Часть 10. Интерлюдия

ЭТОТ ТЕКСТ ОСНОВАН НА РЕАЛЬНЫХ СОБЫТИЯХ, ВОСПОМИНАНИЯХ И ДНЕВНИКОВЫХ ЗАПИСЯХ АВТОРА. ВСЕ ОПИСАННЫЕ СОБЫТИЯ РЕАЛЬНЫ (изменены только имена, названия улиц и позывные). Автор постарается максимально беспристрастно описать то, в чем ей довелось принимать участие, наблюдать и слышать от непосредственных участников боевых действий. И конечно же ничего не получится, потому что автор является живым человеком, и это все-таки литература… Абсолютно беспристрастными будут историки будущего. Наверное.

Посвящается всем добровольцам, павшим и живым.

…Август-14. Самый страшный месяц моей жизни. Так страшно мне никогда не было до, и наверное, никогда не будет после. Не буду описывать город в этот кошмарный месяц, на это не хватит, ни сил, ни мастерства, ни эмоций. Сейчас, по крайней мере.
В тот день ко мне приперлись братцы, проведать, поесть домашней еды, оставить денег на жизнь и поучить этой самой жизни. Братцы – это огромный викинг, короткие русые волосы, холодные жестокие голубые глаза, шкиперская бородка по моде армии. Бывший майор группы Альфа, нынешний подполковник государственной безопасности. Воевать ему откровенно нравится, и его личная группа, набранная из бывших сослуживцев, это на редкость отмороженные личности. Их побаивается собственное начальство. А я их знаю, лет наверно десять, все они регулярно бывают у меня дома, по разным причинам, и я их всех люблю. И поняла я, что эти люди значат для меня, только когда началась война. Братцы сейчас сидят у меня на кухне, молча и быстро расправляются с ледяной окрошкой, время от времени бросают на меня взгляды и хмурятся, думая о чем-то своем. Из всех моих достоинств хозяйки, несомненно одно – я неплохо готовлю, поэтому на фирменные блюда обязательно кто-нибудь наведывается. Я смотрю на него. Загорел, похудел, осунулся. Строже стал, думаю я, строже, мужественнее. Под глазами темные круги от недосыпа, в углах рта жесткие складки. Спит он по 2-3 часа в сутки. Людей отчаянно не хватает, офицеров с опытом – тем более, и порой ему приходится решать за день вопросы, начиная от эвакуации жителей города с самого передка и заканчивая распределением патрулей по городу. Да он и сам воюет, часто, много и с удовольствием. Группа мотается по переднему краю, от северных границ до южных, и всегда, всегда на самом острие, в самом пекле. Я сойду с ума от страха за них. Но об этом я молчу, не принято, и возвращаются они всегда на позитиве, шуточки-прибауточки, смех и откровенная жеребятина. Вот и сейчас, поев, брат немного расслабился и закурил, в глазах заплясали смешинки. Я тоже закуриваю, благо, свои законные ….ли я уже получила, когда он впервые узнал, что я покуриваю. Теперь можно, так сказать. Но поговорить мы не успеваем, у Валерки звонит телефон, и он сразу меняется, поднося трубку к уху. Теперь он не мой брат, а товарищ подполковник при исполнении, и от его тона мне становится не по себе. Я давно усвоила, лезть в служебные дела – признак не самого большого ума, поэтому не прислушиваюсь и мою посуду.
- Мелкая, отвезешь меня, - наконец обращается он ко мне, - служебной нет, поломались где-то, козлы. – вздыхаю, но дело привычное и нужное, отказываться я конечно не собираюсь.
Вообще это случается частенько. Машин не хватает, машины ломаются, попадают в аварии, людей не хватает, бензина не хватает, всего не хватает, вот и приходится время от времени вашей покорной слуге вносить посильный вклад в оборону города.
Мои любимые рваные джинсы, футболка, балетки, сумка, волосы в незатейливый хвост, мазнуть по губам помадой, и я готова. Братцы напяливают на себя в прихожей, прямо на майку, разрузку с бронником, шнуруют берцы, подхватывают автомат. Вид внушает. Прямо бог войны с картинки. На улице жара, кондиционера в машинке нет, поэтому открываем окна, и я трогаюсь, братцы рядом покуривают, выставив в окно локоть и ствол автомата.
- Давай на Московский проспект, - командует он, - и в темпе.
- Что-то случилось?
- Ничего, - отмахивается Валерка, - добровольцев из-за ленты встретить. Там Леший и Рыжий уже отобрали для нас человек двадцать, надо на располагу определить.
Лечу по пустому городу, на мигающие желтым светофоры, отчаянно сигналю зазевавшимся водителям, мне испуганно уступают дорогу. Московский проспект недалеко от аэропорта, с него прямой выезд на мост, и так, как досталось этому району, еще надо поискать. Одинокие прохожие, дома вдоль дороги зияют черными дырами и заколоченными фанерой окнами. Сгоревший автосалон. Разбитая больница. Брат недовольно смотрит на часы, с кем-то отрывисто говорит по телефону.
- Быстрее. – резко командует он. – Через двадцать минут дивизион Гупика начнет работать, надо увести людей.
Скорость и так под сотню, но я еще прибавляю, и через несколько минут Валерка велит остановиться возле троллейбусной остановки. Военкомат находится в нескольких кварталах отсюда. Там принимают добровольцев, и из-за ленты и местных, туда приезжают «покупатели» из подразделений и частей. Вот и сейчас, МГБ подсуетилось, и удалось урвать для себя и для дружественного бата двадцать человек. Теперь их надо встретить, разместить, и дальше уже думать, как и где они будут служить.
- Вон они, - кивает головой брат.
По тротуару нестройной толпой идут два десятка мужчин. Впереди – знакомые рожи из братцевой группы, Леший и Рыжий, они по полной боевой, у обоих АКС-74 закинуты, как положено, под левую руку. Сзади них самые разные мужчины, и совсем пацаны, даже младше меня, и дядьки постарше, одеты кто во что, с сумками и рюкзаками. Они идут, удивленно озираются, негромко переговариваются между собой, кто-то курит, кто-то пьет воду. Братцы вылазят из машины, идут навстречу. Я тоже хлопаю дверцей, сидеть в раскаленном от жары салоне невыносимо. При виде его Леший делает знак остановиться.
- Построй ребят, - негромко приказывает Валерка.
Добровольцы довольно быстро формируют подобие строя.
- Я подполковник МГБ Иванов Валерий Васильевич, - представляется он, - позывной Кобра…
Дальше неинтересно, я сто раз слышала это, про их героизм, самопожертвование, мужество и доблесть. Все правильно, надо подбодрить людей, но я не слушаю. Рассматриваю вновьприбывших. Они совсем-совсем разные, и мотивы, толкнувшие их приехать на войну, тоже разные. Но факт есть факт. Они приехали за тысячи километров в чужую страну, чтобы рискнуть своей жизнью. А некоторые местные «мужчины» уехали. Думаю про себя, что в Древнем Риме и Древней Греции существовал прекрасный обычай. За стенами осажденного города находились женщины, старики, дети… и рабы. Граждане-Мужчины дрались и умирали на стенах.
Речь Валерка толкает недолго. Резкий, оглушающий, выматывающий душу свист, и тут же грохот падения. Сердце в пятки, потом под горло, холодный пот, и слабые колени – вот несколько не самых приятных впечатлений от близкого прилета. Через секунду опять свист и грохот, и еще, и еще. Правда, ухо уже натренировано, я успеваю понять, что мины ложатся рядом, может, в соседний квартал, но не по нам. Скорее всего, 82-мм, вряд ли больше, звук был бы другим. Рядом со мной оказывается Леший, орет в самое ухо:
- Если ближе, падай, я сверху броником прикрою!!!
Машинально киваю головой. Опять несколько раз землится, уже чуть дальше. Четырнадцать мин, прикидываю я. Минометный обстрел заканчивается также внезапно, как и начался. У меня дрожат руки, ватные ноги, футболка противно липнет к телу, рот пересох, от пережитого страха. Леший стоит рядом, напряженно прислушивается. Потом долго, затейливо матерится.
- Опять, мать твою… Из города кинули… - срывает с плеча рацию и начинает кого-то вызывать.
- Блокируйте район! – доносятся до меня злые, отрывистые команды. – Мне по хрен, где взять машины! Блокируйте, уроды! Всех проверить!
Я отворачиваюсь, пытаюсь прийти в себя. Картина маслом. Все только приехавшие добровольцы лежат. Кто где. Кто прямо на тротуаре, кто под домом, двое под остановкой. Разбросаны сумки. Лежат, закрыв головы руками. Все. И братцы вместе с Рыжим. Оба, взбеленившись от приступа бешенства, мотаются между застывшими телами. Кому достается берцем, кому прикладом, Рыжий даже не поленился свой приклад откинуть на автомате.
- Встать!!!! ВСТАТЬ!!!! – непечатаемые слова. – ВСТАТЬ!!!! МГБ не падает!!! Первый славянский не падает!!! Встать, мальчики!!! Это, мать вашу, война, здесь убивают!!! Мальчики, встать, я сказал!!!
У братцев есть особенность лексикона. Мальчики, на его языке, самое страшное ругательство, это признак, что слова исчерпаны, и дальше уже говорить бесполезно. Надо внушать другими способами. Самые изощренные матюки, которых он знает великое множество, это ничто по сравнению со страшным «мальчики». От «мальчиков» люди, которые его хорошо знают, бледнеют и начинают заикаться.
Их действия все же увенчиваются успехом, добровольцев удается поднять на ноги и опять кое-как построить. Не знаю, что было дальше. Братцы обращают на меня внимание и велят «подтереться отсюда». Лучше не спорить. Правда, он позвонил на следующий день, рассказал кое-что. Из двадцати человек, которых я видела, осталось одиннадцать. Остальные в тот же день вернулись домой...
… Поздним октябрьским вечером посиделки у меня на кухне. Кухня тонет в сигаретном дыму, на столе нехитрая закуска, несколько бутылок, пустые бутылки под столом. За столом – брат, командир одной из боевых рот с позывным Акула, и виновник этой нечаянной свирепой пьянки. Большой, толстый, лысеющий мужчина в очках в роговой оправе, совсем не воинственный на вид, добрый, явно интеллигентный, его вид резко контрастирует с мужественными, агрессивными боевыми офицерами. Но вид обманчив. Это Герой. Герой с большой буквы. Главный врач крупной больницы одного из сибирских городов. Врач-реаниматолог по специальности, профессор, доктор наук. За спиной Чечня. Взял отпуск на работе на полгода, все бросил и приехал сюда. С собой привез лекарств, перевязочных средств, антибиотиков на тридцать тысяч долларов. Военного снаряжения, типа тепловизоров, прицелов, бронежилетов – еще на двадцать. Это то, что он купил на свои личные средства. И каким-то образом решил вопрос на таможне, чтобы пропустили огромную фуру с медикаментами, собранными волонтерами в его родном городе в далекой Сибири. Приехав, практически с нуля создал медицинскую службу одной из бригад, обучал фельдшеров, врачей, сестер, бойцов. Мотался по боевым, ругался с нашими бюрократами, жил в палатке прямо на передке, не знаю, сколько раз рискнул жизнью… И вот теперь он возвращается домой. Это прощальная попойка. Завтра, его, опухшего и страдающего жестоким похмельем, отвезут к границе и посадят на автобус. Только он навсегда останется в наших сердцах, и его именем будут называть детей. Валентин Николаевич, позывной его как-то не использовался в разговорной речи с ним, пьяно раскачивается на диванчике. Из-под больших очков катятся слезы, и я еле сдерживаюсь, чтобы не зареветь вместе с ним. Он оправдывается. Понимаете, он оправдывается. Я не верю своим ушам.
- Я уеду, а вы останетесь… - пьяный бубнеж вперемешку со слезами… - Я очень хочу остаться, здесь еще столько сделать надо… Но не могу, не могу, не могу… У меня больница на пятьсот коек… Звонят каждый день, все свои отпуска уже выбрал… Не отпускают больше… Мальчики, девочка, не обижайтесь на старика… Я помог, чем мог… Я еще дачу продам, у меня хорошая дача…
Он сам рассказывал, так же было и когда шла Чеченская кампания. Тоже все бросил. Дом, семью, работу. Бросил и рванул туда. Четыре месяца жил в полуразрушенном госпитале в Грозном. Там же лечил раненных и больных, там же ел и спал.
- Валентин Николаевич, дорогой… - Валерка машет рукой… - Вы же знаете, если что вам нужно будет… Только мигните…
Я вспоминаю, как видела Валентина Николаевича раньше. Безумный вид. Камуфляжные штаны, кеды, майка, старая бейсболка на голове. Но он светился изнутри, энергия, исходящая от него, просто сбивала с ног, веселый, бодрый, он жизнерадостно хохотал и делал мне комплименты, сидя на этом самом диванчике. Человек занимался любимым делом – спасал жизни, рискуя своей. Тогда я спросила его о деньгах, которые он потратил, о семье, которую он оставил, о мирной жизни, которую он бросил. Ведь это не его война.
- Дочки… Ты знаешь, Лиза, у меня две отличные дочери, красавицы и умницы. – тогда он посерьезнел, на меня смотрели его умные серые глаза через толстые линзы очков. – Дочки поймут, если что. И жена поймет. Понимаешь, я боюсь чувства стыда. Я не хочу, чтобы мне было стыдно, что я мог и не сделал. Я не хочу, чтобы моим девочкам было стыдно, что я не сделал то, что мог. Наоборот, я хочу, чтобы мои женщины мной гордились. Это с одной стороны. А с другой… Если не я, то кто же? Кто? Кто лучше меня разбирается в моей работе? Я неплохой врач и хороший организатор. Кому, если не мне делать дело? Хомякам, которые сидят на диванах? Так они не сделают ничего. Не захотят, не смогут, найдут причину не делать. Нет, сударыня, увольте от такой участи. А деньги… Я хотел Лизоньке, это старшая, твоя тезка, кстати, купить квартиру. Ничего, поживет еще пару лет с родителями. От этого никто не умрет и не заболеет. Она понимает прекрасно… Ведь она же моя дочь, - добавил он с гордостью, - воспитал я ее правильно, вот какая штука. И жена у меня прекрасная, в Грозный ко мне приезжала, она тоже все понимает…
Братцы курировали его работу со стороны МГБ, а Акула вытащил его из-под минометного обстрела в свое время, прикрыл собой, благо, в бронежилете был, именно поэтому на прощальной пьянке присутствуют они. Вот только изумительный, прекрасный, волшебный человек-зажигалка, сейчас плачет пьяными слезами, и это и грустно, и страшно, и неприятно. Я тоже еле сдерживаюсь, чтобы не составить ему компанию. Офицеры тоже подавлены, и водка их не берет, хотя выпито уже немало. Опять разливают по стаканам.
- Что сказать… Валентин Николаевич, спасибо вам, - Акула берет в руки стакан, с их дозами заморачиваться с рюмками по меньшей мере глупо, - моя жена на шестом месяце… Мальчик. Мальчик Валя, в вашу честь…
Стаканы глухо звенят, и я все-таки начинаю плакать…
… Его позывной был Заяц, имени называть не буду. Позывной прилип к нему как-то сразу, в первый день, когда он только приехал. Плотный, черноволосый, весь какой-то помятый, с подвижным, живым лицом и ехидными светло-голубыми глазами. Сорок три года, безработный, семьи нет, и не было никогда, без образования, даже из техникума выгнали. Не знаю, чем он занимался у себя дома, подозреваю, что ничем. Объездил всю необъятную страну, от Калининграда до Владивостока. За какие деньги – тоже неизвестно. Пришел в военкомат с маленькой сумкой и все. Сразу же, при виде наших бойцов, попросил показать ему любого из командиров. Показали. Под заинтересованными взглядами всех присутствующих, начал деловито рыться в своей китайской сумочке, пока не достал Ф-1 и ПМ. Еще раз посмотрел на всех, и как-то по-детски огорчился.
- Вот, пацаны, вам привез, - просто сказал он, - я думал, у вас тут с оружием швах…
Его слова встретили дружным хохотом. Он помолчал, похмурился, и сам заулыбался, потом заржал вместе со всеми.
- Как через таможню протащил? – отсмеявшись, спросил тогда Леший.
- Так это… Я и без билета ехал… Откуда деньги на билет? Зайцем. А как протащил… Как надо, так и протащил. – заулыбался мужчина, и с тех пор позывной Заяц прилип к нему намертво.
Это был веселый, жизнерадостный, никогда не унывающий, очень легкий, открытый всему миру бандит. Сильно подозреваю, что только у нас проснулись дремавшие в нем ранее криминальные наклонности. Он пошел служить в один из батальонов, часто бывающих на ротации. С ним я познакомилась только потому, что он попал в поле зрения госбезопасности за свои художества. Первым делом Заяц отжал себе машину. Где он ее взял, у кого забрал или украл, история умалчивает. Ребята из батальона начали на него коситься, такое откровенное мародерство – верный способ попасть на подвал, и это еще повезет, если подвал, и он перешел в другой бат, уже чисто боевой. Прижился, и очень быстро всему научился, гранатомет освоил. Воевал отлично. Страх был ему неведом, на нейтралку лазил, как к себе в карман. Но продолжал упорно набиваться на знакомство с моим братом. Вскоре после машины у него заметили ноутбук, Айфон, планшет, и что характерно, все гаджеты с логотипом яблока. Заяц начал бывать в ресторанах с дамами легкого поведения, откуда они перемещались в сауны. Все это он делал во время ротаций и увольнительных, нареканий по службе у него не было, ротный его ценил и берег, пацаны из бата уважали за смелость и любили за легкость в быту. Конечно, он доигрался. Били его Змей и Кувалда, вдвоем. Прикладами и берцами. Долго, почти полчаса. Сломали челюсть, выбили пять зубов, сломали ребра и правую руку, отбили почки. Спас его ротный, который вовремя узнал, что его любимого бандита забрало МГБ, и он каким-то образом уломал Валерку все же сделать внушение с занесением в грудную клетку, но отпустить. Поклялся, что в дальнейшем всю ответственность за Зайца берет на себя. Заяц долго лечился, но вылечился. И проникся глубокой признательностью к братцам, за то, что вообще не убили. Как обычно, под его легкое обаяние попадали люди, так и Валерка не устоял.
У меня с ним отношения не сложились. Однажды, случайно, мы остались с ним наедине, будучи в гостях на дне рожденья у общего знакомого, когда мужчины дружно отправились за добавкой в магазин. Он рассказал мне несколько пошлых анекдотов, и без затей положил руку на мое голое колено. Я просто смотрела на него, не делая попыток убрать руку или отодвинуться.
- Ты же не бессмертный, - уточнила я.
Руку он убрал, и отношения у нас остались холодно-враждебными.
Мне рассказывали о нем. Слишком уж он выделялся из общей массы своим жизнелюбием, веселостью, бесшабашностью и лихостью. Был момент, когда наших прижали на северных рубежах, в недалеком будущем здесь разгорелось огромное сражение, окончившееся котлом для безголовых. Но тогда прижали. На позицию, где был взвод Зайца, перли БМП, работала ствольная артиллерия, и минометы поливали позицию стальным дождем. Говорят, что головы нельзя было поднять, а бэхи были все ближе и ближе. Тогда у Зайца что-то перемкнуло в голове. Гранатомет за спину, и включилась какая-то мантра, которую он повторял и повторял, как заведенный, не реагируя больше ни на что: «Они меня заеб…ли, они меня заеб…ли, они меня заеб…ли». Командир орал: «Вернись, падла!», но Заяц упорно полз по черной земле с редкими островками снега навстречу атакующим трем БМП. Его не заметили, и он смог выбрать позицию и прицелиться, встав на колено. Подбил две, выпустив практически в упор две гранаты. Третью сожгли из СПГ с позиции. В этом бою Заяц получил тяжелую контузию, но позицию удержали.
Через полгода после контузии он женился. Женился на нашей уроженке, скромной и тихой женщине, и увозил ее к себе домой. Все его имущество заключалось в однокомнатной квартире в одном из городов Подмосковья. Увозил на отжатой Мазде 6, с несколькими огромными баулами в багажнике.
Не знаю, как относиться к нему. Не знаю до сих пор.