Мы из сто семидесятой! Глава 6

               


                ИЗ ДНЕВНИКА ШКОЛЬНИКА САБЕЛЬНИКОВА


   Здание санатория мне понравилось: стоит на возвышенности и похоже на небольшую крепость. Еще бы башенки по углам привернуть и бойниц понаделать, да рвом окружить, и мост подъемный...
   Что еще хорошо - рядом море, а из окон видны горы.
   В холле, пока мама и папа беседовали с администратором, мое внимание привлек огромный плакат с надписью:

                СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ, ПОСЛЕ УЖИНА , ВО ДВОРЕ
                НАШЕГО  САНАТОРИЯ - БОЛЬШАЯ  КУЛЬТУРНАЯ
                ПРОГРАММА С ИГРАМИ!  НЕ ПРОПУСТИТЕ!

   "Если с играми, то это интересно", - подумал я.
   Вечером, спускаясь по лестнице, выходящей во внутренний двор санатория, папа вдруг остановился, лицо его выразило глубокое изумление, и он закричал: - Ба! Да вы только посмотрите! Настоящий массовик-затейник! Я их уже лет сто не видел, - и он радостно засмеялся, указывая рукой на небольшого роста улыбчивого мужчину с очень красным лицом и оживленно жестикулирующего.
   - А что такое массовик-затейник?
   - Это профессия, - ответил папа.
   Признаюсь, я никогда раньше не слышал о такой странной профессии. Любопытство мое было сильно возбуждено, и я поспешил протиснуться сквозь толпу, окружавшую человечка, желая рассмотреть его поближе.
   - Добрый вечер, дорогие друзья и товарищи, меня зовут Егор Семенюка, - улыбаясь, представился затейник. Нам с вами предстоит провести немало вечеров.
   Кто-то в толпе тяжело вздохнул.
   - Здравствуйте, - сказал я Егору Семенюке, но он не обратил на меня никакого внимания.
   - Ну что же, начнем нашу программу, будем веселиться, петь, танцевать.
   - Будем! - отреагировал я с энтузиазмом. - И еще будем играть! Так написано в объявлении.
   На этот раз Семенюка удостоил меня своим взглядом.
   - И во что ты хотел бы играть, юный обалдуй, то есть я хотел сказать - зритель?
   - Не знаю, это же вы массовик-затейник, - заметил я.
   - Я не массовик, - обидчиво возразил он. - Я - артист... ведущий... юморист. Хотите расскажу анекдот?
   Все молчали. Но он все равно рассказал и стал хохотать, да так, что я подумал, что он сильно не в себе. Наконец, всхлипнув, он остановился, вытер носовым платком выступившие на глаза слезы, и сказал:
   - Правда, здорово?
   Все продолжали молчать. Лишь одна тетя как-то неуверенно хихикнула.
   - Ладно, проехали, - пробормотал Семенюка, потом поискал кого-то глазами и крикнул: - Иди-ка сюда, Паша... Это наш гармонист, - объяснил он зрителям. - Паша сыграет ваши любимые мелодии, а мы споем.
   - Из "Роллинг Стоунз" тоже чего-нибудь сыграет? - поинтересовался я.
   - Ты еще здесь, маленький охламон? - озадаченно спросил массовик Семенюка. - Что же ты все время меня перебиваешь! Откуда ты вообще взялся? Каким ветром тебя сюда занесло?
   - Я не девочка Элли, чтобы меня ветром носило, а приехал я на поезде по путевке. На нем же и уеду.
   - Скоро? - с надеждой спросил Семенюка.
   - Не скоро. Я только что приехал.
   Массовик погрустнел, но не надолго, и скоро вновь нацепил улыбку на лицо.
   - Ладно, мальчик, оставайся, - разрешил он мне, - но я очень прошу - веди себя тихо.
   - Как же я буду вести себя тихо, если вы предлагаете петь песни? - недоуменно спросил я.
   - А ты не пой, - просительно сказал он. - Просто побудь зрителем. Ну иди, иди... к маме, к папе... Вот с ними пой, играй и пляши сколько хочешь.
   Я насупился, но пошел к родителям.
   - Хорошо после трудовых будней отдохнуть в кругу друзей, ведь мы же друзья, не правда ли? - опять обратился к зрителям Семенюка.
   - Мама, - тронул я ее за руку, - это что же, все эти люди - наши друзья? И вон тот жирный? И лысый дядька рядом с ним? Я не хочу с ними дружить. Я с Вовкой Брусникиным хочу, с Сережкой, со Славкой там... с Просиковым Борькой.
   - Помолчи! - сердито одернула меня мама.
   Я надулся, но скоро опять развеселился. А развеселил меня ведущий артист-затейник, и не только меня, но и всех окружающих.
   - Мастер, - похвалил его папа. - Международного класса мастер!
   И это правда. Мастер Семенюка вел вечер в сумасшедшем темпе, и все ему удавалось.
   Сначала мы соревновались в жонглировании мячами. Затем, кто больше продержится на одной ноге, - в этом виде программы равных мне не нашлось. Жирный дядька, и тот продержался не больше минуты. Пройти по узкому бревнышку, не потеряв при этом равновесия, и накидать как можно больше колец на нос Буратино - это тоже  оказалось под силу только мне.
   Как победитель, я получил сувенир - резинового крокодила красного цвета. Второе место занял лысый дядька. Третье - рыжая шепелявая толстуха.
   Потом, под руководством Егора Семенюки, мы составили скульптурную группу, чего-то символизирующую.
   - Славно! - гаркнул наш массовик, да так, что у меня заложило уши. - А теперь, дорогие мои отдыхающие, пройдемся в туре вальса! Гармонист! Во время танцев вы можете познакомиться друг с другом.
   Я пошел знакомиться с рыжей. Мама и папа обменялись многозначительными взглядами.
   Но это было еще далеко не все. Пришел черед прыгать с пенька на пенек. Жирный дядька все время падал и кричал, что пеньки расставлены неправильно.
   А в эстафете жирный и лысый не поделили мяч: жирный почему-то не хотел отдавать его лысому, а тот никак не мог отнять его у жирного. Они сильно повздорили.
   - Ты не командуй! - кричал лысый. - Ты совсем не главный!
   - А кто главный, эта козявка, что ли? - орал жирный, указывая на рыжую девчонку.
   Та от страха посерела, пискнула и скрылась среди зрителей.
   Ситуацию разрядил Егор Семенюка, заставив нас ловить игрушечных рыбок с вмонтированными в них крючками на удочку с кольцами. Лысый никак не мог зацепить ни одной рыбки и опять ужасно злился. А толстуха - молодец! - наловила больше всех. Понятно, исключая меня. Я же получил очередной приз - в виде желто-зеленого зайца.
   Массовик Семенюка не унимался; стал показывать нам фотокарточки артистов, а мы должны были отгадывать их фамилии. "Кто ошибется - фант, штраф, - тот споет нам песню и спляшет!"
   Лысый все время нарочно ошибался, чтобы всласть попеть. А петь он совершенно не умел - ну, никакого голоса! Но все равно умудрился прохрипеть: "В тумане скрылась милая Одесса..." и "Взял бы я бандуру..." Надоел всем ужасно, и его дружно вытолкнули из круга соревнующихся.
   Рыжая, отгадав фамилию очередного актера, вытащила из нагрудного кармана платочек, лихо им взмахнула, ладно топнула толстой ножкой, и пошла бить лаптями по кругу. А лысый только того и ждал, ворвался в круг, и ну давай вьюном около нее виться.
   - А теперь пойдем смотреть телевизор, - сказала мама, и мы с папой нехотя поплелись за ней в нашу комнату. Я минут десять без интереса посмотрел программу новостей, и тихонько ускользнул обратно во двор.
   - Подражаем голосам, подражаем! - гремел Семенюка. - Можете ли вы представить свою жизнь без домашних животных?
   Я попытался представить. И не смог. Какая же это жизнь без кошки Марфы, без белых мышей, черепахи... Нет, такой жизни я не представлял.
   - Я так и думал! - закричал Семенюка. - Так что давайте подражать и отгадывать! Тот, кому достанется больше всех аплодисментов - получит приз. А болельщиков попрошу активно поддерживать наших участников.
   Толстый дядька заревел ослом. Но тут даже разгадывать было неинтересно. Лысый сперва кричал индюком, а затем кукарекал, - это он сам нам потом объяснил. Мы же ничего не поняли. Шепелявая толстуха тоже заревела.
   - Это кто? - поинтересовался я у нее.
   - Тигр, - прошептала рыжая.
   - Какой же он домашний! - раздраженно воскликнул я. - Осел у нас уже один есть, не хватало только ослихи! - И я посоветовал ей, пока не поздно, пойти на прием к дантисту или логопеду, может, они ее вылечат от шепелявости.
   Но тут подошла ее мама и сказала, что я - хулиган и невоспитанный мальчишка, а рыжая заревела теперь уже по-настоящему, по-девчоночьи. Приз же завоевал я. Потому что, даже если бы здесь была Марфушка, она не смогла бы мяукать натуральней, чем я.
   И насчет хулиганов. Мама толстухи еще не видела настоящих хулиганов: Паралича, например, переростка Дубякина или Мишку Кабана... Иначе, она бы так не говорила.
   Пока я объяснял маме и только что подошедшему папе шепелявой, какой ужасно-смертельный удар левой у Жорки Клевака - тоже хулигана не из последних, не говоря уже об этом чертовом Пипякине, неугомонный массовик-затейник объявил очередной конкурс - на лучшую песню о столице нашей Родины.
   Из толпы отдыхающих вышел человек с усами даже еще большими, чем у моего папы, правда, заметно прибитых сединой, и запел "Какой лазурный небосвод сияет ярко надо мной..." И дальше - про чудесный город Тбилиси.
   - Причем здесь Тбилиси? - удивился Семенюка. - Я же просил про столицу...
   - Тбилиси - столица нашей Родины!
   - Какой Родины?
   - Как какой? - в свою очередь удивился человек. - Нашей, грузинской, какой же еще?
   Семенюка вздохнул, и объявил веселый украинский танец-гопак.
   - Танцуют молодые хлопцы и дивчины! Ну, есть среди вас молодые гуцулы?
   - Есть! - одновременно закричали толстый и лысый, а рыжая, заалев лицом, взяла под руку молодого лысого гуцула; тот же победно посмотрел на толстого, который был вынужден танцевать с тощей, похожей на выдержанную годами на балконе воблу, мамой рыжей толстухи.
   - А теперь кавалеры меняются дамами... - Не успел Семенюка закончить фразу, как жирный дядька ловко выхватил из рук лысого ойкнувшую партнершу, и неистово топая ногами, стал подпрыгивать чуть ли ни до самых верхних веток деревьев.
   Лысый грыз ногти и злобно смотрел на танцующих.
   Закончился же вечер песней "Научи на гармошке играть..." Под нее еще раз сплясали. Лысый плясал тоже. Про жирного я уж и не говорю - виртуоз! - так коленца выделывал, аж асфальт трещинами пошел. Шепелявая тоже была на высоте, плыла лебедушкой, с шеей, обвязанной рушником-полотенцем, которым она вытирала обильный пот, выступивший на ее разгоряченном лице.
   - Не надо грустить! - прокричал в заключение массовик Егор. - Мы еще не раз встретимся.
   Все устали, но в большинстве своем были довольны. А я получил в качестве призов - кучу резиновых изделий.
   - Жду вас завтра! - пригласил всех на прощание затейник Семенюка.
   Кто-то буркнул, что черта лысого он дождется, а еще кто-то назвал его допотопным монстром. Но это неправда: уж я-то насмотрелся по телику на этих монстров - ничего похожего на нашего Семенюку.

   Сегодня у нас автобусная экскурсия в горы. Так как поездка предполагалась быть долгой, папа сказал, что неплохо бы нам перекусить, а то, кто его знает, есть там в горах столовые и кафе... Да и завтрак в санатории был, на его взгляд, не очень обильным.
   Мы зашли в ближайшее кафе. Папа ознакомился с меню и сделал заказ. Скоро официант принес дымящиеся, квадратной формы, тарелки.
   - Вот ваш куриный суп, - сказал он, и грохнул тарелками об стол.
   Папа принюхался.
   - Какой же это суп? - спросил он недоуменно.
   Я тоже заглянул в тарелку и зашмыгал носом.
   - А где же куры? - поддержал я папу.
   В маминой тарелке кур тоже не оказалось.
   - Ты, мальчик, наверное, куриной слепотой болеешь. Вон видишь, в углу тарелки куриная ножка лежит?
   - В каком углу - в левом или правом?
   - Ха-ха-ха! Она перемещается... Вот сейчас, в левом от тебя.
   Я напряг зрение.
   - Вижу какую-то косточку, по-моему, обглоданную. И я не совсем понимаю, почему она должна перемещаться... Здесь что, в супе, подводные течения?
   - Нет, просто вентилятор воздух гоним. Гляди, рябь по воде идет.
   - Рябь должна идти от жирных куриных бусинок, а их здесь нет.
   - В данном случае я целиком и полностью согласен со своим сыном, - вступился за меня папа. - И хочу заметить, что рябь должна идти по супу, а не по воде. Вот как у нас в армии было: суп - так это суп, курица - так это курица...
   Бурча что-то себе под нос официант ушел, но скоро вернулся с тем же подносом, заставленным закусками.
   - Это как понимать? - Папа ткнул вилкой в одну из тарелок. - Что это такое?
   - Селедка, - мрачно ответил официант и громко зевнул.
   - Селедка?! - изумился папа. - Вы называете это селедкой? Ха! И в чем же, интересно, она плавает? В соусе? Нет, это она в моих слезах плавает! И почему так неприятно пахнет... Причем здесь носки? Селедка носки не носит. Ах, вы это и без меня знаете... Пиво теплое... Что? Холодильник не работает? Жарко, говорите... Однако, здесь не Африка. Вот у нас в армии было: селедка - так это селедка, пиво... то есть я хотел сказать - компот...
   - В Африке зулусы живут, негры такие чернокожие, мне Витька Меднис рассказывал, - поделился я с папой.
   - Кстати, почему у вас здесь мухи летают?
   - Вы предпочли бы, чтобы они в супе плавали? - лениво огрызнулся официант.
   Папа вспыхнул.
   - Я предпочел бы, чтобы их здесь вообще не было!
   И конца бы не видать этой перепалке с невозмутимым официантом, если бы не вмешалась мама. Она напомнила, что автобус скоро отходит и нам следует поторопиться.
   Ну, автобус, это, конечно, слишком сильно сказано. Скорее этот вид транспорта походил на вагонетку, которую загружают углем и всякой там породой, только с тупым рылом, и загрузили в нее не уголь, а нас - отдыхающих. Сказать же, что было тесно, - значит ничего не сказать. В вагонетку-автобус набилось столько желающих. что и рукой не пошевелить.
   Дальше события развивались, как в плохом сне.
   - Все сели? - спросил шофер.
   В ответ раздалось недружное кряхтение.
   Шофер достал из планшета карту и углубился в ее изучение.
   - Он что, в первый раз по этому маршруту едет? - разволновалась мамам.
   - Ну что, шофер, - сказал папа, - что там карта говорит?
   Шофер обернулся к папе и недобро на него посмотрел.
   И тут папа охнул, мама ойкнула, а я застонал.
   Автобус резко дернулся, и мы оказались придавленными дядями и тетями, явно приехавшими в санаторий, чтобы избавиться от лишнего веса, но еще не успевшие этого сделать, а потому все эти излишки обрушились на нас.
   Затрещали кости.
   - У меня открытый перелом, - сдавленно сказал папа.
   - У меня закрытый! - воскликнула мама.
   Я ничего не сказал, потому что не мог говорить, поскольку едва дышал, и только уцепился за папину руку.
   Но это были еще цветочки.
   Только мы стали подниматься в гору, как у машины сломалась ось.
   Сперва все согласились подождать помощи. Прошел час, затем второй, но помощь ни с какой стороны не приходила. И тогда решили идти назад.
   Но папа заупрямился, и ни в какую не хотел возвращаться.
   - Раз уж мы приехали, - заявил он, - то надо осмотреть достопримечательности.
   Шофер сказал, что до первой достопримечательности надо километров десять протопать.
   Но если папа решил, то хочешь не хочешь, а надо идти смотреть. И мы пошли.
   Шли долго. Солнце пекло немилосердно. Мы покрылись пылью с ног до головы. Ужасно хотелось пить. В глазах сквозило легкое безумие.
   К закату, истерзанных, истомленных голодом и жаждой, нас подобрала машина, направлявшаяся в ближайший поселок-аул.
   Местные жители сказали, что многое повидали на своем веку, но такие как мы, их еще никогда не посещали, предложили нам остаться, чтобы показывать нас за деньги наряду с местной достопримечательностью случайным туристам, и обещали платить процент.
   Местной же достопримечательностью являлось живописное озеро, с точки зрения естественной истории чрезвычайно интересное. Аборигены утверждали, что единственная живность, которая водится в озере - мелкие рачки, и обитают они на очень большой глубине. Не знаю, я не видел, но рассказывали, что однажды один турист попытался их увидеть, и с тех пор не видели уже самого туриста.
   Я не имел ничего против, чтобы остаться, и стал договариваться о величине процента. Папа был категорически против, а мама приготовилась упасть в обморок, сказав, что если ее немедленно не отправят обратно в санаторий, то она не знает, что сделает.
   Ничего она не сделала... В санаторий мы возвращались на телеге, и пожилой возничий, лениво погоняя лошадь, рассказывал нам легенды о прекрасных меджнунах.

   ...Учительница положила тетрадку Сабельникова на стол.
   - Остальное дочитаем на следующем уроке, хотя писанину вашу, конечно, читать совершенно невозможно. Так что я, как могу, перевожу ее на доступный всем литературный язык, чтобы было понятно. Так... Женя Лисицкий. Я вчера просматривала твои записи, и вот что ты пишешь... Будто, проезжая по Африке, ты охотился в Бирме на пингвинов. Хочу сразу заметить, что охотиться на пингвинов - это варварство. Далее: пингвины в Бирме, то есть в Мьянме, не водятся, последняя  находится не в Африке, а... А? Что случилось? Почему ты вертишься как юла, Колесниченко?
   - Юрка Баларев дернул меня за косу, подлый!
   - Баларев, еще раз дернешь Аллу за косу, выгоню из класса! И перестань грызть ногти, это совсем не вкусно.
   - Это кому как, - пробормотал Юрка, но грызть ногти на время перестал.
   - А мне вот что интересно, - кто такие меджнуны? - спросила Анька Сушкина.
   - Ну, это влюбленные... до одури, они невест умыкают, - сказал Витька Меднис.
   - Это как?
   - Похищают, значит, - снисходительно объяснил Витька. - Запихивают в мешок, и аля-улю!
   - Просиков мне ужасно досаждает, - сказала вдруг Катька Лепилина, - тоже, наверное, умыкнуть хочет! Потому что я - прекрасная!
   Я ушам своим не поверил. А Катька посмотрела на меня пронзительно и  говорит:
   - Что это ты истуканом застыл, Просиков?
   - Потому что, ты - горгона Медуза! А известно, что все живое каменеет от ее взгляда.
   - Это ты притворяешься, а на самом деле без ума от меня!
   Я чуть не задохнулся от возмущения.
   - Это все твои фантазии, Катька. Где факты? Факты где? Нет их!
   - Я тебе воз и маленькую тележку этих фактов представлю.
   - Да что ты говоришь! А свидетели?
   - Свидетелей полно! Да все девчонки скажут, вот Мамолова, к примеру...
   - К какому примеру! - закричал я.
   - Да, он и меня хотел умыкнуть, - подтвердила Мамолова. - Это низко, Просиков!
   - Ну знаешь, это просто курам на смех! Тебя только может Змей Горыныч похитить, чтобы сделать своей змеиной подругой.
   - И меня он тоже замыслил похитить, - заверещала Лидка Федоткина, - хотя Просиков вовсе не прекрасный меджнун!
   - И меня! И меня! - раздались девчоночьи голоса по всему классу.
   - Что за ерунду вы несете! Да это заговор! - опять закричал я. - Вы хотите опорочить мое честное имя!
   - Нет, Просиков, ты не честный - ты бесчестный! - ткнула в меня пальцем Ритка Сурикова, и дико расхохоталась.
   - Это я-то бесчестный! - Нет, ни в какие ворота это уже не лезло. - Смотри, Сурикова, щелбаном угощу! - пригрозил я Ритке.
   - Дурачок ты, Боря, - сказала Наташка Клещева. - Девчонок не щелбанами угощают...
   - А чем же? - озадаченно спросил я.
   - Глупенький... Сладкими конфетами и воздушным зефиром. Если же ты мне вместо шоколадных конфет леденцы дашь, так они мне и даром не нужны, а на тебя пальцем показывать будут, как на невежу.
   Я только и смог в ответ почему-то гугукнуть.
   - Что же это ты гусем загугукал, Просиков?
   Я хотел объяснить Наташке, что гуси не гугукают, а крякают, но меня опередила эта выскочка, Ленка Ширяева.
   - А мне нравятся обходительные мальчики, - заявила она. - Такие как Сережа, друг этого грубого Просикова. Он прежде чем со мной заговорить, пять раз вокруг меня обошел.
   - Это он погорячился, - ухмыльнулся Васька Бегалов
   - Просто твои близорукие очки, Василий, мешают тебе видеть всю полноту моего очарования, - с достоинством сказала Ленка.
   - Нет, - вторично ухмыльнулся Васька, - полноту не мешают. Ты, Ленка, ну очень толстая. Это и без очков видно. Толще даже, чем Славкина мама, а я думал, что толще ее никого не бывает. Я ошибся. Кстати, очки у меня дальнозоркие.
   - Что ты сказал про мою маму! - страшно закричал Славка.
   - Ничего особенного. Я сказал, что ошибся. Оказывается есть толще... Теперь я хорошо вижу.
   - Довольно! - закричала в свою очередь Нина Федоровна. - Что это вы здесь устраиваете! Это школа, а не базар! И какая школа! Сто семидесятая! С углубленным изучением иностранного языка! - Она немного отдышалась и устало сказала: - После уроков будете выяснять - кто кому нравится.
   Но после уроков выясняли отношения те, кто друг другу решительно не нравились, то есть Васька со Славкой.
   И был в тот день Славка Васькой бит.
   И завопил тогда Славка:
   - Что же ты сделал, Вася! Ведь у нас с тобой сложилась отличная традиция, я всегда тебя побеждал, а теперь ты эту традицию поломал. Традиции надо беречь, Вася, продолжать и развивать, - так говорит мой папа.
   - Чтобы ты меня и в старости лупил, и я умер бы от жестоких побоев, как Муму или Каштанка?
   - Тогда, что же это получается, значит, это ты хочешь умертвить меня в старости?
   - Нет, просто я хотел как следует проучить тебя и пересчитать твои зубы.
   - А чего их считать, они уже сосчитаны. Только вчера считал. Ровно восемнадцать.
   - А где же остальные? - удивился Васька.
   - Стоматолог вырвал.
   - Вот как... Интересно, а куда они зубы девают?
   - Не знаю... В трофей берут, или бусы из них делают, а потом дарят своим женам и сестрам, или продают в галантерейный магазин.
   - У Борисовой папа - стоматолог, но бус из зубов я у них не видел. Да и что это за бусы, изъеденные кариесом... Некрасиво.
   Только Васька упомянул Борисову, как мы услышали страшный крик. Под ногами у меня стрелой пролетела, одуревшая от ужаса Жучка, безобиднейшая дворняжка нашей дворничихи.
   - Ребята! - К нам подбежал возбужденный Сабельников. - Борисову Жучка укусила!
   - Правда?
   - Правда.
   - Это же надо, до такого состояния собачку довести, - пожалел животное Сережка.
   - А какого она цвета - желтого или бледного? - спросил я.
   - Кто? Жучка?
   - Болван! Борисова, конечно.
   - Цвета плесени. Слегка отдает в сиреневый.
   - Это хорошо.
   - Почему?
   - Сиреневый - красивый цвет. Мне нравится. И моей маме тоже.
   - Да причем здесь твоя мама! Побежали, посмотрим, как там Борисова.
   
   Майка сидела на вынесенном кем-то из школы стуле и, закатив глаза, громко страдала.
   - Ганнибал побежал звонить в "Скорую помощь", -сообщил Витька.
   - Ты, Майка, не переживай, - подошел я к ней. - Тебя сейчас в больницу отвезут. Сделают операцию. А мы тебя навещать будем.
   - Бабуинов в больницу не пускают, - покачала головой Майка.
   - Ничего, он белый халат оденет, его и не узнаешь, - сказал Сережка. - У тебя одна нога укушена?
   - Одна, - слабым голосом ответила Майка.
   - Отлично! - жизнерадостно воскликнул Сережка. - С одной ногой жить можно.
   - Что?!
   - Но, может, тебе еще спасут ногу. Ты, главное, не дергайся.
   Майка вытаращила глаза, словно скумбрия на сковородке, и откуда у нее только силы взялись, - как заорет:
   - Ты, Томилин... Ты, Просиков... Вы... Вы ко мне не приходите! Чтобы со мной не случилось! Я на вас медперсонал натравлю! Вы меня слышите?
   - Слышим, Борисова, слышим, - отозвался я. - Вроде не глухие. Нам к ушному доктору в больницу не надо.
   - А ты, Майка, все-таки выздоравливай. Зла на нас не держи. Глядишь, может, еще и свидимся, - сказал Серега, кривя физиономию.
   И без того выпученные глаза Майки, едва не вылезли из орбит. Она что-то хотела сказать, но тут подъехала медицинская машина, ее быстро положили на носилки, также быстро загрузили в автомобиль, дверцы захлопнулись, и "Скорая" рванула с места.
   Провожая Майку, мы махали носовыми платками, пока машина не скрылась из виду.