Просто Верёвочкин

 У него была смешная фамилия Веревочкин. Он был из тех мастеров, которых муж пригласил перекрыть дорогостоящей черепицей крышу их богатого дома.

Впервые Елена Станиславовна увидела Веревочкина утром, когда вышла в сад срезать свежие розы. Он шел ей навстречу – коренастый, крепко сбитый, в рабочей робе, изрешеченной дырочками от сварки, в грубых, забрызганных раствором ботинках.

На какое-то мгновение их взгляды встретились. Он замер от восхищения. В розовом пеньюаре эта роскошная женщина сама была похожа на розу, пусть слегка увядшую, но все еще прекрасную. Каштановые волосы тяжелыми прядями спадали на плечи. В серо-голубых глазах затаилась грусть.

Веревочкин остановился и несколько секунд смотрел на нее. Елена Станиславовна, привыкшая во всех ситуациях владеть собой, томно прижала к себе розы.

Это длилось всего мгновенье, но оно было, как выстрел.

Стряхнув оцепенение, Веревочкин опустил глаза и быстро прошел мимо. Но Елена Станиславовна уже не могла забыть этот восторженный взгляд, пронзивший ее прямо в сердце.

Теперь она вспоминала встречу в саду в самые приятные минуты своей жизни – в солярии и SPA-салоне, в ароматизированной ванне и под ласковыми руками массажистки.

Мастера работали две недели, но Веревочкин больше ни разу не поднял на нее глаз.

Когда Елена Станиславовна невзначай заходила в летнюю кухню, где обедали мастера, он сидел молча, уставившись в тарелку, словно не замечая жену хозяина.

Иногда из беседки в дальнем углу сада Елена Станиславовна наблюдала, как работал Веревочкин. Это была впечатляющая картина.
 
Металл  был  послушен  рукам  мастера.   Брызги  сварки взрывались огненными цветами. Веревочкин был поглощен работой. Это была настоящая поэзия простого труда. Теперь она смотрела на него с восхищением.

В понедельник пошел дождь. Утром мужу позвонил бригадир и сказал, что работы на крыше придется приостановить.

– Это даже кстати, я как раз уезжаю на неделю в командировку, – ответил Вадим Игоревич, который лично контролировал работу мастеров.

Елене Станиславовне он сказал об отъезде только за утренним кофе. Она ничего не ответила, молча подлила молока в чашечку с золотым ободком. Еще вчера ей позвонила бухгалтер фирмы и заговорщически сообщила, что Вадим Игоревич заказал два билета на самолет для себя и Татьяны Викторовны из коммерческого отдела.

О романе Вадима с Татьяной, элегантной, ухоженной дамой, Елена Станиславовна знала давно. Сначала Вадим говорил, что у него баня по субботам с друзьями, а потом все та же бухгалтер раскрыла ей глаза.

Это известие не то, чтобы сильно расстроило Елену Станиславовну, но задело самолюбие. Вадима она никогда не любила. Когда-то у нее был головокружительный роман с Виталиком в ординатуре, где они вместе учились.

Но ее воздыхатель предпочел возвышенной и поэтичной Леночке дочь состоятельного бизнесмена. В отместку Лена тоже решила пожить в роскоши. На вечеринке у приятельницы ее познакомили с Вадимом, который к тому времени развелся с женой.

Муж начал изменять ей чуть ли не с первых месяцев совместной жизни. Сначала была Наташа из ювелирного магазина, потом Ольга, менеджер по рекламе, теперь вот Татьяна.

Елена Станиславовна много раз хотела раскрыть обман, но боязнь остаться одной у разбитого корыта всякий раз останавливала ее.

Вадим Игоревич с напускной нежностью поцеловал жену в завиток волос и вышел. Елена Станиславовна даже не обернулась.

Она стояла у окна и смотрела, как кружится в луже багряный осенний лист. Струи дождя барабанили по нему,   и лист вздрагивал, как живой.

Елена Станиславовна села в кресло, укрыла ноги пледом, взяла книгу, но тут же отложила ее. Мысль о том, что муж в обществе Татьяны наслаждается желанной свободой, больно жалила самолюбие.

Раздался дверной звонок. На пороге стоял Веревочкин. На нем были черная куртка из лайковой кожи, фирменные джинсы и модная рубашка с заклепками.

 Не говоря ни слова, он сбросил на пол промокшую куртку, неожиданно дерзко и порывисто поцеловал Елену Станиславовну и опять устремил на нее полный нежности взгляд. Уже в следующую минуту Веревочкин сорвал с нее одежду, и она затрепетала в его сильных руках.

Это было как наваждение. Он целовал ее так, как будто это был последний день его жизни. Его ласки были нежны и желанны. Он обрушивал на нее ураган своей страсти, и она растворялась в нем. Ей казалось, что ее озябшая душа переселяется в его гулко стучащее сердце, и они становятся одним существом, снова и снова жаждущим ласки.
Сочетание силы и слабости, смелости и застенчивости, целомудрия и пылкости – все волновало в нем.

«Я ведь даже имени его не знаю. Просто Веревочкин, – пронеслось в голове у Елены Станиславовны, – а он и подавно ничего не знает обо мне. Да и зачем? Зачем исповеди, с трудом подбираемые слова, если они оба во власти любви? Такой, какую дано испытать, может быть, не каждому».

На одно мгновение вечности любовь бросила их в объятия друг к другу, закружила в водовороте счастья так, что до утра они не разомкнули объятий.

…Серый рассвет уже стягивал покрывало ночи, когда Веревочкин оделся и поднял на Елену Станиславовну  глаза, полные глубокой печали.

На пороге он взял в свою широкую, похожую на совковую лопату ладонь ее руку с затейливо разрисованными ногтями и прижал к губам.

–Почему мы не встретились раньше? – прошептал он и, не дожидаясь, что она на это скажет, стремительно вышел прямо под дождь в темную глубину двора.

Елена Станиславовна взглянула на часы: было без двадцати четыре. Она долго сидела в кресле, не зажигая света, а потом уткнулась головой в подушку, еще хранящей запах его дорогой туалетной воды, стараясь справиться с нахлынувшим волнением.

Через неделю приехал Вадим Игоревич. Привез жене коралловые бусы. Мастера приступили к работе, и только Веревочкина среди них не было.

–А где Веревочкин? – спросила Елена Станиславовна бо- родатого бригадира как бы невзначай.

–Беда с ним, барышня, – мрачно проговорил бригадир. – На лестнице оступился, теперь в больнице лежит с переломом ноги. – Он тяжело вздохнул. – Мы без него, как без рук.

У Елены Станиславовны потемнело в глазах. Боль сострадания сжала виски. Она надела свое любимое голубое платье с сиреневыми переливами и помчалась в больницу.

С гулко бьющимся сердцем Елена Станиславовна вошла в палату. Кроме Веревочкина в ней находились еще трое мужчин. У его кровати сидела жена. Тщедушная и невзрачная, она смотрела поверх очков в пластмассовой оправе.

Рыжеватые волосы с непрокрашенными корнями свисали небрежными прядями.

«И за что он любит эту женщину?» – мелькнуло в сознании Елены Станиславовны.

–Ваш муж работал у нас, мы с супругом сожалеем о случившемся, – проговорила она сбивчиво, обращаясь к женщине. – Вот возьмите, я фрукты принесла…

Елена Станиславовна поставила на тумбочку пакет, из которого торчал зеленый чубчик ананаса.

–Он только что уснул, – проговорила жена  Веревочкина, словно  извиняясь, – всю  ночь  мучился,  даже  бредил, – она с  состраданием  взглянула  на  мужа. – За  гостинцы  спасибо, только Вы зря беспокоились, у нас все есть. Дети наносили  полную тумбочку.

–Ваш муж – замечательный мастер, – сказала Елена Ста- ниславовна. – Мой супруг в восторге от его работы, а уж он стольких мастеров повидал!

–Уже тридцать лет сварщиком и все на крышах. Всегда Бог берег, а тут надо же было такому случиться! – голос жены дрогнул.

Она еще что-то говорила, но Елена Станиславовна не слышала ее. Она не могла отвести взгляда от Веревочкина. Он спал тихо и безмятежно, как в ту безумную ночь, когда они оба, утомленные страстью, на какое-то мгновение проваливались в сон.

Заметив пристальный взгляд Елены Станиславовны, жена прикрыла простыней подвешенную вверх ногу Веревочкина. Елена Станиславовна заметила, что пятки у него в глубоких трещинах. Это не ускользнуло от внимания жены.

–Он такой упрямый, – сказала она, – говорю, намажь пятки кремом после бани, так он ни в какую. Я подожду, пока он уснет, и сама втираю ему крем в пятки. – Она виновато улыбнулась, обнажая щербинку между передними зубами.

У Елены Станиславовны комок застыл в горле. Она торопливо попрощалась и вышла на улицу, ощутив приятную прохладу наступающего вечера.

Ей было все равно куда идти.

«Смогла бы я мазать кремом пятки спящему Вадиму? – сама эта мысль показалась ей нелепой. – Нет! Ни за что и никогда! А она смогла…»

Слезы катились у нее по щекам. Хорошо, что пошел дождь.

Дождь всегда смывает все следы…