Алтай. Постниковы Часть 27 У Новокшановых 1923-24

(Ранее: Алтай.Постниковы Часть 26 Путешествие на Алтай)

В устройстве жизни Новокшановы очень схожи с Чирковыми. Только Чирковы крестьяне, а Новокшановы горожане. Понравился мне дом у Новокшановых, да и все подворье. Тот же принцип, что и у Чирковых. Все с толком, с удобствами и с комфортом. Живут Новокшановы в Казанке. Так называется район Бийска, примыкавший к ж/д вокзалу. Здесь же находилась и тюрьма, и архиерейский дом. Жители его звали монастырем. Дом Новокшановых стоял на площади, в конце которой высилась Александровская церковь, здание из красного кирпича. На пути от дома к церкви была маленькая часовня. Позднее ее снесли. Дом у Новокшановых. двухэтажный. Верхний этаж деревянный с отдельным ходом на террасу, и сообщающийся с нижним этажом другой, внутренней лестницей. Нижний этаж каменный, врытый в землю так, что окна в нем почти над землей. Окна большие, светлые.
В доме на этаже 4 комнаты, все с отдельным входом. Квадратная прихожая и длинный неширокий коридорчик. Кухня большая, но от нее отделена маленькая комната в одно окно для домработницы. Большая русская печь и комнатка - баня. В бане небольшое окно обращено во двор. Хороший полок и большой 15- ведерный бак или кадка, где вода нагревается паром. Небольшая печь, в ней устройство для подачи пара любителям похлестаться веником. По воду ни ходить, ни ездить не приходится, так как в кухне под полом сразу у входа вырыт колодец и поставлен насос. Ничего снаружи не видать, у входа в стене только большая металлическая ручка. Повесишь на основание ручки ведро и накачаешь воды. Все это было невиданно и, конечно, вызывало восхищение. Сами хозяева жили внизу, а верхний этаж сдавали квартирантам. С южной стороны дом был обнесен палисадником, в нем росли высокие тополя. С западной и частью северной стороны к дому примыкал большой участок земли, занятый в основном под огород. Вокруг дома здесь росли большие кусты сирени. С восточной стороны был вход в дом и тут же примыкал хозяйственный двор, где находилась конюшня и дворик для коров. Наверху над этими помещениями был сеновал. Этот скотный двор закрывался широкими воротами. Вдоль забора были большие поленницы дров, а напротив курятник, над которым был устроен омшаник, так как у Григория Ивановича в огороде стояло 6 пчелиных ульев. Двор обнесен был забором с глухими воротами, на ночь они закрывались на замок. Вот таково было подворье у Новокшановых.
Когда мы приехали с Верой, семья Новокшановых состояла из 5 человек: сам Григорий Иванович, работник-специалист на винном заводе, дальше Анисья Денисовна - хозяйка, приемный сын Виктор Михайлович - студент лесотехнического факультета Томского университета, жена его Лидия Семеновна - студентка медицинского факультета того же университета и только что родившийся у них сын Валерик. На кухне жила домработница Мария Васильевна с 10-летней дочерью. Эта домработница оказалась мне небольшой родней - она сестра жены моего родного дяди по отцу Макара Яковлевича Кумандина, которого уже не было в живых.
Итак, я осталась жить у Новокшановых на полном пансионе. Дом просторный и добротный, снаружи окрашен голубой краской. Верхний этаж пустовал: Новокшановы уже не держали квартирантов. Не то было время - дай бог пробиться, чтоб не приписали к богатеям. Вход в дом был в кухне, из нее направо дверь в маленькую квадратную прихожую. Прямо в прихожей дальние двери в обширную продолговатую столовую в 5 окон. Налево из прихожей дверь в комнату Анисьи Денисовны и Григория Ивановича, направо дверь в неширокий коридор, протянувшийся вдоль от стены к стене, отделяющей коридор от первой части дома. Коридор оканчивается окном в сад. На правой стене коридора две двери: одна в маленькую узкую комнатку, которая была приемной А.Д., как акушерки, другая дверь в обширную квадратную комнату с двумя окнами на запад и двумя окнами на север. Это была комната молодых - Виктора Михайловича и Лидии Семеновны.
Кроме меня у А.Д. были взяты на жительство на время ученья дети друзей, которым никак нельзя было отказать. Это Ольга Вышегородская, племянница Августы Семеновны Сергеевой - Золотницкой. Августа Семёновна была как бы воспитанница А.Д. и в девичестве жила у нее.
Затем не могла А.Д. отказать леснику, который жил в лесу, а детей 13-летнюю Нюру и 10-летнего Васю надо было учить. Вот и собралось нас таких гавриков у А.Д. четверо.
На ночь располагались мы так. В коридоре вдоль стены стоял большой широкий сундук, за ним большой шкаф для одежды, а дальше примыкала наполовину изголовьем к окну железная кровать, и у окна рядом с кроватью стоял маленький столик. У самой кровати на полу была западня - ход в подпол со всякими соленьями и прочими припасами. Почти напротив шкафа были двери в комнату молодых. При входе в коридор у стены, противоположной окну, стоял красивый мраморный умывальник. Мне он казался тогда верхом роскоши.
Вот в этом-то коридорчике спали мы с Ольгой. Она на сундуке, а я была в более привилегированном положении: я спала на кровати, и столик был в моем распоряжении. А Вася и Нюра спали в столовой. Нюра на диване, а Вася на полу.
У прислуги была своя комнатка с одним окном в кухне рядом с печью. Там она и обитала со своей дочкой.
Жили мы на полном пансионе, т.е. все было хозяйское. Только я привезла свою подушку и одеяло. Платить за меня мама должна была натурою, т.е. маслом, мукой. Главным образом, маслом. Какие договоры были у остальных - я не знаю.
Вот такую мороку взвалила на себя Анисья Денисовна. Никакого прибытка от таких постояльцев им, конечно, не было. Разве что лесник подкидывал где лес, где мясо. У него ведь было обширное хозяйство. Просто бездетная, лишенная самой природой возможности материнства, любвеобильная Анисья Денисовна мечтала о детях, о большой и дружной семье. Вот она всю жизнь кого-нибудь опекала, приголубливала. Женщина она была, конечно, необыкновенная. Подкидыш в приюте, она не знала своих родителей. И никого-то рядом на свете у нее не было. Но такое уж большое и благородное сердце подарила ей, брошенной на приютское крыльцо, мать - природа, что все нуждающиеся, обездоленные в жизни были ее родней.
Жить интересно. Новые люди, новые знакомства. А люди мне всегда интересны. Каковы-то они? Как сложится моя жизнь с ними?
С первых же дней мы с Анисьей Денисовной нашли общий язык. Ей за 50 лет. Она маленькая, стриженная под польку, одета всегда как курсистка. Темная юбка и кофточка типа мужской косоворотки. Иной я ее и не представляю. Она некрасива, но мне она кажется прекрасной. У нее карие, очень живые глаза и одухотворенное лицо. Сама по характеру она - воплощение энергии и деятельной доброты. Анисья Денисовна - знаменитая бийская акушерка. Ее знает весь город и в богатых особняках, и лачугах бедняков. Когда за ней приезжали или приходили и звали на роды, она, уходя, часто не появлялась дня по три. Иногда, собираясь к какому-нибудь бедняку, она рылась в комоде, гардеробе разыскивая вещи, в которые можно было бы завернуть новорожденного, захватывала с собой еду повкуснее для роженицы. И частенько в таких бедных домах она принимала роды безвозмездно.
Богатых женщин она хорошо знала наперечет: у всех многие годы принимала роды «Новокшаниха». Конечно, богатые платили хорошо. Правда, я не говорила об этом с А.Д., но думаю, что построили они такой хороший и благоустроенный дом благодаря кредиту, который был, наверняка, открыт богачами. Уважением она пользовалась всеобщим.
Григорий Иванович, муж Анисьи Денисовны, по-своему тоже был интересным и необычным человеком. Он тоже был в одном приюте с А.Д. в г. Кузнецке (Новокузнецк). Только А.Д. была совсем безродная, а у Г.И. была мать, нищая и вынуждена была по нужде отдать ребенка в приют. Вот они и выросли в одном приюте. Дети оказались способными, и их на благотворительные средства учили: А.Д. выучилась на акушерку, а Г.И. - на конторщика. Потом они поженились, попали на службу в Бийск. Здесь и обосновались на всю жизнь. Г.И. поступил в акцизное управление, где и прослужил всю жизнь, а А.Д. стала знаменитой Бийской частной акушеркой. Такова кратко их история.
Григорий И. был беспокойный выдумщик. Все у него были какие-то «прожекты». В то время, когда я стала у них жить, он придумал кварцевую электрическую лампочку. И всех спрашивал: не надо ли кому полечиться этим светом - очень помогает. То вздумал варить какое-то особое мыло и всем предлагал его испробовать. То он устраивал какой-то особый омшаник для пчел. У него в огороде было несколько колодок (ульев) пчел. Был он высокого роста с густой, уже седеющей шевелюрой. В молодости они брали на воспитание мальчика, но ребенок умер в 7 лет. В комнате у А.Д. висел портрет этого мальчика, слегка похожего на алтайца.
Когда они прочно обосновались, они взяли к себе мать Г.И., у них она на старости нашла довольство и покой. Потом они взяли в дети племянника Г.И. Виктора, а позднее прислуга, жившая у А.Д., родила девочку и отдала ее Новокшановым, а сама уехала неизвестно куда. Так стали у них расти двое названых детей - сын Витя и дочь Катя. Муж с женой работали, дети росли.
И мальчик, и девочка, окончив начальную школу, продолжали учение в гимназии. Куплено было пианино, и дети получили музыкальное образование. Не знаю, как Катя, а Виктор хорошо играл на пианино. Мне не раз приходилось слышать его игру, когда в 1923 - 1924 учебном году я жила у Новокшановых.
Мальчик оказался хорошим сыном, а вот девочка выросла своевольной и эгоистичной. Довольно хорошенькая, она в 16 лет сбежала из дома с каким-то цирковым артистом. Много напортила действительная мать Кати (бывшая прислуга). В 21 или 22 году эта женщина вдруг объявилась в Бийске и не кем-нибудь, а женой какого-то ответственного советского работника. Бесцеремонно заявилась к Новокшановым, объявившись Кате матерью, и стала сманивать девочку к себе. Имея возможность доставать вещи, она стала шить Кате наряды и пр. И вот Катя бросила Новокшановых и перебралась к матери. Бросила учиться, а потом сбежала с каким-то циркачом. Вот так на сердце А.Д. была не заживающая боль и обида на жизнь.
В этот год (1923) сын Новокшановых Виктор Михайлович не поехал в университет в Томск (он взял годовой отпуск). В Томске он женился. Взял очень красивую женщину, которая тоже училась там на отделении фармацевтов. В августе месяце у них родился мальчик. Когда я стала жить у Новокшановых, ему было где-то больше месяца. Анисья Денисовна жаждала иметь в доме ребенка, и вот ее мечта сбылась. Есть внук. Рассказывали, что крещение младенца было с помпой. Крестили не в церкви, а на дому. Купель была украшена живыми розами. Кроватку для ребенка А.Д. поставила в свою комнату и ночью водилась с ребенком сама. Носила его к Лидии Семеновне на двухразовое ночное кормление, меняла пеленки и говорила, что эти материнские труды доставляют ей большую радость.
Молодые включились в жизнь семьи. Виктор Михайлович работал во дворе, ухаживал за скотом (2 коровы, лошадь). Заготовлял дрова. Вообще был работник ко двору. Лидия же Семеновна днем водилась с ребенком. Больше она ничего не делала, все для нее было готово, вплоть до горячего утреннего кофе, которое подавалось ей в постель Анисьей Денисовной. А.Д. в эту пору звала сноху Лидочкой. Была Л.С. среднего роста, хорошо сложена. Хотя распущенная длинная кофта типа матэнэ скрадывала ее фигуру. Очень изящное тонкое личико, темные глаза. Волосы небогатые, голова у нее была всегда покрыта какой-то особой белой полукруглой, отороченной кружевом косынкой, которая тесемочками завязывалась на затылке. Так был бы и не плох этот головной наряд и даже оригинален, но Л.С. не закрывала уши, а они у нее торчали, и это портило все впечатление от ее наружности. В характере этой женщины была ядовитость. Это особенно выражалось в ее неприятной улыбке (искривленной).
Я уже писала, что у Новокшановых в это время жила прислуга (очень дальняя моя родня) Мария Васильевна с девочкой 10 лет. Она управлялась во дворе, на кухне. Готовила обед на весь «пансион». Закончив в субботу очередные работы, она уходила на воскресенье с дочерью к своей сестре Фионе Васильевне (вдова брата моего отца).
В одно из воскресений А.Д. заметила исчезновение курицы, а потом нашлись и перья этой птицы. У меня исчезли 3 носовых платка, которые висели после стирки в бане. До этого случая А.Д. замечала исчезновение продуктов, но тут уже была явная кража. Когда Мария Васильевна пришла в понедельник, произошел неприятный разговор, и кухарка была уволена. Встал вопрос о новой прислуге. А.Д. оказалась в тяжелом положении. Хорошую прислугу найти не так-то легко.
И тогда я, по своему обыкновению, предложила: «Анисья Денисовна, а зачем Вам брать прислугу, когда вон сколько работников у Вас в доме. Давайте разделим работу и будем жить артелью. Я, например, предлагаю свою работу во дворе: буду доить утром и вечером коров, вообще заведовать молочным хозяйством. Доить коров, цедить молоко, мыть кринки, убирать в погребок, снимать сметану и стирать полотенца для подмывания вымени. Кроме того, кормить кур, щупать их, выпускать на двор, а на ночь впускать в курятник и собирать яйца». Большая часть этой работы была во дворе. У Новокшановых не было выбора, и они согласились с моим предложением.
Итак, весь распорядок жизни и работа распределены в нашей «артели».
Григорий Иванович на службе, а по дому колет дрова.
Анисья Денисовна на кухне готовит завтрак и обед. А когда ее вызывают на роды, то на кухне хозяйничает Лидочка, а с ребенком в это время Виктор Михайлович.
Ольга Вышегородская с Нюрой убирают в комнатах. Ежедневно вытирают пыль, моют полы.
За общим столом мы обедаем и завтракаем только по воскресеньям. А так хозяева обедают своей семьей с приходом с работы Г.И. Мы же, девочки, поодиночке, кто когда придет из школы. Нюра с Васей, а мы иногда вместе с Ольгой, если придем из училища в одно время. Посуду мы, молодежь, мыли каждый после себя. Баню топили Виктор Михайлович вместе А.Д., белье стирали А.Д. с Ольгой. Мое белье мама забирала в Енисейск и оттуда присылала готовым, а лесниковы ребята каждую субботу уезжали домой в лес (за ними приезжал отец), и белье им стирали дома. Вот так распределилась наша жизнь и работа.
Питались мы просто, но сытно. Обычно мясные щи или супы. На второе каша или жареная картошка. Молока пили вволю. Утром к чаю было сливочное масло. А по воскресеньям и праздникам стряпались пирожки с капустой или ягодой, ватрушки с творогом, с картофелем, с калиной.
Начались занятия в техникуме. Мы теперь учимся в новом хорошем здании бывшей 5-классной министерской школы (вверху учились девочки, а внизу мальчики). Представительный двухэтажный кирпичный дом в Казанке напротив бывшего архиерейского дома, где тогда размещалась школа имени III-го Интернационала. В этой школе училась Ольга Вышегородская. И мы с ней в одно время шли с утра на занятия. Наш класс был на втором этаже. Двери из классов выходили в широкий просторный зал. Как раз около дверей нашего класса начиналась сцена. Состав учащихся 4-го курса немного изменился. Убыли еврейка Рива, Алеша Кашин и Кеша Госьков. Прибыли Клавдия Ужинцева и Вера Хохлова.
Я на занятия немного опоздала и, когда пришла, все уже были на своих местах. Я была очень задета и огорчена тем, что Нина Филатова (моя соседка по прошлому году) не подождала меня, а села с Нюрой Кайдалиной. Мне осталось только садиться с новенькой Верой на свободное место в другом ряду на первой парте. А Нюра и Нина сели ближе к новенькой Клавдии. Клавдия мне понравилась. Открытая, общительная девушка с сияющими от улыбки глазами. Это была первая комсомолка в нашем классе. Второй комсомолкой была моя соседка Вера. Вера мне не понравилась, и я была с ней холодно вежлива. Тем же и она платила мне. К Нине с Нюрой к их парте я не подходила и в беседах не участвовала, но меня это не угнетало, так как у меня дома была интересная жизнь, новые интересные друзья и люди.
Прошло сколько-то времени, и, я не помню уж при каких обстоятельствах, мы с Ниной оказались вместе на одной парте и стали дружить. Наладились отношения и с Нюрой. И мы опять стали в перемены гулять по залу группой и беседовать на интересные темы.
До этого года комсомол не чувствовался в нашей жизни, а в этом 1923 - 1924 учебном году комсомольцы стали заправлять общественной жизнью педтехникума. И «командовать парадом» стали младшие курсы. Я думаю, что так раньше у нас было потому, что младшие и старшие курсы учились в разных зданиях, а здесь мы все были в одном здании. Дирекция, конечно, считалась с комсомолом в школе.
Из комсомольцев с младших курсов я помню Костю Алпатова. После войны я стала встречать в Новосибирске Костю в военной форме. Как-то в трамвае я заговорила с ним о техникуме. Он очень обрадовался. Меня он сначала не узнал, потом вспомнил. Он всю жизнь работал в МВД. Позднее я услышала, что он умер.
С активизацией деятельности комсомольцев жизнь в техникуме пошла интереснее. Издавалась газета. Создан был под руководством Павла Ивановича (ПИМ'а) прекрасный хор. Устраивались литературно - музыкальные вечера. Среди пишущих очень популярна была писательская организация «Синяя блуза».
В начале учебного года мы расстались с любимой учительницей литературы Валентиной Григорьевной Луканиной. На память ей мы подарили рукописный журнал. Очень красивый и содержательный. И художники, и поэты постарались нарисовать и написать лучшее.
На нашем курсе литература закончилась, господствовали предметы методические. Но я, конечно, с литературой не рассталась. В этот год я прочитала Дж. Лондона «Мартин Иден». Мартин стал моим любимым литературным героем и, вообще, на всю жизнь идеалом мужчины. И еще я увлеклась поэзией Лермонтова. Я все время в душе повторяла какие-нибудь стихи Лермонтова или целые отрывки из поэм. Так же как «Евгения Онегина», я полюбила поэму Лермонтова «Демон». Меня чаровал и ритм ее, и содержание, и картины. Если я в техникуме чем-нибудь огорчалась, я приходила домой, брала книгу Лермонтова и читала отрывки из «Демона».
Особенно любила я строки:
Тебя я, вольный сын эфира,
Возьму в надзвездные края.
И будешь ты царицей мира,
Подруга первая моя.
Без сожаленья, без участья
Смотреть на землю станешь ты
Где нет ни истинного счастья,
Ни долговечной красоты.
Где преступленья лишь да казни,
Где страсти мелкой только жить,
Где не умеют без боязни
Ни ненавидеть, ни любить...
Что люди, что их жизнь и труд?
Они прошли, они пройдут.
Надежда есть - ждет правый суд,
Простить он может, хоть осудит.
Моя ж печаль бессменно тут
И ей, как мне, конца не будет...
Прочту эти строки, и все наши техникумовские страсти и переживания покажутся мне мелкими и ничтожными. И я успокаиваюсь и прихожу в норму.
Как плохо людям, которые не могут или не любят читать поэтические произведения. Как книги помогают справляться с невзгодами! Ведь каждому не пожалуешься, не выложишь свою печаль или тревогу. А в книгах все найдешь: и добрый совет, и утешение, и радость при встрече с красотой.
Тетя Фина и Леля вместе с Вовчеком переехали из Енисейского в Бийск. Сняли двухкомнатную квартиру. Я рада, что мои дорогие теперь живут спокойно, без нужды. Поздней осенью Леля съездила в Барнаул за Витюшкой. Леля рассказывала, что когда она подошла к дому, где поселился Кутимов, она увидела первым Витю, который носился по крыше сарая. Окликнула его. Мальчик от радости чуть не свалился вниз. Страшно был рад, что приехали за ним, и сказал, что Евгения плохо к нему относилась. Григорий устроился недурно. Работает в крайисполкоме (удивительно!). Занимает целый дом в 3 комнаты. Обстановка хорошая. Видно: зубной врач зарабатывает прилично.
Леля с Витей приехали. Кончились печали тети Фины. Любимый ребенок с ней. У меня на душе спокойно. Все устроены.
Каждое утро, управившись с работой во дворе, т.е. подоив коров, процедив и убрав молоко, накормив и выпустив на свободу кур, я тщательно умываюсь в бане (чтоб не пахло от меня коровником) и, позавтракав, собираюсь и иду в техникум. Идти недалеко (около квартала). Каждый раз меня провожает за ворота Аякс, добродушный сенбернар. Он гонится за мной и наступает лапами сзади на мои туфли. Иногда торопишься, чтоб не опоздать, а он возьмет и стянет лапами туфлю.
Всё мне нравится у Новокшановых, и больше всех Анисья Денисовна. Мне нравится распорядок в их доме. Особенно то, что у них так красиво, просто и все на своем месте. Порядок железный. Каждой вещи имеется определенное место. Ночью без огня можно найти любую вещь. Очень нравится мне столовая. Продолговатая большая в пять окон комната. Зайдешь в столовую - направо большой буфет, вдоль трех окон ряд стульев и перед ними длинный большой стол, накрытый белой скатертью. В южном простенке (между двух окон) большое в резной раме зеркало. Перед ним прислоненный к стене широкий мягкий, очень уютный диван (на нем спала Нюра Лесникова). У восточной стены пианино с подсвечниками, а на крышке инструмента ноты. Просторно, светло и красиво.
Но обедали и завтракали мы все в разное время, поэтому пользовались кухней. Только иногда вечером удавалось собираться всем домочадцам, тогда вечерняя трапеза была общей в столовой.
В середине сентября Анисья Денисовна с Виктором собрались поехать к леснику за лесом. А.Д. пригласила меня поехать с ней. Может быть, удастся набрать груздей. Я с радостью согласилась. Еще бы! Побыть в лесу да сходить за груздями! Собрались, взяли большую кадку и укатили дня на два.
Бревна уже были заготовлены у лесника, и мы трое - я, А.Д. и Виктор - пошли по грузди. Лес густой сосновый, кое-где заросли рябины с красными гроздьями. Очень красиво. День солнечный. На душе покойно и весело. Ходим, собираем грузди. У меня уже полкорзины. Вижу в стороне неглубокую лощину. Ну-ка, пойду посмотрю: такие пригорки заманчивы для грибников. Отошла я от своих спутников, спустилась в ложок. Растительности нет, почва вся усыпана хвоей. Но что это ?! Гляжу — весь пригорок в бугорках. Даже сердце заколотилось. Неужели грузди?! Стала я раскапывать бугорки. Так и есть! Грузди! Да какие! Больше средней величины и белые, без червоточины, отличные сухие грузди. Я встала и начала кричать: «Анисья Денисовна, Виктор Михайлович, идите сюда! Здесь уйма груздей!». Вскоре они подошли. И тоже ахнули. В.М. побежал к леснику за мешками, а мы стали собирать грузди. Набрали мы 3 мешка (под завязку) отборных груздей и еще в корзины. Пришлось В.М. запрячь лошадь и отвезти грузди к леснику. Нетронутых груздей осталось пол-лощины. Мы сообщили леснику координаты, и они потом собрали эти грибы. Больше я никогда не видела в таком количестве груздей. Видение это было как прекрасный радостный сон.
Выезжали из леса мы на двух подводах с бревнами. Одной первой упряжкой правил В.М. и с ним была Анисья Денисовна. Второй упряжкой правила я. Со мной были грузди. На поворотах В.М. оглядывался и следил, как я управляюсь с лошадью и с бревном. Я умела править лошадью и в грязь лицом не ударила. Вся эта операция прошла благополучно. Все ахали над нашим грибным сбором. А вечером за ужином, вспоминая поездку, Виктор Михайлович публично похвалил меня: «Ну, Нина у нас молодец. Как она управлялась с лошадью и бревном! Умеет ездить, самостоятельная девушка!». Я просто, как должное, приняла эту похвалу, не придав ничему значения.
С этой поездки началась моя прекрасная дружба с дорогой Анисьей Денисовной.
Подружилась я и с Лелей Вышегородской. Она младше меня на 2 года. Мы уже жили вместе и спали в одной комнате. Леля хорошенькая девочка с темными косичками и прекрасными карими глазами. Она учится в школе им. III-го Интернационала. Хотя она и дочь священника (отец ее умер давно), ее агитируют вступить в комсомол. Леля спрашивает у меня совет. Конечно, я за то чтобы быть в комсомоле. Комсомол - моя скрытая тайная мечта, но меня никто не приглашает туда. И я не прошусь, т.к. страшусь отказа (дочь священника, хотя я и не помню своего отца).
Когда Ольга сказала А.Д., что хочет вступить в комсомол, А.Д. не одобрила это намерение. Она ничего не имела против комсомола, не советовала потому, что считала, что учеба пойдет плохо, начнется беготня по собраниям да разным сборам и учиться некогда будет. «Учти», - сказала А.Д., - «будешь приходить поздно, открывать дверь не буду, все спят». Тут вступилась я: «Анисья Денисовна, пусть Леля идет в комсомол. Это хорошо и интересно. А открывать ей дверь буду я». «Ну, смотрите, дело ваше. Только чтоб учеба, Оля, не пострадала». Ольга вступила в комсомол, и я втайне завидовала ей. Насчет двери мы договорились с ней так. Моя кровать одной спинкой плотно примыкала к стене у самого окна. Окна имели ставни с болтами и для болтов были в стене у косяка провернуты насквозь отверстия, чтоб всовывать болт. Я и сказала, что на ночь я буду к руке привязывать бечевку одним концом, а другой конец просуну наружу в болт. Если Леля придет с собрания поздно, она перелезет через изгородь в огород, подойдет там к моему окну и дернет за просунутую бечевку. Я проснусь и открою ей дверь.
Так и договорились. Но случился казус. Ольга пошла на собрание, а я, ложась спать, привязала бечевку за запястье левой руки, другой конец просунула в отверстие и преспокойно уснула. Но, очевидно веревка меня беспокоила и я, сонная, взяла и отвязала ее. Придя домой, Ольга перелезла через изгородь, подошла к окну, дернула бечевку и вытащила ее. Стучать мне она не стала, чтоб не разбудить молодых. Пришлось ей идти к окну спальни А.Д. и стучаться там. На другой день все обитатели дома веселились, просмеивая нас.
Конечно, больше всех досталось мне. Так А.Д. стала открывать Оле и, конечно, искренно и доброжелательно интересовалась ее комсомольскими делами.
Жизнь идет, наполненная трудами и ученьем. Отношения мои в доме Новокшановых сложились славно и идут в хорошем русле. С девочками у меня покровительственная дружба. Я им иногда помогаю с уроками. В иные вечера, возвратившись из школы и управившись с домашними делами, мы собираемся в кружок на кухне и обсуждаем свои школьные дела и проблемы. Часто из кухни раздается наш дружный смех. Анисья Денисовна и Григорий Иванович отдыхают в своей комнате, молодые у себя в дальней комнате. Иногда выходит на кухню Виктор Михайлович и присоединяется к нам. «Что-то вы уж тут так весело смеетесь», -  говорит он.
Однажды после такого дружного вечера Лидия Семеновна с ядовитой своей улыбкой сказала мне: «А вчера Витя говорит: «Пойду-ка я к девкам, какое-то у них там веселье!» ». Меня покоробило это выражение «к девкам». Видно, что это сказано с умыслом: причинить неприятность, унизить нас.
Сама Лидия Семеновна никогда не выходила к нам. Она как тень ходила по дому. Днем она была с ребенком, а вечерами они сидели с Виктором Михайловичем в своей комнате. Иногда только она садилась вечером за пианино и играла «баркароллу», единственную вещь, которую знала. Или прохаживалась по столовой и вполголоса пела «Выхожу один я на дорогу». Я любила это лермонтовское стихотворение и с удовольствием бы присоединилась к Л.С., но она была так иронична и недружественна, что всякое желание быть с ней поближе отпадало.
Зато дружба моя с Анисьей Денисовной и Григорием Ивановичем крепла с каждым днем. Часто после ужина А.Д., ложась отдохнуть, звала меня: «Ну-ка, балам (по-алтайски «дитя», так она и Г.И. меня звали), иди сюда, я пошепчу тебе в шапку!» Это значило, что она приглашает меня на задушевную беседу. Я любила эти часы бесед. Бывало, приду, сажусь у нее в ногах и мы разговариваем. Я рассказываю, как прошел день в техникуме, что случилось, как идут занятия, об учителях, обо всем. А.Д. с живейшим интересом слушает, потом начинаем обсуждать. Она интересовалась, как я реагировала на то или иное явление или поступок. И иногда, если считала, что я была не права или высказывалась по-юношески нетерпимо, она мягко, но настойчиво внушала мне добрые мысли, учила жизненной мудрости. Это она называла «пошептать в шапку». Запомнила я ее наставление - никогда в жизни не впадать в отчаяние, быть стойкой. Тут она мне говорила народную поговорку, которую я запомнила на всю жизнь: «С какой бы высоты ни бросила тебя жизнь, ты, как кошка, становись на все четыре лапы».
Иногда Григорий Иванович уходил в столовую, садился за пианино и пел под свой аккомпанемент надтреснутым, уже старческим, голосом романсы. Но ему нужны были обязательно слушатели. Из комнаты он громко звал: «Балам, иди сюда! Я спою для тебя романс». Я смотрела на А.Д., а она, смеясь, разрешала: «Иди, доставь ему удовольствие». Я шла в столовую. Свет там потушен и у пианино зажжены свечи. Приятный полумрак. Сажусь на мягкий уютный диван и слушаю. Г.И. играет и поет. Свой концерт он обязательно заканчивает романсом на стихи Некрасова:
Не говори, что молодость сгубила,
Измученная ревностью моей.
Не говори: близка моя могила,
А ты цветка весеннего свежей.
Понимай, как хочешь! Но я была счастливо безмятежна и ничему не придавала значения.
Хорошо мне было у Новокшановых, только немного омрачала мою жизнь неприязнь Лидии Семеновны. Она подпускала шпильки, искала случая испортить мне настроение.
Наконец-то я решила взяться за Библию, пока она есть под руками, т.е. у тети Фины. Потом ведь уеду в деревню, Библии не найдешь. Я попросила книгу у тети Фины, и она дала мне для прочтения. Библия лежала у меня на столике.
Нам, девушкам на 4-ом курсе, пришло в техникум с какого-то корабля Тихоокеанского флота письмо от матросов. Это было скверное письмо - пошлое, написанное безграмотно и неуважительно. Мы, девочки, конечно, возмутились, и мне поручили написать ответное письмо этим парням. Письмо я положила дома в Библию, так как не выбрала свободного времени для ответа. В мое отсутствие Л.С. взяла Библию (наверно, почитать), обнаружила там письмо и прочитала его. Это было бы еще полбеды. Но за общим воскресным чаем она при всех заявила: «Ничего, Нина, хороша ваша скромность! Стыдно читать, какую переписку ведете вы с парнями». «А мне стыдно за Вас, что Вы позволяете себе рыться в чужих вещах и читать чужие письма», - гневно сказала я, вышла из-за стола, ушла в свой уголок и расплакалась. Я чувствовала себя опозоренной в глазах всех домочадцев.
Спустя немного времени пришла ко мне Леля Вышегородская и сказала, что меня зовет к себе Анисья Денисовна. Я поняла, что разговор будет по поводу письма, поэтому захватила письмо и пришла в комнату к А.Д. «Балам, что случилось, о каком письме шла речь за столом?». Я показала письмо А.Д. и дала его ей для прочтения. А.Д. прочитала, сказав: «Какие хамы и свиньи!» По конверту она убедилась, что письмо адресовано не мне, а всем девочкам. Я объяснила, что меня попросили ответить парням и отчитать их как следует. Я просто не успела этого сделать, а Л.С. нашла это письмо в Библии и прочитала. Конечно, у А.Д. по этому поводу был с Л.С. неприятный разговор. А мне А.Д. сказала: «Ты не расстраивайся. Я все объясню Грише и Вите. И ничего не думай, он хорошо относятся к тебе». Я решила не нарушать мира в доме и при первом же обращении ко мне Л.С. отвечала ей мирно, как будто и не было между нами размолвки.
В классе у нас две сенсационные новости. 1-ая - это Таня Мосина вступила в комсомол. Это как-то сразу возвысило ее в наших глазах. Теперь она в активе техникума. Выступает на собраниях и выступает хорошо. Видно, что из нее будет хорошая комсомолка. В нашем классе теперь три комсомолки: Вера Хохлова (она же и секретарь), Таня и Клавдия Ужинцева.
А Клавдия нас ошарашила. В один прекрасный день она со своей сияющей на лице улыбкой сообщила нам: «Девочки, а я вышла замуж!» Ну, такого еще не было в учебных заведениях! Правда, было одно исключение: в 1923 г. в техникуме училась Нина Белова, будучи замужем. Я как-то ей наивно сказала: «Знаешь, Нина, это платье сидит на тебе некрасиво, оно полнит тебя».  Мне в голову не могло при1ти, что Нина беременна. Но это был уникальный случай.
Итак, Клашка замужем! А ребята (Толя Сухарев, Слава Шульгин и Мишка Ермолаев) обыгрывают это событие. «Клавочка!!»  И, прищурившись, они игриво поулыбываются. Клава пунцовеет.
Дни идут за днями. Наступил январь 1924 года, а 31 декабря 1923 мне исполнилось 19 лет. Тетя Фина и Леля подарили мне на именины отрез прекрасного шерстяного материала на юбку. Мне это было очень кстати, т.к. моя единственная юбка поизносилась. А.Д. договорилась с хорошей портнихой, и та мне сшила отличную юбочку в складку. В каникулы из Москвы приехали Костя с Зиной (Костя только что женился). Они подарили мне хорошие черные ботинки со шнуровкой. Григорий Иванович предложил мне: «Балам! Давай ботинки, я их покрою отличным лаком. У тебя будет очень нарядная обувь». И, правда, ботинки были красивы, и лак долго держался. Анисья Денисовна подарила мне 3 рубля. Но я за годы военного коммунизма (да и не я одна) отвыкла от денег. Мы уже привыкли все менять на вещи, к натуральному хозяйству. И деньгам я не придавала значения. Позднее А.Д. спросила меня: «Ну что ты, Нина, купила на эти 3 рубля?» Я смущенно ответила: «Извините, А.Д., но я их потеряла». А.Д. только покачала головой. Немного позже как-то Анисья Денисовна позвала меня к себе. Она вручила мне флакон духов. На коробке была картинка и написано название духов - «Свежее сено». И сказала: «Это, балам, тебе подарок от Вити». Я удивленно воззрилась на нее. «Что удивляешься? Ничего удивительного нет. Витя очень ценит тебя. Ведь работаете во дворе вы вместе, и он видит, как ты хорошо и ответственно все делаешь». Я взяла флакон и была очень рада. Ведь у меня не было своих духов, никто мне их не дарил. Я любила духи, но пользовалась Лелиными. А.Д., передавая подарок, предупредила меня: «Только ты Лидии не говори, что это Витя подарил тебе духи».
Когда я надушилась, Л.С. сразу же обратила на это внимание: «Откуда у Вас, Нина, такие хорошие духи и как их название?». «Да это мне сестра Леля подарила на именины. Название у них «Свежее сено»». И показала ей флакон в коробке. А про себя я улыбалась: «Если бы ты знала, кто подарил мне эти духи!»
По воскресеньям у Новокшановых бывают гости. Это учитель начальной школы Сухарев с женой (родители моего соклассника Толи Сухарева) и малознакомые мне сослуживцы Г.И. по винному заводу. У них много разговоров о городских порядках, высказываются и неудовольствия. Упоминаются фамилии руководителей города. Такие, например, как Турусов, Двойных и Громов Игнатий Владимирович. С последним я познакомилась поближе в пятидесятом году. Он все потом при встречах спрашивал про моего сына Валеру, который тогда был болен (сердцем). С этим знаменитым партизаном мы беседовали о прошлом, также и о бийской жизни.
Однажды, слушая у Новокшановых разговоры гостей, я не утерпела и вступила с ними в спор по поводу советской власти и ее мероприятий в городе. Хотя в прошлые два года мне вместе с тетей Финой и Лелей приходилось несладко от некоторых мероприятий, но в принципе я была согласна с советской властью. Жизнь надо менять: люди должны быть равны, не должно быть ни богатых, ни бедных. Все должно быть по труду и справедливости. Анисья Денисовна была расстроена моим максимализмом, но потом сказала: «Балам, несмотря ни на что мы ведь будем с тобой друзьями?». «О, конечно!», -  заверила я ее. И мы действительно были с ней любящими друзьями.
У меня не было привычки читать газеты. У Новокшановых я что-то не помню, были ли газеты. В техникуме в комнате отдыха газеты были, но мы (многие) не интересовались ими. Но о Ленине мы знали. У Новокшановых тоже часто о нем говорили и с доверием. У А.Д. в комнате висел небольшой портрет молодой Крупской. Все, кто видал этот портрет, говорили мне, что я сильно похожу на Крупскую. Не знаю, действительно ли, а может, им просто казалось.
В январе в газетах стали появляться сообщения, что Ленин болен. Днем 21 января появилось сообщение о смерти Ленина. Не помню уж, прекратили ли мы занятия или нет. Только Петр Станиславович вызвал меня в кабинет и дал мне поручение - сходить в центр в магазин и купить материалу на траурный флаг. Он дал мне деньги, и я отправилась в город (центр) впервые за последние годы в магазин. Купила материи красной и черной. «А счет где?» - спрашивает меня П.С. Я понятия не имею о счете. П.С. разъяснил мне, что на все расходы казенных денег должны быть документы.
«Учитесь, Нина. Будете работать - эти знания как заведующей Вам пригодятся», -  сказал П.С. «А как теперь быть?» - в смущении спросила я. «Ну, как-нибудь оправдаем этот расход». Мы задержались в техникуме. Сшили полотнище для флага. И мальчики повесили флаг у парадного крыльца. Когда мы вышли из техникума, то всюду, даже на частных домах висели траурные флаги.
Большинство людей были в волнении. Всех тревожил вопрос: «Что теперь будет? Кто будет вместо Ленина? Как пойдет в дальнейшем жизнь?». 24 января 1924 г. в день похорон Ленина на бывшую базарную площадь (обрамленную улицей Советской, Барнаульским переулком и ул. Льва Толстого) стали подходить колонны учащихся, служащих совучреждений, рабочих и работников предприятий и сочувствующие и любопытствующие граждане. Играли похоронные марши оркестры, с трибуны с сообщением и речами выступали руководители партии и советских учреждений. Уже начало смеркаться, когда с трибуны сообщили, что сейчас в Москве хоронят Ленина. На пять минут замерла жизнь, только гудели гудки на фабрике, лесопилке и др. предприятиях и еще на железнодорожной станции паровозы. Так запомнился мне этот знаменательный и скорбный день.
У нас в ПЕД'е была выпущена стенная газета, посвященная дате смерти В.И.Ленина. Интересно, сохранилась ли она в архиве техникума?
Зимние дни 1924г. идут да идут. Время проходит в домашних трудах, да в учебе. Бывают в доме разные люди. Для меня они идут как в калейдоскопе. Правда, среди приходящих гостей Новокшановых особый интерес вызывала у меня монахиня. Она жила в женском Тихвинском монастыре, который был в километрах 3-х от Бийска вверх по Бии. Немолодая уже, очень симпатичная женщина, похоже, из интеллигенции. Звали ее мать Евгения. Я всегда разговаривала с ней, рассказывала ей о Томском женском монастыре, где я жила и училась 2 года. Эти разговоры нас сближали. И я однажды насмелилась и спросила ее: «Мать Евгения, почему Вы пошли в монастырь?». Она печально вздохнула и сказала: «Да вот осталась в девушках, годы прошли, пошла в монастырь. Замуж не вышла потому, что кого любила тот не посватал меня, а за другого идти не хотела. Вот и осталась в вековухах». Мне было ее ужасно жаль, ведь я знала монастырскую жизнь и видела и чувствовала, как она печальна.
В техникуме за это время были проведены два литературных вечера. Была интересная программа на одном из этих вечеров. Особенно мне запомнился один романс, который пела девочка с З-го курса, звали ее Ниной, фамилии не помню. Голос высокий, чистый и слова романса прекрасны:
Утро туманное, утро седое.
Нивы печальные, снегом покрытые.
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица давно позабытые.
Дома я ходила и вполголоса напевала его. Мое пение услышал Григорий Иванович (большой любитель романсов): «Ну-ка, ну-ка, балам, что ты там такое красивое поешь? Давай спой мне, а я подберу музыку». Я пообещала спеть, но за делами да недосугами так и не пришлось это сделать.
А в техникуме мне еще запомнился один случай. Это было как раз во время моей размолвки с Нюрой Кайдалиной. Настроение у меня было неважное, а тут группа решила устроить собрание для обсуждения каких-то вопросов - не помню. Только я решила не присутствовать на нем. Взяла и ушла в комнату отдыха и села смотреть газеты и читать книгу. Два посла приходили из группы за мной, но я категорически и упрямо отказалась. Наконец, Толя Сухарев сказал: «Давайте начнем собрание, оставим эти походы. У Нины инородческое самолюбие, и ее не переломишь». Так собрание провели без меня (считаю, что ничего не потеряли). Потом Нина Филатова рассказала мне про собрание и о том, что сказал про меня Толя Сухарев. Наверно, он был прав.
Где-то в феврале месяце в Бийск приехала мама. Остановилась она у Новокшановых, т.к. приехала буквально на день. Когда я пришла с занятий в техникуме, мы пообедали. Я была весела и рада приезду матери. После обеда, оставшись со мной наедине, мама сообщила мне тяжелую новость. Мама лишилась работы. Ее уволили как бывшую в прошлом жену священника, а на место продавца в кооперативной лавке берут грамотного комсомольца. Это был крах. Работу маме теперь не найти, тем более, что была уже большая безработица. На работу даже в прислуги не устроишься, т.к. люди теперь прислуг старались не держать. Вот тут я впервые всерьез узнала, что значит тяжкая забота. На сердце у меня как будто лег камень. Мир потускнел. Мама заметила, как я расстроилась, стала меня успокаивать и утешать. Она сказала, что уже списалась с Верой и поедет жить к ней. А мне недолго уже до окончания ученья. Место учительницы я получу (учителей не хватает, там безработицы нет), и тогда мама поедет вместе со мной жить. Я сказала ей, что хочу работать на Алтае. Меня упорно звал туда дядя Сергей, он писал мне: «Ты наша, ты должна послужить своему народу». Да и Алеша, и многие друзья детства живут и работают там. Мама, конечно, была рада вернуться в любимый край.
Так мы и договорились пережить эту беду в надежде скоро устроить свою жизнь лучше после моего окончания техникума. Мать договорилась с Анисьей Денисовной о моем проживании у них. Простилась с нами, а также сходила к тете Фине и Леле, попрощалась с ними. На этой же неделе она собралась выехать прямо из Енисейска в Ельцовку.
После отъезда мамы со мной поговорила Анисья Денисовна. Она уговаривала меня остаться работать учительницей в городе, говорила, что устроит это через друга Сухарева (отца Толи С.). «Жить ты будешь у нас, я отдам тебе свою приемную комнату». (Милый мой великодушный друг Анисья Денисовна! Я бесконечно привязана к Вам и люблю Вас. Но у меня две мечты: одна несбыточная - поступить в Томский университет, а вторая и реальная - это ехать в деревню, жить и работать с крестьянами. Учить крестьянских детей). Тем более что теперь у меня большая забота - взять к себе маму. Хватит ей мыкаться по родне. Я поблагодарила А.Д. за заботу, сказала, что была бы счастлива всю жизнь жить с ней рядом, но судьба повертывает иначе. И потом - я ведь деревенская, и хотя я и люблю Бийск, но душа моя в деревне.
За время, пока я жила у Новокшановых, у меня побывали два интересных гостя. Где-то уже во второй половине зимы 1924 года я, вернувшись из техникума, сидела у себя в коридорчике и учила уроки. Вдруг заходит Анисья Денисовна и говорит мне: «Нина, выйди на кухню, там тебя какой-то гость спрашивает». Вышла я, смотрю: стоит необыкновенно красивый алтаец и, улыбаясь, смотрит на меня. Я сказала: «Здравствуйте!» Он подал мне руку и ответил: «Здравствуйте, Нина! Вы, конечно, не знаете меня, но я узнал от Феоны Васильевны (моей тетки), что Вы живете здесь, учитесь. Вот и адрес она дала - и затем отрекомендовался - я Эдоков Александр. Ваш папа отец Лука был моим крестным отцом. Значит, выходит мы с Вами как никак родня. Зашел познакомиться с Вами». Я пригласила гостя в столовую. От чая он отказался, и мы просто побеседовали. Я смотрела на него и думала: есть же в Алтае такая азиатская красота. Высокий стройный, тяжелые блестящие черные волосы. Типичное алтайское лицо, но какая гармония и изящество в его чертах! Он рассказал, что живет в Улале (тогда Ойрот-Тура), женат. Не запомнила, где работает. Смотрится интеллигентом. Узнав, что я кончаю педтехникум, пригласил меня работать на Алтае. Распрощавшись дружески со мной, Александр ушел, а я долго думала о нем и решила, что он, наверно, из того племени, о котором я слышала еще будучи в Алтае. Говорили, что где-то есть племя (сеок), где много красавцев и красавиц.
Уже весной из Москвы проездом в Улалу остановился в Бийске мой двоюродный брат Геннадий Иванович Кумандин (сын старшего брата моего отца Ивана). Он тоже заехал познакомиться со мной. В Москве он учился в Коммунистическом университете трудящихся востока (сокращенно КУТВ). Очень приятный, старше меня года на 4, молодой человек. Мы по-родственному побеседовали. Он мне еще привез в подарок зубной порошок и зубную щетку, которые у нас в Бийске были в дефиците. Он тоже звал меня работать на Алтае. Но это наше знакомство принесло мне в 1937 году много неприятностей, т.к. в 1937г. его объявили врагом народа, сослали в Кулундинскую степь. А мне пришлось отвечать за все эти родственные связи: чуть ли не дали мне «волчий билет» и заставили изрядно поволноваться за судьбу моего мужа - коммуниста. Отбыв 3 года наказания и ссылки, Геннадий был реабилитирован. И вновь во второй раз мы встретились уже постаревшими людьми в 1962 году. Он рассказал мне о своих мытарствах и бедах, начавшихся чуть ли не с подросткового возраста. Мать умерла рано. Дядя Иван пил и вел беспорядочную жизнь. Ребята от него разошлись и устраивались, кто как мог. Вот так складывалась у них жизнь.
В работе, в учебе не замечаешь, как летит время. Событий особенных нет, все идет по расписанию.
Уже сообщалось, что молочным хозяйством в Новокшановском доме заведовала я. Насчет молочных продуктов все спрашивали у меня разрешения. Даже Анисья Денисовна. «Нина, какую кринку можно начинать? В какой банке брать сметану?» и др. Я обычно спускалась в погребок, расположенный под полом в больших сенях, и сама доставала посуду с молоком или другим молочным продуктом. Однажды так же спросил меня Виктор Михайлович. Я спустилась в погребок, а он стоял у открытой западни и ждал. Поднявшись на половину из погребка, я подала ему кринку с молоком. А он, глядя вниз на меня, вдруг горестно сказал: «Почему мы не встретились раньше?». «Напрасно Вы говорите так: мы в прошлом году летом встретились вот как раз в этих сенях, но Вы просто тогда не обратили на меня внимания», -  холодновато ответила я ему. Я заметила необычность его тона, и в какой-то мере это смутило меня, но раздумывать над сказанным не стала и просто отмахнулась, постаралась забыть.
В этом доме все мои мысли, вся любовь были обращены к великому другу - Анисье Денисовне.
Подходил месяц март. Начинался Великий пост. А.Д. собралась постовать и предложила и нам, домочадцам, присоединиться к ней. Все отказались: никому не хотелось садиться на постную пищу. А я согласилась. Во-первых, чтобы порадовать А.Д., и во-вторых, захотелось в последний раз испытать те чувства, которые были так ярко пережиты в детстве. Но я и выиграла в отношении питания. Все ели обычную пищу - там щи с мясом, молоко, каши и пр., а мы не пользовались скоромной пищей, зато ели деликатесы. Например, к вареной картошке у нас была вволю кета, кетовая икра и др. рыбные блюда. На шестой неделе поста А.Д. говела и причащалась. Я говеть не стала, потому что от религии я уже отошла, да и ходить в церковь каждый день не могла: нельзя было пропускать уроки.
Но вот подошла и Пасха. Ну, уж пасхальную заутреню-то я не пропущу! Я еще раз, в последний раз посмотрю на эту бесконечно прекрасную церковную службу, я вернусь в детство и вновь испытаю этот восторг, эту радость при встрече с красотой.
Мы с А.Д., нарядившись, пошли к заутрене, к нам присоединился Виктор Михайлович. Всё было как в детстве, только я была уже взрослая. Заканчивалась служба выходом из алтаря священника в белой парчовой сияющей ризе с большим крестом в руках. Стоя на амвоне, он поворачивался поочередно в три стороны и, осеняя крестом молящихся, восклицал: «Христос воскресе!» и по церкви прокатывался ответный гул «Воистину воскресе!.»
Потом все молящиеся стали друг с другом христосоваться (целовать и приветствовать «Христос воскресе» с ответным «Воистину воскресе.») Похристосовавшись с А.Д., Виктор Михайлович подошел ко мне: «Христос воскресе, Нина!» - «Воистину воскресе!» -  ответила я. В.М. собрался целоваться. «Ну, нет уж! - сказала ему я - целоваться Вы будете дома с Лидией Семеновной». А.Д. и В.М. засмеялись, засмеялась и я. Весело и оживленно мы пошли домой. Хотя и не постовали остальные домочадцы, но по обычаю был богатый пасхальный стол, и все разговлялись - и постники, и не постники.
Посещение пасхальной службы было моим прощанием с церковью. Больше я уже не бывала в церкви, только в 1954 году я зашла в Новосибирске посмотреть церковь на ул. Челюскинцев. Все мне показалось не так, как прежде, все потускнело и потеряло свою красоту.
Приближалась весна. В техникуме у нас новость: этой весной у нас будет практика по сельскому хозяйству. Около здания был дан участок с 0,5 га. На этом участке мы будем под руководством старого садовника разбивать огород и сад. Имени садовника я не помню. Знаю, что был это уже старый человек, знающий овощеводство и садоводство. Очень хороший добрый и толковый учитель. В мае под его руководством мы распланировали хороший огород - сад. Сад в смысле цветник. Практику эту проходили все курсы. Мальчики копали и разгребали землю. Девочки делали под руководством учителя посадки. Позднее я видела этот огород - цветник в конце августа. Он был великолепен. Весь участок рассекала широкая дорожка. Вдоль ее были высажены георгины. И они цвели. А овощи посажены и посеяны были по бокам дорожки за георгинами. По углам группы различных цветов. Помню один казус, когда мы только рассаживали свеклу и морковь - семянники (чтоб получить семена).
С садовником я дружила, потому что еще от тети Елены научилась любить цветы и вообще огородные работы. И он за мою любознательность и старательность тоже, наверно, симпатизировал мне и звал меня по имени. И вот как-то раз, встретив меня с Ниной Филатовой, он сказал: «Пойдемте-ка, девочки, я покажу вам чудо». Мы пошли за ним. Привел он нас к делянке, где была рассажена свекла (на семена). Смотрим, а из земли торчат хвостики свеклы. И учителя и нас это зрелище очень рассмешило. Когда мы просмеялись, он нам рассказал, что поручил это дело второкурсницам. Спросил их, знают ли они как посадить свеклу. «Знаем», - ответили девочки. «Ну, садите, а я пойду».  И ушел. Сделал он это нарочно, чтоб проверить их. Потом-то он показал и объяснил им строение овощей и где у них корень, а где стебель и как надо сажать. Потом он рассказывал мне, что девочки и сами над собой смеялись.
Ему нравилось, что я по листочкам рассады узнавала цветы и называла их. Потом, когда закончив занятия, я, собираясь уезжать, повидала его и попрощалась с ним, он сказал мне: «Пишите мне, Нина, если вам что-нибудь нужно будет - семена там или рассаду виктории, или саженцы, заказывайте с попутчиком и я обязательно вам пришлю». Но я ни разу не воспользовалась его любезностью. Семена я выписала из Москвы: заказ тогда посылали в частную семеноводческую фирму.
Наступил май месяц. Коровы стали ходить за пастухом. А пастух гнал их в поле на гору в пятом часу утра. Значит, мне приходилось вставать в начале 5-го часа и доить коров и выгонять их, когда пастух со стадом идут мимо дома. Подоив коров, я уже не ложилась досыпать, принималась за кур. А потом вставала Анисья Денисовна, я ей немного помогала. Часов в семь я, как всегда, тщательно умывалась, причесывалась, одевалась, завтракала и часов в 8 утра шла в техникум, чтоб там еще просмотреть кое-что из заданий. Теперь я стала приходить в училище раньше всех. Вечером мне не хотелось рано ложиться спать, но все равно сон валил меня с ног часов в 11. И все-таки из-за этого я один раз попала в небольшой переплет.
Я, как и каждое утро,  пришла в класс к 8 часам утра. Никого не было, но училище было уже открыто. Села я за парту, раскрыла учебник и не заметила, как голова моя склонилась, и я уснула. Так спящей меня застала сторожиха. Она разбудила меня, увела к себе в комнату и уложила в постель. Я снова заснула, как убитая. Проспала я почти половину занятий. Проснулась, вижу: у столика сидит наш наставник (классный руководитель) Петр Александрович. Я села в кровати, сконфуженно глядя на него. «Нина», - спросил он, - «Вы почему так рано приходите на занятия? (Наверно, ему об этом доложила сторожиха). И похоже, что Вы мало спите? В чем дело?». Я сказала, что встаю очень рано сейчас весной, чтоб подоить коров. А подоить коров надо в пятом часу и выгнать их к пастуху, когда он гонит мимо дома стадо. «Вы что, у Новокшановых живете как прислуга?», -  спросил он. А сторожиха тут начала приговаривать: «Эти Новокшановы - эксплуататоры, надо на них заявить», -  и еще что-то вроде этого разорялась. Я пришла в ужас. Боже мой, что я наделала, как я подвела своих друзей! Я начала убеждать учителя: «Петр Александрович! Оставьте в покое Новокшановых. Никто меня не эксплуатирует. Наоборот, Новокшановы мне делают одолжение. Где бы я жила и на что бы я жила?! Моя мать - безработная, сама живет у родственников и помогать мне некому. А у Новокшановых мы живем артелью. Еще две девочки. И все в доме работают. Вот разделили обязанности, и все работаем - и хозяева и жильцы. А денег Новокшановым мы за питание и жилье не платим. Дойку коров выбрала я сама, потому что я умею доить и хорошо справляюсь с этим делом. Новокшановы вообще хорошие люди, добрые, великодушные. И называть их эксплуататорами несправедливо и оскорбительно и для них, и для нас, живущих у них».
Обращаясь и к сторожихе и Петру Александровичу, я сказала: «Прошу Вас и Вас, П.А., нигде и никому не рассказывать, что я уснула в классе и что Новокшановы в чем-то повинны. Не причиняйте мне вред, не портите мне жизнь, лишая меня моих больших друзей». Кажется, я убедила их. Никаких разговоров не было. Вот так бездумно в то грозовое время иные люди губили и портили жизнь ни в чем не повинным семьям.
Рядом с Новокшановыми живут Кайдалины. Теперь мы с Нюрой соседки, но бываем друг у друга редко. У Кайдалиных большая кондовая крестьянская семья. Отец Нюры типичный сибиряк. Высокий, широкий в кости, заросший бородой уже старый мужчина. Густейшие волосы подстрижены под кружок. Нюра и все дети зовут его тятя. Мать невысокая черноглазая, очень ласковая с украинским говорком старушка. Она часто бывала у Новокшановых, и Анисья Денисовна звала ее Аннушкой. Все они: родители, Нюра и четверо братьев жили одним домом, одним хозяйством. На горе в степи у них была пашня, а летом один из братьев жил в тайге в вершине реки Бии, там у них была пасека. Это были хорошие соседи у Новокшановых, и жили они между собой дружно.
Настала весна. Я попросила у А.Д. разрешения спать на сеновале. Это было моей давнишней мечтой. А.Д. разрешила мне. И я стала приглашать к себе в ночёвщицы Нюру Кайдалину.  Но Нюра отказалась, ссылаясь на то, что Илюша не разрешит. А Илья, хоть и был по старшинству третьим из братьев, как говорится, командовал парадом в их семье. Я перебазировалась на сеновал, а свою кровать предоставила Леле Вышегородской.
Отлично спать на сеновале. Пахнет сеном, мягко. Внизу в стойлах вздыхают коровы. Переступает ногами лошадь. А главное, я спокойна, никого и ничего не боюсь. А утром, не заходя в дом, я дою коров. Где ключ от ворот, мне известно. Открываю калитку и выпускаю коров в проходящее мимо стадо.
В это время встает А.Д. и открывает в сенях дверь. И так начинается каждый трудовой день.
Занятия наши в техникуме сокращаются. Вот мы уже закончили двухнедельную практику в соседней школе. Дали каждая экзаменационный практический урок. Помню, я давала урок по сказке «Храбрый заяц». Оценку получила «хорошо», хотя А.Д. нажимала на меня, чтоб оценки у меня были только на «отлично». Но я уже порядком устала, и мне только хотелось скорее закончить учебу. Скоро, скоро мы расстанемся с техникумом, с учителями! Расставаться грустно.
В Новокшановском огороде перед окнами буйно расцвела сирень. С разрешения А.Д. я нарвала огромный букет сирени и разделила его пополам. Один букет я принесла Петру Станиславовичу, а другой своему наставнику Петру Александровичу Васильеву. После того случая, когда я уснула в классе, П.А. стал особенно внимателен ко мне. Как-то я пропустила два дня занятий, и Петр Александрович спросил меня, почему я пропускаю уроки. «Кому уж так важно мое присутствие в училище», - с некоторой досадой сказала я. «Мне важно», - ответил П.А.», - «ведь я Ваш наставник и меня волнует все, что касается моих воспитанников». Мне стало стыдно за свою бестактную фразу, и я сказала: «Извините меня, Петр Александрович, за такой тон. Я постараюсь не огорчать Вас».
Вскоре я принесла ему этот букет сирени, и мне приятно было видеть, как он заулыбался. (Дорогие наши наставники, Петр Станиславович, Петр Александрович и другие! Как горько было узнать нам, что Вы, отдавшие свои лучшие годы нашему учению и воспитанию, были репрессированы в 1937 году и погибли в тюрьмах!).
В 1928 году я получила приглашение, подписанное П.А., приехать в Бийск на слет выпускников техникума, но мне не удалось съездить, т.к. родилась у меня Фаинька. Так я ни с кем из своих преподавателей больше не встретилась. Как прекрасная картина, вспоминается мне одно видение. Однажды к Новокшановым да и ко мне пришла Нюра Кайдалина. Наступал вечер, горела заря. Я была на дворе, а Нюра, поговорив со мной, пошла в огород к Анисье Денисовне. Калитка была открыта и как картина в раме мне были видны А.Д. и Нюра. Они стояли на дорожке и разговаривали. Смотрю издали на них. И такой красивой показалась мне Нюра: воплощение цветущей юности. Стройная фигура, светлое слегка окрашенное румянцем лицо, синие глазки и роскошные, цвета спелой пшеницы толстые длинные косы. «Вот образ зари», - подумала я про свою дорогую подругу.
Но уже и июнь 1924 года. Мы закончили Бийский педтехникум. Не помню почему-то, был выпускной вечер или нет. Получили мы аттестаты об окончании техникума. Наши наставники посоветовали нам снять с документа копии и подать заявление в УОНО о работе.
Помнится, все поехали учительствовать в деревни. Только Толя Сухарев, Слава Шульгин, Нюра Кайдалина, Таня Мосина и Катя Митрофанова собрались поступать в Иркутский университет и поступили. Я твердо решила учительствовать на Алтае. Моя подружка Нина Филатова подала заявление в Бийский ОНО. Мне надо было отправляться в Улалу (Ойрот-Тура) и там подать заявление о работе. Нюра отказалась от путешествия со мной, и я сговорилась, что Нина Филатова составит мне компанию. Пойдем 90 верст до Улалы пешком. Поход был назначен на 1 июля. Анисья Денисовна уже перестала уговаривать меня остаться. И вдруг Нина пришла и сказала, что мать ни в коем случае не разрешила ей это пешее хождение.
Я, конечно, огорчилась, но своего намерения не оставила и решила идти одна. Свой поход я назначила на З-е июля и попросила Нину прийти 2-го ко мне с ночёвкой, а утром проводить меня до парома.
Дни стояли ясные. Сходила я к Леле и тете Фине попрощаться, потому что думала по получении назначения не возвращаться в Бийск, а сразу проехать на место службы. Анисья Денисовна сказала мне, что я бы лучше подождала, т.к. Виктор Михайлович должен получить командировку в Улалу (по лесным делам), и я могу уехать с ним. Но мне ведь хотелось попутешествовать. Это путешествие у меня еще с зимы было задумано: заветное. Я поблагодарила А.Д. за заботу, но сказала, что давно хочу пройтись по этим местам пешком.
2-го июля день был ведренный. Собрала я свое имущество. Получился небольшой узелок. Пальто у меня не было, был только жакет. А.Д. испекла мне маленькие подорожники. Перед вечером, еще при солнце, пришла, как было условлено, Нина Филатова. Пили всем семейством вечерний прощальный чай. Григорий Иванович все шутливо вздыхал: «Зря ты покидаешь нас, балам! Скучно нам будет без тебя». Мы с Ниной смеялись, но Анисья Денисовна была грустна. В последний раз я подоила коров, процедила молоко и поставила на погреб.
Был чудесный июльский вечер. Солнце уже клонилось на закат. Перед окнами столовой в огороде росли большие тополя. И вот там висел гамак. Нам с Ниной хотелось напоследок побеседовать о многом, (ведь, может, долго теперь не увидимся). Мы пошли в огород, чтоб посидеть в гамаке и поговорить. У калитки нам встретился Виктор Михайлович, и я сказала ему: «В.М., я ведь завтра ухожу на Алтай. Мы с Ниной будем качаться в гамаке. Поиграйте мне на прощание. Вы ведь так хорошо играете на пианино». Он охотно согласился. Окна в столовой были открыты и музыка хорошо слышна. Какой это был красивый вечер! Мы с Ниной сидим в гамаке, качаемся и разговариваем, разговариваем. А из окон льются звуки прекрасных мелодий. В.М. играл все мое любимое.
Начало уже смеркаться, и мы, поблагодарив В.М., пошли спать на сеновал. Мы еще не дошли до ворот двора, где был сеновал, как нас догнал В.М. и сказал мне: «Нина, остановитесь на минуту, я что-то должен Вам сказать наедине». Я показала Нине рукой на сеновал, чтоб она шла туда, а сама остановилась. «Нина», -  сказал Виктор, - «я не могу так расстаться с Вами! Я люблю Вас! Мы должны серьезно поговорить. Я завтра буду Вас ждать на паромной переправе».  Сказал и сразу прошел в стойло к коню. Я, ошарашенная, прошла во двор к сеновалу, и мы с Ниной начали подниматься вверх по лестнице, где на сене у меня была устроена постель. Только мы поднялись наверх, как услышали истошный крик: «Где -е - е они - и -и!». Это бежала к сеновалу и кричала Лидия Семеновна. Виктор вышел из конюшни и зашикал на жену: «Ну что ты так дико кричишь? Девочки на сеновале и, наверно, перепугались от твоего крика». - «Нет, ты разговаривал с ней. Я видела! О чем вы говорили?», - сквозь рыдания спрашивала она. «Да. Я разговаривал с Ниной, предлагал ей не идти пешком, а подождать, когда я поеду в Улалу, а поеду я туда на днях», - ответил В.М. Так они и пошли к себе в комнату. А я села в постель рядом с Ниной и, очухавшись, спросила: «Что ты обо всем этом скажешь?!». - «Не знаю», - ответила моя подруга. «И я не знаю, но, кажется, теперь для меня многое проясняется». Почти до полночи мы проговорили с Ниной. «Ты, наверно, все-таки знаешь меня», - говорила я Нине, - «знаешь, что я не способна ни на мелкие интрижки, ни на подлость. Да потом при такой красавице - жене мне и в голову бы не пришло увлекать женатого мужчину. Да еще и ребенок есть. Боже мой! В какой я переплет попала! Что я скажу моему милому другу Анисье Денисовне? И как она на все это посмотрит?!», - сокрушалась я. В этой истории я больше всего боялась потерять любовь А.Д. В Новокшановском доме это был для меня самый дорогой человек.
Когда утром мы встали с Ниной, в доме уже все не спали. Г.И. ушел на работу. В.М. тоже ушел. А.Д. хлопотала в кухне. Нина осталась посидеть на скамеечке за воротами. Мне после всего случившегося было страшно заходить в дом. Как-то меня встретит А.Д.?! Когда я зашла в кухню, А.Д. ласково сказала: «А, балам! Уже встала? А где же твоя подружка? Я ведь и чай вам уже приготовила». Я села и, прямо глядя на Анисью Денисовну, сказала: «А.Д., Вы, наверно, знаете, что вчера вечером произошло около сеновала? Я боюсь, что Вы вините меня. Но Вы-то меня ведь уже знаете. Поверьте мне, что для меня все это было так неожиданно. Моей вины перед Лидией Семеновной никакой нет. Я Вам из Улалы потом лучше напишу. А сейчас для меня многое неясно. Я горюю теперь только о том, что дорога в Ваш дом для меня закрыта».

(Продолжение следует)