Лунное время хрустального города

На стене висела картина.

Неизвестный художник изобразил иллюзорность и зыбкость Времени. Хрупкую, но неизбывную связь Его Величества с человеком. Быстротечность бытия. Мимолетность жизни и многоликость Вечности.
 
Есть только здесь и сейчас, здесь и сейчас, – выкрикивали  застывшие вразнобой стрелки вселенских часов. Циферблат Мироздания отражал множественность вариаций человеческого отсчета. И невозможно было определить, какой же на самом деле час показывает Великий Всемирный Хронометр.
   
Би разглядывала картину и жевала яблоко. На ее коленях требовательно умащивался полосатый мини-тигр. Он топтался, как бегемот, пытаясь поудобнее устроиться на тощих ляжках хозяйки, не помещался и, похоже, здорово нервничал. Отведав когтей, она попыталась прогнать бесстыжего оккупанта, но тут он неуклюже плюхнулся ей на ноги, и был помилован.
 
И тут часы остановились. На сей раз Би не сразу это заметила и продолжала, как ни в чем не бывало, грызть яблоко. Коту же было нипочем.
 
– Ничего страшного, – про себя размышляла девушка, взирая на картину, как на дуэлянта. – Мне просто нужно подарить ее какому-нибудь не слишком взыскательному музею или частной галерее без особых претензий. Работа искусная, но автор неизвестен. Поэтому так называемые ценители, гонящиеся за именем, а не за искусством, не проявят к ней интереса. Но есть же менее пафосные коллекционеры, ценители – филантропы, которые выставляют достойные полотна малоизвестных и вовсе неизвестных художников на обозрение широкой публики. Вот такого человека мне и нужно найти...

Так рассуждала светловолосая хозяйка кота и картины, пока ее блуждающий взгляд не наткнулся на часы. Не те, что были изображены неизвестным художником в окружении гигантской луны и нереально красивого города, а те, что еще минуту назад монотонно тикали в другом конце комнаты. Теперь часы замолкли.
 
Минутная стрелка судорожно дергалась на месте, словно силилась пересечь незримую линию, что вдруг прочертила чья-то властная рука. Но слабый механизм не мог противиться влиянию неведомой силы. Стрелка еще потрепетала немного, и, наконец, застыла без движения, пав в неравной битве с безымянной напастью.
 
– Ну вот всегда в одно и то же время, – вздохнула Би и поежилась, словно от внезапно налетевшего сквозняка.
 
Часы останавливались каждое утро без трех минут одиннадцать. Всегда без трех минут.

– Да что ж они никак не дойдут до одиннадцати?! – недоумевала девушка. – Что особенного в этих двух единицах?
 
Нерушимая тишина комнаты была ей ответом.

Теперь Би уже не испытывала того пробирающего до костей испуга и сосущего, подложечного волнения, которое захлестывало ее поначалу, когда она только столкнулась с этим странным феноменом. В первое время ее охватывал необъяснимый страх, смешанный с лютым любопытством. И она не знала, чего было больше – страха или все же неодолимого, болезненного влечения к загадке. Судя по тому, что картина все еще украшала стену ее жилища, интерес все-таки побеждал.
 
Когда девушка обнаружила, что все часы в ее доме стали непостижимым образом замирать, как немые свидетели, указывая стрелками на одно и то же сакральное время, она не сразу связала эту внезапную аномалию с работой неизвестного художника. Но позже, пытаясь найти истоки странной закономерности, пришла к выводу, что невероятный часовой заговор начался после появления в доме картины.
 
Би купила полотно на блошином рынке за копейки. Увидела среди вороха всякого  хлама и не смогла пройти мимо. Она с детства любила часы. Нескончаемое движение стрелок по кругу и мерное, убаюкивающее тиканье завораживали ее. Часы представлялись ей маленькими посланниками древнего божества. Крохотными частичками Великого Вселенского Механизма. Подобно тому, как душа каждого человека мнилась неким метафизическим пазлом Единой Души Мира.
 
В тот же день, придя с рынка, она, первым делом, водрузила картину на стену, а на следующее утро начались все эти паранормальные вещи. Без трех минут одиннадцать все часы в доме были остановлены. В том, что они были остановлены, а не остановились сами, девушка не сомневалась.

Разумеется, когда Би поняла, ЧТО стало причиной происходящего, она попыталась выяснить все, что только могла о самом произведении и его авторе. Она сфотографировала картину и несколько дней кряду ходила по экспертам и ценителям с вопросом – чьей кисти могло принадлежать загадочное полотно. Знатоки, вооружившись лупой, долго разглядывали изображение, после чего дружно пожимали плечами. Были те, кто делал предположения, но с уверенностью о происхождении картины не мог сказать никто.
 
Сходила она и на рынок. Отыскала того старика, что продал ей полотно. Долго мучила его расспросами. Старьевщик и рад был помочь, особенно, после того, как девушка «поощрила» его банкнотой, но единственное, что он мог прояснить, так это то, что снял "эту штуку" со стены в доме своей сестры, которая умерла четыре года назад.

– Аннушка наша уснула в своей постели и уже не проснулась, – поведал старик. – Ей было, кажись, 78 или 79...Но, несмотря на это, крепкая еще была старушенция, бойкая, по хозяйству сама ходила, да и ничем особо не хворала. Врачей на порог не пускала. Хвасталась частенько, что, мол, за всю свою длинную жизнь ни одной таблетки не выпила. Даже зубы рвала без наркоза. Вот какая была, кремень! И тут на тебе... Дочка после обеда зашла, бельишко стиранное занести, а мать в кровати лежит, одеялом покрытая, лицо, как у восковой куклы, руки на груди сложены крест-накрест. Словно покойница знала, что помрет, и нарочно в такую позу улеглась,  изготовилась…

– А у вашей сестры картина где висела? – осведомилась Би.

– Так аккурат над ее кроватью в спальне и висела, – ответил старик. – Когда сестрицу-то схоронили, дочка, наследница, стала имущество, всякий хлам раздавать. На вот, говорит,  тебе, дед, картину да кресло-качалку. Хочешь, на память оставь, а хочешь – продай. Я так и сделал. Кресло на память оставил, оно мне еще послужит, а картину со временем на рынок снес. Я ее даже вешать не стал, положил в мастерской вместе с прочим инструментом и утварью. К чему она мне? Не смыслю я ничегошеньки, дочка, в этих современных живописях.
 
– А сестра ваша смыслила?

– Да шут ее знает. Аннушка, сестрица моя, грамотная была, волевая. Не особо, правда,  разговорчивая. Людей сторонилась. Все книжки читала. Так я и помню ее, сядет в кресло - качалку поближе к окну, чтобы дневной свет падал, она шутила еще, что солнце читать помогает, развернет книгу и давай страницы листать. Так быстро читала! Только и слышишь: скрип-скрип, шурх-шурх, страницы мелькают быстрей, чем я глазами хлопаю.
 
– Значит, вы не знаете, как к ней картина попала? А сама она не могла ее написать?
 
– Э, нет, дочка, чего-чего, а кисти она отродясь в руках не держала. Как попала? Вот чего не знаю, того не знаю, извиняй. Ни разу про то не спрашивал. У нее и другие картинки были. Цветочки, натюрморты всякие. Но эту она ближе всех держала. Может, памятна она ей была, подарил кто…

– Скажите, – тут Би замялась, тщательно подбирая слова, – ваша сестра не упоминала  случайно о каких-нибудь … ну … странностях, вроде того, что у нее часы вдруг сломались или стали останавливаться в одно и то же время?

– Так у нее никаких часов и не было в доме, дочка. Вставала она вместе с солнцем, с ним и ложилась. И никогда не спешила, а куда спешить-то в таком возрасте? – старик добродушно усмехнулся и поскреб шершавой ладонью лысину.

– Что тут скажешь, были у моей сестры забубоны. Не пить таблеток, не читать при лампе, не держать в доме часов. Но к старости многие становятся чудаками. Тут уж ничего не поделаешь. Время, что тот портной, перекраивает людей, как хочет. Хотя, постой, – встрепенулся старик, – кажется, что-то припоминаю. Давно это было лет двадцать назад, а то и больше. Потому и запамятовал. Стариковская память, она ведь особенная, к ней подход нужен, зацепка, у меня воспоминаний, вот, как хлама на этом блошином рынке, за год не перебрать. Только если одним воспоминанием другое подцепишь, тогда и будет толк. Так вот, вспомнил я один случай. Сестрица тогда еще по часам жила. Работала библиотекарем в школе. Однажды, помню, спрашивает меня, не знаю ли я хорошего часового мастера. Говорит, часы вдруг стали барахлить. Вроде идут, как положено, а потом раз и замерли, постоят чуток, передохнут, а потом снова работать начинают, как ни в чем не бывало.

При этих словах старика руки Би покрылись гусиной кожей.Дед же продолжал говорить, медленно, вдумчиво роняя слова, смакуя нечаянное воспоминание, словно куриное крылышко.   
   
– Она так и сказала тогда – передохнут, а потом снова идут, забавно, – рассмеялся старик. – У меня был приятель – часовщик, вот я и свел их вместе. Что из этого получилось, я, говоря по правде, не знаю. Но через некоторое время сестрица ушла на покой и велела убрать все часы из дома. Дескать, теперь ей торопиться некуда. Мы подивились этой причуде, но стариковские капризы – это ж как гремучая смесь. Пойдешь супротив, добавишь искру, греха не оберешься.
 
Девушка согласно кивала и встревожено покусывала нижнюю губу. Оставался еще один шанс найти разгадку.

– А вы случайно не знаете, в какое время останавливались часы в доме вашей сестры?

Старик озадаченно хмыкнул и крепко задумался, ковыряя ороговевшим ногтем пятно клея на штанах. Но через минуту вздохнул и сдался. Раскопки ничего не дали.
 
– Уж не обессудь, дочка, не знаю. 

Би предприняла последнюю попытку.
 
– А во сколько примерно умерла ваша сестра? – выпалила она и затаила дыхание.

– Врачи сказали вроде в середине ночи. Когда дочка нашла ее, она уж совсем застыла, сердешная…

Что ж, еще одна версия рассыпалась в труху. Первоначальное предположение, что без трех минут одиннадцать – время смерти прежней владелицы картины оказалось несостоятельным. Би поблагодарила старика и побрела домой в вихре гипотез и догадок.
 
Итак, следуя из того, что ей удалось узнать, старушка столкнулась с тем же феноменом, что и она. Вот только теперь уже не найти ответа –  у бывшей хозяйки часы останавливались в то же время или в другое? И почему она не рассталась с картиной, предпочтя избавиться от часов? Может, в этом и кроется ключ к разгадке?
 
Старушка повесила картину рядом с кроватью, зная, какой непостижимой, пугающей силой та обладает. В этом обстоятельстве, наверняка, скрыто послание. Это не просто причуда. Здесь заложен некий смысл.
 
В любом случае, Би не подходят методы прежней владелицы. Она скорее избавится от картины, чем перестанет следить за ходом времени.

И вот теперь она сидела на стуле, напряженно ожидая, когда зачарованные стрелки вновь оживут и продолжат свой тихий отсчет. Она уже знала, что это произойдет ровно через 368 секунд. Или шесть минут с хвостиком. Она много раз проводила эти эксперименты, начиная вслух отсчитывать секунды, стоило часам остановиться. Забвение длилось всегда 368 секунд, после чего стрелки вздрагивали и снова начинали свое бесстрастное движение по кругу.
 
Каждый день Би приходилось переводить часы на шесть минут вперед. Иначе, спустя неделю – другую, они бы очень сильно отстали. Куда деваются эти шесть минут? Вопрос вопросов. Она даже пыталась обхитрить неведомую силу, переводя стрелки через мертвый промежуток. Но это ничего не давало. Часы все равно стояли свои положенные шесть минут, независимо от фактического положения стрелок, когда приходило нужное Время. Но что это было за Время?

Би гладила кота и ломала голову над тайной картины. Эта тайна занимала ее куда больше, чем мысли решить проблему одним махом, сдав картину в утиль. Она постоянно возвращалась к размышлениям о необъяснимой причуде старушки. Почему та изгнала часы из своего дома и при этом приблизила источник временных аномалий? Зачем повесила картину над кроватью? Чтобы та служила напоминанием? О чем? О потерянном времени? Но зачем тогда выносить часы на свалку? Пусть бы и они напоминали владелице о том, что жизнь несправедливо коротка и улетучивается быстрее, чем мы успеваем это осознать. Что-то тут не клеится. Не стыкуется. Очевидно, она упустила нечто очень важное…

На следующий день ритуал повторился. Едва проснувшись и еще не сняв пижамы, Би уселась на свое место напротив картины. Кот тут же занял свое – на коленях девушки. В ее руке, полузабытая, остывала чашка черного кофе. Под глазами темнели круги. Спутанные от ночных метаний волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Образ картины не отпускал ее ни на миг, завладев всеми мыслями, проникнув, как ржавчина, даже в сны.
   
Спросонья, еще не вполне осмысленно, скорее, лениво и отстраненно, Би в который раз принялась изучать полотно. Исполинские небесные часы, источавшие волнообразные флюиды Времени, круговорот Вечности, пульсирование циклов и мгновений, словно окольцевали удивительно красивый, хрустальный город. Такой хрупкий и уязвимый в эфемерных, но властных объятиях Хроноса. Девушка буквально чувствовала, как дышит Время. Как от него, словно от камня, брошенного в водную гладь Мироздания, во все стороны расходятся неисчислимые круги…
   
И тут Би прозрела!

Сколько раз она вглядывалась в таинственное полотно и не замечала того, что открылось ей в тот самый момент! То ли это был причудливый замысел художника, то ли озарение ее пробудившегося подсознания, но она вдруг поняла, что если не углубляться в детали, ухватив изображение целостно, то можно увидеть, что эти лунные часы, как и весь город, вписаны в очертания человеческого тела. Причем, если представить, что человек стоит лицом к зрителю, то часы находились аккурат в районе его сердца!

А что если мудрая бабулька поняла, что механическое время, порождение рук человеческих, само по себе, ничего не значит? И что в каждого из нас встроен личный, внутренний хронометр, отсчитывающий естественный, нерушимый, присущий только нам самим ход дней, минут, лет? Это бы на все сто объясняло, почему старушка выбросила на помойку бесполезные часы и сохранила картину. Но почему без трех минут одиннадцать? Почему 368 секунд? Какое послание закодировано в этих цифрах?

Предположим, у каждого человека есть свои персональные внутренние часы. Сердце, отбивающее неповторимый ритм нашего собственного бытия. Тук-тук, тук-тук, тук.

Что если мои личные часы нарушили свой ход, остановились? – рассуждала Би. – Или должны остановиться? Без трех минут одиннадцать. 368 секунд. Клиническая смерть?
 
Девушка безжалостно стряхнула кота и кинулась к телефону, даже не заметив, что животное оцарапало ей колени. Дрожащими пальцами она набрала номер единственного человека, который знал о ней все. Ее матери. У девушки не было ни сил, ни желания выбирать выражения, осторожничать и ходить вокруг да около. Поэтому едва в тысяче километрах от нее сняли трубку и произнесли характерное протяжное «аллоу», Би, не заботясь о возможной реакции, выпалила:

– Мама, мам, послушай меня, это очень важно, у меня в детстве была клиническая смерть?

На другом конце провода повисла безразмерная пауза. А потом встревоженный женский голос с особо мучительной медлительностью произнес:

– Беатриса-а, это ты-ы? С тобо-о-ой все-е-е в поря-я-я-дке?
 
– Мама, сейчас не время для расспросов, – возбужденно затараторила Би. – Да-да, не волнуйся, я в полном порядке. Просто сосредоточься и скажи, со мной в детстве случались несчастные случаи или серьезные операции, остановка сердца, может быть, я тонула? Мама, прошу тебя, мне, правда, очень надо!

– Милая, ты точно хорошо себя чувствуешь? – снова подозрительно осведомилась трубка.

– Точно! Точно, мам! Я прекрасно себя чувствую и буду чувствовать себя еще лучше, если ты прямо сейчас ответишь на мой вопрос, – нетерпеливо взмолилась Би.
 
– Ну что ж, дорогая, раз ты точно хорошо себя чувствуешь…

– Мам!

– Ладно-ладно, уже отвечаю. Нет, малышка Би, ты росла здоровым ребенком. С тобой никогда не случалось несчастных случаев, не считая падения с вишни, о котором ты наверняка и сама помнишь. Кстати, и оно было довольно удачным, поскольку ты тогда отделалась незначительными царапинами и вывихом лодыжки. В больнице ты лежала лишь однажды. Провела пару дней с гриппом. И то, скорее, в качестве перестраховки. И, нет, ты никогда не тонула. У тебя никогда не было никаких проблем с сердцем. Оно всегда работало, как ЧАСЫ…

Трубка выпала из ослабевшей ладони девушки. Словно громом пораженная, она даже не заметила, что оттуда продолжает литься рассудительный материнский голос. Би впопыхах переоделась, схватила плащ и выскочила на улицу.
 
Небо почернело, нахмурилось тяжелыми, грозовыми тучами. Несмотря на утренний час, на улице было так темно, словно вдруг нахлынули нежданные сумерки. Где-то сверху, над непокрытой головой Би гневно громыхнуло, сорвался сильный ветер, принесший первые капли приближающегося ливня. Но девушка больше не могла ждать.
 
На ходу запахивая плащ, раздуваемый свирепыми порывами ветра, она бросилась через дорогу на противоположную сторону улицы. Практически не глядя под ноги, сбежала по ступенькам к центральной аллее и ринулась сквозь надвигающуюся бурю к темному, ненастному, унизанному молниями парку. Старик жил неподалеку. Нужно было всего лишь пересечь парк и пару кварталов за ним. Ей просто позарез нужно было задать ему еще один вопрос. В опустевший, терзаемый звериным дыханьем грозы, парк она ворвалась одновременно с неукротимым апрельским ливнем.
 
****
… Би открыла глаза. И закрыла. Открыла и закрыла. Яркий, слепящий свет причинял боль,  нестерпимо бил даже сквозь сомкнутые веки, вонзался в воспаленные глазницы, стальным червем вгрызаясь в измученный мозг. Словно в череп ей вставили сверло и без всякого наркоза делают трепанацию. Губы пересохли, и девушка попыталась облизнуть их непослушным языком.

– Сейчас, сейчас, милая, – услышала она знакомый тягучий голос. – Не волнуйся, теперь все будет хорошо, ты обязательно поправишься. Сейчас я смочу тебе губы. Вот так, моя умница, мама рядом.
 
Би почувствовала, как ее губы промокнули чем-то влажным, и открыла рот.
 
– Воды…

Ей дали глоток воды. На ее лицо легла чья-то благодатная тень, заслонив беспощадный свет. Теперь девушка смогла приоткрыть глаза. Она увидела, что над ней склонилось озабоченное лицо матери. Мать улыбалась, но ее лицо посерело и осунулось, на нем отчетливо проступили следы бессонницы и пережитого стресса.
 
– Как же ты меня напугала, коза…

– Мама, – прокаркала Би, – что со мной случилось?

Женщина минуту колебалась, раздумывая, стоит ли рассказывать об этом сейчас, но, зная, что за этим может последовать, все же решилась.

– Ты попала в грозу. Гроза застала тебя в парке и ты, видимо, укрылась под деревьями. В рядом стоящее дерево ударила молния. Оно рухнуло и зацепило тебя.  Врачи говорят, тебе очень повезло, что удар оказался не смертельным и у несчастного случая были очевидцы. Прохожие увидели, как на тебя упало дерево и позвонили в экстренную помощь.

Голос матери сорвался. Она проглотила слезы. Следующие слова дались ей с особым трудом.

– Когда тебя доставили в отделение нейрохирургии, ты была в критическом состоянии.
      
Теперь Би что-то смутно припоминала. Как бежала, задыхаясь, под проливным дождем, преодолевая сбивающие с ног порывы ветра, пока совсем не выбилась из сил. А потом, уже на выходе из парка, остановилась передохнуть. Нет, она не пряталась от дождя под деревьями, она просто остановилась на минутку отдышаться. И тут, в этот самый миг, в дерево ударила молния. Больше девушка не помнила ничего.

– Би, ради Бога, ты что, не знаешь, что в грозу нельзя прятаться под деревьями?!!! – даже в такой момент мать не смогла удержаться от назиданий. – И к чему были все эти ужасные вопросы про клиническую смерть и несчастные случаи? О, неужели, ты что-то чувствовала, моя несчастная малышка? У меня вот сразу возникло дурное предчувствие. Ты же знаешь, насколько я восприимчива к таким вещам. Я помчалась к тебе сразу же после нашего разговора, даже не знаю повесила ли трубку...
 
Тут женщина не выдержалась и расплакалась.

– Врачи сказали, что у тебя была клиническая смерть, Би! Клиническая смерть! Ты не дышала  больше шести минут! Твое сердце не билось. О, когда я это услышала, едва с ума не сошла, меня до сих пор трясет от одной только мысли…

– Мама, мамочка, ну, не надо, успокойся, к чему теперь эти слезы, все же хорошо, самое страшное позади, – шептала Би, увещевая плачущую женщину и испытывая огромное, невыразимое облегчение. Та рыдала, уткнувшись лицом в носовой платок, и не видела, как на лице ее дочери проступает странная, торжествующая улыбка.
 
Беатриса не стала беспокоить мать еще больше, расспрашивая о времени клинической смерти. Она и так его знала. У нее появилась идея куда лучше.
   
– Не надо, мам, не плачь, не расстраивай меня, видишь, все закончилось хорошо… Твоя дочь скоро встанет на ноги, и мы устроим по этому поводу грандиозное барбекю.Обещаю, будет весело… И, знаешь, что еще, мам? Я решила кое-что изменить в своей домашней обстановке… Это пойдет мне только на пользу… Хочу попросить тебя об одной услуге. Сходи ко мне домой и собери все часы, которые сможешь найти… Их нужно вынести на мусор… Хорошо? Сделаешь, мам?…