Сказка под Новый Год 4. Лешачиха - не фунт изюма

     «Беда не по лесу ходит, а по людям» - говаривали наши предки, упреждая будущее поколение, то бишь нас, дабы не вносить смуту в лес, в виде собственных придуманных правил и уставов на основе исключительного царственного положения. Но леший… а что леший? Леший  - дух лесной, а по церковному правилу вообще к нечистой силе причисляется, с чем я категорически не согласен буду никогда. Ведь, объявив войну лесу, люди сами же начали обвинять хранителей природы во всех своих для неё, матушки, неподобных грехах, видя в лесовиках порождение ада, уподобляя их чертям и прочей нечисти. Самая главная отличительная черта лешего от нечистой силы это то, что лесовик  хоть и дух, но смертен, перерождаясь, как и люди уходя из Яви в Правь, Славь или Навь. Нет, конечно, раз леший - дух, то он не материален, но он рождается, во-первых, а во-вторых, по истечении определённого времени назначенного природой переходит из одного состояния в другое. То есть тем, кем он был раньше, уже не будет никогда.

     Тут есть одно но… -  один день за шесть человечьих приходится в ходе жизнедеятельности лешего плюс спячка зимняя, в которую погружается тот с наступлением холодов. Обычно нет никакой специальной даты, просто начинает клонить ко сну, когда выпадает первый снег. Зимой во время спячки леший копит силы, растраченные за прошедший год. Опасности и необходимости в защите леса настолько малы, что природа сама создала благоприятные условия для отдыха лесных хранителей. Тем более что и люди в зимнее время года намного реже ходят в лес. Просыпается леший, как только сходит снег и появляются первые подснежники. Но если лесу будет грозить опасность, то самый главный его дух растолкает своих подчинённых, разбудит посреди зимы и немедленно поставит на ноги. Правда, леший станет намного слабее, чем обычно, потому, что его сила напрямую зависит от положения леса, и зимой она идёт в основном к противостоянию холоду и сохранению собственной жизни.

     Перед спячкой наши милые лешие начинают беситься, ломают деревья, устраивают драки, почём зря гоняют зверей и птиц. Они выходят к людям в деревни почудачить и набедокурить, чтобы в полном беспокойстве, вдруг внезапно провалиться на целую зиму под землю и, успокоившись в спячке, снова появится на белый свет ранней весной. Хотя есть одно важное обстоятельство, не позволяющее в полной мере лесовикам осуществлять свои проделки по отношению к людям. Ведь по лесному закону, за выполнением которого строго-настрого наблюдает главный дух, положена всего лишь одна минута в день на использование необходимого для собственной жизнедеятельности озорства и всевозможных шалостей. В лесу леший полновластен, но стоит только выйти за порог владений своих, тут же начинает действовать непреложный закон природы. Вот и копит леший эти минутки, дабы вывалить собравшиеся эмоции туда ближе к поздней осени, перед довольно продолжительным покоем.

     Все знают про русалок, что они являются душами утопленников и ими заведует водяной , но не каждому известно про мавок. А ведь мавки – души погибших в лесу незамужних девушек, которые помогают лесовикам  следить за хозяйством и не знают покоя, страдая по неиспользованной человеческой жизни. Лешим, конечно же, недостаёт помощи мавок, им вынужденно необходима лешачиха, хотя бы просто для того, да чтобы обзавестись элементарно потомством лешачьим, но и само собой поиграть в удовольствие. А что такого, похоть, хоть и запрятанная в глубине души, пока никого ещё не миновала. С женскими особями лешие живут как обычные люди. Сходятся, расходятся, что бывает намного чаще, чем в людской среде.

     Лешачих, их зачастую называют лешуни, очень сильно отличает от простых женщин большущие, нет, не груди, а именно  сисяндры, которые лесным бабам приходится с удивительной сноровкой в правильном порядке забрасывать за спину при выполнении  работ необходимых для образования семейного уюта. Ходят они грязные, непричёсанные, неухоженные, зато пахнут травами, но сквернословя на половину леса, дубася всем, чем под руку только не подвернётся неверных своих сожителей в дело и не в дело. Которые так и смотрят, чтобы свернуть в очередной раз налево и подыскать себе, хотя б на некоторое время новую спутницу в лешачьей жизни, воруя девок из близстоящих деревень или облапошивая заблудившихся красавиц, затрачивая при этом предостаточное количество трудно восстанавливаемой  колдовской энергии.  Иной раз уж очень, слышно раздаётся по чаще от лешуний чересчур дикий крик. Для людского уха непонятно приходящий воем и шумом листвы, но для главного лесного духа по-гадски ужасно скверный и надсадный звук, да такой, что предводитель просто вынужден затыкать ушные отверстия мхом, а при иных обстоятельствах всем, чем не попадя, иначе беда бедовая.
     - Ах ты, образина лесная, тварь подземная, - а дальше с матюками неподобными всех народов мира, нашими предками и нами даже в обиходе не употребляющимися, ревут диким ором лешачихи на, вновь и вновь провинившегося в бабском деле, свово супружника!
     - Чё надо? Чё те надо, змеища подколодна? – Раздаётся в ответ. - Пшла вон с мово участку, бестолочь нечёсана!
     - Да и делать мне с тобой неча, морда козия! Ужо полягати в зиму спати, покличу мавок, хай уволокуть на болото к сестрицам-кикиморам, пущай вони поизгаляются над злыднем поганым!
     - Недождёсси, рыла сучьина! Зараньше изведу? Пшла вон отседова!

     Главный дух такие заварухи никоим образом  не приветствует, но в личную жизнь своих подопечных никогда не встревал из принципа. А лешани, куда деваться, супротив колдовства сожителей не пойдёшь, разбегаются в таком разе  по ближайшим населённым пунктам. Они умело отыскивают подходящую пару себе, в виде местного забулдыги-пьяницы или ещё какого недоумка, даже иногда женатого. Жену изводят, а сами остаются жить, как люди, но, только не работая, кормясь в основном из леса и на подачки от родни мужа новоиспечённого. Их, лешачих, в настоящее время развелось, ну просто пропасть в деревнях, да и в городе уже не редкость. Честное слово, сам не раз частенько наблюдал во всей своей красе добра такого с ужасом душевным и дикостью сердечной, что не говори.
     - Пошла вон, собака лесная! Сгинь напрочь! – Слышится иной раз на лестничной площадке приличного вида многоэтажки элитного района главного города области.
     - Сам три дня не умывался, козёл! Пришибу сонного, падлюку, достал до самого терпения лешачьего рогами своими неотёсанными! - Несётся в ответ, но ответ этот на много больше в масштабном измерении, чем показан здесь, ведь к каждому слову ещё по три пи-пи добавить надо, но не хочу, чтобы у читателя преждевременно уши повяли и отпали насовсем.

     Именно в этом месте, когда попадаю, совершенно случайно непрошенным свидетелем на такого рода разборки, в момент пробегает невероятнейшая мысль, что и здесь лешуня объявилась, невзначай, с небывалой лесной уверенностью  пудря мозги простым людям. Мат, я вам хочу сказать, второй родной язык у леших, они несколько отстают по части разговорной от простого людского населения, сохраняя тем самым, в той или иной степени, традиции исконно русского языка. Да-да, мы с течением времени стали стыдится названий собственных половых органов, не побоюсь этого слова, обзывая их иностранными словами. При этом, я, конечно же, не буду на фоне мата выделяться из народной толпы и, уповая на сегодняшние моральные правила, стану себя вести культурным образом, так сказать этично, но в мыслях с удовольствием бы поговорил с лесными людьми на их завораживающем, невероятным образом, колоритном языке.

     Сейчас пишу и думаю, что давно уже пора перейти к тем настоящим событиям, которые происходят самым неестественным образом в обычном на первый взгляд естественном лесу. Но никак, ни в коем случае не могу отойти от навязчивой мысли, что непременно требуется дать конкретное описание жизнедеятельности и образа поведения лесных созданий. Ведь если не проникнуться в саму суть их существования, тогда, по моему мнению, не возможно будет понять в полной мере образность и характерность лесовиков, непременно, с течением продолжительного времени, ставших мне книжными друзьями. Сгораю от нетерпения влезть в самую суть происходящего  в затянувшемся повествовании…

     Несётся Филипп Евграфьевич во всю прыть удалую да молодецкую, насколько мешок с людскими сухарями, лежащий на плече способствует быстрому продвижению. Вот она родненькая леса опушка, по обозначению которой и сам он прозван в кругу коллег своих – леших!  Вот она долгожданная! Бухнулся мешок здоровущий, полетела одёва деревенская вместе с шапкою, и сам наш опушка упал с размаху с распростёртыми объятиями в траву душистую, вдыхая прелесть ароматную, радость цветочную, умиротворённую! 
     - Уххх! – Только и услышала округа.

     Сорока уже в который раз на хвосте приносила весточку от отца, сосновика Евграфа, но сынок и думать не хотел о возвращении к лесному родству потому, как обвыкся уже среди людей, да и в роли самого домового только стал, как следует обживаться. Тут ещё и девушку, очаровательное создание, уж дюже ему приглянувшуюся, пришлось испугать обликом своим неприглядным. Опушка совсем молодым ещё был лешим. Он не только в птицу, но даже в зверя не всегда мог превратиться по неопытности и по малограмотности лесной. Была только способность быть невидимым, но при этом лишь в нагом состоянии.  Образ девичий  навсегда был запечатлён в мозгах молодого лешего, в один только миг переработавшего полезную информацию, исходившую удивительными флюидами от Ани. Филиппка враз оценил её доброту, всю важность её существования, любовь ко всему окружающему и милое свечение нежно исходящее!

     Именно в такой момент, уж дюже неподходящий, прилетела новая сорока, но не та, что приносила вести раньше, а более важного вида   с умопомрачительным строением клюва огромного, и с перьями вызывающе утверждающими, что за ними стоит не хухры-мухры какой-то, но довольно важный чин из всех чинов нижестоящих.
     - Не иначе, как сам Пеничишство об моём организме озадачился, - подумал фальшивый домовёнок.
     - Вам следует немедля, в тот же час, явится на сход лесной, как того повелевает хозяин мой и ваш, я так думаю! – Прострекотала засланная птица, взметнув тут же крылья в гору и удалившись не спросясь, помчалась она вдоль деревни, всюду суя свой сорочиный клюв в любую щель, даже непригодную со всеми неприглядностями, где хоть чуть мог побывать опушка, чтобы сделать потом подробнейший доклад с отчётом о проделанной засланной работе.

     Время терять ни капельки было нельзя, ни часика, ни минуточки, и Филиппушка в секунду собрав нехитрые пожитки, помчался к лесу, где надумал уже в процессе сборов устроить засаду на сороку, дабы та ни в коем случае не смогла донести на него. А донести, пожалуйста, было много чего - воз дебёлый и к нему совсем не маленькая тележка в придачу. Из всех заданий, строго-настрого напутствованных, он исполнил, пожалуй, только одно – набрал жранья людского напоказ, то бишь сухарей всех мастей из разных волостей и… всё.
     - Вот она…оказия!- воскликнул Филиппка, вскакивая на ноги. – Пошто припёрлась раньше времени положенного? – Бубнил он в небо, наблюдая за приближающейся и увеличивающейся на глазах точки. – Не дала дух перевести, стервятина!

     Опушка уже мчался во всю свою мальчишескую прыть к ближайшему дереву, от ствола которого, удачно для нашего лешика расположилась рогатина суковатая. Именно на неё, не теряя ни доли драгоценного мига, он с удивительным проворством нацепил резинку от сорванной враз бороды с лица неумытого. Бормоча только что придуманное им самим заклинание, Филиппок достал из широченных штанин гайку, прихваченную для всякого случАя из деревни, и вставил её в резинку, натягивая ту самую от плеча до полной невозможности.
     - Лети, лети гаечка лЮдская…
     Лети, лети прямёхонько…
     Лети далёхонько,  ой высохонько…
     Влупись без обману, да в башку бестолкову
     Той бестолочи стрекочащей!
     Пусть камнем падёт!
     Да чтоб не во вред для мира былО,
     Но по честной справедливости.

     Терять времени уже не было никакого совершенно смысла, только палить оставалось совсем  не думая. Сорока как раз в перекрестии рогатки нарисовалась, опушка отвёл гаечку немедля, чуть в сторону наперёд, с учётом погрешности лётной и…
     - ЗВЯК! – Запела тетива самодельная, хоть и лопнула в последний момент на самой конечной точки выхода, но успев с огромной силой вытолкнуть удивительный снаряд!

     Рванула гайка в небеса не по доброй, конечно,  воле, но с наслаждением великим, по приговору с заговором колдовским!
     - БАХ! – Точно в цель!

     Упала камнем сорока, бухнулась оземь, клюв раскрыла до великого беспредела и дух птичий последний испускает. Не успела совсем чуть-чуть испустить-то, как стрелок лесной нагрянул. Ударился немедля на колени рядышком Филиппка и давай причитать, да заговаривать приговаривая:
     - Не забирай, Правь, душеньку сорочьину,
     на месте, туточки,  её измени как полагается.
     Поготь, но пусть была сорокою-белобокою,
     сплетни для духа лесного собирающей,
     но станет трясогузочкой, той же птицей живёхонькой,
     но мне чтобы подвластною стала бы…

     Только и успел Филька проговорить последнее окончание: «…ою», как сама по себе сорока словно сквозь землю провалилась, а вместо неё взметнулась к облакам птичка махонькая,  трясогузкой в миру прозываемая. Вот тут только и вздохнул Филипп Евграфьевич с уверенным облегчением, но выдохнул с заботой новой, предстоящей. Только невдомёк было лешику, что ещё один засланец от духа великого, передвигался неуклюже через поле напрямки, пыхтя, фырча и матом славя нелёгкую работёнку свою. Ёжик то был обыкновенный, но службу свою усердно исполняющий. Не ведая ещё про новые свои приключения, собрал своё нехитрое обмундирование, Филипп Евграфьевич, да и пошёл уверенным шагом поближе к сходу лешачьему, где его уже давненько заждались сородичи.
     - Ну, а как же, - думал он. – Таперича и сбрехать не в дело можно, коли так. Ведь ежели для правды бряхню наводить, то тоже дело доброе… И прилично стоить будет наверняка, судя по жизненным ценностям.

     Насчёт брехни, я вас уверяю, здесь здорово и сомневаться не требуется, ведь леший ходить, говорить с присущим матерком и тут же при этом врать, всегда и при любых сложившихся обстоятельствах начинает одновременно.

     Продолжение…