Прости, мама!

Воронины ждали гостей. Должны были прийти Захаровы, Терентьевы и сам Арнольд Львович с  молодой женой – стюардессой Жанной.

Дмитрий Ильич расставлял стулья вокруг овального стола. Стелла с домработницей хлопотали на кухне. Застолье должно было быть по первому классу: изысканные салаты, фейерверк закусок, тигровые креветки на гриле и, конечно, коронный «Наполеон» – кулинарная гордость Стеллы.

Повод для праздника был знаковый – солидный финансовый успех фирмы, которую возглавлял Арнольд Львович.

Дом был охвачен праздничной суетой, наполнен вкусными запахами и предвкушением жизнерадостных тостов.

В прихожей раздался звонок.

– Наверное, Терентьевы, иди, открывай! – сказала Стелла, вынимая из духовки румяный пирог.

Дмитрий Ильич широко улыбнулся, предвкушая встречу с заведующим отделом маркетинга Валерием Терентьевым, неистощимым шутником, и его сдобной, как булочка, женой.

Он открыл дверь и замер. На пороге стояла его мать Агафья Осиповна. На ней было давно вышедшее из моды, но добротное пальто, белый вязаный в паутинку платок. Она была все такая же, как пять лет тому назад, когда он приезжал на ее семидесятипятилетний юбилей. Только постарела немного, морщинок прибавилось. Но глаза невыцветшими васильками сияли голубым огнем.

Дмитрий Ильич обнял мать и, сжимая в объятиях, почувствовал, какая она сухонькая и маленькая в своем просторном пальто.

– Как же так, мама? Не предупредила, что приезжаешь, я бы тебя встретил, – забормотал Дмитрий Ильич, внося в прихожую саквояж и сумку, – да еще с такими тяжелыми вещами. Вон саквояж, как свинцом набит.
 
– Вовсе не свинцом, Дима, – улыбнулась Агафья Осиповна, вытирая пот с лица. – Я вам вареньица привезла разного, сальца домашнего, картошечки молодой…

В прихожую выскочила раскрасневшаяся у плиты Стелла.
Румянец вмиг сошел с ее лица.

–Что же это Вы, Агафья Осиповна, как снег на голову, хоть бы телеграмму дали, что приезжаете…

–На юбилее Дима пообещал ежегодно навещать меня, да так и не собрался. Вот я и решила сама приехать. Года-то, милая, поджимают…

Агафья Осиповна с нескрываемым восторгом смотрела на невестку.
–А ты, дочка, еще краше стала, – сказала она, – как роза расцвела.
Для Стеллы слова свекрови были как бальзам. Значит все не зря: все эти подтяжки, личный диетолог, фитнес-клуб.

Пока Агафья Осиповна принимала душ, собрались гости.

–Может быть, мы маму на кухне покормим? – робко спросила Стелла мужа. – Куда она за стол с мокрыми волосами!

–Ты лучше фен принеси, – мрачно отозвался Дмитрий, – и запомни: мама у нас – главный гость. Сегодня и всегда.

Агафья Осиповна повязала голову расписной косынкой, которую покойный муж Илья Петрович подарил ей на золотую свадьбу, надела кремовую атласную кофту с мелкими перламутровыми пуговичками, шерстяную юбку-гофре, которую носила только по праздникам.

Дмитрий Ильич представил мать гостям. По их лицам пробежала тень недоумения.

–Что же ты не предупредил, что мамаша из деревни приезжает? – поинтересовался Арнольд Львович.

–Да, так вышло, – стушевался Дмитрий Ильич. – Она неожиданно приехала.
Сначала выпили за процветание фирмы, потом за Дмитрия Ильича, который нашел инвесторов и осуществил смелый проект.
 
Гости  оживленно  беседовали,  нахваливали  салат  «Цезарь», заливное из осетрины и креветки.

Жена Захарова рассказывала про какие-то чудодейственные уколы от морщин, которые делала ее знакомая. Сначала женщина превратилась в куколку, а когда действие уколов закончилось, морщин стало еще больше.

Супруга Терентьева была в восторге от кедровой бочки.

–Представляете, за один раз худеешь на семьсот граммов! – воскликнула она.
Все посмотрели на нее с сожалением. Даже если бы эта пышная дама приняла десять процедур, это мало бы отразилось на ее фигуре.

После светской болтовни все переключили внимание на Агафью Осиповну.

–Вы пробовали ананасы в шампанском? – Терентьев пододвинул маме Дмитрия хрустальную вазочку, где в пузырьках шампанского плавали дольки ананасов.

–Да я их и без шампанского, милок, не пробовала, – улыбнулась баба Агаша, – мы к заморской еде не привычные.

–Расскажите нам, как живет сейчас  российская  деревня, – попросил Арнольд Львович участливо.

–Трудновато, но держимся, – улыбнулась Агафья Осиповна. – Земля-матушка кормит, в огороде все растет. В этом году клубника хорошо уродила. Я компотов, варенья наварила, еще ягод продала на четыреста рублей.

Терентьевы переглянулись с Захаровыми, вспомнив про прибыль, которую получили сотрудники фирмы. А баба Агаша продолжала, как ни в чем не бывало.

–Я за эти деньги Федора-плотника наняла. Он мне забор починил и калитку поправил. Я ему еще и настойки вишневой бутылочку налила. Так он мне пообещал и огород вскопать.

«Я тоже обещал», – пронеслось в мозгу у Дмитрия Ильича.

–Правду говорят, спивается деревня! – некстати пискнула Зиночка Захарова.
 
– Не  все,  милая! – возразила  мать. – Вон  у нас Василий Фролов такое фермерское хозяйство развел – любо-дорого посмотреть. И с кредитами рассчитался, и прибыль пошла. На улице, где живет, асфальт постелил. Трудяга мужик, пример для сыновей.

Или сосед Семен Степанов, знатный комбайнер. В прошлом году за жатву «Жигули» получил. Теперь иногда меня до фельдшера подвозит.

–«Жигули» – это вам не «Лексус», – усмехнулся Валерий Терентьев, тонко намекнув, что Дмитрий Ильич поменял на эту модель свой джип, чему Валерий откровенно завидовал.

–А еще мы храм всей деревней восстановили, – радостно сообщила баба Агаша, – церковь у нас небольшая, но намоленная. Недавно бизнесмены Голосовы колокола отлили. Теперь они на нашей церкви золотом сияют…

Гости слушали внимательно, голос старушки звучал в напряженной тишине.

–Вообще я замечаю, – продолжала Агафья Осиповна, – чем тяжелее жизнь, тем мягче, добрее друг к другу люди становятся. Сосед мой Матвей Сидорыч как с рыбалки идет, обязательно карасиками угостит. А весной, когда я слегла, его жена Анна Николаевна мне в огороде свою рассаду помидоров посадила и огурцы посеяла. И в больнице меня навещала. Я там полтора месяца лежала. Сердце так прихватило, думала, конец…

–А что же ты, мама, мне не сообщила? – глухо спросил Дмитрий Ильич.

–Да ты бы все равно не приехал, вы в это время на заграничном курорте отдыхали, сам же сказал по телефону. Да и зачем волновать понапрасну? Тем более что инфаркт был не обширный, а только «микро», как сказали врачи.

Повисло неловкое молчание.

–Меня и подруги навещали, – продолжала Агафья Тихоновна. – У нас в селе клуб вдовушек. Собираемся у самовара.
 
Кто  вареников с вишнями налепит, кто  пирожков  напечет с капустой, кто блинчиков с медом принесет. Частушки поем и  песни разные – фольклорные, старинные, современные.

–А, может, Вы и нам споете? – неожиданно предложил Леонид Захаров.

Супруга одернула его: «Еще чего?»

Агафья Осиповна не стала упрямиться и завела песню о грешной любви женатого мужчины.

Гости переглянулись. Все все знали друг о друге. У каждого был тайный роман. У Терентьева с экономистом Зоей, у Захарова с Леночкой из налоговой. Арнольд Львович совсем недавно оформил свои отношения с Жанной. И только Дмитрий Ильич был чист. Стелла загрызла бы любую, которая посмела даже пококетничать с ее умным и влиятельным мужем.

–Замечательная у тебя мамаша, Ильич, редкого оптимизма человек, – воскликнул Арнольд Львович. – Давайте вы- пьем за наших матерей!

Все дружно наполнили бокалы и встали.

И в эту самую минуту Валерий Терентьев вспомнил, как получил телеграмму о смерти матери и едва успел на похороны.

Захаров подумал о том, что уже десять лет не был в далеком сибирском городке Бийске, где живет с сестрой его старенькая мама.

Агафья Осиповна пригубила рюмку, отломила кусочек черного хлеба и, не найдя на столе селедки, наколола вилкой красную рыбу.

– Я, пожалуй, прилягу, Дима, – сказала она тихо. – Притомилась с дороги.
Проводив гостей, Дмитрий Ильич вошел в комнату матери. Она лежала на спине и, казалось, спала.

Дмитрий сел у кровати. Глядя в спокойное лицо матери, он подумал о том, сколько бессонных ночей она провела у его постели. В детстве он не выбирался из болезней. Ходил весь в горошинах зеленки, горел, как в огне, от кори. То раздувала железы свинка, то нападала золотуха.

Мать купала его в череде, поила травами, возила по врачам. А однажды он разбил лоб качелями.

Мать вела его по жизни. Скромная и тихая, она никогда не беспокоила сына просьбами. Всегда терпеливо ждала его. Но Стелла то увлекала мужа в Анталию, то на Кипр. Она покупала путевки в Арабские Эмираты («Все туда едут, у нас слякоть, а там – лето»), на Мальдивы и Канары («Мы что, хуже других?») или в Куршавель («Захаровы там уже трижды были, а мы – ни разу»).

Время спрессовывалось и летело, уплывало в телефонных звонках, оседало в бумагах, утекало на конференциях, встречах, презентациях и форумах.
Мать ждала. А он все не ехал.

–Ты здесь, сынок? – спросила Агафья Осиповна, не открывая глаз.
Дмитрий Ильич сжал ее руку. Она была холодной, как ледышка.

–Сердце жмет, – простонала мать.

–Может, «скорую» вызвать? – встрепенулся Дмитрий.

–Не надо, достань у меня в сумочке нитроглицерин. Дмитрий Ильич вздрогнул. Он не предполагал, что у матери все так серьезно с сердцем.

–Там еще в платочке отцовы медали, – голос у Агафьи Осиповны был слабым, как шорох. – Пусть у тебя хранятся как память.

Дмитрий Ильич развернул вышитый платок. Орден Красной Звезды, медаль «За Отвагу» и совсем новенький орден Отечественной войны второй степени.

–Этот орден отец незадолго до смерти получил, – задыхаясь, произнесла Агафья Осиповна, – где-то документы затеряли. Приехал из военкомата, держит орден на ладони и говорит: «На что он мне теперь? Лучше бы деньгами дали. Я хоть бы шкалик купил». И грустно так улыбнулся.

Она замолчала. Дмитрию Ильичу показалось, что мать задремала, но Агафья Осиповна заговорила снова.

–Памятник ему как участнику войны военкомат поставил, а деньги, что ты на плитку и оградку прислал, я на крышу дома потратила. Как дожди пошли, крыша     протекла. Пришлось заново делать, мастеров нанимать…

Она попросила воды, поднесла стакан к пересохшим губам.

–А где Леночка с Никиткой? – спросила тихо. – Я ведь правнуков своих так и не видела ни разу. А хотелось бы. Ведь родные кровиночки.

Дмитрий Ильич не признался матери, что только вчера проводил дочь с внуками на отдых в Италию.

Стыд жег так, что, казалось, расплавится сердце. Он прижался лбом к материнской ладони.

–Прости меня, мама! За все прости! – прошептал он, чувствуя, как слезы душат, сжимают горло.

Агафья Осиповна слабеющей рукой гладила его уже седую голову.