Звёзды, падающие мимо. Глава 34

                Глава 34.

             Увлёкшись воспоминаниями и дрёмой, не заметил, как проехали Феодосию и подъезжали к нашему лагерю. Нас встретил майор Деев. Капитан спрыгнул с машины. Доложил о прибытии. Майор, почему-то, встретил нас метров за сто от расположения лагеря. Это, несколько удивило и насторожило. Деев взял капитана за локоть и отвёл в сторону. Они о чём-то негромко говорили, но, по поведению и по выражению их лиц, я понял, что в лагере что-то произошло.
       Через несколько минут, майор быстрым шагом пошёл в сторону лагеря. Капитан объявил построение. Мы, посыпались с надоевших машин, готовые выслушать очередную неприятность.
       Через минуту, другую, Лёшка доложил капитану, что построение закончено.
- Вольно. - Дал команду капитан. Лёшка, тут же, её продублировал. Капитан немного помедлил, прокашлялся и начал:
- Товарищи курсанты…. Мы, с вами, попали в полосу, невезения. Пока тушили пожар над Ялтой, в лагере возникла эпидемия дизентерии… - обосрались, наши товарищи. -
Сказал он с кривой улыбкой, и продолжал: - Сейчас лагерь на карантине. Карантин продлится сорок дней. Прошло, - пять. Осталось тридцать пять. Арифметика простая, а вот, положение их, и наше - серьёзное....
 В строю зашевелились, послышались возмущённые разговоры.
- Прекратить разговоры, - Прикрикнул Лёшка. Капитан продолжал:
- Нас в расположение лагеря не пустят. И, оттуда никого и ни¬чего не отдадут.
- А, где мы жить буде?.. - Послышалось из строя.
- Будем разбивать свой лагерь.
- Ага!.. - Опять, - за рыбу гроши.
- Опять, - на голой земле спать будем.
- Что, мы - скот, какой?
- Уж, время - к обеду идёт. Что жрать будем?..
Выскакивали сердитые реплики из строя. Лёшка смотрел растерянным взглядом на капитана.
- Успокойтесь! Лагерь разобьём здесь, немного выше, - у подножья горы. Сейчас раздадут сухие пайки. Они доставлены из Феодосии. Поедим, и приступим к обустройству территории для временного базирования.
- Шо?.. - так и будем ходить в этой вонючей робе? Она уже таким коржом стоит, что тело шкрябает. - Выкрикнул, раздражённый такой ситуацией, Князь.
          По строю прошёл гул возмущения, грозящий перейти в серьёзный протест.
-  Товарищи курсанты!.. Придётся, немного ещё походить в этом х/б. Постираемся - чуть позже. – Пытался, как мог, успокоить нас капитан - буднично, по-граждански… - не выругав за реплики из строя.
- Палатки ставить будем? - Спросил я.
- Палаток пока нет. Прибудут, - поставим.
- Вот, она!.. - советская действительность... – Сказал кто-то с досадой
- Ну, - хватит!.. - Прервал реплики капитан. - Сейчас объявляю десяти минутный перерыв. - Сказал он строже и, уже, по-военному: - Разойдись!.. - Скомандовал он, и ушёл в сторону карантинного лагеря.
- К лагерю не подходить!.. - Выкрикнул Лёшка, когда мы стали группироваться по кучкам. Я видел, как капитан о чём-то говорил с командиром кафедры через забор лагеря, выполненный из сетки-рабицы, не доходя несколько метров до ограждения.    Пошёл за очередными наставлениями. - Мелькнуло у меня в голове.
         Через два часа мы наметили границы нового лагеря. Старый, расположен на ровном месте, у подножья. Сразу, за его границей начинался подъём. На этом подъёме мы и освоились.  Собственно и разбивать было нечего. В новом лагере встали две палатки: - одна, - для командиров, а точнее, - для капитана и майора Деева, который остался с нами. Он, уезжал в Запорожье и не попал под карантин. Другая, - предназначалась для приборов и наглядных пособий, с которыми проходят занятия. Наши спальные места и места отдыха, расположились просто на голой земле, а над головами - не было ничего. Даже раскидистых лап сосен, которые красовались над нами в Ялте, в горах на пожаре. Мы повыдергали колючую траву, положили на места будущих постелей – листья, сухую траву и стелили, уже так привычные и дорогие нам, одеяла. Ребята вначале возмущались, посылая друг другу матерные слова, по поводу Советской армии и, вообще - Советской действительности, так, чтобы случайно их не услышали командиры. Позже, несколько по-умолкли. Каждый старался, в определённом отделению месте, выбрать клочок земли поудобней. Так, чтобы; - травка погуще, камней поменьше и так далее. После, Лёшка раздобыл косу. Мы накосили травы, зайдя выше подножья, и подложили под одеяла. Постель оставалась жесткой. Травы - не хватало. Выжженный солнцем склон, был почти голым. Сухая трава слегка прикрывала землю под одеялами. Перед ужином, дали час времени, чтобы привести себя в порядок.
        Еду нам, должны возить из Феодосии, в виде - круп, вермишели и консервов. Вода, - тоже привозилась. Была с каким-то непонятным привкусом, и белым осадком, при отстаивании. Её брали из родника, в трёх километрах от лагеря.
    Неожиданно для нас, привезли почту. Что с нами произошло!.. - Радости, казалось, не будет конца. Почтальона, не раз толкали, чуть ли не сбивали с ног. За время наших приключений, почта - не приходила. Десять дней мы не получали вестей из дома. Сейчас, многие несли по три, четыре письма. Санька принёс сразу - пять. Были и посылки. Я не подходил к, беснующейся около почтальона, толпе, поскольку сомневался, пришло ли письмо мне.
- Вообще-то... - пора. - рассуждал я. - Мои уже должны вернуться домой. Из толпы неожиданно услышал свою фамилию. Меня звал Князь, махая рукой:
- Лёха!.. - иди сюда!.. тебе письмо!
Спустя несколько секунд, я ещё не успел подойти к толпе, он опять повернулся ко мне.
- Давай, - быстрей топай!  Уже, - два!..
Сердце радостно забилось. Взял письма. Вернулся на своё место. Сел на, так называемую, постель и разорвал конверт. В это время, услышал возрастающий гомон сотоварищей. Поднял голову. Увидел, что капитан вынес толстую общую тетрадь, и отдал Лёшке. Лёшка сел на камень, положил тетрадь на колени, и стал отрывать по несколько листов, раздавая их ребятам. Те, наперегонки, старались выхватить листов побольше. Писать письма было не на чем, так как - всё наше имущество осталось в карантинном лагере. У меня имущества не имелось, если не считать; - трусы, майку, несколько носовых платков, да две учебные тетради.
- Разберут!.. - Мне не достанется. - Подумал я и, стремглав, ринулся в толпу, как попало, засунув письма в карман.
  Досталось два листка. И то, - несколько примятых. Через минуту, в лагере стояла безмолвная тишина. Каждый устроился на своём месте. Кто читал письма, кто, уже, писал ответ. Многие, находящиеся на карантине, курсанты стояли у забора старого лагеря и наблюдали за нами. Я тоже, сидел и читал. В конверте была фотография сына и один рубль, а дальше: -
" Я - люблю! Люблю! Люблю!.....
Ни разу, у меня не было чувства боязни за свою любовь". - Писала Танюшка. -
"Хочу быть - самой лучшей, умной, красивой. Как бы там ни было, но - ни один человек мне не был так дорог, как ты. Разве тебе этого недостаточно? Разве этим не всё сказано?..  Если бы ты мог видеть со стороны, какой ты; хороший, умный, ласковый. Тебя это бы - не удивляло. Никогда в жизни я так не любила, как сейчас. И, только ты, - ты один, сумел научить меня доброте и ласке. Как я хочу быть с тобой - всегда! Хочу видеть твои глаза, чувствовать твои губы, ласковые руки.  Как верно ты рассуждаешь. Всегда говоришь разумно. Родной мой! - Если бы меня спросили, у кого учиться: нежности, любви, верности, преданности, - я бы всем сказала; - У тебя! Всё, что  у меня есть хорошее, всеми качествами, я обязана
тебе и твоей любви. Она раскрыла эти качества во мне с полной силой. Родной,  мой!.. - любимый мой человек! Я без тебя - никто! Знаешь, когда тебя нет рядом со мной, я как неземная, всё на этой земле мне – не так. Мне не хватает тебя. Если бы ты знал; как я тебя люблю!.. как ты мне нужен! Нужен – на всю жизнь! Больше писать не могу. Хочу, - хочу тебя!
Целую сто раз!!! - всего-всего!
Привет!!! - До скорейшего свидания"!
       Я взял конверт, перечитал обратный адрес. Хотел убедиться, что письмо действительно от жены. Любовницы у меня не было. От жены.... Понял, что в этом письме жена оправдываясь, извиняется за долгое молчание, и приукрасила свои чувства. Она добилась результата. - Письмо приятно взволновало.
     Распечатал другое письмо. В нём Танюшка писала, что дома всё хорошо, всё в порядке, все живы и здоровы, и другие подробности.
- А, у меня, - не очень хорошо... - Сказал я сам себе.
    Ещё по дороге, из Ялты в Феодосию, почувствовал, что начинает ныть зуб. Боль тогда, была еле уловимая, Я не обращал никакого внимания. К вечеру, зуб разошёлся не на шутку. Я сидел, читал письма, потирая рукой больное место. Письма перенесли меня домой. Я лёг на своё одеяло и думал о Тане и сыне. Приятное состояние души нарушила команда на построение.
     После построения и очередных наставлений, и указаний, привезли ужин. Его раздали прямо с кузова машины. Ужин состоял из двух ломтей хлеба и банка консервы, - «Килька в томатном соусе». На второе, - вода из родника.
      Благо, - ложка у солдата всегда с собой, за голенищем сапога. У меня, в кармане, ещё хранился небольшой перочинный ножик, которым я, с трудом открыл железную банку консервы.
- Как они страдают, - там, на диком западе. - Бурчал Дима.
Его постель находилась рядом с моей. Ели мы - прямо на постеленных одеялах.
- Что ты, там - причитаешь?.. - Спросил Саня, ожидая своей очереди открывать консервы моим ножом.
- У них, - нерадивых, банки открываются запросто.
- Это, - точно… - потянул за кольцо, - банка и открыта. - Подтвердил я, передавая нож Диме.
- Вот, - дураки!.. - Никакого удовольствия. Никакой смекалки не надо. - Продолжал Дима, стараясь пробить дырку в своей консервной банке моим ножичком.
- Консервная банка, какая-то бронированная попалась.
- Ничего не сделаешь. - Поддержал я его. - "Загнивающий капитализм".
- У них, всё ни как у людей. - Продолжал тему Князь, сидя с другой стороны, немного ниже наших постелей, и пережёвывая кильку.
- Они и спят на кроватях, и пожар тушат у них - пожарные, а не студенты. - Вступил в разговор Коля.
- Ну... - поехали... - Услышали мы голос жующего Лёшки.
- А, что, - неправда?.. - Спросил Князь.
- Давай, - завязывай такие разговорчики.
- А то... - что будет? – Не унимался Князь.
- Индюк - ты. Поговори немного на такие темы, потом - узнаешь. - Ответил Лёшка.
- Поле нам расскажешь. - Подтвердил Дима, вымакивая хлебом остатки из консервной банки. - Если вернёшься.
- Из мест, не столь отдалённых...  - Добавил я.
- Или, - в психушке остаток жизни проведёшь. – Предположил Саня, приглушенным голосом, выделяя каждый слог слова.
- Прекратить такие разговоры! - Приказал строго Лёшка, ставя последнюю точку на на нашей перемолвке. После, совсем тихо добавил: - Пока не нюхали, что это такое.

       После ужина я сел писать письмо домой. Хорошо, что у меня шариковая ручка осталась в нагрудном кармане. Взял, с трудом добытые листы. Один отложил в сторону, другой сложил в четверо, и спрятал в нагрудный карман гимнастёрки, для следующего письма. На листе, - без подкладки, - писать невозможно. Снял сапоги, засунул обе портянки в один сапог, расправил их в голенище. Положил сапог голенищем на колени. На голенище примостил драгоценный лист бумаги и принялся писать.
- " Здравствуй Танюшка"!..  (Писать на кирзовом сапоге трудно. - Надавливать невозможно, - стержень ручки попадает в шероховатости голенища. Почерк получается, - как курица лапой. Делать нечего… - продолжал):
  "сегодня получил сразу два письма. Так долго их ждал, что не хотел моментально распечатывать. Хотелось продлить чувство предвкушения приятного. Ребята получили, за всё время пребывания в лагере, по десять, пятнадцать писем, а мне их всё, - нет, и нет. Вдруг, - сразу два. Письма принесли после обеда. Я привык не выходить  навстречу возгласу, - "Почта!" Все побежали к почтальону, а я остался. Слышу, - зовут… У меня, даже дыхание перехватило. Подбегаю, мне вручают сразу два. Я их читаю, перечитываю. Даже забыл, что болит зуб. Очень рад, что ты и наш сынулька отдыхали на море, и вам понравилось. Рад за малыша. Он у нас молодец!..  Баловень немного. Но, - как без этого. Я - здесь, не услышу, как он говорит: - "море шипит". Молодец!.. - Мыслит образами. Спасибо за фотографию. Он, совсем большой стал.
  Рубль твой - получил. Ты пишешь, что приедут родственники. Хотел бы их увидеть, но....  Передавай им от меня привет. И, вообще, - всем, кого встретишь из наших знакомых. Мне, так хочется быть с тобой, увидеть друзей. Женя, уже катается на лодке? Сколько я бы отдал, чтобы сейчас сходить на рыбалку, посидеть, поговорить с Валиком, всем вместе пойти на ночёвку, побаловаться с сыном. Так хочу вас видеть!.. А впереди, ещё столько дней полнейшей подчинённости и козыряния. Домой приеду, наверное, двадцать девятого сентября. Может, на день, два раньше.
По-другому, - вряд ли получится. Танюшка! Ты пишешь, что сороки, которых мы подкармливали, не улетают. Это - хорошо. Ещё лучше, если они так и останутся жить в саду. У Варьки – на крыльях перья присобраны. Если сбежит, не сможет лететь далеко. Вы же, - не догадались её расборкать. Так  она может погибнуть.
 У меня не осталось и - копейки, и - курить нечего. Ничего, -  выживу. Молодец, что хоть рублик прислала.
  Ходил в самоволку,  в старый "Судак". Маленький городок, но глаз радуется. Всё же – свобода!
Считаю каждый день, а они - так тянутся. Хочется быстрее быть рядом с тобой.
Всё. - Писать больше не о чем. Пиши, пожалуйста чаще, не ожидая моих писем. Я не в состоянии писать часто, а ты, - пиши. Это единственная радость здесь - получать письма.
До свидания. Целую! Целую! Целуууууууууую!"
Я ничего не стал писать в своём письме о нашей недавней поездке на тушение пожара В Ялту и дизентерии в лагере. Во первых, - не хотел, чтобы дома волновались и переживали, а во вторых, - на одном листе тетрадной бумаги - всего не напишешь.
Конверта, запечатать письмо, ни у кого не нашёл, - не одолжил.  Аккуратно сложил письмо, и положил в карман, рядом с чистым листом.

      Вскоре объявили отбой. Лежал, положив руки за голову, и смотрел в ночное, тёмно-серое небо, с яркой, откушенной с края, луной и блёклыми звёздами на горизонте. Ветра почти не было. Всем сильно надоедали комары и всякие букашки. В ушах звенело от цикад, сверчков и кузнечиков. Хотелось курить, но сигареты закончились. Лежал, смотрел на луну. Меня одолела такая тоска по человеческому жилью, дому, свободе, что в пору - завыть волком.
         На следующий день раздобыл конверт, отправил письмо, отдав его водителю грузовика, уезжающего в Феодосию. Нас, ещё неделю держали в новом лагере. Пытались даже, проводить занятия по боевой подготовке. Но нам было - не до занятий.  Мы по-прежнему спали на своих одеялах под открытым небом. Ларёк - не работал. Сигарет купить - негде... и не за что. Крутили из обрывков газет "козьи ножки". Набивали их сухой травой с растёртой листвой, и курили. Надо сказать, это было - что-то!.. Затянуться таким "табаком" трудно, почти невозможно. Дым настолько едкий, что моментально перехватывало горло и жгло во рту. Но мы - курили.
             Кормили нас, в основном, консервами и водой из родника. Офицеры и лагерный врач, не на шутку, начали волноваться, что мы, тоже можем заболеть  дизентерией или каким-нибудь желудочно-кишечным заболеванием.
Пошли разговоры о возвращении на кафедру. Закончить стажировку можно и там. Эти слухи нас сильно обрадовали. Многие стали делать вид, что у них силы на исходе, Плохо себя чувствуют, не выдержат. Хотя, без малого, это было - правдой.

       Наконец, - на восьмой день пребывания за забором основного лагеря, нас переодели в нашу гражданскую одежду, рассадили по машинам, и отвезли на железнодорожный вокзал. Над нами старшим, оставили майора Деева. По его лицу мы явно видели, что ему - повезло.
   Возвращаясь в родной город, мне не терпелось увидеть Танюшку и сына, - моих:  любимых и дорогих мне людей. О лагерях, пожаре, Люсе - я больше не думал. Я быстро и легко забыл эти приключения. А встреча с Люсей… - она была мимолётной.  Я забыл о ней от того, что она в моей жизни и мыслях, наверное, - не занимала какого-нибудь особого места.


                Продолжение следует.