-желанным не пахнет, от чего охота сладко съежиться и ждать-ждать-ждать.
    Ну не млятство ли, а?
    И убрала Нюра с себя его руки. Кофточку решительно застегнула.
    Всё-всё : пошутили - довольно!
    Ушла из тогда  лесополоски той,   предвечерней  и чистенькой, чтобы вернуться в неё через годы и годы. В грязную, мерзкую. Уже под ментовским нашатырём.
    После, в минуты, когда душа от обиды стыла, ей не раз казалось: зря вообще-то ушла, дура еловая. Могла бы доставить пареньку радость и  приятные воспоминания. Разве  смог бы он представить её такой, какой она стала? Дура и есть !
    Но сделанное - сделано :  ушла «непобеждённая» …
    А Лёня-гад в тот далёкий вечер трезвым домой пришёл. Небритый, табачищем просмоленный, но небывало трезвый ! И как только учуяла она ночью руку его на себе, - в месте их заветном, всегда желанном,-  словно огнём её всю пронзило.
   Совсем стыд потеряла.
   Так что спасибо тебе, Лёнюшка, и за ту послестудентную ночь.
   


               
                VII

   
    То есть была всё-таки у Нюры одна тайна от мужа.
    Единственная!
    Если не считать  этого жуткого сна ,- для неё лично жуткого, а для других, наверно, смешного ,-  который приснился уже совсем недавно: перед Лёниным исчезновением.
    Нюра вздохнула. Пытаясь избавиться от воспоминаний, даже головой тряхнула: изыдь!
    Нашла время . Развоспоминалась.
    Хотя почему и нет ?
    Пошло всё к херам:  она теперь вдова и «бабка», как молодые ментюки её окрестили. Беззубая страхоба в сорок  шесть лет. Осталось только вспоминать!
    Сон тот был, и правда, для неё жутковатый.
    Лёня очередной раз в полной пьяни пришёл. Поскубались вяло, но довольно зло. Ещё не черная, но уже очень тёмно-серая кошка явно между ними забегала.
    Это - они, что взгляда друг от дружки когда-то оторвать не могли!?
    Они-они.
    И приснилось ей после той скубни, что к ним на хутор приехал профессор читать лекцию за права негров. Других лекций она в своей жизни просто не слышала : всё за права угнетённого населения Америки. Сорокалетний, красивый, с чуть седеющими висками. Читал прямо в красном уголке на ферме. Закончил словами: «Свободу Анжеле Девис и Кандолизе Райз!» Сон всё-таки. А потом вдруг спросил слушателей, среди которых сидел почему-то и бригадир Бугаёв с крестом на шее, и другие знакомые покойники :
    - Товарищи, я могу видеть красавицу-доярку  Анэт ?
    Она вгляделась -  и чуть не померла от страха и позора:  это был тот мальчик-студентик, который путешествовал  по её груди  в предвечерней лесополоске.
    А ей коновал только что борону в рот вставил. И рот не закрывался. И по аудитории прошел лёгкий смешок. И она поняла, что сейчас все начнут тыкать в неё пальцами : вот, мол, та хока ! И Нюра в ужасе поползла из своего заднего ряда на волю. И бросилась бежать .  Почему-то в сторону той лесополоски. А он - за ней, красивый, с чуть седеющими висками. Кричит, матерится: «Анэт ! Что они с тобой сделали ?! Я передушу этих ****ей в галстуках и без галстуков собственными руками!  Я - Тигор, ферштейн ? Я заставлю их жрать навоз на вашей ферме за то, что   они  угробили твою жизнь, а красивей тебя я так и не встретил ! Зря ты, дура, кофточку тогда застегнула: я бы на тебе женился!»
    И  Нюра  чувствовала, что он её уже догоняет, красавец-профессор. И что отбиваться от него в лесополосе она уже, конечно, не сможет.  В смысле:  не будет. Совсем отупела, что ли ? И, собрав все силы, она себе велела:  «Всё, подруга, давай просыпайся!»
    И - проснулась.
    Но это уже, конечно, не тайна от мужа. Так: бабская чушь. От вечной недожаренности.
    Да и что со сна возьмешь? Там же профессор, как Леня заговорил: и  «тигор» он, и   это – ферштейн.  Прямо - тигра на тигре ! Нет,  во сне человек себе не хозяин… 
    Меж тем, - уже не во сне, а в нынешней вечерней яви,-  в дверь постучали.
    «Галка , наверно, - с лёгким раздражением, что светлый миг прерывают (как же не светлый, если два мужика тебя точно любили?), подумала Нюра о сменщице своей вечной по группе коров, безмужне-бездетной, о чем уже говорено, но шибко всеми делами, с мужиками связанными, интересующейся.-  Никак манде своей  успокоения не сыщет…»
    Со сменщицей они тогда сразу же помирились. И Галка о разбитой носопырке  ни разу не вспомнила. Отходчивая,  дурища неугомонная .
    «А-а, вот в чем дело! - развила свою догадку Нюра.- С бутылкой, наверно, пришла : ровно же месяц Лёне. Тогда какого хрена стукать?  Знает же, зануда, что дверь завсегда не запертая ! Вечно ей придуряться охота, интеллигентную из себя ломать …»
    Вышла на стук в сумеречные сенки.
    А там не Галка: там  мужик какой-то стоит.
    Обомлела от ужаса.
    Волка бы увидела -  так не испугалась!  А человек - это сейчас самый страшный зверюга:   вон сколько убийств по степи  вокруг хутора было.
    Ноги у Нюры прямо как ватные сделались. Хочет что-нибудь спросить -  не может.
    Лица мужика меж тем почти не разобрать. В смысле, отдельных его черт. Так - обличье и всё. Маска ! Но видно, что бледён просто страшно. Прямо как мелом  щёки и лоб у него выбелены!  Прямо как извёсткой, что ли, покрыто .
    И вроде бы, если присмотреться, шрам у него рваный , у гостя незваного,  от виска аж через всю щеку к небритому подбородку тянется.
    Пронеси, Господи?
    Или ты меня совсем добить за грехи хочешь?
   Тогда быстрее кончай, что ли, Нюрку свою неугодную  …
   - Не узнаёшь ? - нервно дёрнулся человек сумеречный уродством своим.
   Нюра на шаг отступила.
   Да что там: отпрянула !
   Голос-то, голос, люди добрые?
   Откуда у шрамного мужика  ТАКОЙ голос ?!
   Аж закачало-заколыхало Нюру на месте.
   - Свят-свят!
   Едва на ногах устояла.
   Нет, если она с ума пятится  -  лучше сдохнуть сразу. Сейчас же, не сходя с места!
   - Я ничё не пойму… Но ведь такого же не бывает, Осподи …
   Язык как ватный. За косяк покрепче взялась.
   -  Так это -  ты ?
   - Я-я. Чего тут, блин, понимать! Не ума куриного это дела, ферштейн ?  Прослышал, что без красной упаковки в яму меня кинули, вот и пришёл с инспекторской проверкой. Ну?!  У нас там насчёт оформления гробтары очень, мадам, строго.  Короче:  я это и только я,
Антонина-свет-Ерофеевна! Или вы другому постельку приготовили? Дамский траур как майский дождь:  раз - и уже легла под заместителя…
    Лёня.
    Он!
    Вот он -  и всё…
    Нюра рассеянно дверь в комнату приоткрыла, чтоб свет в сенки пустить. Лампочка в них перегорела. А разве на то элеткро настачишься, когда  крыша недокрытая.
    - Да что ж это такое, господи боже мой… Лёня, какая «красная упаковка» ? Ты о гробе своём, что ли ? - Нюра как во сне, если это на самом деле не сон или не сдвиг по фазе.- Ну, правильно:  так не было же в сельпо красной материи, чтобы гроб твой оббить. Даже нитра оказалась только зелёная. А тебя шибчей хоронить надо было, Лёня: ужас как на жаре разнесло… Я ничё, млятство, не пойму: так ты, выходит,-  живой ?!
     Мужик прихожий опять черным шрамом на белой щеке дёрнулся.
     Уже не просто нервно:  зло и даже бешено.
     - Живой-живой, с пробитой головой ! В фигуральном, конечно, смысле, мадам.  Наведу тут у вас порядок, чтобы вы , реально существующие, не очень наглели,- чтобы не очень!-, и свалю с вашего сраного белого света обратно в свой чёрный. ..  Чего молчишь, подруга дней моих суровых?  Никс ферштейн : не охватила проблему ?!
     Нюра всё ещё как в тумане. Но уже не в густом.
     - Нехай так… А как же -  штаны ? На тебе же, Лёня, в лесополосе вот эти самые штаны были: в полосочку. Я что -  слепая? И фуражка вот эта, которую ты сейчас в руке держишь. С козырьком кожаным!  Она же прямо возле трупа твоего лежала …
     Совсем побледнел мужик. Чистый мел стал.
     Хотя чего там «мужик»: муж это покойный - Лёня. Её законный муж, доярки Нюры. Это же не какой-то профессор во сне, чужими словами разговаривающий. Он-он: его  манера , его слова !  Муж, чудом из гроба восставший.
     А мужик, избледнев лицом просто страшно, так говорит:
     - Штаны на мне, мадам, массового производства. Ширпотреб называется! Других не сподобился. Но это же полстраны вместо меня похоронить можно, если только  « по штанам»! И полстраной каждую из вас в сумерках, стало быть, трахать можно, если вы других признаков в человеке не различаете, коровы тупорылые. Ферштейн?! То есть, хотя шмотка на мне типовая, я сам, который перед тобой, - всё-таки штучной работы. Единственный и неповторимый экземпляр во Вселенной… Это вы охватываете, Антонина Ерофеевна,  или вам такие тонкости по барабану ?!
      А у доярки Нюры от всей той чертовщины, которая в первые минуты её охватила,- лицо бледное, шрам чёрный, голос , как с того света,-  уже и следа не осталось. Даже самого обычного бабского бытового испуга -  и того ни в одном глазу .
      Только губы до поры увядшие дрогнули в горькой обиде: за что мандят-то?
      Чем уж она так всему свету не угодила, от Бога до реммастерской ?
      Не козёл-коза, а прямо какая-то корова отпущения чужих грехов !
      И сказала Нюра, глубоко вздохнув, как бы сама себе, ни к кому конкретно не обращаясь, -  ни к людям, ни к инстанциям, ни к стихиям :
      - Надо же, вся жизнь какая-то нелюдячья - даже помереть, млятство, путём не можем.   
      - Похоронить, мадам: не помереть, - не дождётесь!-, а похоронить.
      - Да пусть хоть так…  Ладно, заходи в хату, Лёня:  чего ж мы с тобой, как бараны, в собственных сенках  торчим  …
      Зашли.
      Он так и уставился на собственный в траурной рамке портрет. К которому девчонки огромный чёрный бант приделали . Опять лицом побледнел  Да и как не побледнеешь?
      Спросил после долгого молчания :
      - Замуж пока не впрыгнула? Боя с фрэндом не нашла?
      - Не впрыгнула. Я уже раз была - с меня по гроб хватит.
      - Чего ж так? В новинку, может бы, опять захорошело. Дело любительское!
      Нюра на табуретку опустилась. Спросила устало:
      - Ты кончай ломаться, Лёня, а ? Выкладуй свои ко мне претензии. Говори-говори о черной моей перед тобой виноватости!  Ничего отрицать не буду.  Давай: по глазам вижу, сколько там у тебя на меня, проклятую, накопилось …
      - Ну, какие ещё претензии у рядового покойника? Всё хорошо, прекрасная маркиза!
      Он тоже на стул  подвернувшийся сел, озирается осторожно.
      Шутка ли, оказаться живым там, где тебя недавно со всеми хуторскими почестями похоронили! Нет у людей такого опыта, чтобы спокойно  на собственные портреты с черными бантами глядеть и рассказы о собственной вздутости от жары слушать.
     - Так: мелочь…- плечами вымученно безразлично пожал .- За кого хоть ты меня  в лесополосе  той приняла ? Неужели был у меня на этом свете двойник, а потом взял да коньки отбросил … Или я, мадам, вашего супруга двойник? Почему нет !
     Лёня опять было круто завёлся. Но вдруг сразу сник.
     Сказал просто -  без язвительности и надрыва:
     - Я пока хутором сквозь строй шел,- именно сквозь строй, прошу учесть моё состояние как смягчающее обстоятельство, Антонина Ерофеевна,-  очень много о нас с вами понаслышался. И мне, сами понимаете, любопытно узнать из ваших уст, - из первоисточника, так сказать, -  как именно  на самом деле всё было .
     - А так и было,- ответила Нюра голосом, словно до  желтизны тоскливой выцветшим.- Приняла я тебя, Лёня, за труп недельной выдержки. Который семь дён при сорокаградусной жаре в мусоре провалялся  …
     - Хамишь в лицо?
     - Ничего я не это. Просто семь суток я по часу спала, пока ты рыбку ловил. А потом вонь от тебя такая страшная шла, что все паморки поотбивало …
     - Дура ! Чего мелешь, корова ?!
     - Ну, не от тебя ,  конечно: от того. Извиняй…  Только не за ошибку мою страшную надо корить меня, Лёня.  Другое для нас с тобой страшнее.
     - Это что же за такое «другое»? С рогами, что ли ?!
     - Без рог…  Вот ты хаишь меня, обзываешь, даже клеймишь, а у меня ни сил , ни охоты нету перед тобой оправдываться. Представляешь? Совершенно нету охоты…
     - Это почему же? Интересно!
     - Да ничего тут интересного нету. Ты погляди-погляди на меня внимательней, на бабку сорокашестилетнюю. Гляди -  не бойся! Ваша, Лёня, работушка: твоя и млятского того государства, что флаги туды-сюды меняет.  Занятые вы оба: ты рыбачишь, оно духовно возрождается. Не до меня вам!  Не лью на вас напраслину:  нет, не убили вы с ним меня сразу; но жизнь вы мне приспособили собачью и лошадиную.  Вы заездили меня до состояния уморенной скотины…  Чего ж ты хочешь, соколик и тигор, об образины облезлой, какой я у вас стала ?  Да мне даже испугаться по-настоящему  не  удалось, когда поняла, что в сенках со шрамом -  ты.  А чего пугаться? Бога, учили-выучили, чертма. У Багаёва, небось, плесняки до сих от усердия с языка не сошли. Всякой нечистой силы тоже нам не положено. Какая там сила, когда люди страшней чертей!  Значит, ошибочка с нами, Лёня, в очередной раз дурная приключилась…   Во-во:  без документов ты был и в речку пьяный прямо на мотоцикле упал аж в соседнем районе. Даже в другой республике! Вот видишь. Это по-нашему:  какие документы, какие мотоциклетные номера? Хутор, он и есть хутор! И  лечили тебя как беспаспортного бродягу, поскольку фамилию или забыл по сотрясению головному, или наврал, чтобы не позориться…  Эх, Лёня-Лёня, я так от всего устала, что ничем меня уже не проймёшь и не удивишь. Заснула душенька моя! Понятно? А может, и вовсе окаменела. Я даже счастья -  и того уже не хочу …
      Он молчал, слушая Нюру терпеливо и мрачно.
      Потом сказал, видимо, себя пересиля:
      - Никого я не виню, никого не обвиняю. Нету в этом vлядском мире виноватых.  Но ни на себя, ни на тебя после всего случившегося глядеть не могу. Нутро воротит, что мы такими серыми тварями оказались : даже бугаёвы могли нас за быдло держать! Понятно ?
     - А ты и не смотри…
     Нюра дрогнула увядшими губами по-детски горько.
     - Наше смотрение ушло:  отсмотрелись …
      



                VIII


     Проконтовавшись в родной хате месяца три под затаённо-насмешливыми взглядами односельчан,- всякое, блин, было, но такое…  свят-свят: такого никогда раньше не было!-, понял, как и предчувствовал, Лёня-муж, что житья у них с Нюрой, положенного мужику с бабой, быть больше не может. Категорически .
    Тонкое это дело -   жить!
    Попробовал, было, разок руку в законной супруге протянуть, так она сама, сволочь, отдернулась: рука. А в глазах Нюры ужас мгновенный метнулся. Небось, лесополоску вспомнила. И того : с сильным запахом  в жару .
    Вот так.
    Видимо, перешли они какую-то невидимую, но невозвратную грань.
    Всё !
    Долго корил себя Лёня в тайных мыслях своих. Признавал честно: да, виноват!  Что счастье слишком упорно в бутылке искал. Что к сорока с лишним годам из бабы красивой, которую когда-то любил и на которую даже городские студентики дружно заглядывались,  вроде он не замечал!-, полную бабку сделал.
    Извини: так нам Судьба начертала.
   Но нет его вины в том, что собственная душонка ещё трепыхается. И не желает смириться с тем,  что путают телесное вместилище её, душонки потаённой,  с чужими лесополосными трупами, от жары распухшими. Как говорится, мертвые сраму не ймут: страшно живому посмешищем быть ! Пропади всё пропадом - с этим он мириться не желает…
   И, вдоволь намаявшись, Лёня как бы постепенно, как бы не сразу, перебрался сперва на постой, а потом и в примаки к Нюриной сменщице по группе коров. К Галке.
   Нет-нет: хату докрыл!  Долги главные, частично перехватив у ребят в мастерской  (хоть на похороны его и потратились, а вновь на товарищеские жертвы дружно пошли),- раздал   сполна. Девкам младшеньким  без всяких судов обещал помогать регулярно.
   Но – ушел. Навсегда.



               
                IX

   И вот ходят они теперь по хутору вместе: Галка и Лёня.
   Её, подменную, почему-то именно так все называют:  Гала , а не Галя. Но это, понятно, сугубо не наше дело. И, с учётом случившегося, - а если красиво, то на фоне, так сказать, интровертных жизненных приключений доярки Нюры,- вообще до одного места дверца.
   Гала так Гала …
   Детьми у сменщицы никогда даже не пахло.  Последнего мужика уже и след давно простыл. Поэтому всё для Галы как бы опять вновину. Во всём видит она прямо-таки захватывающий интерес: и под ручку, и в кино. А любое  прикосновение многообещающей новомужней руки для неё, женщины нерастраченной,  -  в полную радость.
   Более того:  Лёня ещё только  кепку ту же самую, с кожаным козырьком,  из реммастерской вернувшись, в коридоре снимает, а она уже  жарко-игриво шепчет  и  даже кричит из залы «Ой, что ты со мной делаешь, Леонид!» Ну -  примерно.
   А Нюра ? Как перенесла она этот удар: второе исчезновение мужа, уже живого?
   Да никак.
   Но иногда подолгу смотрит им вслед. Паре этой, под ручку хутором идущей. Лёне и сменщице своей по группе коров. А теперь вот ещё и по супругу.
   Смотрит-смотрит. Думает напряженно совсем о другом: может, за лесополоску , которая на горизонке маячит, разок на велике съездить?  Велик вообще-то у Нюры есть. Правда, ржавый-несмазанный. А как его, гада, мазать, она без мужика не знает.
   Лёня всё обещал да обещал на мотоцикле туда гайнуть.  Но так и не состоялось.
   Ни разу в жизни, короче, не была Нюра за синей лесополоской, что в дали туманной смутно-зазывно темнеет. Нигде она, кроме хутора своего, не была.
   За исключением соседнего сельсоветского села, где загс.
   Поэтому, когда Бугаёв ещё лет  двадцать тому назад кричал в ленкомнате, что мы ту Америку уже догнали и бежим с ней ноздря в ноздрю, -  верила свято.
   « Хотя ,-  тут же прикидывает доярка Нюра, на горизонт глядя туманный, - на хера мне сдалась та лесополоса ? Вот на хера, а ?! Не ездила - и не буду:  теперь уже, млятство, из принципа. Да пропади она, та лесополоса, пропадом, сгори она, сука, вся под корень!  Чего мне в ней ? Вся, небось, разница, что другие бабские колготки в ней на колючках висят».



               
                *

   Но, вослед Лёне с Галкой глядя ,- а та, мимо проходя, обязательно в голос хохочет и хохочет, хохочет и хохочет, будто личное счастье у неё аж из ушей капает, такая значит затраханная ,-  персонально к ним, к паре этой, Нюра никакой зависти не испытывает.
   Никакошенькой !
   Так себе: глухое, ватное недоумение.
   
   Ну, мол?
   В чём весь этот юмор?
   И что, собственно, произошло?
   Молчите? Все молчите: и тигоры, и даже львы…
  Но в чём моя-то, конкретно вина ?!
  Я , что ли, в Церковь Твою по своей воле ядохимикаты ссыпала? - спрашивает Нюра , что ли, самого Бога, ей, согласно Эпохе, не ведомого.- Бугаёв сказал, что нету Тебя, а помещение пустует,- вот и понапихали туда мешков с ядом. Чего Ты на меня-то на одну злуешь и злуешь, злуешь и злуешь,  Осподи !?
  И Государство родное доярка Нюра мысленно примерно о том же спрашивает:  в чём, мол, конкретно, моя вина перед исторической Эпохой? Почему, стало быть, именно мной ты, сволочь огромная, полы моешь и мосты мостишь?!

  Но нету ей ниоткуда ответа, доярке Нюре.
  И уже без всякого смысла смотрит и смотрит она в степную даль. На лесополоску у горизонта. До которой ей нет более совершенно никакого дела.
  Ибо, как правильно сказал поэт,-
               
                Только старости недостаёт.
                Остальное уж всё совершилось …


                ***
                Виксавел-2.