После смерти

               
мелодрама в 2-х частях



моей Тане жене




персоны:

ПРОТОНИН Илья Ильич, владелец и президент банка
ВИШНЕВА Наталия Львовна, доктор Международного комитета Красного Креста
АЛЛА, сестра Протонина и коллега
ЗОЛОТОВА Людмила Васильевна, кастелянша усадьбы
КОРОЛЁК Кирилл Алексеевич, разнорабочий в усадьбе
ГОРОДИЩЕВ Олег Ленарович, главврач частной клиники





Часть 1


СЦЕНА 1. Лето. Утро. Больничная палата. В кровати, накрытый простынёй, лежит Протонин. Входит Городищев.

ГОРОДИЩЕВ. Эх, Илья Ильич… (Отбрасывает простыню с головы.) Простите, я уж здесь скажу последнее слово, на похоронах врачу неловко выступать. А я, Илья Ильич, сразу к вам, даже в кабинет не заходил, с порога. Не успели попрощаться вживую. Погода сегодня дивная, лето летнее… мир мирской, жизнь жизненная, и смерть, Илья Ильич, смертельная. Покойтесь с миром. Так жаль! Так жаль. Такой человек… человечище! Вы знаете, как нашей клинике не будет вас хватать. Знаете. Всё, всё, ухожу. Алле Ильиничне лично сообщу, сейчас же и позвоню, номер телефона в кабинете. Дорогой Илья Ильич… Эх, Илья Ильич. (Закрыв голову простынёй, уходит.)

Пауза. Звонок сотового телефона. Протонин отбрасывает простыню, поднимается.

ПРОТОНИН (разыскивает телефон). Где ж ты звонишь… А, вот. (По телефону.) Талья моя, привет! С приездом, родная! Я так по тебе соскучился в этот раз, просто с ума сойти. Говори, говори, Тальюшка, слушаю… (Переодевается, собирает вещи.) Твой голос… обожаю… Конечно, в усадьбе! Да-да, выезжаю. Только по пути на работу заскочу. Говори, говори, звёздочка, слушаю. Да, и свет твой будто вижу! Ты не звезда, ты созвездие моё… галактика… вселенная. Еду, Талька, еду! (Уходит в окно.)


СЦЕНА 2. День. Усадьба. Аллея от главных ворот к парадному входу дома. В калитку входит Вишнева, с огромным рюкзаком и дорожной сумкой.

ВИШНЕВА. Дома. Я дома. Любимый, милый, чудесный мой дом… чудненький! Домок мой. Домина. Домище счастья.

Из сада, с миской, полной малины, выходит Золотова.

ЗОЛОТОВА (видит Вишневу). Начинается кошмар. (В сторону сарая.) Кирилл! Кирилл, Наталия Львовна приехала! Здрасьте, Наталия Львовна.
ВИШНЕВА. Вещи мои, свою ношу сама ношу.
ЗОЛОТОВА. Королёк, бегом к воротам, вещи нести! А у нас тут… так уж, вот… как есть.
ВИШНЕВА. В помощниках покуда не нуждаюсь. А кто у нас Кирилл?
ЗОЛОТОВА. С возвращением. Малину собираю. Хотите?
ВИШНЕВА. Потрясающе, Люся. Просто закачаешься, как дома хорошо.
ЗОЛОТОВА. Он хороший, не бойтесь.

Из сарая выходит Королёк.

КОРОЛЁК. Дайте, возьму.
ВИШНЕВА. Не хочу малину.
ЗОЛОТОВА. Помощник мой, на все руки.
ВИШНЕВА. Занимайтесь своими делами, я сама.
КОРОЛЁК. Да давайте, мне же неудобно.
ЗОЛОТОВА. Королёк, отстань. Фамилия у него Королёк.
ВИШНЕВА (прыгает, скачет, визжит). А! О! Хорошо! Волшебно! Дома я, дома!!!
КОРОЛЁК. Чего было звать, если «отстань».
ЗОЛОТОВА. Вы что? У вас истерика?
ВИШНЕВА. Милая Мила, я полгода в Африке, между пуль и вуду жила, кто меня чем может напугать. (Идёт с вещами в дом.) Да, истерика. Восторг из меня так выходит на свет божий. Полгода на чужбине. Прыг – в самолёт. И сразу аэродром. Понятно, что дома, ясно, что всё вокруг наше. Но нет того постепенного перехода, что ли, переезда через моря, страны, горы. Самолёт придуман для скорости, а не для чувств. А я очень чувствительная стала, очень. С каждой очередной командировкой всё чувствительнее. Ностальгия – ерунда, легко лечится трудом. А вот возвращение на родину… это… ооо! Не понять вам, не понять. И мне не объяснить. Слов нет, сплошной визг. 
ЗОЛОТОВА. Сами знаете, сад, огород, всё на мне.
ВИШНЕВА. Бояться… мне бояться.
ЗОЛОТОВА (вполголоса). Кирилл, исчезни.
ВИШНЕВА. Почему я должна бояться? Эй, Королёк, кажется? Покажитесь-ка.
ЗОЛОТОВА. Хорошо, мне нравится копаться в земле.
КОРОЛЁК. Вот он я, весь как есть.
ЗОЛОТОВА. Так жила бы и жила, хоть кротом, главное - земля.
ВИШНЕВА. Точно бывший зека.
КОРОЛЁК. Не без того, я ж русский человек. А кто в России, из простого народа, по малолетке ваньку не валял. Что было, то было. Из непростого – тоже.
ВИШНЕВА. Илюше скажи, ванну принимаю, слышь, Мила, она мне снилась.
ЗОЛОТОВА. Кому сказать?
ВИШНЕВА. Илье.
ЗОЛОТОВА. Как же можно ему что-то сказать…
КОРОЛЁК. Может, чего в ванной пособить?
ЗОЛОТОВА. Ой, ёоо…
ВИШНЕВА. Что-что?
ЗОЛОТОВА. Дебил.
КОРОЛЁК. Да я ж про сантехнику, исключительно! Проверить там, вдруг забилось, сломалось, я понимаю в таких делах.
ЗОЛОТОВА. Он хороший, Наталия Львовна!
КОРОЛЁК. Три месяца в том санузле точно никого не было.
ЗОЛОТОВА. Надёжный. Всё может.
КОРОЛЁК. А вы что подумали, спину предлагал потереть?
ЗОЛОТОВА. Илья Ильич, как лёг в больницу, так и всё.
КОРОЛЁК. Я же не самоубийца.
ЗОЛОТОВА. Как спросишь, я же всё время здесь, сколько лет без отпусков и выходных. На всё рук не хватает.
ВИШНЕВА. Илья сейчас приедет, приготовь дом, Людмила. (Уходит в дом.)
КОРОЛЁК. Не знает, что ли?
ЗОЛОТОВА. Может, и нет. Ну, она если, как всегда, прилетела на транспортном самолёте, тогда, считай, сразу с аэродрома сюда. Точно никто не сообщил. Ну, и вот оно мне надо… Нет, я сообщать не стану.
КОРОЛЁК. Да какая она хозяйка, теперь же всё сестрице перейдёт, наследнице, да?
ЗОЛОТОВА. Кто знает, кроме нотариуса. Может, усадьбу как раз Наталье-то и отписал. Правда, здесь, в этом месте, стоял родительский дом. Сестра больше прав имеет, морально. Да ведь и любовница - не супруга.
КОРОЛЁК. Нечего было выделываться с разводом.
ЗОЛОТОВА. Ой, да не наших мозгов заморочка, исчезни, Кира. И не смей рот открывать при хозяйке, от тебя пошлостью за гектар несёт, как от силоса.
КОРОЛЁК. Да пожалуйста. Только полегче, Людок, пожалуйста, с базаром. Я тебе благодарен, как не знаю кто, но слова со мной говорить надо правильные, потому что так я воспитан. И должен же я знать, кто у меня хозяин.
ЗОЛОТОВА. Ишь ты, какой нежный.
КОРОЛЁК. А чё, не нежный, что ли?
ЗОЛОТОВА. Сейчас хозяин – Наталия Львовна. Нежный, нежный. Когда к месту.
КОРОЛЁК. Людок, я к твоему любому месту очаровательно нежный на всю мою оставшуюся карму.
ЗОЛОТОВА. Не тронь, болван, на людях!
КОРОЛЁК. Да какие люди в усадьбе, на столько гектаров одни мы.
ЗОЛОТОВА. Наталия увидит, не дразни! У меня мысль, отцепись, сказала. У меня мысль, знаешь, какая? А если ей всё же сообщили? Позвонили выразить соболезнование. А она возьми и шизанись. В смысле, с ума сошла.
КОРОЛЁК. А что, запросто. Ну, да, подумать так, представить. Чувиха полгода дома не была, спешит к своему спонсору на крыльях чувств, а тут ей – бац, новостью в сопатку. Она с трапа сходит, ступает на родную землю, а ей, мол, не дождался тебя твой любимый мужчина. И уже не дождётся. Потому что помер.
ЗОЛОТОВА. Ужас.
КОРОЛЁК. Пойдём в сарай, развеем его, гада.
ЗОЛОТОВА. Кого?
КОРОЛЁК. Ужас.

В калитку входит Протонин.

ПРОТОНИН. Наталия уже дома?
ЗОЛОТОВА (не замечает Протонина). Я те дам сарай.
КОРОЛЁК (видит Протонина). Хозяин…
ЗОЛОТОВА (смотрит на изумлённого Королёка). Чего ты, Кира?
ПРОТОНИН. Людмила! Оглохла?
ЗОЛОТОВА (видит Протонина). Чего…
ПРОТОНИНА. Наталия Львовна приехала, спрашиваю?
ЗОЛОТОВА (в изумлении). Илья Ильич… вы?
ПРОТОНИН. Кто это?
ЗОЛОТОВА Чего…

Из дома выбегает Вишнева.

ВИШНЕВА. Люшенька! Родненький!
ПРОТОНИН. Талья…

Протонин и Вишнева обнимают друг друга, целуют.

КОРОЛЁК. Людк, а, Людк…
ЗОЛОТОВА. Чего…
ВИШНЕВА. Люшеньки мои люли…
КОРОЛЁК. Это хозяин?
ЗОЛОТОВА. Да.
ПРОТОНИН. Талька моя, бродяжница…
КОРОЛЁК. Как живой. Лоханулась, похоже, очень платная клиника, не?
ЗОЛОТОВА. Похоже.
КОРОЛЁК. Надо же, что с медициной творится, живого от трупа не отличают. С крутой аппаратурой, между прочим, за лихие бобосы.

В ворота входит Алла.

АЛЛА. Илья! Эй!
ВИШНЕВА. Уходим?
ПРОТОНИН. Нет уж, теперь я тебя из рук не выпущу. Ухожу я, а ты уносишься. Прыгай на руки. (Подхватывает Вишневу на руки.)
ВИШНЕВА. Ручищи-то, ручищи… загребущие. Это крылья. Я на крыльях! Унеси меня на крыльях, орёл, в небо, к солнцу!
АЛЛА (на ходу). Илья, сейчас доктор подъедет, обожди, поговорим!
ПРОТОНИН. В дом никого не впускать. (Уносит Вишневу в дом.)
АЛЛА. Илья! Не смей прятаться!
ЗОЛОТОВА. Сестра хозяина.
КОРОЛЁК. А, та, что стерва, ты говорила.
ЗОЛОТОВА. Заткнись. И будь готов к обороне.
КОРОЛЁК. Не понял?
ЗОЛОТОВА. Исполнять мои команды чётко, быстро, и, главное, молча. Алла Ильинична, в дом нельзя.
АЛЛА. Чей там голос, брысь.
ЗОЛОТОВА (заслоняя проход в дом). Не могу пропустить.
АЛЛА. Ты – мне? В отчий дом она меня не пустит! С дороги.
ЗОЛОТОВА. Нет.
АЛЛА. Плебейка! Ягодку они тут собирают сладкую.
ЗОЛОТОВА. Малинка. Хотите?
АЛЛА. Пошла вон.
ЗОЛОТОВА. Хоть убейте, не пущу, хозяин не велел.
АЛЛА. Да я тебя растопчу…(Лупит Золотову.)
ЗОЛОТОВА. Больно же! Кирилл! Хватай её!
АЛЛА. Что!?
КОРОЛЁК. Как?
АЛЛА. Рабы! Стоять! Палка… где тут дубина. Плётку мне, плётку!
ЗОЛОТОВА. Не знаешь, как бабу успокоить!? Грабастай!
АЛЛА. Не смей приближаться, мужлан!
КОРОЛЁК. Виноват, у меня приказ. (Обнимает Аллу.)
АЛЛА (рвётся из объятий). Пусти! Пусти! Я сейчас матом закричу!
КОРОЛЁК. Люблю родную речь.
ЗОЛОТОВА. Держи крепче, она больно дерётся!
КОРОЛЁК (удерживая Аллу). Женщина, чего вы так рыпаетесь. Разве вам плохо в мужских руках. Вам сейчас все женщины необъятной Российской Федерации завидуют.
АЛЛА. Пусти, я задыхаюсь.
КОРОЛЁК. Так то ж от удовольствия, поверьте.
АЛЛА. Какая же ты сволочь, нечеловеческая…
КОРОЛЁК. Так и есть, женщина. И зачем такой шикарной красавице обыкновенный джентльмен, вам же мало будет. А вот настоящая сволочь будет самый раз. В моём мужском лице.
АЛЛА. Лице? Морда! Харя!
КОРОЛЁК. Да что вы говорите? А другим нравится. Просто вы меня ещё не разглядели.
АЛЛА. Урод. Дегенерат.
КОРОЛЁК. Заблуждаетесь, ваше величество, корона-то на глаза съехала, ничего не видите. Я тут, конечно, не принц перед вами, но вполне даже рыцарь. Только что без галстука-бабочки. Но бабочка - дело исправимое, пришпилим, и всё. А?
АЛЛА. Клоун. Хорошо обнимаешь.
КОРОЛЁК. Улыбаемся… Так что, можно смело отпускать?
АЛЛА. Зачем, не надо, в объятиях я могу долго постоять.
ЗОЛОТОВА. Алла Ильинична, пожалуйста, поймите правильно, хозяин же приказал не впускать никого. Мы же люди подневольные.
АЛЛА. Спишь с ним?
ЗОЛОТОВА. С кем?
АЛЛА. С этим.
КОРОЛЁК. Меня Кирилл зовут.
АЛЛА. Я задала вопрос.
КОРОЛЁК. Не-не, ваше высокоблагородие, мы спим по раздельности. Со мной женщине спать невозможно, я ж не дам.
АЛЛА. Ишь какой.
КОРОЛЁК. Сволочь потому что порядочная.
АЛЛА. Ну, хватит. Пусти уже меня.
КОРОЛЁК. Не могу самовольничать, у меня начальство приказывает.
ЗОЛОТОВА. Королёк, пусти уже, хватит ломать комедию.
АЛЛА. Он не комедию, меня чуть поломал.
ЗОЛОТОВА. Алла Ильинична, извините.
КОРОЛЁК (выпускает из объятия Аллу). И меня извините, что обнимать дольше не смею, - приказ. Малинки желаете? Свежая, с куста.
ЗОЛОТОВА. Не ты собирал, не тебе и предлагать.

В калитку входит Городищев.

ГОРОДИЩЕВ (на ходу). Я из клиники! Главный врач!
ЗОЛОТОВА. Пожалуйста, Алла Ильинична, пощадите, не делайте из нас злодеев. Я в холле буду, Королёк чёрный ход охранять, весь периметр перекроем. Но вас не пропустим. Поймите нас.
АЛЛА. Ой, да ладно уже, иди с глаз.
ЗОЛОТОВА. Не войдёте сами, ладно?
АЛЛА. Ладно.
ЗОЛОТОВА. Не войдёте, точно?
АЛЛА. Вот зануда, не войду!
ЗОЛОТОВА. Благодарю! Кирилл, иди на задний двор, и слушай мои команды, я – в холле. Прихвати малину, отнеси в летнюю кухню.
КОРОЛЁК. Как прикажете, Людмила Васильевна. (Уходит за дом.)
АЛЛА. Не доверяешь.
ЗОЛОТОВА. Нет. От всей души, от всей моей покорности, спасибо, Алла Ильинична, за понимание. (Уходит в дом.)
ГОРОДИЩЕВ. Добрый день, уважаемая. Вы же сестра Ильи Ильича? Мельком виделись, когда вы навещали брата. Я в шоке. Что происходит, не понимаю.
АЛЛА. Представьтесь.
ГОРОДИЩЕВ. Да. Да. Городищев Олег Ленарович. Женат. В том смысле, что главный врач и совладелец клиники, где скончался… в том смысле, что находился… в том смысле, что проходил курс лечения…
АЛЛА. И не прошёл.
ГОРОДИЩЕВ. Почему же, прошёл, от и до, но, естественно, не помогло. А вы уверяете, что ваш брат жив?
АЛЛА. Да. А по-вашему?
ГОРОДИЩЕВ. Умер. В том смысле, что не совсем.
АЛЛА. Прекратите уже блуждать в своих смыслах и объяснитесь.
ГОРОДИЩЕВ. Как можно объяснить такое… в том смысле, что объяснить, необъяснимое?
АЛЛА. Красивый вы мужчина, но как гвоздика в проруби, ей-богу.
ГОРОДИЩЕВ. Точно, я поплыл.
АЛЛА. Давайте, вместе нарисуем общую картину?
ГОРОДИЩЕВ. Отличная идея. Начну я, покуда при памяти и не утонул окончательно. Так вот. Ближе к утру, около пяти часов, кажется, онкологический пациент Илья Ильич Протонин скончался. Факт смерти зафиксирован и задокументирован. В семь - сорок пять я, как обычно, прихожу на работу. Мне доложили о факте кончины и я сразу же позвонил по указанному телефону сестре покойного.
АЛЛА. То есть, мне.
ГОРОДИЩЕВ. Аминь. В смысле, да.
АЛЛА. Я, конечно, знала о неизбежности кончины брата в ближайшее время. Но сам факт потряс меня до глубины души. Я попросила подержать тело до моего приезда, дабы попрощаться в цивилизованных условиях. То есть, не в морге.
ГОРОДИЩЕВ. Сразу она приехать не смогла… в смысле, вы.
АЛЛА. Работа, да. И, главное, потрясение от трагического известия, которое надо же пережить. Ваше слово, господин главный врач.
ГОРОДИЩЕВ. Я не лечащий врач, а главный. Понимаете? Администратор, в основном.
АЛЛА. Короче, склифософский.
ГОРОДИЩЕВ. Нет-нет, я не хирург. Ах, да, вы пошутили. Так-так, сбился… нет, не сбился, моя мысль тверда, как моя память. И вот тут-то всё и началось!
АЛЛА. Соберитесь.
ГОРОДИЩЕВ. Собрался. Всё. Где-то часов в двенадцать, начале первого, медсестра обнаружила, что кровать пуста. Постель смята, одеяло отброшено. И ни покойника, ни одежды. Объявили аврал, всё обыскали. А ещё через час приводят под руки бледного, обессиленного лечащего врача нашего покойного, Семенцова Аркадия Георгиевича. Оказывается, он, Аркаша, который лечащий врач, который Георгиевич Семенцов, в течение часа находился без сознания и всё это время его откачивали!
АЛЛА. Вы же мужчина, держите себя в узде, господин Городищев.
ГОРОДИЩЕВ. Осталось заржать, как конь, и добровольно процокать в психиатрическую лечебницу навсегда. Но я держу. Держу я. Итак. Семенцов рухнул в обморок, ввиду того, что увидел собственным отличным зрением, как его пациент, Илья Ильич Протонин, смерть которого он лично зафиксировал и задокументировал, собственной персоной вышел из палаты через окно, остановил такси и уехал. Мало того, даже помахал ему приветственно. Может быть и поздоровался бы даже, но разговаривал по сотовому телефону!
АЛЛА. Действительно, тут любой в обморок рухнет, даже врач.
ГОРОДИЩЕВ. При этом покойник выглядел довольным и здоровым. Ну, ладно довольным – ещё можно понять, но не здоровым же! Собственно, доктор Семенцов-то и спровоцировал обнаружение пустой койки, где должен был находиться труп. С ума сойти! И тут мне позвонила сестра Протонина…
АЛЛА. То есть я. Сообщение о смерти президента и владельца банка естественным образом сильно поразило всех наших служащих. Я вообще была никакая. Такая громада свалилась на мои хрупкие плечи, просто не передать. И вдруг Илья входит в банк.
ГОРОДИЩЕВ. Караул!
АЛЛА. Он проходит в свой кабинет и забирает какие-то документы или что-то там из сейфа. Хорошо ещё, что я не успела занять его кабинет! Вот была бы ситуация.
ГОРОДИЩЕВ. Да, смешно.
АЛЛА. Смешно!? Вы знаете, какой он, этот ласковый влюблённый, на работе? Это даже не зверь. И даже не монстр. Это страшнее. Это натуральная водородная бомба в человеческом обличье. Его даже в кабинете министров кое-кто побаивается. И, поверьте, не без оснований. Примеры точечных попаданий от разрыва этого снаряда имеются. А наши, банковские клерки, так это ж вообще смертники. Хотя, уж если начистоту, нас, с братом, коллеги уважают, отдельные личности, так вообще млеют до обожания. Но в целом, конечно, ой-ё-ёй. Кроме меня, никто не может его урезонить.
ГОРОДИЩЕВ. Подтверждаю. Суров и беспощаден Илья Ильич. Даже в больничной палате проявлял себя, как могучая личность. Отказывался от операций и лучевой терапии. Невероятного терпения человечище. Да ведь я с ним и в здоровой обстановке не однажды встречался. Его банк же наш главный инвестор…
АЛЛА. В том смысле, что наш.
ГОРОДИЩЕВ. О, да! Но хочу внести дополнительную ясность. Есть ещё одна женщина, Наталия. Грома и молнии вмиг прекращались, когда она ему звонила.
АЛЛА. Илюха весь в отцовскую линию, типичный подкаблучник.
ГОРОДИЩЕВ. Но ведь он ещё и художник. Плетёт из лозы поразительные вещи! И не только предметы обихода, даже животных.
АЛЛА. Бросьте, господин Городищев, не надо преувеличивать значение Наталии, работа – вот его приоритет. Они трижды разводились.
ГОРОДИЩЕВ. Но дважды расписывались.
АЛЛА. Ой, это всё дела семейные. Хватит.
ГОРОДИЩЕВ. Да я пожалуйста, просто для врача истина дороже всего. Итак, ваш брат побывал в своём кабинете. Далее?
АЛЛА. Потом зашёл ко мне.
ГОРОДИЩЕВ. Не представляю, как вы себя чувствовали в этот момент, лицом к лицу с чудом…
АЛЛА. Он сообщил, что приехала Наталия, поэтому берёт неделю отпуска и просит не беспокоить. И ушёл. Я даже слова не сказала. Не смогла! А когда пришла в себя, сразу позвонила в клинику. То есть вам. Сказала всё, что думаю об уровне вашей профессиональной негодности, сообщила, что закрываю финансирование клиники и помчалась сюда, в усадьбу.
ГОРОДИЩЕВ. Насчёт финансирования не слышал, мы оба были в запале. Но остальное услышал и тоже помчался сюда. Правда, заблудился, навигатор завёз не в ту сторону. А вот вы, Алла Ильинична, известили, что я красивый. Это так?
АЛЛА. Я ещё не решила.
ГОРОДИЩЕВ. Уже здесь вы говорили с покойным?
АЛЛА. Он не захотел, подхватил свою тётку на руки и понёс в дом. Думаю, нам  понятно, чем они там сейчас заняты на всю неделю.
ГОРОДИЩЕВ. А вы уверены, что он… как бы точнее выразиться… Скажем, он - не голограмма, вы уверены? То есть вы с ним соприкасались плотью?
АЛЛА. Что-что-что… Ах, да, конечно. Ещё в банке, он похлопал меня по плечу. И по руке. Я же за столом сидела, работала. Он живой и тёплый! Вопрос один, как медицина умудрилась зафиксировать смерть живого человека?
ГОРОДИЩЕВ. Ответ однозначный: никак. Я вам больше скажу, медицина со стопроцентной вероятностью установила смерть трупа. В том смысле, что живой человек, поражённый онкологическим заболеванием, скончался окончательно и бесповоротно.
АЛЛА. А потом вышел в окно? Жив-здоров и с мобильником?
ГОРОДИЩЕВ. Опять смешно.
АЛЛА. Не до смеха, извините. Ужас!
ГОРОДИЩЕВ. Алла Ильинична, ради бога, помогите переговорить с ним. Случай экстраординарный! Нашей клинике жизненно важно провести полное всестороннее обследование ожившего покойника Илью Ильича. Чтобы понять хоть что-то в этой истории, надо получить максимально возможную информацию, согласитесь!
АЛЛА. Соглашусь. Но уже ясно, что не сейчас. (Стучит в окно дома). Люська! Выйди-ка, или выгляни в окно.
ЗОЛОТОВА (в окно). Я всё слышала. Час-два не посмею беспокоить хозяев и это однозначно. Но доложу обязательно, чтоб после связался с вами, Алла Ильинична.
ГОРОДИЩЕВ. И со мной!
ЗОЛОТОВА. Я доложу.
АЛЛА. До девятнадцати – девятнадцати-тридцати я в банке. Нам надо встретиться лично. (Уходит из усадьбы.)
ГОРОДИЩЕВ. То есть нет никакой возможности сейчас? Понятно. Нет так нет. А вы сами, лично, можете утверждать, что Илья Ильич – это Илья Ильич?
ЗОЛОТОВА. Нет, я пас. Но это он. 
ГОРОДИЩЕВ. Потрясающе. Ничего не понимаю. Не устаю удивляться, какая вы интересная женщина. Вроде бы всё время в земле… в смысле на земле, а такая воздушная.
ЗОЛОТОВА. Какая есть, худеть, как дура, не собираюсь.
ГОРОДИЩЕВ. Нет-нет, не худейте, прекрасной женщины должно быть много… в том смысле, что в отведённых природных местах.
ЗОЛОТОВА. Ой, да ладно…
ГОРОДИЩЕВ. Пожалуйста, достучитесь до хозяина. Пожалуйста! Ненаглядная… Позвоните, вот вам моя визитная карточка.
ЗОЛОТОВА. У меня есть.
ГОРОДИЩЕВ. Возьми ещё, голуба…
ЗОЛОТОВА. Ладно, возьму… (Принимает карточку.)
ГОРОДИЩЕВ. Жду. (Уходит из усадьбы.)
ЗОЛОТОВА (вослед). Обязательно. Какой самец… вот врачи они все такие, знают, как с женщинами общаться… учёные…

Из-за дома выходит Королёк.

КОРОЛЁК. Люся, может, и мы с тобой пойдём, пока тут суть да дело?
ЗОЛОТОВА. Сейчас же вернись на пост.
КОРОЛЁК. Людочка, я же весь изнемогаю уже…
ЗОЛОТОВА. Наобжимался, кобель. Ты Аллу не знаешь. Она женщина резкая. Ей вернуться и влезть в дом через трубу, как нечего делать. Такая капризная. Шагом марш.
КОРОЛЁК. Ладно, потерпим. Двойную порцию любви должна будешь. (Уходит.)
ЗОЛОТОВА. Двойную… трепач. На одну хватило бы, и то хлеб… герой-любовник. Вот же жизнь какая, кому и ста лет мало, а кого и смерть не берёт. (Уходит в дом.)


СЦЕНА 3. Спальня. Утро. Протонин и Вишнева - в постели, под покрывалами.

ПРОТОНИН. По дыханию слышу, не спишь, не притворяйся.
ВИШНЕВА. Ещё чего.
ПРОТОНИН. Не переживай, всё равно пристану.
ВИШНЕВА. Ещё чего.
ПРОТОНИН. Если хорошо попросишь.
ВИШНЕВА. Ещё чего.
ПРОТОНИН. Умолять будешь.
ВИШНЕВА. Зато живой. Приятно. Который час?
ПРОТОНИН. Сама посмотри, ты ближе.
ВИШНЕВА. Мог бы повесить ходики или поставить куранты, ты же президент.
ПРОТОНИН. В банке куранты не положены. Сколько там?
ВИШНЕВА. Сколько-то.
ПРОТОНИН. Просто протяни руку к столику.
ВИШНЕВА. Рядом часов нет.
ПРОТОНИН. На стуле твой телефон, я вижу. С твоей стороны.
ВИШНЕВА. Я – женщина или кто, выбираться из постели раньше мужчины несолидно.
ПРОТОНИН. Ну, что мне прыгать, брать препятствия?
ВИШНЕВА. У меня есть мужчина, который в семье отвечает за физическую нагрузку.
ПРОТОНИН. Вот меня всегда занимает один и тот же вопрос. Моя женщина месяцами в командировках, с с каждым возвращением домой она демонстрирует всё лучшее и лучшее знание мужчин. Какой-такой чёрт на куличках тебя обучает?
ВИШНЕВА. Просто с каждым разом я всё глубжее и ширше осознаю одиночество женщины, а значит, всё точнее узнаю, чего мне надо от мужчины.
ПРОТОНИН. Бесхозная ты… вот и тявкаешь на невинного меня.
ВИШНЕВА. Я не бездомная собака.
ПРОТОНИН. Ты страшнее, ты домашняя кошка. Захотела – дома, захотела – в командировку. И знает ведь, что всегда пустят обратно и накормят, и приласкают. Бездомный пёс – это я. Возвращаешься с охоты, приносишь добычу, а тебя или никто не ждёт, или хвать в конуру да на цепь. Причём, непонятно за что.
ВИШНЕВА. Кошке собаку на цепь не посадить. Вот и меня вдруг заинтересовало, чья ж там рука тебя на цепь сажает? Спорю, что человечья и женская.
ПРОТОНИН. Ага. Рука есть, а женщину только и видели. Причём, та самая рука, которую лень протянуть, чтоб узнать время.
ВИШНЕВА. Не хочу, чтобы ты на самом деле умер.
ПРОТОНИН. Сегодня обещал сестре, что буду в банке, как огурец или кабачок.
ВИШНЕВА. Когда начнёшь обследование?
ПРОТОНИН. Договорились с клиникой, сегодня. Скажи время, пожалуйста.
ВИШНЕВА. Спасибо, не знаю. А я сегодня еду в Москву, займусь главным делом моей жизни.
ПРОТОНИН. В контору, что ли?
ВИШНЕВА. По магазинам. Целый час долдоню этому мужлану, что я женщина.
ПРОТОНИН. Ладно, сам время посмотрю. Я встаю. (Поднимается из постели.)
ВИШНЕВА. Подлец, ты в одежде!
ПРОТОНИН. Я, между прочим, уже поработал.
ВИШНЕВА. А я так надеялась увидеть обнажённого мужчину.
ПРОТОНИН. Я не мужчина, я Аполлон.
ВИШНЕВА. Ты с того света точно вернулся богом. Так который час?
ПРОТОНИН. Уже июль.
ВИШНЕВА. Точнее!
ПРОТОНИН. Июль семнадцатого года.
ВИШНЕВА. Значит, пора по магазинам. (Поднимается из постели.)
ПРОТОНИН. А!? Ты тоже в одежде! Как ты посмела? А вдруг и я хотел поглазеть на голую тётку?
ВИШНЕВА. Самое главное, сынок, ты проспал. А мамочка, между прочим, уже просмотрела сайты необходимыхх магазинов. Десять дней не подниматься с супружеского ложа – это даже для меня подвиг. Всё, хватит чувств, пора подумать и за личное хозяйство. Дашь машину с водителем?
ПРОТОНИН. Обойдёшься такси.
ВИШНЕВА. Жмот. Я – в душ.
ПРОТОНИН. Все мужчины были бы такими жмотами, ты из карточек моего банка легко можешь веер себе сделать в жаркую погоду, или даже опахало.
ВИШНЕВА. Глухой, что ли? Не слышал? Я – в душ.
ПРОТОНИН. Счастливый путь.
ВИШНЕВА. И что же это за счастье ходить в душ собственными ногами, когда в доме завёлся мужчина.
ПРОТОНИН. Не устала носиться на руках? Ходить разучишься.
ВИШНЕВА. Да что – мужчина, мужчина – это так, с каждой женщиной случается. А вот, чтоб у земной бабы сам Аполлон в домашних тапочках по полу шлындал, это только для меня. О, повелитель, снизойди и сжалься… умоляю!
ПРОТОНИН. Вот как-то так. Ладно, уломала, чертовка сладкоречивая. Иди ко мне. (Подхватывает на руки Вишневу и уходит.) Летим!


СЦЕНА 4. Спустя месяц. День. Берег реки. Плетёная скамья. Протонин плетёт из ивового прута, напевает. Входит Вишнева.

ВИШНЕВА. Классно, когда знаешь, где находится твой мужчина.
ПРОТОНИН. А не знала бы, что?
ВИШНЕВА. Позвонила бы. Правда, телефон сегодня посеяла, не могу найти.
ПРОТОНИН. А не будь мобильной связи?
ВИШНЕВА. Поискала бы – поискала, подождала бы – подождала и умерла бы, чтоб не мучиться. Чего затеял? Скульптуру!? С ума сойти. Ну, корзины плести, ну, мебель, но человека… Илюша, да ты не только Аполлон, ты ещё Фидий!
ПРОТОНИН. Ага, Афигий - афигенный скульптор. Я видел, ты уже опять достала рюкзак и дорожную сумку.
ВИШНЕВА. Вот почему не целуешь, не обнимаешь.
ПРОТОНИН. Я – не Фидий, девочка моя, я - Роден. И по-роденовски просто, между делом, задумал сплести «Вечную любовь» на свой лад. Нашу с тобой любовь. Интересно, выйдет ли.
ВИШНЕВА. И на руках уже неделю не носит, типа сама до койки дойдёшь. А у него вон чем руки заняты…
ПРОТОНИ (декламирует.) «Сядем здесь, у этой ивы, Что за чудные извивы На коре вокруг дупла! А под ивой как красивы Золотые переливы Струй дрожащего стекла!  Ветви сочные дугою Перегнулись над водою, Как зеленый водопад; Как живые, как иглою, Будто споря меж собою, Листья воду бороздят.  В этом зеркале под ивой Уловил мой глаз ревнивый Сердцу милые черты... Мягче взор твой горделивый... Я дрожу, глядя, счастливый, Как в воде дрожишь и ты».
ВИШНЕВА. А как же банк?
ПРОТОНИН. Банк пусть стоит там, где должно стоять всем банкам, на полке, в кладовке.
Никогда прежде сестрица не проявляла такого активного интереса к банковскому ремеслу, как после моей смерти. За истекший месяц она освоила такой объём умений, что некоторым асам за всю жизнь в самом сладком сне не приснится. Теперь осталось перевести умения в навыки и – всё, она вполне готова заместить меня на табуретке президента.
ВИШНЕВА. На троне.
ПРОТОНИН. Трон может быть только у Бога. Табуретка лучше, дисциплинирует спину, чтоб держалась, а не гнулась. Ну, а стул есть у каждого.
ВИШНЕВА. Я посмотрела результаты обследования. Ты же нарочно, для меня оставил документы на столе? У тебя идеальное здоровье. Мало, что никаких следов смертельного недуга, вообще никаких болячек! Принимаюсь верить, что ты действительно побывал на том свете. Верно, ангелы тебя оздоровили и отпустили обратно ко мне? А раз ты побывал на том свете, значит, он есть? Да, я всегда это утверждала. Я – доктор, и точно знаю, что Бог есть. Просто он не религиозный, а какой-то другой, не знаю, настоящий, реальный, просто непонятный нашему интеллекту.
ПРОТОНИН. Не по размеру.
ВИШНЕВА. Да. Потому что если Бога нет, значит, всякая жизнь и сама по себе планета, а также весь необъятный звёздный мир, не имеют смыла. А когда нет смысла, значит, нет ничего, ведь бессмыслица невозможна.
ПРОТОНИН. Села на любимого конька, сейчас ускачет. Присядь, попей, закуси.
ВИШНЕВА. Но мы-то есть, и звёзды, и Земля. Значит, смысл есть. А смысл есть истина. А истина, собственно, и есть Бог. Банальная логика. Но логика на короткие дистанции – это всё, на что мы способны. Ты прав, интеллект не по размеру.
ПРОТОНИН. Утром едешь?
ВИШНЕВА. Вызвали на подмену. Ты же знаешь, у нас дисциплина.
ПРОТОНИН. Неужели я на самом деле умирал?
ВИШНЕВА. Не зацикливайся, пожалуйста.
ПРОТОНИН. Ну-да, ну-да, и перестань ваять скульптуру, а сплети лучше стул. И вообще, возвращайся в банк.
ВИШНЕВА. Как маленький, давай, ещё захнычь.
ПРОТОНИН. Завтра ты едешь в последнюю командировку.
ВИШНЕВА. В крайнюю…
ПРОТОНИН. Вернёшься, и мы, с тобой, угрюмо примемся за строительство семьи. Понятно?
ВИШНЕВА. Не дура. Только что же мне делать? Медицина – не банк, в кладовку не задвинешь.
ПРОТОНИН. Меня лечи.
ВИШНЕВА. У тебя ангельское здоровье.
ПРОТОНИН. Я мужчина. Мужчина я или нет, спрашиваю?
ВИШНЕВА. Мужчина.
ПРОТОНИН. А раз мужчина, не переживай, со временем будет, что лечить, сама обеспечишь своим вздорным женским характером.
ВИШНЕВА. Нет-нет, где это видано, чтобы доктор расплачивался с одним-единственным пациентом собственным здоровьем. Мне одного мало. Масштабу хочу.
ПРОТОНИН. Я для тебя малогабаритка?
ВИШНЕВА. Что есть, то есть, ни убавить, ни прибавить.
ПРОТОНИН. Ах, вот как. Ну, тогда пойдёшь в районную поликлинику, участковым терапевтом.
ВИШНЕВА. Нет-нет, я воспитана на бескорыстном отношении к людям. А наш народ не любит дармовщины и повелел сделать медицину в стране платной. Илюша, меня ждут реально несчастные неимущие народы Африки, Ближнего Востока…
ПРОТОНИН. Я всё сказал.
ВИШНЕВА. Люшенька, ты забыл, почему я устроилась работать в миссию Международного Красного Креста? Мы же до того пять лет жили, как кошка с собакой. Да, согласна: дикая кошка, но собака тоже ещё та, злая. Мы же до драки доходили! Не забыл? А теперь: три года – душа в душу. Я же не за себя волнуюсь и не за тебя, за нас, за нашу семью. Её не надо строить, балбес, она построена.
ПРОТОНИН. Лето кончается, хочу накупаться до посинения.
ВИШНЕВА. И пусть ругань, ссоры? Ты к ним готов? Или думаешь их больше не будет, потому что мы повзрослели?
ПРОТОНИН Я – к речке, по склону, напрямки. Кто со мной, тот герой.
ВИШНЕВА. Слишком круто, Илья! А если в итоге разведёмся?
ПРОТОНИН (декламирует.) «Душевных ран я не таю, Благословив моё паденье. Как ива к тихому ручью, К душе приникло умиленье».
ВИШНЕВА. Хотя не привыкать. Ты точно не помнишь, мы сейчас в браке или в разводе? Лично я запуталась.
ПРОТОНИН. Я всё сказал. (Убегает вниз, по склону.)
ВИШНЕВА. Полетел. Я с тобой! Летим! (Убегает за Протониным.)


СЦЕНА 5. Осень. День. Больничная палата. Расправленная постель. Постучав в дверь, входит Городищев.

ГОРОДИЩЕВ. Можно? Илья Ильич? Где вы?

Из ванной выходит измождённый обессиленный Протонин, в халате.

ПРОТОНИН. Здесь я, здесь, ещё живой.
ГОРОДИЩЕВ. Илья Ильич, дорогой, нельзя же так себя истязать…
ПРОТОНИН (остановившись у окна). Даже не мечтай воткнуть в меня котеторы. Сентябрь сегодня, Олег Ленарович, на загляденье. Самое то - умирать при такой красоте. О, а это не твоя ли любовница шлёпает по лужам, аки по суху.
ГОРОДИЩЕВ. Нет… в том смысле, что я же женат!
ПРОТОНИН. Она… она и есть. Лебёдушка. А? В русской больнице, хоть бы даже и самой навороченной, секретов нет. (Идёт к кровати.) Звал. Вот, что, Городищев, сгораю я в этот раз скорее. (Ложится.) Ты, насколько я понял, настоящий мужик, доверять можно. Прости, лёжа договорю, из меня сегодня просто дух вон. На табуретке плетёной телефон мой. Что?
ГОРОДИЩЕВ. Вижу. Пододвинуть?
ПРОТОНИН. Когда откинусь… Будь человеком, проследи, чтобы телефон в гроб положили. Лучше сам положи. Что?
ГОРОДИЩЕВ. Да, да, исполню.
ПРОТОНИН. Вдруг позвонит, а меня не будет.
ГОРОДИЩЕВ. И как оно происходит? В том смысле, что вы слышите звонок и так просто говорите по телефону или молчите?
ПРОТОНИН. Конечно, отвечаю. Наталии - всегда. Когда бы то ни было, я всегда ей отвечаю.
ГОРОДИЩЕВ. Не понимаю я ничего ни в смерти, ни в жизни. Может, вообще нет на свете ни того, ни другого…
ПРОТОНИН. На этом свете.
ГОРОДИЩЕВ. Что?
ПРОТОНИН. На этом свете нет, а на том – да. Шучу. Имею право напоследок.
ГОРОДИЩЕВ. Так-то так, да. Но зачем возвращаться? Ну, вернулись, и что? Ваша ненаглядная Вишнева усвистела, извините за выражение, спасать людей, а вы тут без неё по новой на Голгофу. Те же боли, настоящие нечеловеческие муки претерпевать! Ради любви? Но где она – любовь? В Африке? В пустыне? На льдине какой-нибудь? На орбитальной станции? Где угодно, но не рядом с вами, не вместе.
ПРОТОНИН. Любовь – это чувство, а не плоть. Если любовь, вы всегда вместе, даже когда поврозь.
ГОРОДИЩЕВ. Химия, химия, и ничего более. Химическая реакция. Учёные доказали. Светила науки! Мудрецы!
ПРОТОНИН. А что сказали бы ваши мудрецы по моему поводу? Какая такая химия в моём возвращении? Ничего не знают ваши учёные и прочая мудрёная братия. Человечество ничего не знает про смерть, а значит, и про саму жизнь. Возможно, знало, да забыло. Или уничтожило тех, кто знал. Чтобы забыть. Не помнить. И само знание выкорчевал. Оно всё уничтожает, человечество наше. К чертям собачьим. Я устал, Городищев. Знал бы ты, сколько их, всяких-разных мудрецов, толчётся в приёмной моего банка, в ожидании милостыньки на мудрые мысли. Вот уж где всем химиям химия, физическая химия. Иди уже. Не забудь положить в гроб телефон. Я посплю. Женщина твоя под дверьми мается, а любимая должна маяться только с любимым, и никак по-другому, вот и вся мудрость. (Скрывается под покрывало.)
ГОРОДИЩЕВ. Илья Ильич, ваша сестра звонила. Илья Ильич? (Осматривает Протонина.) Всё. Телефон не забыть. Или оставить пока? Нет, приберу от греха подальше. Покойтесь с миром. Илья Ильич… Эх, Илья Ильич… (Уходит.)



Часть 2

СЦЕНА 6. Спустя полгода. Зима. День. Усадьба. Холл в доме. Вишнева, в плетёном кресле, сидит у камина. Из комнаты входит Золотова.

ЗОЛОТОВА. Наталья Львовна, комната готова. Обедать с нами будете через час?
ВИШНЕВА. Путь к могиле расчистили?
ЗОЛОТОВА. Кира сейчас прибежит, он тут вашу вещь какую-то нашёл. Рабочий, если помните, по фамилии Королёк. Смешной такой. Вы позвонили из аэропорта, он сразу же – за лопату. Сама не проверяла, но должно быть в порядке, Кирилл к работе относится ответственно. Завтра первое марта, через несколько дней вам в права вступать…
ВИШНЕВА. Во второй половине дня мы, с Аллой, едем к нотариусу. Завтра утром выезжаю в Москву, оттуда в командировку. Я заявилась к вам оформить отказ от наследства, а так не приехала бы даже на могилу, ни за что.
ЗОЛОТОВА. Да нет же, нет! От такой недвижимости отказываться! Здесь же сказочная деревня, а не какое-нибудь задрипанное сельцо. И дом – не теремок, натуральный дворец! Наталия Львовна, не бросайте нас на произвол Аллы, прошу вас. Могилку Ильи Ильича пожалейте, она ж её с землёй сравняет, стерва… Господи, прости и помилуй за такое слово, но другого у меня на неё нет.
ВИШНЕВА. Мне не надо дворца. Я не хочу дома без Ильи.
ЗОЛОТОВА. Илья Ильич не дурнее же паровоза был, знал, кому завещать своё заветное место жизни. Ваше это место, хозяйка, ваше! На этом же месте и родительский дом его стоял, колыбелька нашего любимого хозяина.
ВИШНЕВА. У Аллы были те же родители, их даже качали в одной колыбельке.
ЗОЛОТОВА. Наталия Львовна, не смейте отказыватся.

Входит Королёк, в валенках, телогрейке, ушанке.

КОРОЛЁК. Принёс! А где она?
ЗОЛОТОВА. Наталия Львовна в кресле сидит, у камина.
КОРОЛЁК. Не видать с порога. Виноват, хозяйка!
ВИШНЕВА. Илья Ильич скульптуру плёл из лозы ивы. На нашем месте, там теперь, вы говорите, могила?
КОРОЛЁК. А, так то скульптура была? Не знал. Что-то непонятное такое торчало из двух вязанок, так мы её, с могильщиками, в овраг сбросили. Валяется, может, до сих пор, я там не хожу, не люблю речку. В детстве тонул, сторонюсь. Ваша мобила, Наталия Львовна.
ВИШНЕВА. Что… что?
ЗОЛОТОВА. Валенки обметите, Кирилл Алексеевич, пора бы привыкнуть к правилам сельской жизни. Мобильный телефон.
КОРОЛЁК. Да ладно вам, Людмила Васильевна, я – на минутку же.
ВИШНЕВА. Мой мобильный телефон?
КОРОЛЁК. Мне там ещё около могилы чуток прибрать. На каждый заход в дом, госпожа Золотова, не наметёшься.
ЗОЛОТОВА. Да подай уже телефон и шагай отсюда.
КОРОЛЁК. Ваш ведь, Наталия Львовна?
ЗОЛОТОВА. Обед скоро.
ВИШНЕВА (берёт телефон). Мой. Точно мой. Я его накануне отъезда затеряла, полгода назад… целая жизнь.
КОРОЛЁК. Около калитки нашёл, когда листву с дорожки сметал. В сентябре.
ВИШНЕВА. Так хотелось позвонить Илюше, когда по трапу спускалась. Едва сдержалась.
КОРОЛЁК. А что, другого мобильника не было, что ли, все полгода?
ЗОЛОТОВА. Вот дурень наивный.
КОРОЛЁК. А чё сразу дурень…
ВИШНЕВА. Привычка – звонить с аэродрома. Я посижу ещё у камина, знобит.
КОРОЛЁК. Так позвоните, я ж его подзарядил, когда узнал, что будете.
ЗОЛОТОВА. Дурак, что ли, совсем?
КОРОЛЁК. Сама же рассказывала, что это она Ильича с того света вызвонила.
ЗОЛОТОВА. Наталия Львовна, простите этого олуха! Ну, мужик же, что с него взять. На зоне все мозги отшибли, теперь мне отбивает. И не отбивает даже, а как бы выклёвывает.
ВИШНЕВА. Позвонить?
КОРОЛЁК. А чё, рука отсохнет, что ли.
ВИШНЕВА. На тот свет? Ты бредишь.
КОРОЛЁК. Так звонили же уже.
ВИШНЕВА. Тогда я не знала, что он умер, а сегодня я иду на его могилу. Понимаешь разницу?
КОРОЛЁК. Не-а.
ВИШНЕВА. Мила, объясни товарищу.
ЗОЛОТОВА. А чего бы не позвонить…
ВИШНЕВА. Дурдом! Я нормальный человек. Я - у себя. (Уходит в комнату.)
КОРОЛЁК. Что удивительно, как люди, так все человеки нормальные, а как бабы, так все с приветом и с присвистом, сплошная цыганочка с выходом.
ЗОЛОТОВА. Пошёл брысь отсюда.

Входит Алла, в шубе.

АЛЛА. Почему дорожка в аллее не метена. Прими шубу.
ЗОЛОТОВА. Королёк, прими, ты ближе.
АЛЛА. Не поняла, это ещё что за чучело?
ЗОЛОТОВА. Рабочий наш, чистил путь к могиле.
КОРОЛЁК. Давайте телогреечку, уложу аккуратно. (Принимает шубу.)
ЗОЛОТОВА. Некогда было ещё и аллею мести.
КОРОЛЁК. Чучело мёртвое, я-то живое, пугало – не больше.
АЛЛА. А, тот самый, что меня обнимал летом?
КОРОЛЁК. Не обнимал я, задерживал.
АЛЛА. Где Вишнева?
ЗОЛОТОВА. У себя, пошла отдохнуть до обеда.
КОРОЛЁК. Так чего чистить – аллею или могилу?
АЛЛА. Может, тебе меня почистить, чучело?
ЗОЛОТОВА. Алла Ильинична, вы не предупредили, что приедете.
АЛЛА. А ну, как тебя, обними меня, как тогда.
КОРОЛЁК. Команды не было.
АЛЛА. Я теперь здесь командир. Моя усадьба. Обними, я сказала.
КОРОЛЁК. А Люся? 
АЛЛА. Теперь ты мой подчинённый, напрямую. Я назначаю тебя кастеляном усадьбы. А Люську – на улицу.
ЗОЛОТОВА. Меня – на улицу!?
АЛЛА. Эй, кастелян, обними, я сказала.
КОРОЛЁК. Есть. (Обнимает Аллу.)
АЛЛА. Крепче, чтоб не вырвалась!
КОРОЛЁК. Пожалуйста.
АЛЛА. И гладь меня, гладь.
КОРОЛЁК. Женщина, выбирайте, или глажка, или утюжка.
АЛЛА. Что-что?
КОРОЛЁК. Гладить и утюжить одновременно не получится.
ЗОЛОТОВА. Бесстыдство…

Входит Протонин, в костюме, туфлях. Общий шок.

ПРОТОНИН. Наталия дома? Чего вы?
КОРОЛЁК. Хозяин… (Падает в обморок, увлекши Аллу.)
АЛЛА (тщетно отталкивает Королька). Пусти меня, пусти!
ЗОЛОТОВА. А! (Дёргается в сторону двери, которую перекрывает Протонин.) Мёртвый… мёртвый на часах! (Забирается в шкаф.)

Из комнаты выбегает Вишнева.

ВИШНЕВА. Ты! Ты…
ПРОТОНИН. Иди ко мне.
ВИШНЕВА. Ты! Ты!!! (Бежит к Протонину.)
ПРОТОНИН (подхватив Вишневу). Приехала. Так долго ждал тебя… так долго. Думал, не дождусь. Потом слышу: звонок. Гляжу: ты.
ВИШНЕВА. Где ты был?
ПРОТОНИН. Здесь.
ВИШНЕВА. Всегда?
ПРОТОНИН. Не знаю.
ВИШНЕВА. И не надо. Полетели?
ПРОТОНИН. Полетели… Прости, очень важно. Алла, давно хотел объявить об отставке. Готов хоть завтра прийти в банк и оповестить о своём решении. Принимай хозяйство. Ты справишься. А у меня - Наталия…
ВИШНЕВА. И вечная любовь.

Протонин, с Вишневой, уходят во второй этаж.

АЛЛА. В обмороке он! Мужик, тоже мне. А ну, очнись! (Бьёт по лицу Королька).
КОРОЛЁК (приходит в себя). Хватит! Всё, всё!
АЛЛА. Абсурд. Бессмыслица…
КОРОЛЁК. В костюме, с галстуком, в летних корах… Как из гроба встал и пошёл.
АЛЛА. И пришёл! Он пришёл? Да, он вернулся.
КОРОЛЁК. А мне понравилось. Понравилось чувствовать себя кастеляном.
АЛЛА. Господи, какие же мужики все дебилы… Слабак.
КОРОЛЁК. Это уже про меня, что ли? Лучше не надо. Я же рецидивист. У меня три судимости, хотя в натуре я хороший, добрый человек. Пожалуйста, не провоцируйте меня на грубость там или насилие в состоянии аффекта. Останемся при своих, ладно? Да, упал в обморок. Людей и трупов не боюсь, но чтоб двое в одном!.. живой труп!.. собственной персоной, мол, здрасьте всем, приветствую вас с наступающим первым днём весны… это даже не перебор, это что-то уже совсем не для мозга. Кстати о мозге. Он у меня работает. Просветился, что ли, пока я тут на полу отдыхал. Я несколько минут побыл кастеляном и, честное слово, мне понравилось. Хочу. Дам толковую наводку на тему, оставите меня бугром? Баш-на-баш. Я вам совет, вы мне должность.
АЛЛА. Я не хозяйка усадьбы.
КОРОЛЁК. Станете. Стопудово.
АЛЛА. Ну?
КОРОЛЁК. Слово даёте?
АЛЛА. Даю.
КОРОЛЁК. Верю. Короче, этот прутняк можно сбросить одним махом, с больной головы на здоровую. Стуканите в полицейские органы, мол, так и так, рецидив с братцем приключился, во второй раз с того света приходит. А так же ведь в натуре не бывает. С того света ни разу не возвращаются, а тут два. Это двойник оба раза. Подмена. Понимаете?
АЛЛА. Это он… точно он.
КОРОЛЁК. А если он, так и что. Он же вам по-любасу нигде не нужен. Разве не так? Я от чистого сердца, как кастелян хозяйке предлагаю.

Из шкафа вываливается Золотова.

ЗОЛОТОВА. Вот так да… Вот так, да!? Кастелян… Ты сам двуликий Анус! Неблагодарный жулик. Из моих рук ел, из моей ложки…
КОРОЛЁК. Не, посмотрите на эту сельскую дамочку из компоста. Кормила она меня. Я ей говорю, купи сметаны в магазине, а она мне, мол, ешь натуральную, сама делала, а в магазине все продукты сплошь химия. Тоже мне, умелец. Я ей толкую, что её сметана кислит, а магазинная - сладкая. Она мне, мол, настоящая сметана должна кислить. Но я-то же хочу сладкую! У нас потому и жизнь длиннее, что наукой пользуемся.
ЗОЛОТОВА. Где длиннее-то, где? Моя мать, прабабка, прапрадеды по восемьдесят-сто лет жили. Деды с отцами, кабы не войнах не сгинули, до сих пор, небось, небо коптили бы.
КОРОЛЁК. Ты что в школе не училась, дурында? Там же чёрным по белому сказано, что раньше жизнь народа была хуже и от того короче. Тоже же не пройдохи учебники пишут, опять учёные.
ЗОЛОТОВА. Илья Ильич ему двойник. Подмена он ему. Ты сам подмена! Алла Ильинична, одумайтесь! Не тот это человек, Кирилл Королёк, ох, не тот. Про него надо справки наводить в полиции, про него, трижды судимого злодея, а не про брата вашего, святого человека.
КОРОЛЁК. Святого, как же, ходит тут, рассекает…
ЗОЛОТОВА. Святого! Других с того света на этот не пускают!
АЛЛА. Золотова, замолчи.
ЗОЛОТОВА. Пожалуйста. Молчу.
АЛЛА. Лучше уйди.
ЗОЛОТОВА. Как?
АЛЛА. Уйди, сказала!
ЗОЛОТОВА. Как уйти?
АЛЛА. Молча и навсегда.
ЗОЛОТОВА. Я-то уйду, мне земля моя везде родная, а вот шпана в усадьбе останется и будет заправлять вашей вотчиной, поплачете. Кастелян в состоянии аффекта. Фантасмагория! А я ухожу. (Уходит.)
КОРОЛЁК. Как? Она назвала меня Фантомасом? Такая невоспитанная, я даже скажу: хамская женщина…
ЗОЛОТОВА. Исчезни.
КОРОЛЁК. Легко и непринуждённо, по первому вашему слову. Всё, всё-всё-всё. Ухожу, ухожу… Только помните: в натуре я хороший, добрый человек. Ушёл. (Уходит.)
АЛЛА. Шуба… где моя шуба. Она позвонила и он пришёл. Ересь… Ахинея. Из могилы, откуда ещё… оттуда! Дорогая моя шубейка, одна ты меня радуешь, греешь, родненькая. (Подхватывает шубу.) Он вернулся… вернулся. Он. Илья. Илья! Илья!!! Выйди! Илья! Выйди сюда! Ильяааа!!!

На лестницу во второй этаж входит Протонин.

ПРОТОНИН. Прости, Алка, что так всё неловко как-то. Ты же умница, понимаешь, двое влюблённых встретились после разлуки.
АЛЛА. А я? Я!? Меня ты не любишь?
ПРОТОНИН. Ну, вот. Не пори чушь.
АЛЛА. Я не чушь. Здесь я, сестра твоя, без тебя на полу валяюсь, как тяпка. Родная сестра! А там случайная девка. Тётка из ниоткуда. Наташка-Парашка-Какашка! Она – это нечто, непонятное, необязательное, согласись. Оно могло быть, а могло не быть. А я-то же была всегда. Я есть. Я буду. А ты, Илья? Ты есть?
ПРОТОНИН. Да. Вот он я.
АЛЛА. Тогда чья там, на берегу, могила? Кого я похоронила? Где мой родной брат, Илья, там или здесь?
ПРОТОНИН. Аллочка, алло… Я только-только вернулся, мне не то, что осмыслить, осознать, просто подумать ещё некогда было…
АЛЛА. И ты слёту в постель. Ай-да покойник, ай-да сукин сын. Молодца тебе за это! Нет проблем, кувыркайся. Только я-то, что должна делать? Как жить мне? Если ты здесь, а не в могиле, кто тогда я?
ПРОТОНИН. Меня начинает бесить твой тон…
АЛЛА. А, так ты из ада к нам на землю, бес? Хоть что-то прояснилось.
ПРОТОНИН. Подожди до вечера хотя бы.
АЛЛА. Нет! Это у тебя впереди и сзади вечность, чёрт знает откуда и за что. Но я обыкновенный человек и мой срок отмерен один, без вариаций. Хотя бы потому, что меня никто не любит. А звонят мне только по работе. Я не желаю терять ни часа жизни, ни мгновения. Да ещё чёрт знает из-за чего. По всему, ты – Илья. Но что если ты – двойник? Подмена? Жулик. Проходимец. Аферист.
ПРОТОНИН. Зачем…
АЛЛА. Затем чтобы завладеть моим банком. Моим отчим домом. Моей жизнью.
ПРОТОНИН. Зачем ты - так. Остановись.
АЛЛА. Илья, ты меня не любишь. Для тебя никого и ничего нет, кроме Наташки. Я ведь тебе тоже звонила, когда ты умер. Да, да, я – циничная материалистка, звонила на тот свет. Не кому-нибудь, родному человеку, старшему брату. И что? Даже не ответил, не, чтобы прийти.
ПРОТОНИН. Я не слышал твоего звонка.
АЛЛА. Хорошо. Давай, будем разговаривать. Выяснять. Думать. Делать выводы и принимать решение.
ПРОТОНИН. Я сказал: позже.
АЛЛА. Не вынуждай меня идти на крайние меры.
ПРОТОНИН. Иди на что хочешь, только оставь меня сейчас.
АЛЛА. Илья…
ПРОТОНИН. Я всё сказал.
АЛЛА. Как же – как же, знакомое выражение. Это точно ты. Да я и не сомневалась. Хоть чёрт, хоть ангел, хоть зомби, но только ты уже не вписываешься в мою жизнь. В мою судьбу. Слишком многое произошло за полгода твоего отсутствия. Я отлично помню, чего стоило успокоить общественность после твоего прошлого возвращения. Там-то хоть можно было списать на врачебную ошибку. Которой не было! На что списать сейчас? На ошибку могильщиков? Ада? Рая? Да я и не стану придумывать, не желаю.
ПРОТОНИН. Я всё сказал.
АЛЛА. Я тоже Протонина! Играю в открытую и пленных не беру. Я еду в полицию. Любой здравомыслящий человек подтвердит: Протонин умер. Значит, ты – мошенник. На принятие решения у тебя есть ровно то время, которое займёт моя задушевная беседа с правоохранительными органами. Позвони, сообщи, что предпримешь – побежишь или умрёшь, чтобы не поднимать понапрасну бучу. Я всё сказала. (Уходит.)

Входит Вишнева.

ПРОТОНИН. Слыхала…
ВИШНЕВА. Больше не умирай так. Во сне, на ходу – ладно, но не в твоих муках.
ПРОТОНИН. Не звони.
ВИШНЕВА. Не могу.
ПРОТОНИН. Тогда помучаюсь-помучаюсь, передохну и снова к тебе.
ВИШНЕВА. Сколько ж у человека жизней…
ПРОТОНИН. Жизнь одна, смертей много.
ВИШНЕВА. Ты тёплый-тёплый.
ПРОТОНИН. Все отпущенные смерти надо пережить. Я не возражаю, пока возвращаюсь к тебе. Помнишь, раньше психовала: Протонин, ты подлец, ты меня не любишь, ты мне изменяешь. Получила доказательство любви и верности?
ВИШНЕВА. Смерть – как болезнь? Поумирал - поумирал и – обратно, как новенький. Любовь и верность он доказал. Может, и не любовь, а банальная привычка? Хотя я так часто езжу в командировки… Всё же любовь.
ПРОТОНИН. Я – нормальный, не зомби, тёплый. Живой. Твой.
ВИШНЕВА. От меня запросто не отмахнёшься.
ПРОТОНИН. Ни за что и никогда.
ВИШНЕВА. Что теперь будет? Я - насчёт Аллы.
ПРОТОНИН. Можешь себе представить, как она приходит в полицию или куда там, и заявляет, что мертвец воскрес. Психушка обеспечена. А репутация банка в среде коллег и, главное, чиновников? Алка умна, я знаю, проветрится, успокоится и придёт поговорить. В любом случае, я готов ко многим эксцессам, включая смерть.
ВИШНЕВА. Ты всё помнишь про жизнь, а где был после смерти, помнишь?
ПРОТОНИН. Нет. И я точно помню, что ты обещала уволиться.
ВИШНЕВА. Я ж не знала, что ты воскреснешь. Завтра по любому намеревалась уезжать отсюда. Теперь точно поеду, чтобы уволиться и вернусь к тебе навсегда, на каждый день, на каждый миг.
ПРОТОНИН. Ну, её эту работу, со всеми её, как бы благородными идеями. Выдумали гуманитарную помощь, чтобы с невинной рожей устраивать гуманитарную катастрофу. Это же всё одни и те же персонажи.
ВИШНЕВА. Я просто доктор.
ПРОТОНИН. Хорошо мне.
ВИШНЕВА. Я тут извелась вся. А этот лежит себе дохленький, в ус не дует, не успеет воскреснуть, сразу хвать за философию. Люшенька, я – твоя философия. Хватай меня и неси уже куда нам надо.
ПРОТОНИН. Всё, с сегодняшнего дня не бреюсь.
ВИШНЕВА. Что?
ПРОТОНИН. Усы отращу, чтобы было, во что дуть.
ВИШНЕВА. Вот дурной…
ПРОТОНИН. Или лучше бороду?
ВИШНЕВА. Хватит трепаться, время тратить. Пора снимать с тебя гробовой костюм. (Прыгает, скачет, визжит). А! О! Хорошо! Волшебно! Я с тобой. Летим.
ПРОТОНИН. Летим. (Подхватывает Вишневу на руки, уходит.)


СЦЕНА 7.  На третий день. Начало весны. День. Берег реки. Плетёная скамья у могилы, рядом санки. Протонин кормит с рук белок. Входит Городищев.

ГОРОДИЩЕВ. Илья Ильич! Невероятный Илья Ильич… Чудо Илья Ильич!
ПРОТОНИН. Кто сообщил?
ГОРОДИЩЕВ. Белочек кормим…
ПРОТОНИН. Вишнева позавчера поехала уволиться. А её не отпустили. Уже вчера вылетела куда-то в Латинскую Америку. Через месяц обещали прислать замену и всё же отпустить насовсем. Думает, доживу. А мы, с тобой, знаем, что нет.
ГОРОДИЩЕВ. Людмила сообщила, что вы опять с нами… Илья Ильич, неужели опять телефонный звонок?
ПРОТОНИН. Вот ведь крыса же крысой - белка, а люди радуются, кормят с рук. Всего и дел-то, что пушистый хвост трубой. Крыс ненавидим и боимся. А стоит им распушить хвост, как мы их тут же принимаемся любить. Думаешь, не знает, что умру? Знает. К мобильному телефону быстро привыкают. Целый час вещала, как она, опытный талантливый доктор, нужна там бедному латинскому народу Америки, именно сейчас. Просто обязана ехать… Симптомы всё те же, Олег Ленарович. В клинике мне лучше не показываться, оборудуй палату в моём доме. Что-то мне подсказывает, в этот раз кончится ещё скорее, чем в прошлый раз.
ГОРОДИЩЕВ. Илья Ильич… нет слов.
ПРОТОНИН. Я не хочу больше возвращаться сюда, Городищев.
ГОРОДИЩЕВ. Илья Ильич, что вы! Как же? Такое решение… как же мы без вас…
ПРОТОНИН. Что есть жизнь человеческая? Общение, помощь, сочувствие… общая радость, совместная печаль. Разве не для того Наташа выучилась на доктора и выбрала самый тяжкий путь изо всех возможных – врачевание надежды.
ГОРОДИЩЕВ. Ну, нам здесь тоже, знаете ли, нелегко, если уж совсем откровенно. Сестра ваша, к примеру, прекратила финансирование нашей, с вами, клиники.
ПРОТОНИН. И сестре моей я помеха. Надо избавить её от детского страха, что старший брат однажды заберёт обратно её игрушку. Ей невдомёк, что после смерти человеку больше не захочется в песочницу.
ГОРОДИЩЕВ. Благодаря моим стараниям, мы ещё держимся на плаву, но сколько достойных солидных людей в одночасье может лишиться высоко, не побоюсь этого утверждения, квалифицированной помощи.
ПРОТОНИН. А ты охмури её.
ГОРОДИЩЕВ. Да вы что, она же не нашего круга, она же своего, в том смысле, что вашего, высшего света.
ПРОТОНИН. Круги – не цепи, Городищев, разрывать не надо, просто переходишь из одного в другой или перепрыгиваешь. Как дети в песочнице. И высшего света не может быть, он если есть, то свет и – ничего другого.
ГОРОДИЩЕВ. И вы не станете возражать, в случае моего сомнительного успеха?
ПРОТОНИН. Для меня всё сомнительно, всё, что связано с людьми. Особенно сомнительно, что жив я. Не менее сомнительно, что я умирал.
ГОРОДИЩЕВ. Хотите об этом поговорить?
ПРОТОНИН. Короче, ты меня понял? Никакого телефона в гробу, чтоб не было.
ГОРОДИЩЕВ. Хочу спросить, как врач. Илья Ильич, вы уверены, что приняли верное решение?
ПРОТОНИН. Да.
ГОРОДИЩЕВ. И вы не против, чтобы я приударил за вашей сестрой?
ПРОТОНИН. Не против.
ГОРОДИЩЕВ. По ходу, не могли бы вы повлиять на Аллу Ильиничну в отношении финансирования клиники?
ПРОТОНИН. Сам-сам, Городищев, сам.
ГОРОДИЩЕВ. Эх, жизнь моя копейка, судьба моя индейка. Ладно. Всё равно вы хороший. В этой связи позвольте дополнение. Помните вашего лечащего врача Аркадия Георгиевича Семенцова?
ПРОТОНИН. Разве может умирающий пациент забыть толстого доктора.
ГОРОДИЩЕВ. Он был свидетелем вашего первого воскрешения.
ПРОТОНИН. Эй, я не бог.
ГОРОДИЩЕВ. А я вас боготворю. Вот такой я прямой и бесхитростный человек. С той поры, как вы стали главным инвестором моей клиники, я стал вашим идолопоклонником.
ПРОТОНИН. Бог с тобой, Городищев, что ты порешь чушь!
ГОРОДИЩЕВ. Простите, Илья Ильич, как умею, как могу. А вам, случайно, не показывали там кого-нибудь типа ангела?
ПРОТОНИН. Я там – мертвец, Олег Ленарович, мертвец, а не турист. Итак, что Семенцов?
ГОРОДИЩЕВ. А что Семенцов? Всхуднул изрядно. Ой, вспомнил! В том смысле, что хотел вам предложить. Думаю, можно усилить преграды вашему возвращению. Интересует?
ПРОТОНИН. Да.
ГОРОДИЩЕВ. Семенцов настолько был потрясён зрелищем трупа выбирающегося из окна клиники, что ударился в изучение религии. Так-то у меня в клинике, вы помните, во всех помещениях развешаны иконы, обустроена часовенка, всё, как положено, никакой суд не придерётся. Но доктор Семенцов занялся религией всерьёз. Моё высокое положение, понятное дело, не позволяет курить с народом, но краем уха я слышал, что есть вот какая тема.
ПРОТОНИН. Городищев, не май-месяц, холодно.
ГОРОДИЩЕВ. Да-да. Так вот, теория Семенцова заключается в следующем: для прерывания связи человечества с космосом, сиречь с Богом, надо как можно больше делать хирургических вмешательств. И, соответственно, наоборот. Проще говоря, чем больше операций по каждому поводу и по малейшему подозрению, тем мертвее живой человек. Как бы перерезаются нити со Всевышним. Улавливаете?
ПРОТОНИН. Продолжай, наследник Гиппократа, я весь внимание.
ГОРОДИЩЕВ. Соответственно, вскрытие тела человека после смерти предполагает его абсолютную смерть, ввиду окончательного разрыва, как с космосом, так и с землёй.
ПРОТОНИН. Вскрытие, говоришь… тьфу, мерзко даже подумать.
ГОРОДИЩЕВ. Я, между нами говоря, чтобы никто не слышал, натуралист и в Бога не верю. Тем более во всякие невидимые нити, связывающие нас, животных, со Вселенной. Это же бред. Но ваше хождение из могилы сюда и обратно тоже бред, уж простите за откровенность.
ПРОТОНИН. По-твоему, я для всех живых - бред? И меня нет?
ГОРОДИЩЕВ. Или напротив, мы, живые, для вас – бред. Говорю же: бред. А бред лечится. Или прерывается. Вас надо остановить, Илья Ильич.
ПРОТОНИН. То есть ты хочешь провести вскрытие после моей смерти?
ГОРОДИЩЕВ. Кто! Я? Да упаси бог! Для этого есть специальный доктор. Но распоряжение отдаю я. Оба прошлых раза вас не вскрывали.
ПРОТОНИН. Отличная мысль. Оформи соглашение, я подпишу. В мешочке - орехи, хочешь белок покорми, хочешь сам съешь. А у меня тут транспорт, с горы хочу спуститься, с ветерком.
ГОРОДИЩЕВ. На санках!? Я вас умоляю, мы же взрослые люди…
ПРОТОНИН. Ноги для лыж не годятся, а вот задница моя крепка, и санки мои быстры. Бывай, Городищев! (Уезжает на санках вниз.)
ГОРОДИЩЕВ. Илья Ильич… эх, Илья Ильич.

Входит Алла.

АЛЛА. Илья! Постой же! Куда он? Мне санки померещились?
ГОРОДИЩЕВ. Крыс кормить будете?
АЛЛА. Каких крыс?
ГОРОДИЩЕВ. В том смысле, что белочек.
АЛЛА. Как он? Это что за позу вы приняли? И молчит ведь. А ну, отвечать!
ГОРОДИЩЕВ. Ваш банк вышел из состава учредителей, так что, не надо на меня кричать, Алла Ильинична, вы мне теперь не хозяйка. В том смысле, что, к сожалению, конечно.
АЛЛА. Олег… как вас там…
ГОРОДИЩЕВ. Ленарович.
АЛЛА. Будьте человеком, скажите, как мой брат себя чувствует?
ГОРОДИЩЕВ. Отлично, скоро умрёт.
АЛЛА. Не понимаю.
ГОРОДИЩЕВ. В том смысле, что рак вернулся.
АЛЛА. Почему?
ГОРОДИЩЕВ. Я много думал над этим, всё же я учился в аспирантуре, где успешно занимался наукой. Но пришлось стать практиком. Главный врач медицинского учреждения – это ведь не абы что…
АЛЛА. Олег! Мой брат – Протонин, а не вы.
ГОРОДИЩЕВ. И слава богу. Так вот. Судя по всему, здоровье вашего брата целиком и полностью зависит от местонахождения его любимой женщины. Если позвала и рядом, он жив, если уехала, он заболевает.
АЛЛА. Это он сказал?
ГОРОДИЩЕВ. Это диагноз, поставленный мной на основе анамнеза.
АЛЛА. Что?
ГОРОДИЩЕВ. Ана;мнез. От греческого слова ;;;;;;;;;, в буквальном переводе: воспоминание. Это совокупность сведений, получаемых при медицинском обследовании путём расспроса самого обследуемого и… или знающих его лиц.
АЛЛА. Вы не только красавец, но ещё и образованный, и при всём том умны. Какой же вы потрясающий мужчина.
ГОРОДИЩЕВ. Вы уверены?
АЛЛА. Да.
ГОРОДИЩЕВ. А вы потрясающая женщина.
АЛЛА. Но это не значит, что я вам дам себя трясти за просто так. Олег, как вас…
ГОРОДИЩЕВ. Ленарович.
АЛЛА. Странное отчество.
ГОРОДИЩЕВ. Означает: ленинская армия. Так папа назвал. В честь прапрадеда революционера. К слову, я уже не женат. Она ушла. В том смысле, что выгнала меня из дома. Клиника хиреет, денег-то не хватает с вашего ухода.
АЛЛА. Поведение брата совершенно непредсказуемо. Любовь, секс, прочие там каля-маля и шуры-муры, этим же сыт не будешь. Соответственно, Илья однажды соскучится по реальному делу. Хорошо ещё, если ему не понадобится мой банк, а только деньги. Да ведь и деньги тоже счёт любят. Сделает себе удостоверение личности, уедет подальше от знакомых глаз, и ну – заниматься предпринимательством за мой счёт. Есть идеи, как остановить круговорот Протонина в природе?
ГОРОДИЩЕВ. Ради вас я готов генерировать идеи сутками. Есть.
АЛЛА. А конкретнее?
ГОРОДИЩЕВ. Подмёрз я изрядно. Но место обсуждения выбираете вы. Я – пас. Я везде и всем сейчас чужой, холодный и голодный уличный пёс…
АЛЛА. Обращайтесь ко мне без отчества.
ГОРОДИЩЕВ. Восторг! И вы – ко мне, так же, без отчества.
АЛЛА. Можно?
ГОРОДИЩЕВ. Нужно. Всё же Олег имени «ленинской армии», согласитесь, несколько вычурно.
АЛЛА. Скользко, возьми меня под руку. (Уходит с Городищевым.)


СЦЕНА 8. Апрель. Усадьба. Дом. Холл. Входит Золотова с корзиной подснежников. Видит, что стол заставлен вазами с водой.

ЗОЛОТОВА. Ёлки-палки, что такое. Я же не доставала вазы… они с водой?

Дверцы шкафа распахиваются, оттуда выходит Королёк.

КОРОЛЁК. А это всё я, Людмила Васильевна, для вас.
ЗОЛОТОВА. Королёк!? Бесстыжая морда твоей хари, а ну, пошёл брысь из усадьбы!
КОРОЛЁК. Людок, хорош уже дуться. Ты же знаешь, как я тебя люблю и уважаю.
ЗОЛОТОВА. Кастелян, блин!
КОРОЛЁК. Да не блин я, оладушек. Хочешь, скушай, я ж не возражаю. Забудь ты ту историю, с кем не бывает. Давай, помогу подснежники расставить.
ЗОЛОТОВА. В полицию сдам.
КОРОЛЁК. За что? За здоровое мужское желание сделать карьеру? Чтобы тебя, ненаглядная женщина моей высокой и крепкой любви, разгрузить от тяжёлой обязанности трудиться физическими усилиями. Я полтора месяца пытался забыть тебя, вырвать из сердца, или хотя бы из души, но нет! Оказывается, ты для меня не подлежишь корчеванию. А что поделаешь, когда в человеке завелась настоящая любовь.
ЗОЛОТОВА. Да ещё весной. Котяра подлая…
КОРОЛЁК. Нет-нет, Людочка, коты, они в марте, а сейчас апрель.
ЗОЛОТОВА. Кобель.
КОРОЛЁК. Ничего подобного. О, прекрасная дева Людмила, я твой покорный витязь Руслан, и у нас обязана произойти окончательная поэма совместной жизни навсегда. Так не подведём же солнце нашей поэзии Александра Сергеевича…

Входит Городищев.

ГОРОДИЩЕВ. Алла Ильинична меня ждёт?
ЗОЛОТОВА. Нет.
ГОРОДИЩЕВ. Как нет?
ЗОЛОТОВА. Она просто приняла баню и отдыхает в гостевой избе.
ГОРОДИЩЕВ. Цветы! Живые… Свежие!
ЗОЛОТОВА. Не желает она спать в доме брата.
ГОРОДИЩЕВ. Какая прелесть. Как называются?
КОРОЛЁК. Подснежники, Олег Ленарович.
ЗОЛОТОВА. Со вчера в избе, сюда носа не казала.
ГОРОДИЩЕВ. Настоящие подснежники… никогда не трогал. Можно?
КОРОЛЁК. Здесь Людмила Васильевна хозяйствует, у неё разрешения.
ЗОЛОТОВА. Жалко, что ли, трогайте.
ГОРОДИЩЕВ. Как в сказке, в детстве кино было, помните? Как его…
ЗОЛОТОВА. «Двенадцать месяцев».
ГОРОДИЩЕВ. Точно-точно!
КОРОЛЁК. Экранизация пьесы Самуила Яковлевича Маршака.
ЗОЛОТОВА. Ты в библиотеке, что ли, жил всё время?
ГОРОДИЩЕВ. Или у библиотекарши. Виноват, встрял. А запах…

Входит Алла.

АЛЛА. Городищев! Я его кричу-кричу, а он не слышит!
ГОРОДИЩЕВ. Не слышал. Прости… в смысле, простите. Может, поедем?
АЛЛА. А, Королёк! Где пропадал, кастелян ты мой ненаглядный.
КОРОЛЁК. Опять кастелян?
ЗОЛОТОВА. Опять размечтался?
АЛЛА. Времени достаточно, Олег, не торопи.
ГОРОДИЩЕВ. Как я могу вас торопить, нет-нет, нормально. Просто странно, зачем вы переселились в усадьбу, с такой-то квартирой в центре города.
АЛЛА. Я не переселилась. Я звонила вчера Наташке Вишневой, чтобы пригласить в усадьбу. По забавному стечению обстоятельств, она вернулась из командировки и сама намеревалась приехать.
ГОРОДИЩЕВ. Она с нами поедет и в церковь, и в ресторан?
АЛЛА. Я не сообщила ей о смерти Ильи. Люся, она знает?
ЗОЛОТОВА. Мы с ней в жизни не созванивались.
АЛЛА. Подснежники нарвала… Люська! Красота – дело хорошее, только надо хозяйством заниматься, а не эстетической ерундой. Скотина и птица ждут тебя. Королёк, ты ещё сохранил карьерные амбиции?
КОРОЛЁК. Чего это?
АЛЛА. Хочешь стать кастеляном сейчас же?
КОРОЛЁК. Кто? Я? У меня даже программа деятельности была когда-то…
АЛЛА. Да – нет?
КОРОЛЁК. Да!
АЛЛА. Ты – кастелян.
КОРОЛЁК. Ух, ты…
АЛЛА. Золотова, я сказала же: марш на скотный двор.
ЗОЛОТОВА. Мне надо подснежники расставить по всему дому, традиция, чтобы в доме было счастье и чистая атмосфера.
АЛЛА. Королёк, приступай.
КОРОЛЁК. Традиции – дело святое, расставь цветы, Люська, а потом – шагай.
ЗОЛОТОВА. Эх, Кира, Кира…
КОРОЛЁК. Кирилл Алексеевич. Я помогу, чтоб скорее, Алла Ильинична.
ЗОЛОТОВА. Некому будет в старости поднести тебе стакан воды, поверь.
КОРОЛЁК. Сам дотянусь.
ГОРОДИЩЕВ. Не понимаю, Алла, неужели Вишнева не знает? Но ведь её должно же волновать, почему Илья Ильич не отвечает на звонки.
АЛЛА. Во-первых, у них старый уговор действует, не созваниваться за всё время её командировки.
ЗОЛОТОВА. Чтобы личная встреча была как бы неожиданной.
АЛЛА. Детская у них какая-то неожиданность.
ЗОЛОТОВА. От этого же больше радости и восторга.
АЛЛА. Мне всё равно, что да как. Вместе с братом, Наташка тоже уходит из моей жизни. Отпишет усадьбу мне и – всё, окончательно и бесповоротно.  Вот прислала сэмэску, что на подъезде. Подождём. Так что там у тебя за программа, кастелян моего замка?
КОРОЛЁК. Да, я – достойный кастелян! Кастелян – это кто? Это начальник хозяйства. Насчёт хозяйства я вам, Алла Ильинична, уважаемая и дорогая госпожа моя ненаглядная, сообщаю цельную программу. Итак. Скотину, птицу и прочий жиромясокомбинат – под нож, высокопарно выражаясь, на заклание. Русло реки – в бетон. Всю последующем пищевую составляющую жизнеобеспечения производить за счёт супермаркетов. На разноцветной пластиковой посуде и в целлофановой обёртке. Чтоб никаких ненужных природных элементов окружающей среды не попало.
ГОРОДИЩЕВ. Алла Ильинична, стоит ли продолжать.
АЛЛА. Стоит-стоит. Давай, Королёк, властвуй моим вниманием. Продолжай.
КОРОЛЁК. Всю землю закатать в асфальт. Нет, лучше в плитку. Плитка красивее. Эстетика – о, это великая вещь для организма, стимулирует интеллигентность.

Входит Вишнева.

ВИШНЕВА. Добрый день.
АЛЛА. Привет, Наташа, обожди минутку, проходи, пусть человек договорит. Ну-ну?
ГОРОДИЩЕВ. Здравствуйте, Наталия…
АЛЛА. Не перебивать, я сказала!
ЗОЛОТОВА. С приездом, дорогая Наталия Львовна! Вы – дома, устраивайтесь.
АЛЛА. Королёк! Говори.
КОРОЛЁК. Ещё надо обнести всю территорию забором из профлиста. Народ, он же не дурак, что так делает. Золотова мне говорила, мол, из-за профлиста природные ингредиенты на землю не попадают, отчего, мол, и плодовые деревья чахнут, и всё такое вымирает. Ну, и что, пусть себе чахнет, оно же не сегодня вымрет, а через там десятилетие, скажем, а-то и два. Меня-то уже может и не быть к тому времени. Пусть будет забор. Из профлиста. В два метра. Лучше в три.
ВИШНЕВА. Надеюсь, всё? Я с дороги. Мила, наша спальня готова?
ЗОЛОТОВА. Конечно!
ГОРОДИЩЕВ. Ваша? Вы сказали: ваша спальня? Ваша – в том смысле, что на одного или на двоих?
ВИШНЕВА. Да я поняла, что Илья умер.
АЛЛА. Так точно. Нам с тобой надо обсудить имущественные вопросы. Сейчас мы, с Городищевым, едем в город на поминальную службу, потом на поминальный ужин. Понимаю, устала, но может быть решишь вместе с нами?
ВИШНЕВА. Мне не нужны поминки, я лучше пообщаюсь с ним наяву и во плоти.
АЛЛА. Каким же образом?
ВИШНЕВА. Ты же знаешь…
АЛЛА. Ишь, раздухарилась! Забаву нашла. Можешь, конечно, позвонить. Только куда? Телефон-то его вот он, у меня. (Демонстрирует телефон.) На, звони. Ой, забыла включить. (Включает.) Оставляю на столе. На, всё, он твой. А для пущей убедительности врач-трупорез его тело не только вскрыл, но и выпотрошил. Мы, с Городищевым, присутствовали. Олег, говори.
ГОРОДИЩЕВ. Прошу прощения, Наталия Львовна. Так всё и есть. Но мы здесь по большому счёту не при чём. А уж Алла Ильинична – точно. Если хотите, вините меня. Но должен сказать: Илья Ильич сам, лично, отказался взять с собой телефон.
ВИШНЕВА. Не может быть! Отказаться от телефона – то же, что отказаться от меня.
АЛЛА. Как сам? Разве это не ты придумал?
ГОРОДИЩЕВ. Перед лицом вечности мудрые люди не юлят и не ёрзают. Потому я признаюсь, что корыстно, в личных целях, воспользовался требованием пациента, которое он выразил в самом начале болезни.
ВИШНЕВА. А попроще нельзя выражаться!
ГОРОДИЩЕВ. Он сказал, что не хочет возвращаться, чтобы никому не мешать жить.
ЗОЛОТОВА. Как это!
КОРОЛЁК. Тебя не спросили, эй, молчать мне тут при господах.
ГОРОДИЩЕВ. Просто. Он имел ввиду вас, Наталья Львовна, и вас, Алла Ильинична, в смысле вашей трудовой деятельности и вообще, в целом.
АЛЛА. Он это сказал ещё тогда, у могилы, когда на санках – с горы?
ГОРОДИЩЕВ. Да, на третий день отъезда Наталии Львовны.
АЛЛА. А ведь мог бы промолчать. Нет, Городищев, всё же ты настоящий мужчина, хоть и врач. Всё, едем.
НАТАЛИЯ. Как же так… Всё?
ЗОЛОТОВА. Да. Всё. Даже малюсенькой надежды не осталось. Теперь я понимаю, что значит «рубить концы». Ай, молодца, ты, Алка, со своим докторишкой, обрубили жизнь!
КОРОЛЁК. Золотова, закрой рот…
ЗОЛОТОВА. Убью, только тронь, ты меня знаешь.
КОРОЛЁК. Сейчас посмотрим…
АЛЛА. Королёк! Не трогай женщину…
КОРОЛЁК. Как прикажете.
НАТАЛИЯ. Моя вина, если подумать.
ЗОЛОТОВА. А чего думать? И думать нечего. Ваша. Ваша вина, Наталия Львовна, чья же ещё. Ладно, за первым разом Илью Ильича болезнь убила. За вторым – ваши, с ним, непонятки и это понятно. Но в третий-то раз, какого хрена вас понесло за океан? Какие-такие иноземные болячки ты полетела устранять? Своих, что ли, мало, отечественных? Всё смысл жизни ищете, пользу? Живите вон как подснежники: никакого смысла, всё равно сорвут или сгниёшь, зато красиво. Больные латинские граждане? Так пусть лечатся травами, кореньями, листьями, водой, горами. Чего ещё-то надо? Всё есть в природе, даром. Даром! Слышите? Дар природы! Бери, пользуйся умело и живи сто лет. Всего и дел-то, что вернуться в деревню. Или как там у них называются их американские селения. Так ведь нет, им в городе жить хочется! Чтоб ничего не делать, чтоб всё на блюдечке. Попрошайничать будем, унижаться, оскорблять, воровать, грабить, убивать друг дружку, но мирную лопату в руки ни за что не возьмём. Нам водопровод подавай с телевизором, унитаз с ванною, микроволновку с пылесосом. А что ещё-то есть в этой цивилизации? Что, кроме бытовой техники? Да ничего! Вот и толпимся по сотне рыл на каждый квадратный метр, толкаемся, грызёмся. За что? За то, без чего нельзя жить? Можно! Легко! Надо просто встать босыми на родную землю и – живи.
КОРОЛЁК. Прям, толстовка.
ЗОЛОТОВА. Толстовка – это кофта, а я – Золотова, земляная русская тётка Людмила Васильевна. Ферштейн?
КОРОЛЁК. Босиком с детства надо ходить, ногам привыкнуть…
ЗОЛОТОВА. Ладно этот - Королёк, он хоть чужих людей порешил, а ты-то, Вишнева, своего! Единственного. Родного. Кто ты теперь? Одиночка. Ради этого ты носилась по миру? Дура баба. Да уже и не баба. А чистая дура. Кукуй теперь, кукушечка. Прощай. А с вами, остальными, даже и прощаться не стану, потому что я вас не прощаю. (Уходит.)
КОРОЛЁК. Ну, это ни в какие ворота не лезет, даже лагерные. У нас на зоне, за такой тон с такими словами – в бараний рог. Позвольте, хозяйка, вашему верному кастеляну догнать бунтовщицу и наказать.
ГОРОДИЩЕВ. Только тронь Людмилу. Я тебя, убогий, на раз-два-три освежую и никто не узнает, где могилка твоя.
АЛЛА. Да уж. Королёк, чтоб я тебя в усадьбе больше никогда не слышала и не видела. Вон.
КОРОЛЁК. А я-то при чём?
ГОРОДИЩЕВ. Вон.
КОРОЛЁК. Да что ж это за американские горки, как будто не в России живём.
ГОРОДИЩЕВ. Всё, достал.
КОРОЛЁК. Ушёл уже, ушёл! Спасибо за всё. Всем. (Уходит.)
АЛЛА. Олег, иди в машину, я догоню.
ГОРОДИЩЕВ. Прошу прощения, Наталия Львовна. Всех благ. (Уходит.)
АЛЛА. Наташа, позвони потом, договоримся о встрече. Мы с тобой не враги. Я тут нашумела, совестно даже. Просто всё это ненормально, с Ильёй. Я куплю усадьбу и сожгу всю эту чертовщину ко всем богам. А потом построю новый дом, мой дом. А захочешь, не стану строить, пусть останется пепелище. Вот так как-то. Позвони. (Уходит.)
ВИШНЕВА. Одна. Страшно одной. Илья! Без тебя страшнее! Слышишь меня? Нет. Люшенька мой, Люша… Ой, люшеньки-люли. Прощай, дом. Мой милый дом, чудесный. Вот тебе и вечная любовь. Ничто не вечно под луной. Ой, Илья установил же ту самую мелодию… послушать и – прочь. (Жмёт на кнопки телефона.) Документы по факсу, жизнь – по факту. Как включить-то, не знаю… Дурацкий аппарат, навороченный как наша жизнь, а всё же должно быть просто… так просто, что просто ужас. Или просто радость. Просто, конечно, просто. Просто позвонить. (Звонит по телефону, слушает рингтон.) Чудесная мелодия… обожаю. Я с ума сойду! Илья! Родной! Вернись! Я не могу без тебя! Люшенька мой ненаглядный, солнышко! Я тебя люблю!!!

Входит Протонин.

ПРОТОНИН. Слышу – звонит, самого телефона нигде нет, а он вон, на столе валяется. Талья! Талечка… Талька, ау…
ВИШНЕВА. Илья… я здесь…
ПРОТОНИН. Радость моя.
ВИШНЕВА. Вместе… вместе навсегда.
ПРОТОНИН. Я тебя люблю.


СЦЕНА 9. Спустя десятилетия. Лето. День. Аллея в усадьбе. На коньке крыши сидит Королёк. В калитку входит Алла, присаживается на скамью.

КОРОЛЁК. Такой какой-то конёк неудобный на этой крыше, низковатый. Мне повыше бы, чтоб глядеть вдаль и вниз. Опять молодуха идёт. Хоть бы раз в этом дворе какая-то старушка-поскакушка, лет на сто, припрыгала. Хотя эта-то так-то бы ничего себе… Хотя и сейчас очень даже вполне. Тьфу, глаза б мои не видели.   
АЛЛА (по телефону). Я здесь, у вас под домом. Задохнулась. Возраст, что ты хочешь. Да уже сижу на скамейке. Хорошо, как скажешь. (Задумывается, положив телефон на скамью.) Возраст… время… жизнь.

Из сада входит Протонин, усаживается рядом с Аллой

КОРОЛЁК. О, новенький. Куда на скамейку, занято же. Наглец, рядом с живой, как ни в чём ни бывало, плюх и сидит. Я – нет, ни за что. От живых землёй воняет, а мне подавай аромат. Слышь, брат, а вы с ней похожи, прям, как брат с сестрой.

Из дому выходит Городищев.

ГОРОДИЩЕВ. С приездом, Алла Ильинична.
АЛЛА. И тебе здравствуй, Олег. Как жизнь?
ГОРОДИЩЕВ. Ковыляем. Моя сейчас поминальную снедь дособирает и двинемся.
КОРОЛЁК. А с этим кренделем ты, брат, не похож ни разу.
ГОРОДИЩЕВ. Может, выпивки какой желаете специальной? У нас только клюквенная настойка.
АЛЛА. Всё одно.
ГОРОДИЩЕВ. Как перелёт?
АЛЛА. Легко, таблетку - под язык, всхрапнула и вот я здесь.
ГОРОДИЩЕВ. Как родина?
АЛЛА. Прилетели, сразу сели, ничего толком не видела.
ГОРОДИЩЕВ. А как ваша Новая Зеландия?
АЛЛА. Посмотри древний фильм про хоббита. У нас там и сейчас всё то же и так же. Только без спецэффектов, слава богу.
ГОРОДИЩЕВ. Помню, прежде люди трещали, что Новая Зеландия, Австралия, Британия под воду уйдут, мол, Нострадамус предсказал затопление.
АЛЛА. Да чёрт с ними, со всеми, кто сочиняет этих нострадамусов.
ГОРОДИЩЕВ. Всё ворчите… не меняетесь. 
АЛЛА. Помолчи, Олег, дай подышать.

Из сада входит Вишнева.

КОРОЛЁК. Ещё новенькая. Опять молодуха. Сразу видно, наша, отечественная. Привет! Как сама? Все мы здесь поначалу в ящик играем, а потом - в молчанку. Наговоримся ещё, не стесняйся, осваивайся.
ГОРОДИЩЕВ. Прости, что не дождались с погребением, но дольше ждать было нельзя. Лето всё же. А Ильи Ильича-то официально же не было, в холодильник не устроишь.
АЛЛА. Как они умерли?
ГОРОДИЩЕВ. Как жили, вместе.
АЛЛА. Неужели, правда - в один день.
ГОРОДИЩЕВ. Предположительно в один час.

Из дому выходит Золотова.

ЗОЛОТОВА. Если готовы, пошли.
АЛЛА. И не поздороваешься?
ЗОЛОТОВА. Здоровались уже по телефону.
АЛЛА. Бодра как всегда.
ЗОЛОТОВА. Земля бодрит. Где остановитесь – в доме или в гостевой избе?
АЛЛА. Где прикажешь, хозяюшка.
ЗОЛОТОВА. В избе. Не хватало мне ещё пожара в доме. Догоняйте, я пошла. (Уходит в сад.)
АЛЛА. Как ты с ней живёшь?
ГОРОДИЩЕВ. Не поверите, Алла Ильинична, счастлив.
АЛЛА. Она же настоящая плебейка.
ГОРОДИЩЕВ. Она настоящая, а плебей – я, по сравнению с ней. Идёмте. Их похоронили на берегу, на их любимом месте.
АЛЛА. Возьми меня под руку. Ничего, твоя нас не прибьёт?
ГОРОДИЩЕВ (идёт с Аллой под руку). Нет, она меня любит.
АЛЛА. Телефон забыла на скамье.
ГОРОДИЩЕВ. Сгонять?
АЛЛА. Тоже мне гонщик. Никого же в усадьбе больше нет?
ГОРОДИЩЕВ. Нет, к сожалению, все наши потомки разъехались кто куда.
АЛЛА. Тогда заберу на обратном пути. Не останусь я здесь. Помяну и – обратно.
ГОРОДИЩЕВ. Не любите семейные идиллии.
АЛЛА. Любила бы, да они меня не любят. (Уходит в сад, с Городищевым.)
КОРОЛЁК. Не желаете выпить, закусить, граждане покойники? На русском кладбище всегда нальют, хлебца с сыром положат, а-то и с котлетой. И, главное, конфетки горстями подают. Обожаю сладкое! Не ресторан, конечно, больше на вокзальный буфет смахивает, зато бесплатно. Идёшь, мадам? Типа ещё не голодная? Точно, небось, на диете. Эй, женщина, имей ввиду, здесь это не работает. А ты, мужик, слышь, идёшь? Там, бывает, и курево кладут. Точно говорю. Запалят и кладут на блюдце с конфетами, рядом со стаканом. Как правило, водку наливают. Не куришь? Ну, на нет и суда нет, кроме Страшного. Смешно я пошутил? Я весёлый. Добрый я, хороший. И за что только убили, не пойму. Мне вообще не нравится, как люди живут, неправильно у них там всё, неразумно. Эх, дали бы волю, уж я навёл бы порядок. Всё, привет, мне пора в буфет. Свидимся. (Уходит.)
ВИШНЕВА. Зябко.
ПРОТОНИН. Сыро здесь.
ВИШНЕВА. Я новенькая, не подскажете, чего мне ждать?
ПРОТОНИН. Во-первых, здесь принято обращаться друг к другу «на ты». Во-вторых, тебя пригласят на собеседование и объяснят.
ВИШНЕВА. Не могу я «тыкать» незнакомцам.
ПРОТОНИН. Незнакомцам? Как знать. Здесь никто никого не узнаёт и отсюда нам тоже никого не распознать, хотя видим всех и каждого.
ВИШНЕВА. Мы можем быть знакомы?
ПРОТОНИН. А что, возможно, мы были любовниками и целовались в этом саду. 
ВИШНЕВА. Признаться, вы мне нравитесь.
ПРОТОНИН. Но, может быть, мы были близкими родственниками и не любили друг друга, а-то и поубивали. Я здесь не впервые, но ни разу никого не узнал. Хотя возле этого дома, бывало, собиралось до десяти призраков. Что-то же нас всех притягивало к этому месту.
ВИШНЕВА. Вот и меня притянуло.
ПРОТОНИН. Куда только все подевались.
ВИШНЕВА. Простите, не могу долго находиться в одном месте. Пойду куда-то.
ПРОТОНИН. И я. Я ведь тоже новенький, давно не бывал, осмотрюсь.
ВИШНЕВА. Как так, вы умирали не однажды?
ПРОТОНИН. Да как-то так. Долгая история.
ВИШНЕВА. В двух словах! Пожалуйста!
ПРОТОНИН. Меня отсюда вызывала моя любимая. Никто не верит. Но она вызывала. Обыкновенным телефонным звонком.
ВИШНЕВА. Вдруг позвонит?
ПРОТОНИН. Нет. Она тоже умерла. На несколько минут раньше меня.
ВИШНЕВА. Вот это любовь…
ПРОТОНИН. Да, это любовь.
ВИШНЕВА. И если вы встретитесь, не узнаете друг друга?
ПРОТОНИН. Нет, я же говорил. Нет.
ВИШНЕВА. Откуда вам знать.
ПРОТОНИН. Просто я уже проходил собеседование для новичков и знаю это наверняка. Прощай.
ВИШНЕВА. Увидимся?
ПРОТОНИН. Возможно.
ВИШНЕВА. Но мы же оба привязаны к этому месту.
ПРОТОНИН. Привязок может быть сколько угодно. У меня, похоже, одна. А у тебя, кто знает. Вдруг ты родилась в Новой Зеландии, а родители взяли и переехали в Гренландию, а тебе ничего не сказали, вот ты после смерти и ходишь-бродишь-колобродишь среди привязок, ничего не понимаешь.
ВИШНЕВА. Пойду. Желаю вам встретить любимую и узнать друг друга. Счастливо. (Уходит в сад.)
ПРОТОНИН. Добрый путь. (Уходит в сад.)

Звонит телефон Аллы, с тем же рингтоном, что был у Протонина. Протонин и Вишнева возвращаются.

ПРОТОНИН. Талья… Талья? Талька моя!
ВИШНЕВА. Ты… Ты!