Пожар Латинского проспекта. 19 отрывок

(предыдущий отрывок http://proza.ru/2017/01/22/957)

Впрочем, то была не печка, а камин, а за рулём, вместо щуплого, колючеглазого шпиона,
сидела дородная бабушка.

— Десять минут езды мне здесь от дома! Вот только через окружную переедем — и дорога на наше общество пошла.

Дачный посёлочек в три улицы и дюжину домов был вполне симпатичен.

— Это ещё — нам электричество не подвели. Как подведут — тут отбоя от желающих не будет, и цена сразу подскочит в разы!

Но не только поэтому пожилая женщина спешила:

— С двадцать восьмого мая я в отпуске, мне надо за это время всё внутри отделать и веранду поставить. У вас никого знакомых нет?

— Да у нас целая артель строителей, — работал по Славиному плану я, — можем всё, в принципе.

Раиса Павловна взяла номер Славы. Но была и ещё причина поспешать.

— Сейчас в «Бауцентре» каминная чугунная топка на распродаже сто’ит всего пятнадцать тысяч. Надо нам вместе поехать — посмотреть.

Чахлые мои попытки «перебить» это мероприятие на другой день или вечер успеха не возымели: Павловна, на месте подтвердив услышанную по телефону цену моей работы, вцепилась в меня клещами. Вот и пришлось, до её только парадного подъезда на чёрной «аудюхе» подъехав, торчать на пронзительном ветру на остановке («А то вечером я уже боюсь ездить… Чего это двадцать третий всё не идёт?») и ехать в «Бауцентр», галантно руку на выходе из автобуса подставляя.

Благо, от громадного строительного супермаркета до дома было уж недалеко…

Но ведь дождался ты, Гаврила, — вот оно: «У бабушки на даче»!

* * *
Великолепный весенний вечер уже вошёл своим спокойствием в нашу квартиру раньше меня. Татьяна на несколько мгновений обернулась от мерцавшего телевизора:

— Не звони Любови Васильевне больше, ладно!

— Что-то случилось? — машинально осел на диванный подлокотник я.

— Она… Она очень нехорошо о тебе отзывается.

— Как? — Теперь уж позарез надо было знать неизбежное.

— Идиот.

* * *

«Идиот».
               
Вот так!

Но — в общем-то — ведь заслужил, наконец!

Дождался…

Напросился.

Услышал…

* * *
—…Вчера ты звонил ей во время педсовета. «Неужели этому идиоту непонятно, что с ним не хотят общаться?!. Я уже стёрла и его номер, и все его sms — чего ему ещё надо?!»

* * *

Выстрадал, мать- перемать!

* * *

— И номер стёрла, говорит, — вполоборота примостившись на сиденье между Славой и Джоном, заканчивал свой рассказ я.

Яркое солнце лилось на прохладный ещё от ночи асфальт. Мы катили к бабушке.

— Да, да, — покивал Слава, — только он у неё в десяти блокнотах записан.

— И на память его помнит — среди ночи подними! — тут же подхватил Джон.

Парни, однако, здорово уже спелись! Они, кстати, снимали теперь квартиру вдвоём: по неведомой мне причине, примерный семьянин Джон ушёл из семьи. Мне верилось — временно.

— Да ладно, — щурился на солнце я, — заслужил, чего там говорить!

— М-да… Как у тебя там — с мангалом-то круглым? — явно щадя меня, менял тему Слава.

— Да нормально всё, — захорохорился я, — выложил его до половины, потом перенёс на центр — и не тяжело оказалось!

— ?..

— Ну, эти там два парня — хозяйские — разметили мне, где начинать. Я ещё у них спросил: «Не по центру, получается?» — «Он так сказал». Потом сам приезжает: «Япона мать, а чего сбоку?» — «Сейчас перенесу! Долго ли нам — умеючи?!» Он уехал, я косяка на братьёв задавил. «А чё ты на меня смотришь — он так сказал!» Переложил — один в один… Кстати, и здорово получается!

— Круглый?
               

— Да! Камни так подбираешь — где грань более-менее выпуклая, округлую форму передаёт. Из кучи-то здоровой нужный камень вытянуть всегда можно — не полениться только, поискать, поворошить.

— Надо будет приехать, посмотреть! — предвкушал Слава. — Давай завернём — здесь цемент и возьмём.

Мы свернули к уютному строительному магазинчику у дороги — молодцы, ребята, что его здесь открыли и работали! В какой-то комнате — даже не зальчике — умещался ассортимент чуть не строительного супермаркета. Часть не боящегося влаги товара днями выносилась на улицу — реклама! — а сбоку теперь ещё сгоношили пристройку для садово-огородного инвентаря.

Молодцы — вот так надо работать!

Едва спрыгнул я с подножки микроавтобуса, как увидел знакомую машину серебристого цвета и людей, к ней подходящих.

— Светлана!

С налёта мы расцеловались с хозяйкой Каталонского мангала в самые губы.

Право слово, не ожидал — от суровой, но справедливой!..

Значит, всё там в порядке: ничего не рухнуло, ничто не отвалилось.

Гаврила, право слово,
Никак не ожидал такого!
Знать, накрепко мангал его стоит!
Ну, пара камешков отпала — то не ново.
Доедет, как-нибудь он: «Честно слово!»
А заодно посмотрит — отчего дымит.

— Нет, всё отлично! Пашка просто заделал кирпичом на трубе один канал.

— Который?

— Который не сквозной, — тепло пожимал мою руку Павел — светловолосый, кучерявый Аполлон. — Теперь не дымит вообще.

— Вообще?..

— Вообще, — подтвердила Светлана Каталонская. — А мы с Пашкой заехали за семенами — цветы же новые надо высаживать!

Святое, Светлана, дело! Которые на трубе-то — они ж другой подарены…

— А это кто? — с потаённой ревностью спросил Слава, когда мы усаживались обратно в микроавтобус.

— Да это хозяйка — с Сокольников, помнишь: по осени я ей выкладывал.
               
— Я почему-то сразу так и понял.

— С сыном — нормальный, такой, парнишка. Без понтов. На штурманца в этом году уже выучился… Канал, прикинь, сам на трубе заглушил! Ну, всё верно — при их семи ветрах третье отверстие всю тягу и перебивало.

Слава грустно, как показалось, промолчал.

Ну что же, дружище, так уж получается! Да ведь с Вадимом, бывшим своим заказчиком, ты бы ведь всё равно целоваться не стал — даже если бы и не «закосячили» вы со шлангом тем…

Микроавтобус «Урчащий» гордо вырулил на длиннющую улицу, по которой, не сворачивая, можно было докатить чуть не до самой границы. Но мечты о загранке обрубились окружной дорогой — почти сразу за городской чертой была бабушкина
дача.

* * *

Подсуетил я бабуле парней — на свой страх и риск. Но ведь так договаривались — выручаться!

Правда, ряды Славиной бригады поредели: ушёл Саша («Да этот-то ладно: шланг!») и увёл с собой земляка и друга Володю — и вот это была ощутимая потеря.

— Вовка, он, конечно, всё умел делать. Но, видишь — этот с толку его постоянно сбивал!

Адиль со «строителем чёрным» — неразлучная пара — были брошены на возведение веранды.

Могла себе Павловна финансирование такое позволить: очень большие погоны одного влиятельного ведомства, с границей как раз-таки напрямую и связанного, носила.

Зарплата, даже официальная, наверняка — будь здоров! И куда ей, одинокой, деньги, кроме как на уютный загородный домик, пристраивать?

Вот парни веранду с округлым, как задумывалось, прозрачным верхом из плексигласа и пристраивали. Пока что лишь фундаментную подушку делали. Месить раствор и рубить арматуру приходилось вручную.

— Да, это мы как-то не учли — что без электричества-то работать придётся, — чесал бейсболкой затылок Слава.

Я тоже завёл под массивную чугунную топку, что мы уже привезли со Славой, фундамент. Залил. Грамотно: штыри в грунт под разными углами забил — «лапы»; и балки, что по краям будущего фундамента проходили, тщательнейшим образом рубероидом изолировал — от сырости.

«Лапы» я давным-давно, когда ещё только начинал свою шабашно-печную деятельность, подсмотрел. Рыли под самым фундаментом старого немецкого дома, и на такую «лапу» наткнулись. А ведь немцы были
               
— ой, какие не дураки строители!

Но с нашим «строителем чёрным», Павловна отчего-то сразу начала ручки буфета демонстративно связывать мудрёным своим узелком. В буфете стояла открытая бутылка красного вина и едва початая бутылка водки. Мне-то она про них в первый же вечер, на радостях нежданной встречи, заговорщицки поведала:

— Тут вот, стоит!.. Это — если холодно вдруг будет… По глоточку, конечно!

В общем — таможня давала добро!


* * *
В другом конце города дела тоже продвигались. Здесь, правда, случались казусы неприятного свойства. Так, например, закончился песок. Я сказал об этом Саше Накачанному, тот хозяину позвонил. Но почти сразу же трубку от уха и отнял:

— Прикинь, он мне ещё и высказал: «Бляха, ты мне вопросы такие детские задаёшь!.. Ещё и во время заседания! Я, что ли, должен этот песок везти? Они взялись делать — пусть сами и везут!»

Начиналось!

— …Нет! — отрезал Слава в телефонную трубку. — Ты, вообще, как там договаривался?.. Правильно, твоя — только работа! А материалами — пусть они обеспечивают!

В итоге, парни привезли на хозяйском пикапе полный кузов песка — не прошло и двух дней.

Благо, без работы я не стоял: бабушка!

Нет худа без добра — все семь вечеров недели могли теперь быть отданы работе. О том, чтобы пойти теперь на танцпол, понятное дело, и речи идти не могло…

* * *

Пасха в этом году выдалась ранняя — четвёртого апреля. Небосвод был иссиня-чист, солнце светило по-весеннему ярко, налетавший ветер пронзал холодом, непутёвый Гаврила смыкал круг каменного мангала в убогой надежде, что Бог за сегодняшнюю работу его простит.

В конце концов, более тяжкие грехи на совести лежали…

А ведь даже с Ушакова, когда надумал в прошлом году прийти работать на Пасху, его очень дружелюбно хозяева, сами убывавшие куда-то, отправили восвояси: «Идите, Алексей, празднуйте сегодня!»

Но здесь нынче — слава Богу! — я был совершенно один.

Христос воскрес! Ты тоже возвращайся
В танцпола мир, оставленный тобой.
Ненужных встреч ты больше там не опасайся —
Партнёр твой — танец, счастлив он партнёршею такой!

Не слишком вдохновенно, ясно, последняя строчка была сооружена, но в такой день надо доброе ей хоть что сказать!А фантазия-то вся на другое сооружение переключилась…

Надо было уже закончить строение — третью неделю работа, за переносами сооружения из угла в угол да подвозом материалов, тянулась. С отбегами, конечно, во второй половине дня к бабушке: больше одного ряда в день тяжеленного булыжника установить было нельзя. Но сегодня всё вышло к своему завершению — каменный контур был полностью выгнан, и оставалось лишь выложить внутри топку из огнеупорного кирпича. Само пространство подсказало решение — боковые кирпичи внутри должны были расходиться под небольшим углом-завалом: чтоб, упираясь в верхний булыжник, «сходить на нет».

Конечно, надо было поработать — много подрезки, причём, подрезки фигурной: каждый стык с булыжником будет витиеват. Но на этих-то остриях и будет одержана победа — полная! Безоговорочная. И будет топка эта и взгляды притягивать, и взоры ворожить…

В такие моменты ремесленник превращается в мастера — не полениться только!

А языки пламени, кстати, будут кирпичикам этим, вверх устремлённым и «кучеряво» подрезанным, ещё и гармонию являть — полную!

Тут и рядить не о чем: цена вопроса-то — работы день!

А в этот светлый день всё должно получиться…

Помню, шесть лет назад отделывали мы внутри парикмахерскую, и пожилой Александрович, уезжая, как обычно, со своими ребятами на выходные (они были из области), задушевно мне сказал:

— Ты, Лёха, завтра только не работай: грех!

— Саныч, — ответил я тогда, — мы с тобой так строго постились, что, конечно, большой нам грех завтра поработать!

Каждый рабочий полдень мы уговаривали с его разбитной бригадой в обед по бутылке-другой: «Святое дело!»

Но работать я в ту Пасху не стал: разговелся основательно — чтоб Саныча, значит, не ослушаться да не обидеть… А получилось — Татьяну покоробил, мягко говоря.

Так что правильно даже — мне нынче работать!

Кирпичи подрезались основательно и не спеша, примеряясь каждый к месту по несколько раз. Да ведь их и было-то — двадцать семь по кругу! Это — не десятки тысяч камней с Ушакова…

А было дело ещё покруче! Десять лет назад, в канун Пасхи, помогал я хорошим друзьям переезжать — так вот получилось!

Вечер субботы жаркий, жители четырнадцатиэтажного «муравейника» с пакетами да авоськами домой спешат, а мы оба лифта — пассажирский и грузовой — заняли! И роптал тогда приходящий народ: «Господи!» — и высказывал я запальчиво в ответ: «Да не поминайте вы Бога всуе, да ещё в Пасхи канун!»

Чтящий, тоже!..

Но бегал я с десятого этажа и обратно как заводной: усталости тогда не ведал.

— Ты, Лёха, прямо как электровеник летал, — сказала на следующий день друга жена, — без тебя бы мы за полночь только и управились.

Случайно уж встретились: мы с Татьяной катили коляску со спящим Семёном, а они на эллинг ехали.

На всё Божий промысел!

И ели мы тогда у реки печёного карася, и кагор пригубливали, и хлеба преломляли… А Гаврила с другом ещё и по водочке «отлетел»!

А топка получалась — ничего себе! Словно лучики солнца, расходились к краям жёлтые, хаотично заострённые кирпичи: здорово!

Тот, двухтысячный, год был вообще какой-то особенный, светлый. Три нуля — новое тысячелетие. Новые надежды, и всё ещё впереди… И учился я ещё заочно, сессии правдами-неправдами сдавая; и работы по камню у людей хороших было валом, и рос
я по ходу её… И рассказы на колене, в автобусе, рождались один за другим — легко и здорово, и сын мой в тот год родился!

Вот что было главным! От этого счастья и весь двухтысячный светом озарился.

Как любил я гулять с ним по воскресным дням! Татьяна снаряжала малыша, надевая летом чуть набекрень белый берет. И едва бережно ведомая мной коляска выруливала из нашего двора, мой крепыш уже спал, вольно и безмятежно раскинувшись в своём ложе. Я катил сына, где-то внутри ясно ощущая, что именно сейчас я делаю самое в своей жизни главное и стоящее — святое! Всё прочее — только сопутствующее…

Сын быстро рос. Через три года он уже летал, как метеор, по той самой парикмахерской (они с Татьяной в одно воскресенье приехали проведать — где же я столько времени пропадаю), не на шутку взбудоражившись атмосферой ремонта: «Так, папа, что делать? Копать здесь, да? Да!» Настолько, что даже и уходить не хотел: «Ну, мам, я не хочу! Можно, я здесь с Алексеем останусь?»

А и Люба была в двухтысячном: куда ж там без неё! «По долинам и по взгорьям!..» Люба, с вечной их нахимовской неустроенностью и бедностью — тогда. Впрочем, и мы жили не богаче. Но были счастливы — все. И Серёга-старший был — Люба с Сергунчиком раз у нас ночевали: шибко он чего-то забушевал. Но без него бы не было Любы… От кого, с другой стороны, они бы у нас укрывались? «Шла дивизия вперёд»!
               
Только вот латины там не было…

И что? Вот её только там и не хватало!

А ничего: всё равно — в тот дивный год уж не вернуться…

Я уже закончил дивную топку. Солнце ацтеков рвалось теперь изнутри остроконечными лучиками. Взошедшее в Светлую Пасху.

Затревожился мобильный телефон на перилах веранды: Таня, наверное, как обычно под вечер, домой уже меня шукает. Сегодня-то Гавриле Убогому чего-нибудь на розогрев сердца обязательно перепадёт!

Нет — высвечивался просто номер без имени. Я читал цифры — и не верил своим глазам: «Она!»

— Да!..

В трубке на миг озадачились: как это — их не узнают.
Так ведь я-то тоже номер стёр: не дрогнула рука! Чтоб не дрогнула его как-нибудь, по слабости минутной, набрать…

— Христос воскрес!..

Э-э, да она уже нахристосовалась, как видно: язык заплетался слегка.

— Ты далеко, что ли?.. Слышно плохо… Да ладно, что было — закрыли, забыли… Нет, на танцы я не вернусь, у меня сейчас школа — горячая предэкзаменаци… он-ная пора… Ну, про то, что мы с тобой больше не в паре, вся школа знает. Вся школа! Включая директрису… Угадай с трёх раз, кто рассказал!.. Да ладно — проехали… С Пасхой тебя, ещё раз! Пока, пока!

Бог вознаградил меня за сегодняшнюю работу!

* * *

«По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперёд!..» —
Пела, сапожок ты обувая в коридоре:
Шёл двухтысячный то год.

Вот тогда-то и затеплилась та искра,
Что к латинскому пожару приведёт.
Путь дивизии той не был близким:
На дворе — две тысячи десятый год.

* * *

А в церковь я вчера зашёл. «По-тихому». У церкви стояло несколько милицейских, в форме и в гражданском, которые особо разогретых «прихожан» очень корректно восвояси  поворачивали.

— Мужчина, мужчина! Вы куда?

— Да я… Вот только свечку хотел поставить!

— Мужчина, мне кажется, вам не стоит сейчас туда идти.

И то верно!

Дожили! Допились — у дверей Храма кордон выставлять приходится!

Всенощную, конечно, куда мне было выстоять! Бабушка моя рассказывала про дядьку любимого: «Пошёл в церковь ещё мальчонкой совсем: «Службу всю ночь стоять!» А там полночи-то — до крестного хода — молитвы читают, вот он и убаюкался. Уснул — бабке какой-то свечкой платок поджёг!»

Так что, от греха… Хватит мне нынче пожаров запалять!

* * *

— Слушай, ну, мне нравится! Нормально, да?!

Хозяйские парни крутили в ответ головой, чуть ревностно, но в общем согласно.

— Но зонт за тобой! — безоговорочно заявил хозяин мне.

Уже так? Лихо!

— Слушай, а вот эти швы — их можно поверх ещё чёрным зафуговать?

С козырными своими, выпукло-утопленными швами ручной работы, возился я целый день, но эта работа, как всегда, того стоила: стопроцентное в сердце заказчика попадание: Миша бы позавидовал!

— Да можно будет, — кивнул я.

— И вообще — ты приехал бы как-нибудь, на выходных, что ли, ко мне туда — в Светлогорск. Там у меня кирпичная коптилка — вот такую же бы здесь, из камня, сложить!

В предвкушении момента расчёта за мангал, что должен был произойти в ближайшие минуты, надо было кивать согласно — а там уж разберёмся…

* * *

— Ни от какой работы не надо отказываться! — вещал Джон.

— Особенно сейчас, — уверенно поддакнул Слава.

Была в том правда — деятельных европейцев. К нашим бы её ещё вольным разбойничьим просторам приладить!

Хоть, конечно, из развалов камня того, что у него во дворе лежит, можно сделать «нечто». С закруглёнными бы, как на мангале, углами… И в альбоме работ бы прибыла новая фотография.

А и все долги бы я Славе до конца погасил, и на документы бы с лихвой хватило.

* * *

У бабушки на даче дела шли параллельным курсом. Уже завезли мы кирпичи, коими на удивление быстро я облицовку камина, по бабушкиной обложке журнальной, и выложил — получалось очень симпатично. Правда, кирпича мы чуть не добрали: не смог
я сразу, за несколькими декоративными углами и общей высоте, точное количество высчитать. Да ладно — довезём! Зато лихо приспособился кирпичи обычным долотом колоть: резать-то, без электричества, было никак невозможно. А тут — наставил острие долота на карандашную отметку, тюкнул молотком потихонечку пару-тройку раз, проторил бороздку да смело ударил — в том самом месте кирпич и раскололся. Почти идеально ровные сколы получались: на облицовочную кладку вполне пойдёт!

Будет теперь это — тайно — масонский мой секрет. Как кирпичи, куда ещё электричество не доехало, долотом колоть — словно обезьяна кокосы!

Даже трудиться опять на этом поприще вдруг захотелось от новаций таких!

Завязывай! Расквитаемся сейчас с этими двумя заказами — и: «Волны плещут солёные!..»

От Бабушки-на-Даче, убегая к Хозяину Круглого Мангала, пока удавалось отбрёхиваться, ненавязчиво напоминая, что это она вклинилась в ровный-де ряд моих заказов — у непростых, кстати говоря, людей. Она не возражала — я был тут в большой чести. В отличие от своего «ученика» — «чёрного строителя», которого Павловна с ходу люто невзлюбила. Заподозрила она Серёгу в, грамотно выражаясь, «профессиональном несоответствии». «Косячил», в общем, он там слегка. То рубероид забыл между фундаментами проложить, то на дрова, в ветрено-холодные дни у печки обогреваясь, сухие обрезки «вагонки» использовал: «Я бы и сама могла ими топить!.. Пусть вон брёвна гнилые эти пилит!» А то и носки — шерстяные, не штопанные! — что на перилах лестницы обнаружил, на себя натянул — в кирзовые свои, рабочие сапоги.

А носки, к тому же, оказались соседки напротив — она их, за неимением своей печки, по большой дружбе доверила Павловне просушить. В общем, вышел даже небольшой скандальчик, который, правда, сердца чёрного не ранил — мимо ушей Серёга большую часть пропустил. Как и дней рабочих — несколько.

В общем — работа двигалась! Хоть и не теми, совсем, темпами. Как обычно…

* * *

В следующее воскресенье съездил я в тот светлый городок у моря. Денёк был солнечный, Хозяин Круглого Мангала велел по телефону немного обождать: он ещё только в городе проснулся. Разрешено было даже ждать в пивбаре: «Я же тебе не ГАИ!» Но после второй растянутой кружки, далеко за полдень, я решился позвонить опять.
               
— …Слушай, а я и забыл про тебя!.. Давай на променаде встретимся — мы гулять с семьёй пошли. Сын отведёт — покажет.

Благочинная семья, которой я попался под ноги на променаде, кроме главы, состояла из молодой блондинки — супруги («Какая, интересно, это у него по счёту?» — хмыкали, помнится, его парни строители) и стильного сына в белом пиджаке, годами скорее подходившего «маме». Он-то и отвёл меня, в полном почти безмолвии, на особняк с кавказской овчаркой во дворе и кирпичной печью-коптилкой под навесом.

Печь я старательно зарисовал — измерил. Достаточно мудрёная система коптильных дымоходов здесь была. Даже интересно будет сделать это.

Коптильня… Куда без неё пробитому рыболову и охотнику, — а Хозяин Круглого  Мангала таковым и был. Он как-то субботним вечером, приехав со своим шофёром (простецким мужиком, что был и телохранителем, и садовником, и дворником), нам ведро свежевыловленной салаки отжалел:

— Там, возьмёшь домой — я и на тебя оставил.

В основном, конечно, его хлопцы всё скромно выгребли, но и на мою долю пакетик небольшенький перепал. С приблудной кошкой ещё, мигом свежачок учуявшей,
поделиться пришлось — а как иначе? У этих-то парней ей точно ничего было не допроситься.

В общем, нормальный был Хозяин Круглого — нормальный! А что забыл про меня — поважнее заботы есть, в весенний солнечный выходной…

* * *

Рыбаков я всегда уважал. Рыбалка — это спокойствие, умиротворение, это созерцание природы, это противовес суете.

Тесть-то у меня каждые выходные на рыбалку ездил. В осенне- зимний, не дачный, сезон. «Он там за птицами наблюдает — спроси сам: он тебе так расскажет!»

Уважуха!

И Иисус Христос пойманной рыбой людей кормил… Этим, кстати, я в море оправдывался, глядя на тралы, под завязку рыбой набитые.

Кстати, однажды и я наживку тестя проглотил. Вернулся поздним вечером пятницы изрядно навеселе, и Татьяна отселила меня на ночь в кухню: «Будешь ещё здесь храпеть!» А мне и лучше — на твёрдом поспать. Блаженство: никто в бок теребить не будет. А сердобольный тесть ещё зашёл, глянул, кинул поверх одеяла тулуп армейский, в котором на рыбалку наутро собирался. Полный комфорт! Только похмельный голод среди ночи поднял: «Сожрать чего-нибудь срочно! Чего тут у нас на плите, поближе?» На плите была кастрюля с кашей. Ячневой, безвкусной, как бумага — ни солёной, ни сахаренной: специально для меня, похмельного, что ли сварена? Ну, уж чем богаты — сегодня на деликатесы от тёщи рассчитывать точно не придётся! В общем, съел я её подчистую — что в кастрюле оставалось. А в пять утра — похмельная ночь всегда коротка! — возник осторожно тесть:
               
— Спи, спи — я переступлю!.. Сейчас я соберусь по-быстрому. — Он пробрался к плите.

— А… А где каша… тут была?

— Съел я! — с вызовом пробухтел я. — А чего такое?

Иванович, присев на табурет, залился добрым смехом — даже очки с переносицы стянул.

— Это же!.. Это же рыбам каша была!.. Наживка!

Он никак не мог остановиться.

— Вот ты об этом напиши!

Сейчас — тем у меня других больше нет!

Кашу мы, по-быстрому, сварили — пойдёт! Уж для рыб-то точно — если и мне пошла!

Уважаю рыбаков — последнюю ложку каши отдадут! С охотниками, правда, иное… А они теперь — Хозяева Круглых, Остроугловых и Тупых Мангалов, все сплошь — охотники…

* * *

На Ушакова тоже охотничья «Beretta» имелась: сам видел, как хозяин в чехле однажды из багажника вынимал. Но там всё-таки это была скорее моде — положению? — дань: не для души занятие. «Понты!» — так Слава бы сказал.

* * *

В одиннадцатом часу солнечного, во всю дышащего весной дня позвонила вдруг Татьяна:

— Слушай, я тут дала накануне твою книжку Ольге Константиновне почитать — это наша учительница по биологии. Слушай, она в таком восторге! Говорит: «Я её просто проглотила!» Говорит, что побольше вот такого надо сейчас — доброго и настоящего… Да, ну, и писать тебе надо — конечно! Так что — не унывай там!.. Слушай, она теперь спрашивает — хочет альбом с фотографиями твоих работ посмотреть. Можно мне взять, да?..

Можно, конечно. Возможно ли было меня этим сейчас спасти из той пропасти, откуда я упорно всё же выкарабкивался…

* * *

У Хозяина Круглого Мангала почти кончился песок: его, прикинул я на глаз, едва хватало на фундамент. И завозить никто не собирался — парни лишь равнодушно пожимали плечами.

— Мы не знаем…

И, выкапывая яму под фундамент, я надумал-таки позвонить Славе: очень уж мне всё это
               
Ушакова напоминало!

— …Ну, а что тебе там не нравится — конкретно?

— Слава! Чутка у меня такая — не надо здесь больше ни за что браться! Чутка — понимаешь?..

Несколько мгновений он молчал.

— Вот сейчас ты всё правильно говоришь, и мыслишь верно. Но ведь…

* * *
— Ольга Константиновна говорит: «Это просто музыка камня!» Особенно ей вот эти фотографии понравились.

— А — это у Ланских забор.

Кстати, надо будет им позвонить: они ещё тогда хотели два столба под электричество, что у них на участке стоят, вот так же обложить. Надо сделать — пара дней это будет, от силы, работы. Заплатят хоть что-то. Хотя — наперёд уж я знал — много с них запросить попросту язык не повернётся: таким хорошим людям и в подарок бы сделал! За прошлое их участие…

«Музыка камня»?

* * *

А на заливку фундамента под коптилку на подмогу приехал ко мне Джон. Не ожидал!..

— Мы же теперь вместе работаем!

Приехал на спортивном своём велосипеде — он часто по воскресеньям, вспоминая спортивный образ жизни, совершал марш-броски до самого побережья. Поздоровался участливо с парнями, в европейской своей надежде на какие-то, возможно, с того в ближайшем будущем дивиденды — коллеги, мол! — но те в ответ лишь холодно покивали.

Колхозники!

Вырытую мной накануне яму залили, забутовав туда не только все предложенные хозяином накануне обрезки и обломки, но и ухнув-схоронив много «деловых» булыжников из кучи, что, конечно, на другое должны были сгодиться.

Правильно: «Ведь камень, что веками дышит, Мгновенья ждёт, чтоб лечь на руки мастеров. В пруду, на мостовой, в заборе, в нише Однажды встав, он вечность радовать готов». А этих несчастных за что загубил, сволочь?!.

Но не было у нас в достатке ни песка, ни цемента — еле-еле наскребли. С грехом
пополам.
               
За два часа управились.

— Ну что, — удовлетворённо потирал руки Джон, — тысячи по две-то мы заработали?

Не слабо — мне бы кто только так платил!

Уже начинал я и Джону должать?

* * *
А у Бабушки-на-Даче каминная труба, которую ещё надо было делать на заказ у жестянщиков, выходила опять-таки на стропило. Значит, ещё колено надо было заказывать и ладить. Заодно с Хозяином Круглого — ему ведь тоже круглый этот зонт
надо было гоношить.

Жесть!

Честное слово — не с чистой работой, а вот с такими «геморройными» моментами больше возишься!

* * *

— Нахимова говорит: «Потому Татьяна с этой книжонкой и носится, чтобы его убогость скрыть».

Она могла такое сказать?..

С «книжицей» — другое дело, но уж никак не с «книжонкой»!..

Значит, не от большого ума…

— Ты ведь ничего не знаешь… Тогда, помнишь, под Новый год — когда мы её выручали, в гости-то к ним завалились: я тебя ещё с работы, с Ушакова, дёрнула? Так вот, я же — ну, чтоб Серёгу отвлечь как-то, нейтрализовать, — всё его танцевать тащила, висла, в общем, в тот вечер на нём. А потом, дура, возьми как-то да Нахимовой и скажи: «Да, такой же Серёга мужик, как все!» Она же всем говорит о том, какой он однолюб — кроме неё больше никого не видит! Вот, она после девчонкам однажды и сказала: «Я дам ей почувствовать себя в моей шкуре: узнать, каково это, когда твой муж увлечён другой!»

Ой, уж: «увлечён!» Он уж на следующий день, наверняка, об этом и не вспомнил! Главное, что мы её спасли!

— А он, на самом деле, второй уж день тогда ждал её пораньше — обои в комнатке поклеить. А она, за праздниками да за нами, прохалявила!

* * *

«Книжонкой»!

Книжицу свою маленькую — которая имела право жить! — я издал в первое ушаковское лето. Потому что вдруг — внезапно, но отчётливо и ясно — осознал: иначе я здесь просто загнусь!
               
Не с камнем — с местными пиндюками Костиками-Олежками. Да и пришло ей время наконец-таки явиться на свет — все рассказы были проверены периодикой: в разные годы и в разных газетах были напечатаны. Давно пора было начинать жить тому, чем жил я столько лет.

Деньги самовольно, без ведома Татьяны, «втихую» снял со счёта. Самую, в общем-то, малость по сравнению с грядущими потерями, о которых тогда ещё ведать не мог, но каким-то седьмым чувством — верьте, не верьте! — уже чуял.

А малой цена издания была потому, что делалось всё с помощью женщины, десять лет назад перепечатавшей на машинке первый мой рассказ, исправно печатавшей их и впоследствии — пока своей машинкой не обзавёлся, печатать не научился. На момент издания она работала издательстве — в законной, у начальства,«уважухе».

Имя ей — Ольга. Для меня, получалось, святая…

А всё-таки, Гаврила, везёт тебе в жизни и на хороших людей!

Непонятно даже — за что тебе такое?

* * *

— Не-не, ты понимаешь, — заливался тихим смехом я, — я ещё как вспомню: в кафе сидим друг друга напротив, в глаза мне так открыто — пронзительно смотрит: «Ну, не доверяешь ты мне обои клеить — ну, клей сам»! И ручкой ещё так — пла-авно! —
повела!.. Вишь, какая доверчивая! А ты говоришь!

— Вот штука! — отдавал моей партнёрше должное Слава.

— Получается: доверяешь ты ей, Серёга, не доверяешь — один чёрт, клеить обои всё равно самому придётся! — никак не мог остановиться я. — Начинал бы уже: прождёшь ведь дольше, а и всё равно — без толку: «Ну, клей сам!»

Я сидел на кухне Славы с Джоном съёмной квартиры, угощаясь дармовой водочкой. Соло — парни по кофе «отлетали. Залётным весенним ветром меня к ним занесло. Пошёл за трубой — на тот самый конец города, где они квартиру и снимали: там находилась мастерская жестяных дел мастеров. С обходящим балку коленом Бабушки-на-Даче мне там помогли — сделали по моему чертежу. А вот в круглом зонте было отказано: «Даже и не знаем такого — чтобы кто-то в городе делал», — только руками развели. Вот и возвращался я обратно, сверкая и ухая в руках новой жестью трубы- загогулины. Час двадцать, примерно, времени до дома — но это уже дорога обратно! В том сейчас мне и было занятие — копеек на автобусы не тратя, дома лишний раз не пребывая, пешком шуровать. Благо, есть наушники и радиоволна по мобильному телефону. И всякую мелодию я на танец с Ней прилаживал…

— Алехандро! Алехандро!.. Али-алихандро!

Знатно бы вышло!.. Если бы, конечно, я те пируэты, что моя фантазия в мозгу прокручивала, наяву делать выучился.

У Хозяина Круглого Мангала я выкрутился на пару дней («Фундамент на коптилку
должен устояться»), в глубине души надеясь, что подвезут мне за это время песок — с остальным уж решу проблему. Нагрузил же он меня ещё и печной арматурой, сказав вдобавок: «Мастера, что мне ту коптилку сложили, все эти печные дверцы за полторы тысячи рублей сделали». Не уточнил, правда, в каком это году — прошлого ли, нынешнего века. «Нет, — твёрдо стоял я. — Сейчас таких цен близко нет —
одна печная плита две с половиной стоит!» Но теперь уж само собой по-хозяйски разумелось, закупать и завозить выпадало мне: и так от изготовления железяк за свой счёт «откорячился»! Волей-неволей, пришлось взять шестнадцать тысяч на материалы. «Тебе — я верю!» — простодушно сказал хозяин.

Может, не горячился бы?

Как я не любил этих авансов — капканов! Неизвестно ведь, как работа пойдёт да дело сладится. С такими, тем паче, людьми… Простодушными.

А парни меня по дороге зацепили — Джона моё серебро глаз ослепило, — да обедать с собой и прихватили.

Ещё и наливали…

— Вот штука!.. Ну, правильно: мужчина — он должен быть мудрым, а женщина — ловкой.

На верный этот довод оставалось лишь засопеть — мужчине-то мудрому!

— Чего там, дома-то у тебя?

— О-ой!.. Да — нормально всё. Сейчас вот, припахали кладовочку покрасить. Но там работы — на два вечера: только обои ободрать, да вынести перед этим весь скарб — вот это, в общем-то, главное!

— Так уж много?

— Ха, спрашиваешь! У нас вся квартира — катакомбы! Впятером в двух комнатах!.. Ну, это я, конечно, виноват, что мы до сих пор там ютимся, — хлопнул между делом ещё рюмку я, — Жена… Жена говорит — квартиру надо срочно покупать.

— Хм! — досадливо хмыкнул Слава. — Тут люди думают, уж как бы в кризис выжить!..

Кто это говорил? А как же: «Вернёшь ты свои деньги, и быстро»?

— Про деньги-то жена не прознала ещё? — словно услышал мои мысли Слава.

— Нет, — твёрдо покачал головой я. — И не услышит! Я буду держаться до последнего.

— Может, сказал бы, — осторожно предложил Джон, — а то вдруг — не дай бог! — случится что — срочно понадобятся… Двойной тогда удар будет!

— А-а, — безразлично отмахнулся я, — всё равно уж, мне там — конец.
               
— А дальше что?.. Совет да любовь с партнёршей своей?

— Ага — сто лет я ей гнулся!.. Не знаю… Было бы куда вернуться — даже бы и не думал… Слава, а скажи: ладно я-то — у меня дом в другой уже стране остался!.. А ты-то вот, чего не вернёшься? Тебе-то здесь чего терять? Работу эту поганую, которую, кстати, ты и там валом можешь найти?!

Не надо было мне так щедро наливать!

— Да, видишь, — раздумчиво проговорил Слава, — если уж возвращаться — надо возвратиться с чем-то… А я — с чем я сейчас вернусь?

Тут я его понимал.

Грустно замолчали каждый о своём: Слава о тех годах, которые уж не вернуть; а глубокомысленный его собеседник — о почти уж опустевшей баклажке, в которой на последнюю рюмку только и осталось.

— А вот у тебя, — участливо спросил Джон, — никогда никаких мыслей, там, о…

— Самоубийстве, что-ли?..

— Ну да!..

Пришёл, называется, на помощь — разрядил звенящую тишину!

— Ты знаешь, был в моей жизни целый год, когда мысли об этом не то чтобы приходили в мою голову — они редко её покидали. Но, точнее, не об этом, как таковом, а о том — нужен ли я вообще этому миру?.. Но это было, когда все мы, работяги, стали вдруг не нужны: тогда казалось — навсегда. А теперь-то — другое! Теперь-то — на части рвут: бежать впору!

«На ход ноги» последнюю и опрокинул.

* * *
А момент в жизни у меня такой действительно был — когда приходилось сомневаться: нужен ли я этому миру? Время было подходящее — бандитского «капитализма» самый разгул, а и времени у меня было за край: почти годовой рейс на тунцелове выдался. Ещё, конечно, муза номер первая — та ещё стервочка-оторвочка — накладывалась!.. Но все мои философские измышления «to be, or not to be» в один миг обрубал взмахом ладони седовласый живчик боцман, с коим дружно делили мы каюту:

— Ты мне эти мысли брось! Чтоб я больше и не слышал даже!

Он молодец, никого не боялся! Кроме, быть может, детей внебрачных — нежданной с ними встречи…

А и Татьяна тогда в моей жизни уже была — пусть пока только и тёплыми своими радиограммами.

И был ещё плеск лазоревых волн, запах моря от сохнущего невода, зуд ладоней по ожидающей вскоре печной кельме, и внутреннее, гораздо более сильное, чем всё берегово-досужее, насквозь нынче фальшивое — крепкое:«Прорвёмся!»

Конечно! А уж гамлетствовать после — как-нибудь…

(следующий отрывок http://proza.ru/2017/01/22/1511)