Записки о мятеже в Северозападной России в 1863-18

Полный сборник записок гр. Муравьева-Виленского, о мятеже в Северозападной России в 1863-1864 гг. составленный по номерам журнала Русская старина. Файл PDF сборника (178 страниц - 58 мегабайт). Составитель - проект «Западная Русь»

VII
Варшавское революционное правление, видевши ослабление мятежа в Литве, еще с июля месяца 1863г. начало присылать своих агентов в Вильну для поддержания упадающего революционного движения, но все эти агенты, при довольно порядочно уже устроенной полиции, были захвачены в Вильне. Но они успели, однако же, в половине июля месяца сформировать команду тайных кинжальщиков, которым вменено было в обязанность убить генерал-губернатора, губернского предводителя дворянства и тех, которые наиболее противодействовали мятежу. Но кинжальщики эти, страха ради, ни на что не решились; между тем начальство уже получило о них некоторые сведения и приняло меры к их обнаружению.
Для решительного действия был, наконец, прислан из Варшавы известный полициант-вешатель Беньковский, с обязанностью убить Домейко и меня.
27-го июля (в день рождения императрицы) Беньковский пробирался на паперть собора, чтобы меня убить, но не мог близко подойти по огромному стечению служащих и вообще народа.
29-го июля (через два дня после представления адреса) он, в 9 часов утра, вошел в квартиру Домейки и нанес ему семь ран кинжалом, равным образом изранил и человека, пришедшего на помощь, а сам скрылся. Раны Домейки были сильны, но не опасны. Жонд публиковал по городу, что Домейко убит и наказан за измену польскому делу, а в особенности за составление адреса. Надо заметить, что адрес, по поднесении, был послан мною Государю при всеподданнейшем рапорте, с испрошением награды Домейке, а 29-го я телеграфировал Государю о сказанном событии. Между тем приняты были всевозможные меры к отысканию убийцы: сделаны были повсеместно обыски, опубликованы приметы убийцы, поставлены в сомнительных местах караулы, а в особенности усилен надзор на железной дороге и на всех путях, ведущих к ней. Один из виленских кинжальщиков (к стыду – русский православный, сын отставного солдата, женатого на польке), Мирошников, проговорился в хвастовстве о кинжальщиках. Он был спрошен, уличен и в угрызении совести открыл большую часть полициантов и название самого убийцы – Беньковского.
Последний был взят 6-го августа 1863г. на железной дороге, готовясь к отъезду в Варшаву, переряженный, с окрашенными волосами, в сопровождении варшавского своего товарища Чаплинского. Уже до того, в короткий промежуток времени, было взято 10 кинжальщиков, из виленских обывателей, которые признали запиравшегося Беньковского: он был родом из Варшавы, цирюльник, учинивший уже там многие преступления и известный своим отчаянным характером. Беньковский, Чаплинский и прочие были немедленно судимы военным судом: семеро повешены в Вильне, а остальным смягчены приговоры, и они отправлены в каторгу (в том числе и Мирошников, в уважение его признания).
Это последнее покушение варшавских революционеров к возбуждению мятежа в Литве окончательно было разрушено скорым и успешным отысканием присланных в Вильну злодеев и казнью их, так что главные революционные деятели скрылись или бежали, ибо все они были обнаружены, или скрывались под разными фальшивыми именами, появляясь только по временам в Вильне. Но страх и их обуял. Ибо вслед за кинжальщиками были взяты в Вильне прочие революционные деятели, как то: Далевский, Гажич, Дормаловский (прибывший из Познани) и Зданович, которые, по приговору военного суда, все (кроме Гажича) были казнены. Начальник самого города Вильны – Малаховский (офицер путей сообщения, служивший при железной дороге) скрылся в Петербург, а оттуда бежал за границу. Другой же важный деятель мятежа – Дюлоран (служивший тоже при железной дороге) скрылся в Варшаве.
Оставался в Вильне один бодрствующий, некто Калиновский, в качестве главного начальника жонда Литовскаго, но скрывавшегося под фальшивым именем Витольда Витоженца, и с ним еще несколько второстепенных лиц, которые тоже были взяты по обнаруженным сношениям их с минскими и ковенскими революционерами, так что уже в конце августа месяца главные деятели мятежа были обнаружены и взяты кроме Калиновского. В Ковне и Гродне также успешно подвигалось открытие мятежной организации, все тюрьмы были наполнены арестантами, и обнаружена была связь между губерниями и Царством Польским, причем открывались мятежные связи и с польскими агентами в России. Одна оставалась Минская губерния, как будто в затишье, т.е. не было в ней обнаружено тайной организации.
Находя нужным еще более ослабить мятежные действия Ковенской губернии, населенной фанатическими католиками, состоящими под ближайшим влиянием епископа Волончевского, я должен был принять меры, чтобы заставить его склонить, посредством увещания, народ к положению оружия. Мера эта принесла успех, и мятеж, самый упорный, в Ковенской губернии уменьшился. Оставался там один главный деятель, ксендз Мацкевич, человек необыкновенно ловкий, деятельный, умный и фанатик: он пользовался большим влиянием в народе и беспрестанно формировал шайки и появлялся в разных местностях губернии. Хотя шайки его неоднократно были разбиваемы нашими отрядами, но он умел сам ускользать от преследования и формировать новые. Таким образом, после поражения его в Зеленковском лесу и в других местностях Поневежского уезда, в августе и сентябре 1863г., он скитался по Ковенской губернии и возбуждал везде к мятежу. В исходе же ноября, не находя более средств к продолжению и к поддержанию крамолы, он решился уйти за границу, но был захвачен почти над самым Неманом отрядом наших войск, привезен в Ковно с своим адъютантом и казначеем и по приговору военного суда повешен в Ковне. С казнью ксендза Мацкевича в Ковенской губернии почти повсеместно прекратился мятеж, остались только незначительные бродячие шайки, которые и были в скором времени уничтожены. В Гродненской губернии также все затихло, и мятеж в конце 1863г. был прекращен. В Минской, хотя и не было новых наружных проявлений мятежа, но зародыш оного оставался не тронутым, по бессмысленности тамошнего управления, а в особенности губернатора. Хотя в октябре месяце 1863г. тамошнее дворянство составило также адрес, и сильнее, нежели другие, выражало свои верноподданнические чувства и раскаяние, но все тайные мятежные деятели оставались на местах и, без сомнения, при первом удобном случае возобновили бы покушение на крамолу.
Надо заметить, что Минское дворянство отличалось большим нерасположением к русскому правительству, чем дворянство прочих губерний. Оно постоянно было в сношениях с дворянством юго-западных губерний и в октябре 1862г. на дворянских выборах составило протокол для представления всеподданнейшего адреса, по примеру Подольской губернии, о присоединении Минской губернии к Царству Польскому. Их дерзость была так велика, что когда им было тогда же объявлено высочайшее повеление о противозаконности подобных действий, то они, не отменяя своего постановления, записали только оное в журнал, с отметкою, что они не привели его в исполнение вследствие воспрещения высшего правительства.
Крамольный этот дух Минского дворянства еще более развился во время вооруженного мятежа в 1863г. Но они не могли вооружить столько шаек, как в других губерниях, по причине меньшего числа шляхетских околиц, и потому что большая часть населения губернии – православного исповедания; но, тем не менее, во всех лесах, где только было возможно, а особенно в Борисовском и в Игуменском уездах, были значительные шайки. Шайки же Новогрудского и Слуцкого уездов соединились с таковыми же Гродненской губернии.
Справившись с открытием тайной крамолы в Литовских губерниях, я послал особую следственную комиссию в Минск для обнаружения секретной администрации. В скором времени председатель оной, жандармский полковник Лосев, обнаружил главных деятелей мятежа в Минской губернии и их сношения с прочими губерниями, преимущественно в Виленской. Таким образом, окончательно были взяты оставшиеся Виленские революционеры и в том числе Калиновский, главный распорядитель мятежа в Литве. С уничтожением их прекратились и все мятежные покушения. Минские же революционеры были судимы в Вильне. Таким образом, окончены были главнейшие мятежные заговоры, в том числе и Могилевские, имевшие непосредственные сношения с Минскими, а Витебские – с Виленской губернией и Динабургским уездом.
О Могилевском вооруженном восстании здесь в подробности не говорю, ибо оно было в высшей степени бессмысленно и, начавшись 17-го апреля 1863г., окончено было в первых числах мая (того же года), почти без содействия войск одними православными крестьянами: они перехватали в лесах и на мызах почти всех панов, гимназистов и шляхту, которые образовали шайки, из коих часть только, под предводительством известного Топора (подполковник генерального штаба Звирждовский) ограбили город Горки и бежали в Минскую губернию. Сам же Топор бежал в Царство Польское, где впоследствии был взят и повешен. Замечательно, что Могилевское восстание произведено было под видом охоты на лося и, в известный назначенный день, большая часть молодежи, а также руководителей мятежа, собрались в охотничьей одежде, с запасом продовольствия в указанные места и там были постепенно обезоруживаемы и взяты крестьянами. Могилевские революционеры были до такой степени уверены в бессилии и послаблении правительства нашего, что они смело в ответах своих следственным комиссиям уверяли, что не имели никаких мятежных замыслов, но действительно повсеместно сговаривались идти на охоту. Остальное польское население Могилевской губернии старалось поддерживать это нелепое оправдание, так что даже многие русские, а в особенности в Петербурге, старались этим оправдать покушения к мятежу в Могилевской губернии. Тамошний губернский предводитель, князь Любомирский, был одним из главных секретных деятелей и руководителей оного; но он так себя осторожно вел, что его трудно было юридически в том уличить; впрочем, он уволен от должности и отдан под надзор полиции.
Нельзя не обратить внимание на то обстоятельство, что Белорусские губернии: Могилевская и Витебская, которые 37 лет тому назад, когда я там был – в первой губернатором, во второй – вице-губернатором, почти были совершенно русскими, за малыми исключениями. И когда в 1830г., по моему ходатайству, высочайше повелено было уничтожить в них производство дел по Литовскому статуту, повсеместно ввести русский язык, как в судопроизводстве, так и во всем управлении, то это было принято не только беспрекословно, но составлен был благодарственный Государю адрес за дарование им общих с Россиею прав. И это все было в 1831г., во время самого разгара польского мятежа в Варшаве и в Литовский губерниях.
Надо заметить, что и в 1831г. мятеж преимущественно распространен был в Ковенской и Виленской губерниях, и только кое-где появлялись шайки в Минской и весьма немного в Гродненской; в Белорусских же губерниях в одной Витебской – и именно в Лепельском уезде – были проявления мятежных покушений. Но вообще противоправительственное направление наиболее выказывалось в Полоцком, Дриссенском и Динабургском уездах, т.е. там, где была прежде иезуитская коллегия (до 1817 года), и вообще от нее утвердился католический фанатизм.
В 1863г. все эти губернии были объяты пламенем мятежа, и ежели не везде проявлялись вооруженные шайки по недостатку средств вооружения и противодействию православного сельского населения, то тем не менее все дворянство, шляхетство и ксендзы повсеместно явно и безбоязненно провозглашали владычество Польши, старались в том уверить крестьян и тем самым, при малейшем успехе мятежа в Литовских губерниях, Белоруссия без всякого затруднения вошла бы в состав, предполагаемой революционерами Польши в границах 1772 года.
Политическое и нравственное положение губернии в 1831г., когда мятежники имели отличное регулярное войско и вели даже войну с нами, иногда даже с значительным успехом, было удовлетворительно, и когда везде все было тихо (кроме Ковенской губернии, всегда фанатизированной католицизмом), в сравнении с тем, что было в 1863г., ясно доказывает, что правительство, в течение последних 30 лет, не только не принимало мер к уничтожению в крае польской пропаганды, но напротив того, по крайнему неразумению местных и главных правителей, давало все средства к развитию польского элемента в крае, уничтожая все бывшие зародыши русского начала. Я не стану в подробности упоминать о действиях тех лиц, которые с 1831г. были главными на местах распорядителями, о их бессмысленности и неразумении положения края, польских тенденций, о незнании истории сей искони русской страны и постоянном их увлечении призраками польского высшего общества, пресмыкавшегося пред ними и выказывавшего преданность правительству, но не только тайно, а явно обнаруживавшего свои тенденции к уничтожению всего русского. Но все это привлекало на их сторону генерал-губернаторов, а в особенности женский пол, жертвовавший честью и целомудрием для достижения сказанных целей. Для истории нельзя однако ж умолчать о тех начальниках того края, которые наиболее ознаменовали себя подобными тенденциями и нанесли огромный вред могуществу России в той стране. Это были: в Белоруссии – кн. Хованский, генерал-адъютант Дьяков и кн. Голицын; в Вильне – кн. Долгоруков, Илья Гаврилович Бибиков и генерал-адъютант Назимов. Вот ряд людей, которые при содействии подобных же деятелей в Петербурге, в глубоком неведении своем положили в крае твердое начало польской пропаганде и впоследствии развитию мятежа, стоившего так дорого России!
Теперь (1866г.), благодаря Бога, все обнаружено, мятеж подавлен, крамола и заговоры против правительства открыты во всех отраслях и направлениях, не исключая и петербургского польского жонда под руководством Огрызко, Юндзилла Сераковского и иных. Теперь остается правительству воспользоваться тяжким уроком и положить конец польской крамоле в Западном крае, признав его окончательно русским, не силою оружия, но моральным возрождением в нем долго подавляемых исконных русских начал!
VIII
Во время принимаемых мною мер к прекращению в 1863г. мятежа во вверенных мне губерниях, Государю угодно было поручить моему заведыванию, как выше сказано, Августовскую губернию, которою мятежники распоряжались по произволу и в которой войска наши (почти целая дивизия) расположены были по городам, не будучи в силах, без содействия гражданского начальства, принимать какие-нибудь благоразумные меры к прекращению мятежа. Варшавское же правительство, как объяснено выше, не только бездействовало, но под управлением Велепольского, равнодушно смотрело на все неистовства, производимые мятежниками в крае.
В сентябре 1863г., получив высочайшее повеление об Августовской губернии, я отправил туда войско под начальством генерала Бакланова и поручил ему немедленно ввести военно-гражданское управление на основании данной мною 24-го мая для Северо-Западных губерний инструкции. Преображенский полк, под начальством князя Баратинского, занял главные мятежные пункты губернии, и не прошло трех недель, как со введением сказанного управления мятеж почти совершенно там утих; оставались только в Ломженском уезде некоторые бродячие шайки, преимущественно наполненные шляхетским населением, а также туда вторгались мятежные банды из других губерний Царства Польского, так что, для ограждения этого уезда, я вынужден был распорядиться о занятии нескольких пунктов в соседнем Остроленском уезде Полоцкой губернии.
По мере подавления мятежа в Северо-Западных губерниях, я принимал меры к прочному обеспечению сельского населения и к ограждению оного от насилия панов. Трудно было до этого достигнуть, по неимению лиц достаточно благонадежных, чтобы поручить им на местах это важное дело: все чиновники, как выше сказано, были польского происхождения, также и мировые посредники. Большая часть их были взяты под стражу за участие в мятеже или по неблагонадежности уволены от должности. Надо было спешить скорее занять русскими людьми все полицейские должности и вообще имеющие прикосновение к народу, который составлял главную нашу опору. Трудно было вдруг наполнить край русскими чиновниками: я еще при выезде из Петербурга отнесся ко всем начальникам губерний, прося их присылать ко мне лиц более благонадежных, для чего и исходатайствовал для них у Государя особые льготы и пособия, просил о том же и министра внутренних дел. Действительно, чиновники начали прибывать, но, к сожалению, многие из них далеко не соответствовали ожиданиям, особенно присланные министром внутренних дел, так что я вынужден был многих возвращать обратно и медлить занятием вакантных мест.
Имея в виду, что главное дело в крае состояло в упрочении быта сельского населения, уничтожении над ним власти мятежных панов и привлечении народа к правительству, я преимущественно обратил внимание на вызов из России деятелей по крестьянскому делу. С августа 1863г. в тех уездах, где был подавлен мятеж, постепенно назначались русские мировые посредники и члены поверочных комиссий, так что к концу года в большей части уездов были русские деятели по крестьянскому делу, которые и обнаружили всю бездну злоупотреблений и угнетений, которым подвергался несчастный народ русский от польских панов и избранных из среды их посредников.
Зло было так велико, что нельзя было оставлять его без радикального извлечения и даже исправления тех правил, которые были установлены по крестьянскому делу для западных губерний, ибо они составлены были в Петербурге теоретично без знания местного хозяйственного быта крестьян, по указанию лиц, вызванных из тамошнего края в виде экспертов, которые употребили все усилия, чтобы обмануть правительство и еще более поработить крестьян владельцам.
Скоро можно было убедиться, что утверждение уставных грамот в том виде, как они были составлены, послужило бы к вящему разорению крестьян и к возбуждению сих последних против правительства; в этом и заключалась цель бывших польских деятелей и всего шляхетского управления краем. Я решился воспользоваться моментом (с одной стороны – боязни правительства нашего от распространившегося мятежа, с другой – устрашения самих владельцев сильными мерами против мятежа и всеобщим почти участием их в оном), чтобы рассечь гордиев узел пагубного влияния панов на сельское население. Я пригласил на совещание некоторых мировых посредников и иных деятелей, более других изучивших положение крестьян и отношения их к владельцам. И в августе 1863г. издал инструкцию для действия поверочных комиссий, предоставив им право переделывать уставные грамоты, составленные в противность закону, возвращать крестьянам отобранные от них в последнее время (с 1857г.) земли, обеспечивать обезземеленных крестьян и батраков, назначать им безобидные покосы и выгоны, не лишать их права пользоваться общим с владельцем топливом и пастбищем скота, причем приказано было определить оценки оброков сообразно действительной ценности участков, отнюдь не стесняясь прежними высокими платежами. Меры эти, взятые в совокупности, были немедленно приведены в действие. Паны, как все виновные в мятеже, беспрекословно подчинились оным, тем более, что многие из них, сочувствуя мятежу, объявляли крестьянам в начале 1863 года, что им отдадут земли безвозмездно, если они пойдут в мятеж, и потому опасались, что правительство отберет землю всю даром.
Владельцы упали духом, а крестьяне воспрянули и почувствовали новую жизнь; причем приняты были меры к восстановлению православных церквей и к возвышению духовенства с распространением повсюду русских школ. Для довершения уничтожения возможности формироваться вновь к весне мятежным шайкам среди огромных лесов, покрывающих еще Северо-Западные губернии, приказано было поделать просеки к тем местам, в которых могли удобно укрываться шайки и в случае, ежели помещики сего не исполнят, то предоставить это, по указанию начальства, самим крестьянам. Большая часть просек была исполнена сими последними, и сею мерою в одно время был обеспечен край от могущих вновь появиться мятежников, а крестьяне получили за труды большое количество лесу, и в следующем году большая часть отлично обстроилась, вместо бывших их убогих хат.
Помещики на местах вполне смирились и тайно роптали. Но в Петербурге подняли большой вопль и нашли сочувствие в министре внутренних дел и у иных правительственных лиц. Не взирая на все это, я решился привести до конца начатые меры, ибо этим единственно способом можно было упрочить наше там владычество и подавить польскую преобладавшую интеллигенцию, против которой уже крестьяне в улучшенном своем состоянии, при содействии правительства, могли бы бороться.
К этому восстанию в Петербурге против принятых мною мер сильно присоединилась немецкая партия, владеющая значительными имениями в Инфляндских уездах Витебской, а также в Северо-Западных уездах Ковенской губернии: немцы теряли едва ли не более поляков, так как еще более угнетали крестьян и вводили батрачество в своих имениях, т.е. полное обезземеление крестьян. Те же самые меры по устройству быта крестьян были применены мною еще в 1863г. в Августовской губернии, причем приказано было постепенно уничтожать гминное управление владельцев и назначать на место их гминными войтами крестьян по собственному их выбору. Равным образом введены были независимые от помещиков крестьянские суды, с правом решать дела до 100 руб. серебром.
Всем этим мерам подчинились безропотно владельцы Августовской губернии и, в скором времени, крестьяне до такой степени ожили, что начали сами ловить мятежников и предоставлять правительству. То же самое было в Северо-Западных губерниях. Отовсюду я получал от крестьян депутации с благодарственными адресами; везде крестьяне молились торжественно за Государя, даровавшего им свободу, присылали адресы и устраивали часовни и образа во имя Александра Невского, – словом, всеобщее было торжество крестьян, которые вполне передались на сторону правительства и нелицемерно благодарили Государя за все оказанные милости. В крае так ожило русское начало, что везде заговорили по-русски, и православные священники, бывшие в угнетении и в рабском почти порабощении у ксендзов и панов, стали пренебрегать прежними своими властелинами. Помещики же явно упали духом, в особенности же когда в половине 1863г. были обложены 10% сбором с доходов их имений, каковой, однако же, был беспрекословно и в кратчайшее время внесен и послужил к поддержанию русских чиновников, прибывающих в край, на устройство церквей и иных предметов, о коих будет упомянуто далее.
Против правильности обложения помещиков 10% сбором было много возгласов, особенно в Петербурге. Обвиняли меня в неуравнительности и возвышенности раскладки, и никто не хотел понять, что во время самого разгара мятежа, т.е. в июне и июле 1863 года, нельзя было в несколько недель составить правильную раскладку и оценку доходов помещичьих имений. Но таково было увлечение высшей петербургской сферы, что они, подстрекаемые польскою партиею, хватались за все самые нелепые идеи, чтоб только обвинить и обессилить принятые мною необходимые меры к укрощению мятежа. Они не хотели понять, что у поляков нет настоящего патриотизма, но лишь влечение к своеволию и угнетению низших классов, что им хотелось восстановления древних прав польской аристократии во время Речи Посполитой, что им нужно было до невозможности поработить народ и выжимать из него сок, превращая его в «bуdlo» (по-польски значит: скотина, так обыкновенно называли паны простой народ). По сей-то причине паны и вообще польская интеллигенция не столько восставали против строгих мер, принимаемых к укрощению мятежа, сколько во всеуслышание вопияли против ограждения крестьян от панского гнета и возрождения в них нравственной силы. Они называли действия управления в сем отношении разрушительными для общественного порядка и последствием системы социалистов.
В Петербурге тоже твердили, ибо не понимали ни положения края, ни необходимости утвердить в оном русскую народность. Министр внутренних дел и шеф жандармов (кн. Василий Андреев, Долгоруков) преимущественно противодействовали, сколько могли, принятым к устройству быта крестьян мерам, и старались поколебать доверие Государя к местному управлению. Причем они старались распространить мысль, что меры эти приведут к гибельным последствиям в самой России, и потому министр внутренних дел долго не допускал обязательного выкупа крестьянами земель в Западных губерниях.
10% сбор они считали и называли грабежом и явным разорением владельцев, не принимая в соображение, что те же самые владельцы платили дань мятежникам, далеко превосходившую 10% сбор. Они не хотели понять, что раскладка сделана была по указаниям самих помещиков, т.е., что взята в основание оценка десятины, объявленная помещиками при составлении уставных грамот. Таким образом, владельцы, стараясь увеличить свои доходы угнетением крестьян, сами поплатились при обложении 10% сбором тех доходов.
10% сбор, кроме справедливости меры и способа разложения, представлял ту главную выгоду правительству, что он лишал помещиков возможности уделять доходы свои на поддержание мятежа. Мера эта, с присоединением к ней взимания штрафов за траур и другие революционные манифестации, а также контрибуции за пособие мятежникам, произвели самое благодетельное влияние в крае, ибо польские паны, шляхта и ксендзы вынуждены были дорого платить за все бессмысленные их покушения. Поляка же ничем нельзя остановить в его безумии, как деньгами. Его надобно, как говорит пословица, бить по карману. Более благоразумные поляки в этом сами сознаются. С уменьшением доходов уменьшились и революционные затеи, всякий занялся поддержанием своего хозяйства и опасался только, чтобы не попасть под новые штрафы и засим все в скором времени смирилось в крае.
В числе мер, принятых мною для окончательного подавления мятежа и переловления скрывающихся одиночных мятежников, я испросил высочайшее соизволение на утверждение, во вверенном мне крае, жандармских команд из 30 человек в каждом уезде, под начальством одного офицера. Команды эти снабжены были подробною инструкциею и размещались в уездах на определенных пунктах для наблюдения за действиями обывателей, где с содействием войск и казачьих команд, размещенных также по уездам, в скором времени были уничтожены последние остатки бродячих шаек.
Жандармские эти команды до такой степени очистили край от последних остатков мятежа, что уже в 1864 году можно было безопасно везде ездить, и все мирные обыватели вполне почувствовали столь необходимые для них и их благосостояния силу и покровительство наших властей.
Инструкция, данная жандармским командам, выходила из разряда обыкновенных, принятых у нас начал для жандармерии: они поставлены были в непосредственную зависимость от местного начальства, которое ими распоряжалось по своему усмотрению, как высшею административною полициею. Команды составляли то же, что во Франции «marechausses». Высшее жандармское управление стремилось к тому, чтоб их обратить в безответственных доносчиков, чем уничтожилась бы полезная их административная ответственная деятельность. Но я этого не допускал во время управления моего краем, и команды эти были действительно весьма полезны и подчинены главному местному начальству. Независимо от сего, во всех уездах была учреждаема, с половины июля месяца 1863г., постепенно сельская вооруженная стража под начальством благонадежных унтер-офицеров, ее формировавших. Стража эта, доходящая в некоторых уездах до 1000 и 2000 человек, охраняла селения, очищала леса, совокупно с войсками, от мятежников и держала в страхе мятежных панов, которые были обложены особым сбором на содержание оной. Каждый стражник получал в сутки 10 коп. деньгами, кроме продовольствия. В сложности содержание стражи обошлось польскому дворянству шести Северо-Западных губерний более 800.000 р. с. Дворянство также заплатило за все убытки, которые учинены мятежниками, как в казенном, так и в частном имуществе, т.е. священников, крестьян и т.п. Эти меры, совокупно с 10% сбором, имели самые благоприятные результаты. На счет помещиков же было ограждено все протяжение железной дороги, расчищены окрестные леса, устроены бараки для войск по всей линии, – словом, они вполне заплатили деньгами за свое безумие, не говоря уже о частных штрафах.
IX
В ноябре 1863г. военные действия почти повсеместно прекратились, так что в декабре можно было возвратить в Петербург 1-ю гвардейскую дивизию, оказавшую так много услуг правительству (равно как и прежде бывшая 2-я дивизия) при укрощении мятежа. К тому времени уменьшились повсеместно и аресты, и усиленно только действовали на местах военносудные и следственные комиссии для скорейшего очищения тюрем, наполненных лицами, участвовавшими в мятеже. Так как он был повсеместно прекращен, то я признал возможным облегчить и меру наказаний, дозволив простолюдинов, участвовавших в шайках, но принесших чистосердечное раскаяние, вовсе освободить от взыскания, с отдачею на поручительство обществ. Таким образом, в течение 1863 и 1864гг. более 4000 человек разного звания лиц, замешанных в мятеже, отданы были на поручительство, с учреждением за ними полицейского надзора, кроме такого же количества добровольно возвратившихся из шаек, также водворенных на прежнем месте жительства. Количество же лиц, присужденных к разным тяжким наказаниям, высланных и оставленных в крае, в подробности (было) указано в ведомости, сообщенной мною военному министру для доклада Государю.
Из ведомости этой ясно видно, как преувеличены были все толки и возгласы об огромном будто бы числе лиц, сделавшихся жертвою жестокости управления Северо-Западным краем. Едва ли когда-либо мятеж, столь сильно охвативший все шесть Северо-Западных губерний (с населением более 6.000.000), мог быть окончен с меньшим числом жертв. Все бывшие революции в Европе и восстания в Английских колониях стоили несколько крат более жертв, чем бывшее в Западных губерниях восстание – ибо главное начальство сего края заботилось о том только, чтобы введением строго ответственной и правильной администрации восстановить достоинство правительства, и только некоторыми более разительными примерами смертной казни главных руководителей мятежа и в особенности лиц, учредивших правильные неистовства и злодеяния над безоружным народом, надо было остановить тот террор, который они повсюду распространяли. Здесь дело заключалось не в одних строгих наказаниях, ибо их было весьма не много, но в совокупности всех принятых мер к подавлению мятежа и к предупреждению всех беспрестанно изменяющихся способов действия мятежного жонда. В этом собственно и заключалось достоинство управления и успех его действий. Мятеж сам собою погас, и все смирилось потому только, что во всех покушениях своих он находил своевременное правительственное противодействие. Бессмысленные польские умы отрезвились, и все затихло в крае, когда убедились, что правительственная власть восстановлена и идет непреоборимо к предначертанной цели, не останавливаясь ни перед какими препонами, повсюду поставляемыми. Мятеж прекратился, когда самые происки петербургских и варшавских революционеров не могли побороть и ниспровергнуть систему действий главного начальства Западного края.
4-го апреля 1866г. Граф Михаил Муравьев. С.-Петербург