Из книги И ЗВУК, И СВЕТ 1997

                ПРИРОДА

Должно быть много значений у этого понятия, включая и те, что доступны нашим чувствам и знаниям, и те, что глубоко недоступны. «Природа» природы доступна только ей самой, мы же набрасываем на нее только схемы.
В самом глубоком значении, может быть, природа едина и целостна до такой степени, что миг каждый — вечность и наоборот, что атом каждый — Вселенная вся, и сопоставимы «они» — дополняемы. Но как? Пока же таинственный наш внутренний мир, отражая «всю» Все¬ленную с ее бесконечными масштабами, лишь видит красоту и строгость, но не продолжает ее, не строит ее. Пока же Великая природа, уравновесив каким-то скрытым значением (и напряжением) наш внутренний мир, любым своим ландшафтом и его состоянием питает и умиротворяет нас.
Где «идеальное» в сознании? во внутреннем мире? И если оно есть в нас (то есть, это — божественное), то оно есть и вне нас — в той природе. Его нужно назвать. Проявляет ли оно себя? например, в морозных узорах на окнах, так схожих с буйной растительностью, узорах, фантастически полно и свободно украшающих в холодную зиму наши окна? Эти подобия водорослей нам — какая-то не чуждая граница... А в предчувствиях? Они неясны, тревожны, они объединяют нас всех чем-то единым, о котором мы только догадываемся; то вдруг предчувствия замысловато проходят перед нами в коротких сюжетах сновидений, причудливо переходящих одно в другое.
Но более непонятное — в «улице», то есть, в масштабе пространства, непосредственно окружающего именно нас вне жилища, в том соотношении дня и тебя самого: непонятна твоя жажда смотреть и невозможность «насмотреться» любым временем года, смотреть, вдыхать этот огромный блистающий или мягкосумеречный мир...
Открытая всем ветрам природа дает твоему взгляду все ответы, но более неосознаваемые..; открытая всему при¬рода едина, и единое «замыкается» как на собственные структуры, включая структуры нашего организма, так и на наше Я, которое все время буквально спотыкается о собственное наслаждение или страдание, о собственную неудовлетворенность, все снимая с ситуаций.
Любое время дня и ночи! Любой ландшафт в любое время года!
Что приходит к нам? Что осознаем как великое и сильное? Осознаем как глубинный смысл жизни своей? Какая целостность соприкасается с нашей — несомненной целостностью? Ведь, действительно,  все ответы приходят!
Еще есть сумерки — срез времени, когда время «забывается», когда оно либо с нами, либо отстает или забегает вперед... И странно нам... в собственной инерции. Но сумерки! Как они охватывают все звенящей тишиной! И тишина приобретает формы, запахи, тишина рождает новые реальности.
Да и сам свет — тайна: «часть» его, небольшую, «знаем» мы, «знает» внутренний мир наш, но организм весь, как и внутренний мир, как и все остальное на Земле, пронизывает свет    целиком.
Не поторопились ли назвать просто неизвестное — идеальным, вне времени и пространства? Может быть, это только неизвестное нам есть большая часть природных сил?

Природа для чувств

Блистающим и великим противостоянием ощущается природа. Твои органы чувств снимают информацию до известных пределов с окружающего мира, а мир словно
отряхивает самые поверхностные, самые дальние от своей сути «оболочки», освобождается от них, одновременно оставляя их в своих орбитах. И чувствами, и даже знаниями своими охватываем мы лишь какую-то часть не¬ведомого нам движения...
Но и часть эта прекрасна для нас. Летом в холодное время перед вечером вдруг свежее и светлое в вытянутой вдаль местности будто останавливается прозрачными столбцами темного... Вся местность будто сжимается и наполняется светлой темнотой, видна резкими цветными кон¬турами: дома по обе стороны взгляда убегали вниз и вдаль, отражая небо слепой белизной окон, ярко зеленой уходила в окружении домов придорожная трава, а на дороге застывала фигура человека в неброской одежде...
Поверхность ли мы «схватываем»? Или самую суть? Мы знаем, что чувства наши слабы, и не видим, и не чувствуем мы того, что, например, видят и чувствуют животные...
Неизвестным и великим проникнут мир, уже и тело твое замкнуто природными силами, замкнуто временем: замкнут ли мир целиком? Какие глаза и кого увидят объективность мира?
Эта часть, которая воспринимается нами — часть вместе с нами, «наша» часть: это точка зрения на Целое — все остальное.
Может быть, прекрасной представляется нам эта часть потому, что она обнаруживает перспективу, то есть, опять же соотношения пространства? Но часть — в объятиях Целого, может существовать как именно неразрывная часть со «всем» остальным, эта часть дышит Целым, в каждом своем фрагменте часть содержит Целое... Ведь это так!
А мы додумываем Мир — непредсказуемый и огромный. И тысячная наша попытка есть мгновенный путь от осознания самых простых ощущений до понятных заключений и непонятной целостности — осознания чуда собственной жизни: с нуля и до бесконечности? или с «единицы» и до чего-то близкого, но считанного самым мудреным способом?
Силимся осознать что-то конечное, включающее нас, но снимаем лишь ту информацию, что всюду разлита какая-то твоя свобода и долг твой, что всюду в основе что-то предельно простое и скрытое...
Мы буквально остановлены огромным и свободным видением, пестротой, тончайшими переходами красок, запахом пространства, звуками дня и ночи, гулом всегда недосягаемого горизонта;
мы остановлены собственными ощущениями легко переносимой тяжести, поражены мы вкусом жизни, яркой, брызжущей соком, желаемой и ненасытной...
Природа для чувств — это постоянная жажда, жажда удовлетворить эти чувства.
Так какое же противоречие скрыто между знаниями и чувствами?

Открытое пространство

Оно немедленно возвращало масштаб становления человека, оно «указывало место» нам — удивление перед огромностью всего этого явления, обнажало свободу, и физическую прежде всего.
Открытое пространство немедленно доносило тебе свежесть невообразимой дали, все чувства твои немедленно переполнялись богатством: вовлечен ты был в неизвестную тебе взаимосвязь...
Открытое пространство было совершенно с точки зрения какого-то соответствия, с точки зрения Красоты: и было это столь сильно, что пробуждало жажду смотреть и смотреть...               
Именно открытое пространство, «улица», придавало силы и... тревоги, именно открытый мир скрывал в себе и тайны внутреннего мира. О себе мы можем узнать только в связи с пространством дня и ночи: суть наша не в нас самих, но во взаимосвязи с этой физической свободой, с цветом воздуха и всего неба, суть наша пульсирующаяся...
Открытое пространство — это холмы и овраги, горы и реки, это равнины, далекий-далекий горизонт или уютная теснина между гор... Но всегда открытое пространство — это цвет свободного воздуха, это тонкий шелк ветра, это неуют или холод, даже пронзающий тебя неподвижный мороз, — всегда вовлечение тебя (непременно!), приглашение тебя осознать (осознавать), единственное собственное основание, земное...
Открытое пространство — это наше Начало, буквальное, а начало всегда таинственно. Для природы — это всего лишь какой-то переход, какой-то излом, но именно в изломе этом — Рождение наше.
Человек — больше, чем его плоть и личное мироотношение; человек отражает весь ландшафт, с его пространственными ординатами, именно все это — в нашем внутреннем мире.
Точка зрения, это, конечно, человек, но и сам он — точка приложения, фокус бесчисленных сил. Человек — и объект, хотя свобода выбора поступка, мысли принадлежит ему и только ему. Потому открытое пространство может «сказать» гораздо больше как Целое, чем описание отдельных физических и химических констант: какая геометрия «мгновенно» и целостно рождает наш ум?
А может быть, открытое пространство «только» провоцирует разум? Но и тогда: что же есть наше Я? Действительно, укладывается ли наше Я в натуралистическую (детерминистическую) картину мира, если «оно» обладает правом выбора? Сознание (совесть) как взаимодействие нашего Я и знания?               
А может быть, есть переходы между просто разумным поведением и поведением, диктуемым нашим Я? Может ли наше Я не «учитывать» знание?
...пока же открытое пространство лишь отдых нам, лишь ответы безмолвны, лишь какое-то условие вдохновения, лишь прекрасный ландшафт, пусть и родной, желаемый...
Пока открытое пространство чаще нам наслаждение, но и ... Начало и конец всех действий и мыслей. Великих мыслей! Они вызваны великим противостоянием (связью?) твоего Я, твоего Духа и разлетевшейся неизвестной сущности: все вместе — что это?
Все вместе — каким именем назвать?

                И ЗВУК, И  СВЕТ

И всюду звук, и всюду свет,
И всем мирам одно начало... А. К. Толстой

               

И ЗВУК, И СВЕТ      1996

Начало нам — свет, задержанный здесь, на Земле, свет неба — свет Солнца и звезд, свет луны. Начало нам — шум и звуки пространства воздушного: чувство пространства, все доказательство, все вера, ибо звук — сопровождает свет, и достаточно нам иногда звуков...
Начало нам — отличие! смена! Смена освещения: играет пространство, становясь «больше» или «меньше»; начало нам — звуковые ряды местности, уже давно прямо не связанные со светом: какие прекрасные тайны с нами всегда!
Начало нам — сюжет, время, в течение которого смена света и звука осознается нами...
Начало нам — вера в собственную жизнь, вера в свет и цвет огромных событий, вера в связь света и звука, света и шума.
И свет, и звук! А все — потом, все рождается от этой двоицы: способность наша видеть и слышать — основа нашей ориентации, основа нашего поведения... Но и основа нашего ума! Ибо всюду ум, где возникает отличие (различие), где возникают пути разные к достижению чего-либо. Ум — связь, но все ли связи умеем просчитывать? все ли связи осознаем мы?
Свет и звук — основа и мира внутреннего, где те же звуки и тот же свет (в той же?) прекрасной и единствен¬ной связи... И мир внешний читаем потому, что мир наш внутренний записан теми же знаками, и мир внешний читаем потому, что текст его скрывает смысл нашего рождения: то текст узнавания!
Начало нам — свет, и свет мерцающий, свет пронзающий нас; начало нам — мгновения, доли секунды и — вечность: свет уходящий, ушедший.
Начало нам — свет остановленный, свет запертый буквально: уже свет изнутри.
Начало нам — глаза наши; все смотрим и смотрим и никогда не уставая глядеть, ибо начало наше — свет сам. Свет сам!
Начало нам — мгновения; и мгновения уходящие и уходящие, беспрерывные мгновенья, вечные мгновенья — вытесняемые тут же, мерцающие: озарения, осознание — не есть ли макрокопии этих мерцаний?
Начало нам — мерцающие мгновенья, жизнь наша — бесконечные мгновенья, жизнь наша — эти ритмы, уже биоритмы — мгновения иные: ночь и день, времена года...
И все — различие, великое различие, порождающее, даже провоцирующее ответ... изнутри.
... и свет — шумный, гулкий, звучный: свет след здесь оставляет, свет останавливается звуком. Звук держит свет, обнаруживает свет, находит его...
Кто опишет начало наше? таинственное и простое, великое?

СВЕТ

Свет многолик и неожиданен для нас, не определенен в силе своей, цвете, глубине; свет мгновенен — с быстротой взгляда, но и словно застывает, словно льется медленно и тяжело; свет проникновенен, изменяя день, перестраивая день, но и сам по себе свет, и сам собою сбирается вслед за уходящим солнцем...
Свет рождается и умирает, свет мерцает, вспыхивая и исчезая в каждой точке сумеречного пространства, свет горит небесной свободой днем, голубым шелком растворяясь вокруг, свет ночью в предметах и вещах: источается свет слабым и разным сиянием...
Свет легкий и тяжелый, свет яркий и едва замечающийся, свет жаркий и холодеющий: буквально! А небесный свет солнечный или пасмурный — свет рассеянный, свет отовсюду...
Свет тени рождает — прекрасная и легкая игра ослепительного солнца или яркой луны; тени рождают прохладу, тайны... Свет ветер порождает, порождает звуки...
Неожиданен свет потому, что словно не замечается, его подробности словно вдруг, подробности опережают твои заботы и мысли; и красота, необычность освещения не замечается нами...
Прозрачен свет цвета предметов на Земле, цвета глубины необъятного неба, прозрачен и недоступен — есть свет и нет его!., как наше Я — всюду присутствующее и недосягаемое, везде и нигде.
Что свет? Из глубины и просторов каких? и есть ли пределы для света? И как же многообразен свет — на родине, земле нашей: всеми возможными богатствами одарил он нас!
... и может быть встреча — нашего Я со светом — странная встреча! запомнится она на всю жизнь тебе. Встреча-волнение, встреча, где тебе в мгновение будет дана бесконечно большая информация... Когда произойдет встреча та? не близко ли к летним сумеркам, когда пустынный водянистый свет пластами будет накрывать сумеречные овраги и пустынные, словно вымершие, деревенские улицы? и когда звучный холодеющий воздух оврагов будет отбрасывать от себя уверенное и таинствен¬но прекрасное соловьиное пение?
что это? силы какие раз за разом словно приглашают забыться тебе, подарить свое Я неповторимым мгновениям?
А свет — строитель, строитель жизни, пространства всего; какое будущее несет свет?
Свет — вдох, свет — теплота, свет, и только свет наша внутренняя сущность. Но какими словами рассказать об этом?
Сновидение — свет: какие пространства проецируются (соединяются?) в нашем внутреннем мире?
Свет — память, свет — образ: свет печатает бесплотные и невесомые плоскости — помним мы прошлое свое! Горит в нас прошлое, направляя и выправляя действительность... Воистину, свет — творец всего нашего внутреннего мира... Но и творец Мира большого — Мира всего!
Есть свет прошлое и будущее, есть вся информация... Соединен мир весь мгновением-вечностью — да как знать все это? Где переходы те? связь? не в каждой ли земной точке? и точке вообще Мира?
В мгновениях золотистого и теплого дня тайны света, странных и редких встречах нашего Я и света тайна света, в сумеречных гроздьях воздуха тайна света,    великая и волнующая тайна Света и нас...

НЕБО

От земли до звезд небо. И небо — где-то, высоко, непредставимо отдалено, или неопределенно низкое, может быть, начинающееся от сырой земли, от тающих сейчас снежных полян... От земли до голубизны, теряющейся в невообразимой вышине, небо, до туч, до серой мглы, задевающей деревья и строения. А в дождь или снегопад что-то первичное, исходное небесное восстанавливается, и то великое время движения и мерного однообразия награда нам: небо с нами, вокруг нас.
И начало всему — в небе: солнце и луна — в небе, все события прежде всего свершаются на небесах — смена освещения, движение туч, тот же дождь или снегопад, холод, времена года... От неба все на земле...
Свет, запахи, звуки — в небе; свет то заливает голубую бездонную громаду, и бесчисленные светлые и желтые ниточки солнечных лучей так и вьются над поверхностью земли, то свет опустошает прозрачностью открытый день — свет отовсюду; запахи, тепло стоят или стекают с цветущих склонов лугов и полей, или растворенно поднимаются вверх в лесу, острые запахи самой земли и прошлогодних листьев.
И звуки, звуки! перебрасывающиеся ночью, или наполняющие ее до краев, звуки, уносимые дневным ветром и светом, звуки, сливающиеся в общий шум или гул — «фоновый», как днем, или кружащийся по горизонту, как ночью... Дивные, таинственные звуки! Звуки всегда рождают тайну! ибо сопровождают явления, сопровождают образы — сопровождают конкретное, а отдельно, сами по себе, звуки провоцируют поиск зрительного источника, оставляют вероятностным его связь со звуком...
Не все мы видим в небе, а слышим все доступное, все вокруг, и потому предположительное, таинственное изначально с нами, изначально от нас самих... Додумывая, замечая наконец неизвестные связи, мы в прекрасном пути всегда. Ордината развития заложена и в самом противоречии между образом и звуком.
А небо — свобода! Без края, без преград, лишь сила неведомая и невидимая возвращает назад, к земле, и сила иная, мгновенная, сколько хватает взгляда и воображения, увлекает вперед, вверх, и та сила зовет, приказывает, просит...
Каким же великим противостоянием ты остановлен! Или — награжден? и воздушное пространство, все в красках, в движениях, в объемах остается для твоего будущего... Да, время на Земле — между небом и поверхностью земли, время, может быть, за небом буквально.
... устанавливает нам небо (с землею) какую-то меру... осознания? самой жизни? пространства? Устанавливает какие-то соотношения... объема? «свежести»? в которых и только рождается наше непонятное Я.
Да,  наше Я в связи с небом:  но как?  в связи со свободой физической, в связи с какими-то соотношениями воздушного пространства: все как?
Устанавливает нам поверхность Земли границы возможностей, определяет точки роста (развития)...
А небо опережает, опережает даже мысли, небо ненасытно, богато небо, свидетель всего небо, небо — цель, небо — высь, небо — настроение, небо — ритм твоей жизни, небо — твоя жизнь, свободное и одухотворенное небо!
Уже духоносное небо.
    
     День

День, как и вся свобода, от неба, день — небесный, день — свет. Привычен день, заслоняя от нас тайны свои. Уменьшает день природное наше и не слышим сердце¬биение свое...
А свет — действие! скорее, скорее дать ответ, и уже тяжела традиция, неприподъемна память. И разумное наше — лишь как прямая линия.
День — действие, действительность. День — спасение, ибо связаны с миром мы через действительность: день должен быть, если бы его не было; день связывает воедино все возможности, все вероятности, ибо единство фиксируется лишь при свидетеле: свет нам есть доказательство единства, свет нам представляет все доказательства.
И как же богат день! Как играет небесное пространство при свете, рождая в сущности все, что есть на земле! В проблесках разорванной ночи и рассветных мгновениях прячется начало дня: начало дня летом до позднего утра нежится в прохладе низин и гулком воздухе над оврагами, начало дня скрыто в тени, вдруг в свежести дали...
Ненасытен день открытый, где краски, где ветер, где движение, ненасытен день, потому что память, традиции — все живет днем, изменяется: а мы жадные зрители, мы сами острие времени.
Устает день быть, но усталость его — рождение нового. Какая действительность рождается? где в ней твое место?
А в собственно дне и в суете твоей словно рассыпаны своеобразные точки «стягивания» к чему-то неясному, таинственному, но важному! но сильному!
которое обходим мы, которого, может быть, боимся мы... Ведь одно Слово губит нас, одно-единственное Слово, один миг губит действительность, один-единственный миг.
... а бежит каждый день, развертываясь бесконечным богатством, обнажается день: а мы прочесть его тайны не в состоянии, лишь иногда, лишь изредка в нас неостановимое желание, даже жадность знать... И большей частью день чужд нам, день сам по себе, день самодостаточен?
Не успеваем осознать мгновения дня: больно, неспокойно. И тревога долго не отпускает тебя: какой мир перед тобою? — и уходит он от тебя, и страдаешь ты от одиночества...
Небеса огромны, даль влекущая, вдох необходим, — отчего же напрочь забываем мы это?
... и вдруг летний день (день?) к вечеру вырывается вверх зеленой прохладой, агрессивной — за домом, в низине, подробной, теплой прохладой: в уже темнеющемся пространстве ничего не было от жаркого грозового дня.

     Сумерки

Странно, что это долгое время — словно инерция для нашего ума: живем собственными заботами, живем днем, памятью ушедших дней, ожиданием новых....          
Собственно, не только природа сумерек не замечается нами, но и природа дня.
... Гаснет чистое пространство! Рождается утром! великие и торжественные моменты для природы, для тебя протекают в свободном небе: взгляд повисает в воздухе, наталкиваясь на невидимые преграды; пространство слов¬но... уменьшает тебя в миллионы раз, отчего само становится бесконечно большим даже непосредственно вокруг тебя... Но и становится застывшим даже в ветреное время — звонким: музыкальным? И Я твое словно воз¬вращается (как это выразить?) к чему-то объединяющему в мире... И одновременно ты словно вокруг всего здесь на Земле — ты сам объединяешь все... Странно, необычно тебе!
Сумеречное время — время после захода солнца, это время до восхода солнца, это и ночное время: это время тяжелое, медленное, это время крутящееся... Да, собственно, это ты живешь инерцией в сумерках, но — сам свет? Странно, необычно тебе... если внимателен ты ко всему, что вокруг тебя.
Природою своею ты «нацелен» на свет; с уходящим светом ты как бы задерживаешь его в пространстве взгляда, - не выдерживаешь, пытаешься «задержать» его более темный вариант, и тот же результат... И осознаешь «толь¬ко» эти ступени собственного восприятия.
Природою своею ты «помещен» в таинство жизни: таинство рождения и смерти воспринимаешь словно со стороны... Что сумеречное время? время противостояния, время уютной тесноты, время осознания, ибо смена освещения?
И сумерки — приглашение понять себя, понять мир, в котором мы живем, сумерки — время обнажения тайны жизни... И странно, что такая огромная часть дня и ночи остается за пределами наших мыслей.
Но как прекрасна в сумерки музыка неподвижного и звучного пространства зеленых низин, когда летняя
разнотравная прохлада застывает над серебром серых красок: а вверху еще голубое легкое небо! вверху еще стремительные бесшумные птицы! Еще день, а уже над низинами лучшая в мире тишина, едва прорисованная прохлада и оглушительный стрекот насекомых...
А зимою чистота красок сумеречных снежных отдалений и рождающиеся звуки от движения холодного или морозного воздуха сами по себе творят тайны.
И как нужны они! Как нужно нам знать, что ум, что ясность могут быть лишь в оправе чего-то возвышенного, недосягаемого, прекрасного. Вечного?

     Ночь

Огромное зимнее небо с желтым и спешащим сквозь разорванные облака месяцем, отрадная прохлада летом с силуэтами домов и деревьев и льющимся лунным светом — это ночь;
морозная и звездная над снежным скрипом зимою, темная, с запахом сухой или мокрой земли осенью, звучная и короткая летом, насквозь лунная и соловьиная весной, — все ночь...
Любые мгновения ночи, так же велики, как мгновения дня. Нам же ночь более таинственна, потому что мы знаем ее меньше.
А ночь странная — все время кажется, что она чужая, непонятная, привнесенная... может быть, только исключая звезд своих — границ, или вынужденная, и ее должны мы терпеть.
Древние люди боялись солнечных затмений днем: вдруг опускающаяся ночь словно отрезала все жизненные подробности... Тревога эта остается в подсознании и поныне.
И ночь огромна, всюду присутствующая как день, долгая; и долго-долго готовится ночное время, так же как и долго приготавливается день.               
Отчего в жизни нашей не обожествились эти великие явления — День, Ночь, Времена года? Ведь физические пределы их даны нам, пределы, в которых появилась жизнь, проявилось сознание? Ведь ритмы эти обросли технологией какого-то повторения в нашем внутреннем мире, проросли жаждой соединения с первоисточниками; жаждой возвращения в породившее нас лоно?
Ночь огромна исчезающим всюду светом: зимнее небо со спешащим месяцем обретает новые дальние просторы, небо летнее переполнено звуками жизни и шумом пространства, небо осеннее — запахами и вкусом, то небо осеннее, серое, не просматриваемое все возвращает и воз¬вращает к какой-то сладкой суете... Отчего так?
И огромна весенняя ночь, с льдинистыми или грязно-снежными краями, с заморозками, а то уже с темной еще землей, сырой, но вот-вот проявляющейся зеленью, распускающимися древесными листьями, и вот уже начинаются ночи соловьиные, ночи, переворачивающие все сознание твое: пение столь громко, что пронзает старый деревенский дом, пронзает сон твой...
и в торжествующие лунные минуты или часы ты вдруг выходишь к сизой в лунном свете зелени, к медовой прохладе неба и смотришь и смотришь на луну... смотришь вокруг... Что же это за время нам, людям? какая объясняющая мелодия звучит? И для нас ли она?
...и когда-то Глюк сочиняет мелодию: выбирает! Ночь — состояние неба и всего на Земле. Даруется нам ночь.

ДВИЖЕНИЕ

Само по себе движение на земле есть лишь следствие разницы в тепле: всегда мы видим движение чего-либо (а сам свет?)...
...движение на земле есть своеобразное повторение
движения света, его многократная копия — уже в живых организмах, в звуках-музыке, само Слово есть движение.
Мы любим все — и покой и движение: вдруг среди дня или сумерек озеро в холмистой деревне недвижно, застывают деревья, куда-то исчезает шум... Чего ожидает местность вся? — словно вечность какая проступает в те немногие минуты...
Поверхность воды притягивает взгляд, она всегда более светлая, даже ночью, поверхность воды обогащает небо чем-то понятным, близким, одновременно глубоким, невыражаемым прямо...
Но более всего природа в движении: прохладным летом незаметно мчатся облака, то впуская на землю тон¬кий солнечный налет, и тогда становится тепло, то скрывая его, и тогда нам зябко, неуютно; открывается необходимыми подробностями даль, до которой вдруг рукой подать; небо простирается над землею свежестью, прозрачной голубизною, небо обнажает поверхность земли, вытягивает ее.
Да, движение — это перебирающиеся варианты, это смена ситуаций, это постоянная переоценка — уже нами. Движение — само время (как?), это шум природы, это поиск направлений.
Предельно просто движение, и загадочно, таинственно, ну, действительно, что такое время? Движение и развитие принципиально родственны. Именно при движении (изменении) наступает осознание — новая точка зрения, впрочем, словно затухающаяся — от целостного, яркого охвата виденного или слышанного до привычно¬го, даже предвзятого...
Весь внутренний мир наш есть копия какая-то постоянно движущегося неба, вращающаяся копия вокруг: чего-то летящего и непонятного, весь внутренний мир наш все то же повторение какой-то физики: какое движение мучает и наслаждает нас?
Движение всего вокруг может быть... течением, если погружен ты в рефлексии, если внимание твое на чем-то внутреннем, и теряется твое Я в собственных же построениях, или оказывается зависимым: становится уютно тебе...
Мы требуем движения, не выдерживая покоя, конечно, относительного. Движение — разнообразие: вдруг город со своими строениями, с зелеными деревьями с серой прохладой под ними и так же вдруг — теплым солнечным асфальтом, равно как и проходящие люди, —   все необходимо...
Но и сам покой есть движение — его отражение в   нашем внутреннем мире — та же физика.
Да, движением будет все, что породило человека и жизнь, движением является свет, являются звуки. Движением будет вся природа земная, ибо все нагревается и охлаждается, все перемещается куда-то, перемешивается, вращается, повторяется...
И в итоге движение рождает сюжет, рождает музыку — самое великое, что придумал человек...
Или не придумал?

     Ветер

Более всего неслышим и невидим ветер и не думаем мы о ветре, когда бегут облака: а небесная картина определяется не только светом и теплом, но и ветром.
Эти исполинские объемы светлого и темнеющегося неба, эти клубящиеся рельефы туч — нам что-то исходное, изначальное... Ветер, именно ветер окончательно изменяет (или видоизменяет) соотношения света и тьмы, но и тепла и холода! и влаги и суши!
Но не думаем мы об этих начальных позициях, определяющих нашу жизнь, живем непосредственными ощущениями от ветра, его шума, забываясь в неожиданных ассоциациях... И ветер — это движение, непосредственно задевающее нас: ветер осязается; ветер — свежесть, касание дали, это всегда привнесение нового.
Необходим ветер, неизбежен как следствие, необходим как причина (!): задыхается многообразие, задыхается движение, ибо пропадает... время (?!)...
Наш организм «спровоцирован» и ветром: общеизвестно, что ветер это звено в круговороте веществ; внутренний мир наш более «спровоцирован» ветром — шумом, звуками движения, то есть, внутренние образы имеют и звуковые аналоги... А Слово само?
В нашем внутреннем мире — и свет и звук доказывают друг друга: ведь ум есть связь, в том числе и связь между невидимыми, но слышимыми явлениями (домысливаемыми явлениями); и как звуки есть следствие движения, так и ум есть следствие ранее установленной связи...
Внутренний мир наш — «умный», то есть, логичен, пронизан связями; сколько связей осознаем?
И доказательства движения, то есть, какой-то основы так сладки! Ветер привносит музыку поиска, отдыха, музыку припоминания; естественно, сами по себе вспоминаются события, внешне не связанные, и словно проживаем мы их заново, и уже череда событий выстраивает безболезненное направление...
Ветер в старом доме, в лесу, ветер на берегу большого озера или моря — нам лучшее время: мгновения, остановленные памятью, вновь и вновь повторяются; повторяется для нас не просто безболезненное направление жизни, но неосознавамое до конца, где нам — и рождение и смысл...
На ветру родился человек, в неуюте и шуме; движение нам родина; следствие чего-то простого нам отправная точка...
...начала наши, таинственные и великие, всегда рядом — с ветром и шумом жизни, со световыми объемами...
Ветер — физическое условие жизни, условие... ума: лишь что-то (кто-то) «должен» быть глубже, тоньше при¬роды внутреннего мира, ибо ум — орудие, средство, не более.
Все физические константы Земли — средства («среда») для нашего Я; небо есть оригинал для внутреннего мира, движение — «прообраз» ума,
но что это близкое, будто понятное, что привносит ветер..?

     Дождь

Какое же наслаждение испытываешь ты, глядя на стекающие дождевые капли на оконных стеклах, на не¬хитрые события на улице или дворе, в дождь подчиняющиеся какому-то новому, но понятному течению, и все протираешь и протираешь ты холодное и потеющее на глазах окно...
А под дождем легко преодолеваешь ты неуют зябких и острых дождевых капель, и долго помнишь вкус дождя — вкус холодной и мокрой кожи лица и губ; всеми органами чувств ты снимаешь информацию о чем-то родственном, глубинном, — и остающимся самим собой, то есть, далеким, чужим, остающимся обстановкой для жизни, для мыслей, не более.
Дождь ожидаем, целебен, возвышенно ненасытен в любое время года. Во время дождя ты... окружен, ты словно под защитой вдруг разбухшей земной поверхности — ее прозрачного отторжения, под защитой запаха, серого или веселого шума, во время дождя ты под защитой прохлады, под защитой всегда таинственной и боязной дали...
И дождь ожидаем: сухой тонкий свет солнца, серая плотная и пыльная земля, непременно глубинный запах почвы и только ночной запах дали, — все пределы, за которыми время дождя.
Дождь небесный. Вот картинный летний дождь: солнце, редкие белые и тяжелые облака, парит; надвигается грозно-синяя туча, усиливаются порывы ветра, уже вдали грохочет гром, а вслед за редкими крупными каплями дождя становится темно — туча закрыла постепенно и быстро все небо, и вот уже молнии и частые раскаты грома, и как из ведра льется дробный и тяжелый дождь...
Гроза затихает, становится светлее, возвращается солнце, а вдали над веселой в ручьях зеленой землей еще видна грязно-синяя туча, где еще сверкают молнии. Но где-то рядом земля и небо соединяются радугой — сим¬волом радостного и жадного к жизни детства...
После подобного дождя даже громкий уличный раз¬говор воспринимается как бы издали, после дождя заботы дня мельчают. Дождь омывает землю в прямом и переносном смысле.
... все же более высокий смысл читается в серых красках прохладных дней, когда идет редкий или моросящий дождь, когда уже мокрая, даже грязная земля, когда вокруг мокрые серые строения, мокрые деревья, а вся природа покорно и верно ждет... Но чего?
Со мною в такие дни всегда беспокойство, поиск, всегда тревога. Да, собственно, сам воздух тогда переполнен тем же ожиданием, беспокойством, словно вот-вот в этой мерной тишине должно случиться что-то объясняющее, что-то великое...
А поверхность озера в минуты и часы такого дождя — теплая и колючая, но неожиданно предельно ровная, срезающая берега, и, как всегда, поднимающая взгляд... И какое музыкальное время тогда вокруг! Какой Вивальди или Чайковский остановит его звуками?
Мокрая земля и зелень, переполненный запахами и дождем воздух, небо, начинающееся тотчас над головой, и сыро все вокруг, серо, низко, гулко, тихо.
Тихо-тихо.

     Снегопад

Воздушная чистота, воздушный холод в снегопад, ослепительные белые хлопья снега, невесомые снежинки в... темном, в кажущемся темным воздухе...
И земля и строения покрываются чистым белым — глубоким белым: в глубине той... кажется? темное, просвечивающееся темное. Все вокруг покрывается прозрачно белым.
В снегопад контраст света для нас пределен, контраст светлого; и словно все теряется в какой-то вышине (все вокруг приподнято); само небо в снегопад теряется в белесой мгле, а воздушная свобода вокруг — темно-прозрачная, видная между опускающимися снежинками или снежными хлопьями.
Всеобщее движение... замыкает, нет, буквально останавливает твое внимание, концентрируя его на близ¬ком — на поиске уюта? и... разрывается преграда, открыт ты, вовлечен...
Может быть, главное в снегопад — это вбирающая в себя чистота воздуха свободного: быть она подобной может только в холод.
Снегопад равно велик — и зимою в морозы и оттепель, и осенью — первый снегопад, и ранней весною, когда уже солнце, когда уже тепло открытой земли: тогда белое и неслышимое возвращает цвет недавнего долгого времени.
Морозной зимой снегопад малозаметен, снежинки редкие и небольшие, а то и мелкие, тяжелые, уже не снежинки — крупа снежная, быстрая. Но и тогда в природе дня и сумерек — новизна.
Снегопад всегда новизна: заново все... входит в свои границы (!), заново читается нами местность, заново... осознаешь ты себя! (Так что Я твое — не только твое).
Морозным временем в снегопад, снежные поляны разного белого цвета: да и время то малозаметное тем, что воздух словно холодно приближен к мелькающим крупинкам.
И сыплется и сыплется мелкий снег...
Особенный снегопад зимой мягкой — пушистый, веселый, всеобщий, заметный, снегопад, непременно охватывающий сумерки... Движение снежинок увлекает па¬мять: наш внутренний мир удивительным образом «успевает» своим круговоротом к моменту повернуться «нужной» стороной — вспоминаем-то мы все к месту и ко времени...               
Вспоминаем, что эта зима уже проживалась нами, что в нашей памяти виденное сейчас обогащается и обогащается всем, что мы так или иначе знаем.
Это движение вокруг, эта свежесть движения... обостряет собственно человеческое в нас, потому снегопад (и не только он, видимо любое внешнее движение) сближает людей, сплачивает...
А еще есть первый снег,  этот первый снег осенью долгожданен и неожиданен при любых условиях...      Какое счастье, что есть и снегопад!

     Метель

Снегопад и ветер — вот и метель, ветер и сдувающийся с поверхности снег — та же метель... Метет белый снег метель, а снег уже не пушистый, уже не те отдельные снежинки, но плотнящийся, пересыпающийся снег: наметаются тогда сугробы замысловатой формы, словно застывшие морские волны, а крыши строений становятся ближе и тяжелее, и все белое, ослепительно яркое при солнце...
Метель — это растущие за беспрерывными порывами ветра снежные изваяния... ветра самого, это его скульптурное поле в действии, в снежной пыли, колкой и нежной.
...и веется и веется снег понизу отовсюду, и светит далекое холодное солнце или светло-пасмурно вокруг, а то уже сиренево-сумеречно, и пустынно, лишь белым бело, лишь шум ветра вокруг тебя...
В стонущей от мороза поверхности земной посреди лилово-сумеречного горизонта тем более пустынно. И торжественно: синеватые сугробы, словно застывшие всплески, поднимаются ввысь — вслед за струящимся ветром; удивительно, что ветер всюду начинается от поверхности снежной и — уходит к небу, растворяется в небе!
Музыкальна всегда метель, метель есть наша характеристика, ибо все на земле нашей говорит о нас, все проявления природы подразумевают нас, как бы ни пустынно и не было вокруг.
Метель рождает свое время: сюжет исчезающего в свободе воздуха ...движения (!) увлекает, и ты забываешься естественно в нем, — растут снежные формы под бегущей и летящей снежной пылью, свершается прекрасная работа — медленная и веселая, суровая и всеобщая. То время — игра! Игра, в которой ты уже — есть, ты уже отвечаешь, ты уже борешься, в которой ты знаешь и о других играх: игра, в которой ты — силен.
В метель ты вспоминаешь, как и в снегопад, но что конкретно? Словно в метель для тебя или вся прежняя жизнь — сон, по обрывкам которого ты все стараешься вытянуть все его ходы — и не можешь! или сном тебе
кажутся эти ожидаемые и неожиданные порывы ветра с тающими снежинками на лице...
Твое сопротивление как инерция: ты помнишь будто все, и ты в чужой воле.
Иногда после снегопада и метели стоят солнечные и спокойные дни — сказочно все вокруг! Мириадами звезд блестят желтые на солнце и голубоватые в тени поляны рыхлого снега, голубеют огромные снежные шапки на крышах деревенских строений, деревьях: вокруг все ...тесное, провоцирующее (!?). На что может провоцировать снежная идиллия? Теснота — протест твой, скрытость — протест твой: рано или поздно протест твой будет развернутым ответом, неожиданным:
не физика внутри нас! Но одни и те же законы охватывают и психику и физику, одна и та же инерция проявляется всюду! Одни и те же силы вращения всюду! лишь душа наша есть физика и еще что-то, есть законы и еще что-то...
Это что-то прочитываем мы в метель зимнюю, в днях и ночах мира внешнего, это что-то в нас и везде...      А тесноту, как знаем, и физика не выносит.

ВНУТРЕННИЕ ОБРАЗЫ

Как пар, как облачко, редеющее на глазах, мимолетный образ, но и как знак, символ, который мгновенно воссоздается и который зовет, направляет, приказывает, уже определяет всю жизнь.
Свет след свой оставляет в нашем внутреннем мире — вытесняемый тут же или проступающий вопреки всему: бесшумные и мгновенные копии отторгаются от света вольного и запираются у нас, живут своей жизнью. Наша лишь только эта жизнь?
Сопровождают внутренние образы каждый шаг наш, теснятся в сновидениях, а то прочно остаются — как краеугольные камни — в нашем мироотношении, образы-укоры, образы-приказы, образы-боль, и никак не может подточить основания их ум наш, и удивляемся мы то ли несвободе своей, то ли свободе...
Вся память наша — прежде всего световая, небесная, и черты небесные в нас — от рождения.
Свет — Начало всему, начало на земле, свет — целое. Внутренний световой образ — также нечто целое, то есть, информация от таинственного и далекого Начала передается нам без искажения.
... воистину — в нас копии или части вечного (может ли быть часть вечного? а копии вечного?). В нас свет горит, вечный, неуничтожимый свет.
Внутренние образы — тот же целостный мир (!), как и жесткая действительность, но мир быстрый («тонкий»?),    охватывающий лишь контуры действительности... Внутренние образы живут собственной жизнью (?),  они не просто «смягчают» причинно-следственные отношения наши с миром внешним, но и драматизируют их, смеются над ними, то есть, ускользают от них, усиливают их... Но и вовсе уходят от мира внешнего — замыкаются собою. Как внутренние образы соотносятся с нашим Я? не они ли его «формируют» когда-то?
... те мгновения, при которых нам кажется, что рождается пространство — после захода солнца, в безветрии и равномерно приглушенном свете, есть мгновения наибольшего воздействия на наш внутренний мир, есть момент его резонанса... Не в такой ли момент рож¬дается наше Я? и оно — точка взгляда, угол зрения внутреннего мира всего? но... непонятная точка, странный угол...
Или — точка возврата  света, осознание, целого, конечно.
Внутренний образ — рычаг нам, уже суть (!?). Так ли? Точнее — вся суть?
«Рождается» пространство — вдруг в однородном затихшем свете, когда линии предметов и строений словно замирают, замирают краски, в мгновения те, долгие-долгие, что кажется, вечные мгновения, рождается твое отношение (или родилось когда-то).
Счастлив ты, если способен к удивлению: ты не только молод, но видишь истинное богатство, видишь целостность...
Да, рождение целостно, но трудно твое счастье, ведь любая целостность достижима лишь мгновениями...

     Память

Странная память: мы, действительно, помним отдельные мгновения (только мгновенья!), но не помним целые дни, даже годы; помним одних людей, но другие, словно тени, проходят мимо нас, не задевая нашего внимания.
... я помню мгновенья, разделенные почти четырьмя десятилетиями, нет, не световые, но запечатленные звуком: оперный отрывок захватил в память обстоятельства, при которых он звучал — пыльный знойный август, к вечеру моя баушка Феня и я возвращаемся домой из Черталинского леса с орехами и калиной, покрашенный пол в сенях. Солнце уже скрылось: душно и серо... И теперь, когда нечаянно слышу 3-ю песню Леля Римского-Корсакова, вижу те орехи и калину в развязанных котомках, чувствую тот запах листьев, лесного ручья, запах серой и холодной глины в овраге перед лесом; я словно вновь вхожу на теплое крыльцо темных сеней — в чистой просторной избе через открытую дверь в сени и двор льется звучная и таинственная музыка... Звуки музыки будто висят над теплым двором, над запахом молока, сена, над дыханием коровы, овец... И уже сумерки, а мелодия все льется и льется, утоляя жажду...
С тех пор эти десятилетия мне кажутся и бесконечно долгими и информативными, и — мигом, как будто и не бывшим, зато  т е  мгновения — бесконечными... Так и играет прошлое время в нас, превращаясь то в мгновенье, то в бесконечность...
В миг единый умещается вся жизнь, в образ один, в видение одно; звуковое и световое пространство внутреннего мира перестроено у нас так, что повторяет пространство, создавшее нас.
Значимые события, тем более, экстремальные, по логике должны запоминаться крепко: но кто (что) определяет нашу логику? Мне часто кажется, что в течении мы: события определены заранее (?), события вложены в нас, и о них мы и не догадываемся до поры до времени, но наступает момент и события словно прорывают привычные для нас границы...
Со временем (с годами) мы так переполнены событиями, что поведение наше едва ли не полностью зависит от того, какое пережитое когда-то событие на поверхности памяти... Ибо вращается в нас гигантская Вселенная пережитых нами же событий... вокруг неосознаваемых полностью центров притяжения. Что это за центры?
События в действительности мы осознаем не полностью, если вообще осознаем: в итоге память наша есть такое же настоящее, такая же действительность. То есть, мы живем не только мигом, мгновением, но толщей мгновений, мы живем всем тем временем, что останавливается в нас...
Удивительно, время-то утекает в нас! И вот только тогда, в сутолоке (?) зафиксированных событий, определяем мы собственное поведение: кто или что на поверхности памяти? Есть ли иерархия событий в нашей памяти?               
Сутолока событий на выходе сужает наш выбор, а при нехватке времени даже совсем лишает свободы — при высокой значимости взаимоисключающих событий.
Память переполняет нас, наш внутренний мир: мы даже забываем события, забываем на время, навсегда; или события вдруг иначе вспоминаются, буквально окрашиваются в императивные или иные тона...
Что мы знаем о памяти?

     Узнавание

Редко, но принимаем мы иногда незнакомого человека за знакомого, мы даже заговариваем с ним, убеждаясь, наконец, в том, что обманулись. Не всегда узнаем мы то, что было известно ранее, забывая в сущности, какие-то периоды собственной жизни.
Мы забываем внешний облик людей, забываем особенности местности, расположение домов, забываем обстоятельства событий... Словно отрезается многое в нашей памяти, отрезается от обслуживания момента, обслуживания действительной ситуации, хотя та или иная незначительная подробность вдруг встретившись вновь, повторившись перед нами, мгновенно «вспоминается»: па¬мять держит мельчайшие подробности, лишь не задействованы они.
Узнавать — значит фиксировать соответствие того, что в нашей памяти, с тем, что перед нами происходит в действительности, это значит, в конечном счете, естественно открывать память, весь внутренний мир перед миром внешним.
Узнавание — это твое развитие по известным и тебе направлениям, генетическим направлениям. Это — твоя инварианта. Внутренний мир наш имеет расширяющиеся радиальные связи, основанные на принципе узнавания.   
Это значит мгновенно или спустя время автоматически воссоздавать собственный режим работы сознания, комфортный для тебя или нет.
Да, действительность перед нами либо узнаваемая, либо неизвестная, и тогда живем мы собственной инерцией... или — "заново"?
... а в памяти нашей затаились силы, мимо которых тысячекратно пролетает наше Я, не замечая, и не осознаем мы их: нужен момент, нужен толчок приоткрыть их. И в удивлении будешь ты сам: узнавание и случайно и велико. Даже случайная фраза, отрывок мелодии вдруг всколыхнет все внутри у тебя, и нет уже тебе покоя. Но более ты в привычных для себя условиях — дома, на службе, с близкими и знакомыми людьми, в привычной тебе обстановке, и ты узнаешь условия, не задумываясь; контакт твой подсознателен (!), машинален (!), то есть, узнавание — уровень запрятанный, защищенный. Мы как бы действительность подразумеваем, живем, перетекая внутренними мирами(!), или перетекая   в мир внешний без каких-либо таможенных границ. Диалог наш возобновляется едва ли не с любого слова, жеста, переживания прошлого контакта. Разве не так?   Мы  не  настраиваемся  на  каждодневную  жизнь, перепроверяя все системы свои, мы — естественно наращиваем свою всеготовность, и в принципе готовы давать адекватные ответы в любое время...
Какой природы узнавание? световой? Узнавание — это работающая память, это связь между прошлым и настоящим, это «включенное» твое Я, твое осознание, то есть, полная ориентация твоей сущности в безбрежном мире — как внутреннем, так внешнем. Это присутствие именно твоего Я, то есть, освещение встречи, ну, как тут не говорить о том, что наше Я не световой природы?

     Сновидения

И сновидения проходят перед нами, бессчетные, и стараемся уловить связь их с жизнью своей, заботами, и не удается, — лишь сильнее бьется сердце вдруг или набежит задумчивость: где были мы? и были ли?
Сны бесконечно далекие от нашей жизни и предельно близкие, едва ли не реальные: какое время и какие пространства встречаются в нашем мире, в нашем спящем сознании?
Неуловимы сны, не подчиняются нашей воле, мимолетные, ничего не значащие, и забываем мы тут же их, но и вдруг тревожные, даже пугающие, и уже словно разбужены мы, постоянно думая о мелькнувшем образе... И великие сны — сны-символы, обобщения, — и верим, утверждаемся в какой-то новой для себя роли... Сны — параллель наша, параллель трудной и тяжелой жизни, медленной жизни: быстрая, может быть, мгновенная — парадоксальная параллель, сопровождающая мыс¬ли (сопровождает ли?),
Сны бесплотные, немые, тихие, и — громкие, зовущие, с бездной значений: что предваряется нам?
Сны проходят перед нами: когда это бывает? где? Сны достоверны, их атмосфера убедительна: мы словно живем в них, словно буквально ступая из самой действительности; их краткие сюжеты как бы продолжают прежнюю действительную жизнь, дополняют ее, озадачивают. Сны естественны для нас и — странны.
Прежде всего странные сны тем, что события в них, большей частью невозможные в действительности, пусть жестом, пусть каким-то фоном, но... понятные, может быть, желаемые?
Разорвана действительность: не видим и не знаем мы начала и конца, а в сновидениях есть какая-то самодостаточность, замкнутость.
...образы детства, образы прошлой жизни оживают, становятся подробными, вновь родными, но и связанны¬ми чем-то земным, огромным, глубинным: что это за сила?
А повторяются иногда сновидения, повторяется местность, повторяется невидимое твое присутствие, воссоздается дух — времени? действия?: все течение иной жизни, где ведут тебя за руку, тебя настоящего, непридуманного, без маски...
И потому сны — оценка твоя, меткая, опосредованная через образ, сюжет; оценка — стыдящая?
Вспыхивает осознание в нашем внутреннем мире, выхватывает лица, ситуации, времена, но случайно ли?
Никогда для себя не мог окончательно склониться к той или иной точке зрения: все кажется, что есть избранные люди, но и остальные люди также достойны этого, что есть Высшая сила, созидающая через наш внутренний мир, но и что гармония и порядок зависят только от нас...
Но все сильное, все великое — неуловимо, неуничтожимо, оно проявляется так ли иначе, пусть намеком, пусть неожиданной или долгожданной связью: ум тотчас подмечает.
А мы что?

     Водная поверхность

Никто не будет отрицать, что поверхность воды притягивает взор.
Поверхность вообще обладает особыми, может быть, самостоятельными свойствами, более неизвестными, чем известными; не забудем, что жизнь и разум — явления
поверхностные. Тогда и поверхность «должна» быть пронизана всеми возможными глубинными силами взаимодействующих сред. И поверхность — это граница двух сред, различающихся плотностью. В нашем случае — это физическая граница между «землей» и «воздухом», то есть, небом.
...поверхность воды на земле — неподвижная, текучая, спокойная, захваченная ветром, в любом своем состоянии обогащает небо, обогащает мысль. Поверхность воды, отражая небо, тем самым увеличивает его объем, одновременно «делает» его более плотным, пронизанным... Непроизвольно ты задумываешься над иллюзией дополнительного пространства, ты увлечен новым светом и новыми красками, хотя и знаешь, что они привнесены отражением... Но поздно! необычность, может быть, в том, что тебе кажется, что не один ты, не одно небо, а есть свидетель (!).
Подобно тому, как луна яркая сильным светом «напоминает» о себе, водное отражение напоминает о... неодиночестве.
Отражение возвращает формы! осознавать их повторение и странно и... как подарок... Что отражение? есть ли новое в отражении? вся ли физика отражения прочитана? и важна ли здесь физика? А может быть, мы не в состоянии быть... без свидетеля, он нам нужен, исходя из природы самой, и именно нашей природы. И потому лунное освещение, луна, сумеречное время, отражение водной гладью, — все лишь повод «спустить» пар, выговориться...
Все время помнить о равнозначности взаимоисключающих предположений — словно постоянно испытывать жажду — так трудно!
...глубокой осенью под синью неба прохлада шумная; до самого верха улетает тонкий перезвон сухих листьев и невесомых веточек:  на краю леса открывается тебе
летящая ввысь холодная поверхность озера, будто охватывающая границами-берегами и тебя; зябкую тяжесть воды ты чувствуешь даже взглядом.
Невидящим взором смотрит земля в необъятную свободу неба, и странная, мертвая, но понятная водная глазница, бесстрашная водная поверхность...
И под ветром светлое небо задевается свинцово-серым основанием, ровным от берегов, и неприкрытая грозная сила перед нами: поверхность воды зримо чувствуется тяжелой. Я помню быструю текучую поверхность реки: все та же скрытая мощь, все та же слепая сила — уже движения...
Все та же природа Земли перед нами: слепая, разрушительная, и неожиданно-зеркальная, теплая, но всегда поверхностная. И мы в природе той — имеющие память, стремящиеся к свету и уюту, задумывающиеся о природе шума... Зачем?
Да, живем мы в пространстве воздуха... на поверхности земли. И каждый раз перед озером, рекой, тем более перед морем, мы словно остановлены...

ЗВУК

Звук — воздушный след, следствие движения, следствие событий, следствие нашей жизни; и уже считывается информация звуков, и уже звуки — Слово, звуки — музыка.
Отчего звуки оформились в музыку? не оттого ли, что ритмы, мелодия укрепляют, доказывают, защищают наш внутренний мир? Настоящая музыка не может обеднять связи с внешним миром, но обогащает их, находит новые... Она проторяет их, она и не может быть высказана.., лишь Слово поэтическое приближается многозначностью к музыке.
...а шум ветра, шум леса, шум прибоя — все шум и звуки рождения, того великого Начала, что связывает нас с родиной, наделяет силой нас.
Ведь звуки — это дыхание пространства; днем звуки... зависимы от расстояний, тонут в летнем мареве воздуха, звуки далекие; и зимними днями — или близкие, или «скачущие» (с эхом), неожиданные звуки. Свет подавляет звуки.
Летней же ночью — царство звуков: вся даль приходит в гости; местность переполняется звуками, шумом, гулом; все, что вблизи — неестественно громко и — тихо. Невидимая местность, как гигантская раковина, скрывает в себе жизнь.
Я заметил, что лунная ночь, едва заметная горизонтом, оглушительно тиха, свежа и таинственна.
Звуки воссоздают для нас мир, мир, окрашенный переживаниями, и мир тот иной — более богатый? Мир света — мир один, а мир, воссоздаваемый через звук — «дополняется» нашим внутренним миром.
Воссоздает мир чтение, тем более — художественное; к каким пределам оно приближает?
Не является ли Слово третьим числом, вслед за первым — светом, вторым — звуком? Какой тогда предел вносит Слово? но и поиск Слова прекрасен, прекрасен поиск третьего числа: в музыке ветра, в музыке простора, в описании неба, поверхности воды...
Поиск Слова рождает нас (поиск третьего числа!).
Как же читать нам звуки дня и ночи? звуки времен года, звуки природы живой, шум и гул поверхности земли? Какие звуки и шум поддерживают нас? возвращают силы? а иногда возвращают к жизни? Разве не самые обычные, непритязательные?   
Неведомая нам информация мечется в нашем внутреннем мире, мучает именно она: ну что нам, действительно, музыка ветра в деревьях? что нам предчувствия?
Мир звуков — мир предположений, оценок, вероятий; теперь уже образы воссоздаются вслед за звуками.
...в основе человека простые принципы, бесконечно простые принципы. Но что значат Слово и свет? Слово и звук?
Диалог?

      ПРИРОДНЫЙ ШУМ

Как «число» природный шум не уравновешивает свет: следствием света являются и тепло, и запахи.., кроме того, числа мы скорее как бы восстанавливаем... при взгляде назад (?).
Никак не может ум наш примирить нас с природой вокруг: нам кажется, чувствуется так много...
Природный шум ты ждешь, не осознавая, но даже зная, что ты будешь где-то на природе, менее всего ты его представляешь. Можно ли отдельно представлять звуки природы? Ведь звуки — предельно функциональны! они как бы прилагаются к событиям. Скорее представляешь ты всегда ненасытные просторы, таинственные громады уютного света...
И вдруг — шум, это новое чувство пространства, его вбирание в себя, его целительное... омовение всех пор твоего тела и твоей души; шум возвращает память к смутным истокам, он соединяет непредставимое время для тебя — без слов для тебя совершается великий круговорот всего того, что составляет твое целое... В любое время года и дня настигает тебя шум пространства, нет, не шум и скрежет машин, грохот и гуденье придуманного человеком, но природы, родившей тебя... Шум техники только тогда не возмущает восприятие, когда он «уменьшен», когда мы не считаем его ...опасным? неестественным?
Шум природы необходим; подобно тому, как горный или лесной ручей очищает свое русло, обнажая чистые камешки, песок, и прозрачно-струящаяся и холодная вода утоляет жажду и своим блеском, так и шум природы очищает нас, успокаивает, восстанавливает незаметно соподчиненность мыслей и ощущений.., и заставляет думать!
Это лучший в мире отдых: в нашем внутреннем мире устанавливается согласие! Пусть на острие наших отношений среди людей остаются противоречия, но «тылы» наших «фронтов» укрепляются. Контакт с природой идет без слов... Свет и звуки формируют пространство внутри нас, наша особенность укрепляется всеобщим. Ведь это все направлено к тому, что называют душевным здоровьем.
А как быстра и неостановима эта связь света и звука: она есть игра и природы, и твоего ума; вспыхивающие образы в твоем внутреннем мире плотнят, теснят поток мыслей, провоцируют, тренируют ум...
И где мысли наши — при шуме ветра, дождя, например?
...мерный шум дождевых капель в бесконечно емкой воздушной пустоте словно объединяет все небо: ведь каждая точка спустившегося к земле неба вмещала шум! она принимала звуки, и звуки резонировали в объемах (!) точек, резонировали в твоем внутреннем мире. Мерный и тихий шум объединял огромную местность вместе с небом и тобою, и было хорошо тебе.
Необходим нам шум природы, он подстраховывает... нас (!), питает наши силы, исцеляет нас, даже возвращает к жизни, напоминает нам ...весь пройденный путь... без слов... Путь становления человека.
И разве это не удивительно?
Среди света и звуков взрос человек, свет и звук в основе внутри у нас, и — в небесной оправе.

     Шум волн

Усиливает шум прибоя зрительную картину; может быть, всегда звуки в норме лишь сопровождают образы... И не прав: звуковые ряды, общий фоновый шум, отдельные звуки воссоздают... отношение ко всему, определяют перспективу поведения, заново оценивают память.
А может быть, весь слуховой сюжет более глубок? более важен для нашего отношения, оценок? ведь ордината времени... звуковая (?)?
А светлым прозрачным днем мягкая водная гладь старого пруда еще более светлела, выплескиваясь у берега едва слышимыми случайными водными толчками. Эти всплески, то близкие, то отдаленные, в повествовательных фразах природы словно расставляли знаки препинания.
Но вот уже мчат порывы ветра сердитую рябь воды, и по поверхности пруда, отставая от ветра и отклоняясь в стороны, идут, темнеясь и сверкая, волны, словно стремясь выйти на берег... И свежий и сильный ветер течет и шумит за тобою, поднимая запах воды, пены и мокрой глины, и тихие всплески быстро набегающих волн ...сыт¬но очерчивают линию берега... Водное тепло, свежесть, движение.
На большой реке шум прибоя воспринимался иначе: другие ветры, другой простор... Волны накатывались на берег тяжело и медленно, а отступали, просачиваясь сквозь песок, истончаясь и исчезая, и вновь нехотя накатывались...
Эта ритмичная, то ли тишина, то ли разлетающаяся тяжесть, звучная и низкая, располагала к себе, не противоречила ни отдыху, ни работе, но освобождала... место для мыслей, втягивая в свое пространство...
Мерный шум прибоя здесь уже являл силу природы, реальную, свершающуюся на глазах, и может быть, знаки препинания расставлял ты сам, ведь звуки нам... показатель, лишь (?) показатель, предупреждающий о чем-либо, звуки усиливали оценки, они... обучали нас, и может быть, вытеснялись реальные картины прибоя фантазиями, вытеснялись потому, что мерный шум... соединял... образы и представления с чем-то требуемым.
Шум волн на берегу реки исчезал в небе тотчас; при сильном ветре, шторме, он уже заполнял воздух до туч — вместе с дождем.
Надвигающиеся волны взрывались на берегу, разлетаясь брызгами: все случайные звуки, слова твои, — тонули в серой и теплой грохочущей громаде; тяжело и глухо волны отступали к новому быстро надвигающемуся водяному валу...
Смелая эта стихия завораживала, приглашала или да¬же заставляла смотреть. А грозный шум?
Наконец, морской прибой при шторме — запределен для нашего воображения... Грозный шум уже не был показателем чего-то возможного; здесь, на берегу моря переписывалась история Земли, а мы — отставали от... собственной (?) истории...
Нежится море под солнцем, блистает его живая поверхность, и дышит даль, дышит небо свежестью, а берег сам держит в своих границах эту текучую и потому изменчивую, шумную тяжесть...

     Лесной шум

Летом древесные листья отвечают малейшему движению воздуха; под ветром ветви и даже сами деревья раскачиваются;   потому   лес   весь   всегда   переполнен
случайными звуками, ожидаемым шумом. Звуки в лесу — как линии, как ажурные сплетения, тонкие, изящные, цветные, теплые, звуки в лесу уютны, теснят пространство; а шум лесной — как крыша, как защита, как естественная граница, шум незаметно для тебя сохраняет в тебе же какое-то правильное соотношение, какую-то дистанцию между опасным, ненужным тебе, даже враждебным и твоим поиском, твоими мыслями и заботами... Лесной шум возвращает к таинственным, но земным истокам, лесной шум разрушает эгоцентрические построения: к тебе прикасается единственно возвышенная родная природа... невесомым и задумчивым, независимым направлением...
Что без нас природа? какую тревогу прочитываем мы в звуках и шуме всей этой прекрасной земли, породившей нас?
А вокруг то усиливающийся, то затихающий «хор» тонких и всегда прохладных листьев, то отдаленный, то близкий, отчетливый: мелодия шума не вмещается в твои представления о ритме и рифме, она непредсказуема, неожиданна, протяжна; редкие звуки падающих ветвей, тонко и сухо ломающихся еще до земли и редкие звуки-стоны где-то внутри стволов и ветвей, — отчетливы, словно раздаются в тишине; вся звуковая картина объемна, огромна, живительна.
Ты же оказываешься сильнее: оставляешь тревогу, более того, ищешь и находишь ее там, где остаешься... один на один с природой.
Ветер трогал верхушки деревьев: этот отдаленный — едва слышимый шум, где сопротивлялись, трепеща, не¬подвижные листья, где порывы ветра сгибали в разные стороны ветви, и листья полоскались в воздухе, порождая шелест, хлопки и общий шум; шум этот нарастал, по отдельным листочкам спускался едва ли не к земле,
и гудел... теплой и шероховатой зеленью, шум дополнял световые и теплые коридоры в лесу, окружал их.
Этот лиственный шум отвечал нашему подсознанию, открывал ему... требуемые им возможности, подобно тому, как третье измерение требовалось для объема...
Создавал звук пространство! новые возможности, новые горизонты: ум нехотя отпускает нас, наше разумное устанавливает запреты... Предчувствия недоступны анализу, даже чувства осознаются не полностью.
Между тем, подсознательное для нас — золотое дно; шум листьев, например, шум деревьев обнажает «прииски», заставляет их работать.
Тревогу — очистительную! возвышенную! — лесной шум вызывал осенними днями, солнечными и ветреными, когда тепло тонким налетом проявлялось на лесных полянах, опушках, на твоей одежде, лице, а покрытая травами и немногими опавшими листьями земля оставалась неподвижно холодной...
Тревожна свобода твоя, свобода мыслей тревожна.., а лес спасал...

     Шум ветра

«Слушать в мире ветер» — значит освободить напряжение на ситуацию, дать волю мыслям, значит быть в естественном круговороте собственного внутреннего мира.
Шум ветра понятен без слов: заново ты переживаешь виденные ранее картины, утверждаются в тебе какие-то оценки, связи, вся память перед тобой словно обнажает свои подробности — без усилий, ненавязчиво... Открыт ты внешнему, ты забываешься, прекрасно забываешься в земной природе; внешнее, как ключ, открывает забытые тобой кладовые.     Ветер вольный: звуки, вызываемые ветром, овевающие,то есть, предметы, строения, деревья на ветру со звуковым ореолом... В голубом или сером небе, но объемном, прозрачном, воспринимаешь невидимую информацию — удивительно, таинственно. Какая она для тебя, «вольная» информация?
На всех препятствиях своих ветер «находит» обходные или сквозные пути, и — возникают невидимые новые границы... Всего лишь навсего — движение, и такое многообразие шума и звуков!
Совершенно особенные ошущения твои под ветром на просторе — в поле, вообще на открытом месте: без меры тебе предлагается свобода, без меры тебе — свет, звуковое сияние — ореол, предлагается тебе направление ( — самой жизни?); да, утверждаются в тебе сила и жажда жизни... от физических основ, существовавших и до человека... Ветер, овевающий тебя, напоминает... о чем? О каких глубинах в себе ты и не догадываешься? лишь как бы со стороны открываешь их.
...И ореол этот слышимый, действительный, самым нежным образом возводит земная природа, дарит его.., утверждается смелость твоя... В жаркие летние дни готов ты птицей лететь сквозь эту ненасытимую свободу воз¬духа. До каких, например, температурных границ смелость твоя? то есть, возможность? Но в любое время года и суток ты любишь этот звуковой шлейф движения. Удивительно, что есть звуки, шум, удивительно, что ты их воспринимаешь с оценкой новой, неожиданной, неожидаемой...
А зимнее метельное время под завыванье и стоны тяжелого и морозного ветра воспринимаешь ты как течение, как сон, — оно, это время, не в тебе, оно чужое: все жесткое и холодное для тебя чужое, ты лишь можешь приспособиться к нему.
Ты — момент, ты мгновенен в мыслях, но твои глубины  памяти,  невесомые  и безграничные,  вдруг оживают, развертываясь странным вневременным состоянием... В тебе ведь просыпаются переживания разных лет, воскресают несбывшиеся надежды, и рядом боль от осознания их недостижимости...
Шум ветра — в старом строении, в ветвях деревьев, гул ветра в телеграфных проводах — все знак нам, все ключ, ведь ответ в нас уже давно: «лишь слова не звучат»...
Наш Дух «читает» нашу Душу, а душа — весь мир, и где — внешний, где внутренний?
Именно звук приоткрывает тайны наших связей с природой...

МУЗЫКА

Наконец, музыка...
Вдруг требуемая настолько, что прорывает все прежние твои диалоги и находишь ответы в ней, ответы, которые можешь получать только от фраз музыкальных... И доверяешься музыке, и веришь неистово.
Без слов. И неясны ответы тебе, и не осознавал ты протест свой прежнему, да вот увлекла, покорила тебя... логика времени, которую забыл ты или не знал, покорила тебя трактовка времени, и уже сам ты находишь неожиданные подтверждения этому ходу.
Музыка обнажила спрятанные в тебе нити, цепочки связанных когда-то мгновений, и нитей таких, прекрасно распускающихся, развертывающихся сейчас, звучащих, — не счесть: суть твоя, наша суть в своеобразном аналоге «...третичной и четвертичной... структуры ДНК», где с каждым уровнем свертывания информации последняя пронзается все новыми и новыми связями, объединяющими казалось бы самые отдаленные структуры.         
Звук организовал (?) наш внутренний мир, уже преобразовал (?) его... Ясно одно — структуры его все считываются звуковой информацией.
Музыка старше Слова, многозначнее, язык ее — язык природы, но... как бриллиант отличается от алмаза, так и  язык  музыкальный  отличен  от  звуковых  эффектов природы неживой.
И Слово... в основе своей музыкально, и подчиняется требованиям музыкальным.
Музыка рождается и в тебе... от избытка сил? но и от осознания какого-то будущего времени, где силы твои прибудут и доля твоя будет счастливее... Можно ли осознавать время будущее? От веры твоей музыка.
Музыка может быть игрой со временем, с его бегущим    моментом, а может быть срезом целой толщи времени; любые наши чувства может выразить музыка,  может выразить боль, отчаяние, но и радость, счастье.
Все явления может прочесть музыка, и прочесть так глубоко, что слова как перевод, как аналог лишь будут приближаться к звуковой гармонии, и может быть, собственной гармонией звука.
Движение — музыка; нам естественно движение, нам  естественны музыкальные перевоплощения. Воспринимаемая более(?!) чувствами, музыка — это проявление силы ума (ведь ум — прежде всего динамика): музыка — это протест свой против собственной же роли статиста, против всего, что растворяет твою индивидуальность...
Может быть, твоя индивидуальность... звуковая? Ибо свет, создав мир, возмутил его, звуковые возмущения и есть ответ свету.
Создав и мир наш внутренний, свет отразил в нем мир внешний, подобно тому, как отражает, обогащает водная поверхность собою небо и берега;
...сопровождает звук мира внешнего все действия наши, и отразил их в Имени, как отразил в Имени все картины мира большого...
Мы — ответ свету! мы ответ свету и небу, ответ звуковой!

     Музыка раскрытия личности

...логика развития прежде всего физического мира с самого начала такова, что появление разумного внутреннего мира, и так или иначе несущего в себе параметры мира физического, внешнего, было неизбежно.
И не может существовать человек без других, как не может и раствориться в других, не может исчезать в общей массе себе подобных. Противоборствующие силы огромны: как мир внешний есть миг и вечность, есть беспредельная конечность и предельная бесконечность, есть все и ничего, так и мир внутренний, личностный, есть мир всех и мир одного, есть открытый и только открытый мир, но и стремящийся к самодостаточности, захлопывающийся мир...
Есть ли напряжение на Меру — самосохранение Человека?
Поэтому музыка, подчеркивающая подобные горизонты и масштабы, музыка, подчеркивающая трагичность и силу, музыка, привязывающая ко времени и месту, но и музыка, лишь приоткрывающая пространства, музыка, раскрепощающая от обстоятельств,
есть музыка раскрытия, возвышения человека... Такая музыка обогащает его, может быть, отбрасывая нежизненные фразы, может быть, оставляя самые главные, — спасает человека.
Музыка раскрытия наших способностей есть музыка новых связей, есть музыка повторения прежних функциональных направлений, и на основе их — поиск соответствия со временем.               
Музыка раскрытия зовет нас не забывать о других — о близких и далеких, вообще о человеке; музыка раскрытия напоминает... о тебе самом, о твоем вечном одиночестве — но не могущим быть замкнутым! не страшном! Музыка раскрытия, собственно, и призвана снять значение этой неизбежной пропасти, куда может упасть и куда падает человек; музыка эта есть музыка, защищающая именно человеческое...
Ведь человеческое — это связь! только связь, ибо при¬рода наша — «низменная», а отказ наш в пользу другого есть возвышение Духа над плотью, духа над материей.
Музыка возвышения нам есть убежище при ослабевших силах, ослабевающих, есть музыка поддержания Духа нашего, а при силе нашей духовной музыка такая есть пример построить новый храм...
Музыка раскрытия личности есть музыка нашего взгляда на мир, есть поиск человеческого решения; это не есть эксплуатация одних и тех же найденных музыкальных средств, но использование их крепости: где будет необходимым новое принципиальное решение?
...музыкальные ответы тогда возвышают нас, когда не забывают об опасностях, когда указывают на возможное падение, когда сохраняют светлые ноты утверждения, даже тогда, когда оставляют нам только надежду на него...
Есть ордината направления — тогда музыка раскрытия личности, есть компас в музыке — тогда это музыка спасения...
Как день бездонный и бескрайний, но и безразличный к тебе! напоминает о величии и неслучайности твоей жизни, так и музыка настоящая — музыка углубления твоих всесторонних связей, музыка приглашения, сомнения...
Функционален звук, функциональна музыка, функционально Слово: свет господин.
Так  «что» же такое наше Я?               

     Музыка разрушения личности

Многие силы созидают личность, в том числе неведомые. Что разрушает?
Музыка разрушения — не искусство, но его имитации. В основном эстрадные, они занимают большую часть «музыкального» времени. Они не запоминаются, раздражают, но чаще умные, расчетливо отштампованные, они останавливают личностное на проблемах мелких, бытовых, надуманных...
Сниженные масштабы личности и есть показатели ее разрушения. И многих раздражает, напротив, настоящее музыкальное искусство: даже частушечная форма или рок-форма, поднимаясь до искусства, беспокоит, раздражает потребителей, и стараются они от нее избавиться, находя в конце концов свой звуковой хлев.
Это та музыка, где подчеркнуты и животные потребности, потому пошлость — ее непременная характеристика. Тем не менее, мы знаем, что чувство пошлости возникает и от тупого повторения чего-либо, то есть, является нам банальность. И все же как трудно, например, в некоторых случаях отличить психологические обоснования от физиологических, так, тем более — нормальную психику от какой-либо патологической. Лишь пом¬нить мы должны: в отсутствии садовника сад со временем зарастает бурьяном.
...можем забыться в музыкальных и иных сюжетах, но музыка забвения не есть музыка разрушения личности: забвение есть инерция без самоконтроля, оно может и спасать тебя!
Ясно, что   р е ч ь   о проблемах музыки отдыха, музыки расслабления.
Почему чаще она решается на жаргоне? то есть, как бы и не «получается»? Потому что у нас еще нет выверенной пропорции труда и отдыха. Как только отдых будет достойным, не унизительным, не беспокойным предприятием, так соответствующая музыка займет конкурентоспособное место и в нашем мире и вообще в мире. Между прочим, в эпоху раннего социализма, когда идея еще была сильнее своего чудовищного воплощения, музыка отдыха была гениальной...
Да, формирует личность не только музыка, даже сов¬сем, может быть, не музыка, как и разрушает личность далеко не только музыка. Но музыка — нерв общественной обстановки; ее репертуар, стиль отражает и формирует моду — выражает время. И более всего образцы оказываются однодневками, оказываются ориентированными на запросы физиологии и патологии.
Общее упрощение человека, даже одичание, связано, помимо с утерей господствующих идей, с исчезновением последних моральных запретов, это упрощение человека диктует соответствующие запросы, а нетвердые жизненные принципы большинства оказываются бессильными перед низкопробным «музыкальным» потоком... Поток оказывается и не музыкальным, а бытовым, даже мировоззренческим.
...светлые горизонты должны окружать нас (как забывают это люди, облеченные государственной властью!): личность — это всегда на вырост, и разрушает ее то, что не направлено к другому, другим, разрушает ее то, что не направлено на духовное, на возвышенное.

     Память

Как и звук память — ответ свету, вообще ответ.
Память — ответ другому времени, будущему времени; именно память предоставляет нам горизонты и масштабы человека как сознательного существа. Именно память соединяет нас.
Словесная память (звуковая память?) образная память... Какие хранилища знаков формируются в нашем свободном внутреннем мире? мире небесном, мире, стремящемся к свету? Это же удивительно: пере¬груженный информацией мозг и — свободный небесный внутренний мир, свободный для фантазий, мечтаний — полета! и воли — протеста, тяжелой работы...
И что мысль нам? без которой нет осознания, нет нашего Я, нет нас, нет ничего... Но, вот — мыслим, то есть «существуем», и вспахивается поле памяти, собирается урожай. Удивительно: невидимое поле, невидимый пахарь, невидимый урожай! К глазам нашим, к голосу, к лицу нашему выходит все невидимое: лишь догадываемся мы все о собственных тайнах; «иваны, не помнящие родства» мы, не знаем себя, не знаем кто мы, откуда, зачем...
Мы — просто есть! Мы «просто» мыслим!
И ответы нам не звучат, ибо «знаем» лишь историю новейшую — историю нескольких тысяч лет.
А в отвлеченном виде память — это то, что было нашим в действительности и что может быть в нашем воображении; это то конкретное, что уже соединилось с нашим абстрактным, потому на памяти — печать, отблеск вечного.
Но... отлучены мы от этой печати, хотя и в нас она; жизнь наша прямо зависима от действительных событий, что происходят в настоящем. И страдаем мы оттого, что нет сил наших изменить настоящее в свою(?) пользу.
И память, в сущности, усугубляет страдание: зачем знать мне много? Тяжесть истории, тяжесть памяти, тяжесть прожитых лет непомерна...
Но, видимо, иная сила перевешивает на весах мгновений этот груз; иным она дарует жажду идти вперед, не оглядываясь, иным оставляет возможность жить только одним днем, а иных лишает вообще способности ощущать этот груз чужих страданий и чужой боли...
Давно мы, наверное, ходим по кругу, в человеческом смысле — в нравственном и только нравственном смысле, — уже много тысячелетий. Ведь ум — достояние не только людей, хотя сон разума, действительно, «порождает чудовищ». Под разумом, очевидно, подразумевали не только ум, но сознание целиком, совесть.
Растревоженная память укажет на необоснованную гордость нашу: забыли мы, что вся земля нас создавала, все силы небесные и земные определили облик наш, сущность нашу, и среди них — небесный свет и небесный звук — Слово.
Земная наша память и — небесная.
А ум — следствие, как следствием является любое движение, различие.

СЛОВО

Слово — связь; крепче всего на свете Слово (как утверждают поэты и учёные): связывает века и тысячелетия, непредставимые расстояния, незнакомых людей...
Свет создавал нашу непохожесть, особенность, создавал нам богатство и неискаженность восприятия, а звук объединял нас, объединял время наше, создавал время человеческое.
Мгновенный свет воссоздавал отражение, воссоздавал подробности, конкретное, а звук — уже рождал музыку, звук создал Слово.
И кажется нам, что ничего принципиально нового не создал Великий свет, которому обязаны мы всем, но уже Слово — Имя, Слово — порядок (?), Слово — зеркало мировое, Слово — альфа и омега человеку.
Звук запаздывал, звук прекрасно запаздывал: в промежутках между светом и звуком — что-то таинственно родное и великое, — вспомните, как ждете вы эхо!
У света невидим сюжет, развитие (?); свет мгновения целиком дарит, а звук окружает мгновения; прекрасные мгновения в душе нашей успевают стать ответом.
И Слово — знак нам, знак наш, знак от нас. Слово — самое великое искусство человека, прежде всего звуковое искусство, но как оно связано с тем, от чего Оно само зависимо? от того, что за пределами Логоса? к которому (в свою очередь) лишь приближается высокая поэзия?
...и вот уже Слово — удивление перед внешним миром, ответ ему, потребность в связи друг с другом, удивление и ответ нас друг перед другом
Слово — отношение к чему или кому-либо: разнообразие звуков для нас безгранично, даже в пределах одного языка количество звуковых знаков-слов — за пре-делами воображения...А вспомним языки народов!
Беднеют ли со временем или становятся разнообразнее языки общения? Какой лингвист нам даст смелость утверждать это?
Слово есть информация (главное, на чем держится система любая): нас «держит» Слово.
А вообще, какая это наша связь, вербальная – причинно-следственная?  Но прежде, чем что-то сказать, мы ведь должны…подумать! значит, вербальная связь эта, по меньшей мере, вторична?
Как же создан человек! Языковой уровень информации – на «виду», мысленный уровень – недоступен даже самому близкому или самому мудрому человеку… Кого благодарить мы должны?
Если в начале (человека) было только Слово, как утверждает евангелист, то это трагедия… Это значит, что  человека можно переформатировать сколько угодно… Какие тайны недоступны для большинства из нас?
…но свободно Слово, хотя и функционально, иногда или часто — предельно функционально. Свободно! Мы свободны в выборе поступков и слов, не отсюда ли у нас столько проблем?
…наши связи, как и слова, связи друг с другом, иногда возвышенно недосказаны, и наши связи жестко определены, упорядочены ближайшими перспективами…
Слово всё же создаёт нас…
 Слово — сознательная связь,  связь, за которую в ответе мы…

     Действия

Действия наши функциональны, но все ли нам известно из того немногого, что определяет в конечном счете наши действия? Иные действия или те же действия при иных обстоятельствах перевешивают нашу жизнь — в мгновениях ли, в долгие дни и годы ли мы идем вопреки всем чувствам самосохранения, пробуждая, наконец, ответ, в котором дух превыше всего, в котором дух подчиняет действия...
Обычная жизнь наша, пронизанная идеологическими традициями, все же сообразуется с самосохранением, обычная жизнь наша «держит» ...малую меру между телом и духом.
Мысль предшествует действию. Но как было «раньше»? Тем более, есть машинальные действия (дела?): забываемся мы, совершая или не совершая какие-либо действия, забываемся буквально; или задумываемся о чем-либо, а «руки делают»... Стереотип действий, допустим, в произношении слов — уже норма, как и, например, при ходьбе или беге: тогда, действительно, причем здесь « предшествующие » мысли ?
Что раньше предшествовало? Слово или дело? Что раньше — тело или дух? Неужели — одновременно (для нас — одновременно), как доказывает наука?
Но пропасть видим мы между тем и другим, между животным и духовным; а в делах сознательных руководствуемся продуманными и просчитанными планами, во всей же природе, живой и неживой, поражаемся целесообразности, и ждем событий ...подсознательно соотносимых по масштабу, краскам, логике (!), напряжению... с чем-то внутренним.
Действия вовне себя считаем в высшей степени подогнанными «друг перед другом», действия свои — стараемся приспособить, подогнать под какие-то смутные свои идеалы, но оказывающиеся родными, земными... — ожидаемыми?
То немногое в нас, что не сводится друг к другу, скрыто от нашей сознательной памяти, и мешается перед умом; ...какая-то печать на действиях наших — созидательная и разрушительная, печать величия и никчемности, печать тщетности усилий и печать ожидаемой осуществленности ...но какой?
Первые страницы или строчки собственной истории не прочитываются.
Одна действительность у нас: узел этот крепко завязан; функция чего действительность? Что определяет действительность? Вот что определяет наши действия, то и определяет действительность вообще! То немногое, что несводимо друг к другу...
Непредсказуемы наши действия: а наступают минуты, часы веселья, — разве просчитываются действия наши? Не просчитываются все экстремальные ситуации: что сделать можем? Вознестись ли духом или пасть?
Действия наши — не только функции, но и сущность; вне действий нет нас. Я существую не только в мыслях, но и в действиях. Что же тогда и чему предшествует?
Может быть, мысль — «лишь» скрытое, воображаемое действие?
Какая геометрия проявляется в нашем внутреннем мире!               
 
     Мысль
Мысль... Самое загадочное, что у нас есть — мысль. Мысленно мы преодолеваем любые расстояния, любое прошлое и любое будущее мы словно видим внутренним взором, словно живем там, где быть физически нас не может... Собственно, мы тем самым странны: но какая физика докажет, что наш мир — внешний мир, да еще с незапамятного прошлого до гипотетического будущего? и наш мир не замкнут поэтому — во времени, он открыт вечности! Что наши внутренние миры и внешний,         действительный, мир во многом «совпадают», и может быть, во всем? что эти миры столь большие, что даже мысль наша бессильна охватить их контуры...
И недоказуема мысль «прямо» – лишь в следствиях, лишь в обслуживающем их субстрате – нервных клетках, по рефлексам которых мы хотим понять недоступное…
Но не объединяет мысль  мир людей так, как Слово его объединяет, создавая его...
Как же мы «думаем»? Неужели мысли — «словесны»? Нет, «внутренняя речь» – вторична… Может быть, — лишь «замедляясь», мысль «обретает» «форму» — подобие слова, даже полностью «совпадая» со словами? А «забывшись», мы полностью абстрагируемся от единственно найденных взаимосвязей и уже — вне пространств и времен наши мысли!
Естественно «заземление» мыслей, безболезненно: но и как мы иногда подбираем Слова! Словно ищем драгоценности среди пустых пород, ...но и неясно самим, то ли снисходим до поиска, то ли в радость нам труд этот...
Как же мы думаем?
И «где-то» наше Я — мысленное  (мыслимое?) или оно иной «природы»?
…в нас бездна проживает — миллиарды лет, весь бес¬порядок и порядок — Вселенная вся и весь Космос, и мысль наша — самая совершенная возможная информация, связь...
Потенциально мы созданы... светом?
Лишь потом — Слово. Но... мысль — не ответ, только вопрос, только уносящееся удивление, уносящееся любопытство, мысль мгновенно уносит «до самых до окраин», только каких?
Ответы — Слова! Слова защищают потенцию, утверждают ее, доказывают ее.
Да, мысль бессильна... перед собственной силой, пронзая просторы и времена, она нуждается в самоидентификации, в осознании, в ответе... Воистину, мысль воплощается в Словах и делах!
Принадлежат ли мысли нам? и только нам? Или — мы постепенно когда-то начинаем их осознавать, — с первыми Словами? То есть, свобода наша — свобода пловца на реке?
Словно посланцы иного мира мысли — мира светлого, не осознающего себя, но присутствуемого везде, присутствуемого всегда...
А мы — осознаваемый себя светлый мир...
Как?

     Время

Время неумолимо, время — необходимость: нельзя быть свободным во времени; значит, если свободны мы, то знаем о том или надеемся на то, что не подлежит времени...
...возвращаясь в обстоятельства прежнего времени, например, обстоятельства детства, и вспоминая события,
друзей, — так остро переживаем! видя в давно ушедших днях и событиях то, что не виделось тогда, не виделось тебе непосредственно.
И уже в мыслях твоих непонятная боль, в мыслях твоих... вот-вот разгаданная тайна... Как близки мы бываем от понимания чего-то возвышенного, родного, важного!
Объединяя времена, обретаем какую-то силу, также непонятную, волнующую, мы словно вновь видим то конкретное, что так полно окружало нас, с чем жили мы, и чувствуем боль — от ушедшего навсегда...
Не согласны мы с тем, что уходит от нас! природой своей не согласны.
Время разрывает что-то великое (вечное?), что касается и нас, время — в наказание нам: и пусть изменяются оценки твои, взгляды и запросы, пусть изменяем ты сам, но как не страдать от потерь?
Время тайны содержит; ведь их нет в вечности (?): таинство рождения и таинство смерти — великие таинства.
Природа вся (?) в тисках времени: не зная, что есть время, нельзя окончательно разгадать, что есть рождение и смерть, что есть жизнь; что-то немногое останется непонятным, но в том немногом и будут принципиальные указания на пересмотр взглядов.
Мир наш, мир земной весь(?) «завязан» на конкретное время, на «наше» время... Лишь (?) память твоя разрывает необходимость, память твоя, которая упорядочена Словом, протестует против времени... Да все твое в идеале направлено к вечному! Собственно, Бог у нас, по меньшей мере, уравновешивает распад человеческого (поддерживая веру в возвышенное), но более направляет дух твой к созиданию, объединению.
Бог — протест против разрушительного хода времени. И время — требуемо: та «сетка» вечного, что так или иначе проявляется или проявится — мгновенна и неотвратима, ибо одно само по себе быть не может без иного, как учит Платон, как учит Лосев.
Переживая время, мы страдаем неизбежно, видя, как уходит в небытие конкретное: невыносима потеря близких, велика потеря того, что было важным для тебя, когда любил ты, когда радовался, горевал, — жил пол¬но... Ведь сознание человеческое также «завязано» на конкретное время, и дух твой (Я твое) в нем — в сознании — «обживает» все новые и новые времена, и то ли в «старых» временах ты, то ли в «новых»... Скачущее время для нас, не плавное: осознаем мы целостно одну временную ситуацию, затем — совсем другую, но — сразу!
Наше Я, наш дух не может раздваиваться, наше Я неделимо: потому и больно, что утрата неизбежна, и время потому — всегда испытание.
А может быть, вечное проявляется только во времени?
Вечность и время... Не может Начало великое быть «единицей», оно — сразу напряжение на поток, на структуры, на числовые ряды, великое Начало есть начало на «троицу»! А тайны времени и тайны противостояния времени — до «единицы»...

ЧЕЛОВЕК

Поверхность земная и небо создавали нас, свободный свет сотворил свободу, а Слово — объединяло и объединяло время.
Своим строением и своими силами мир был направлен к человеку; и человек в принципе может дедуцировать его, исходя из собственного мышления.
Какая земля могла родить людей?
Человек — ответ, ответ Земле, ответ миру, и ответ на том же уровне, что и вопрос — вопрос среди бескрайних просторов и тяжелой сини холодеющего осеннего неба, вопрос среди ветра под пасмурным меняющимся освещением... Это вопрос открытого дня — светлого или светлеющего объема — громады свободного воздуха, дня жест¬кого, единственного. День берет от тебя все глаза, день ведет тебя, день — открытая дверь, день — действительность, день — шум, свет, действие...
Мера света и свободы превратила животное в человека и иная мера — возвращает в животное.
Когда ответ человеческий рождается? и отчего раздроблено то непонятное и вечное (?), что с нами рождается и умирает... Только с нами! и человеческое — всегда напряжение?
И стремимся знать (?) целостность, открывающуюся мгновениями, стремимся охватить умом своим весь образ, всю картину, все действия, теряя детали, теряя факты и вспоминая их, и возвращаясь к ним!
Мера света дана нам; какую меру свободы обретаем сами? тяжело, драматично, более обретая запреты?
Тогда человек, когда во Имя светлого мы строим от¬ношения, когда и во Имя другого забываем свои расчеты; но и тогда человек, когда рабство свое, долг свой наполняет жизнью, наполняет преемственностью, — когда любовь растворяет границы служения, все границы, — и слепота твоя, рабство твое становятся смешными и... жалкими, незаметными.
Вырастает человек во всех жестких и неумолимых временах, на всех ступенях общественных взаимоотношений, никогда не умещаясь в отведенные обстоятельствами рамки или схемы, — не умещаясь требованием целостности.
А целостность — вечна! У нее нет конкретного времени и нет конкретного пространства, нет никаких гр¬ниц, и она — тот мир, в котором живем мы.
Мы даже не требуем: целостность сама поглощает нас, мы подчиняемся ей, наши эгоцентрические теории эфемерны, нежизненны, — увлекаются ею, перестраиваются. Эфемерны, нежизненны в итоге.
Мир, породивший нас, втягивает нас же в свои орбиты.
А где же свобода? Почему каждый из нас может стать «центром» мира? Понять как, что то, неуловимое никакими приборами, что в нашем внутреннем мире
  я в л я е т с я, на самом деле... принадлежит всем (всем!) людям, и — нам конкретно, индивидуально, неповторимо (!)?
что-то простое не удается осознанию, предельно простое.

ВНУТРЕННИЙ МИР

В жизни обыденной не отличаем мы мир свой внутренний от мира внешнего: мы как бы во внешнем мире целиком, а все, что «наше» — вне времени и вне пространства (!).
Хранители времени мы, событий, воссоздавая мгновения даже через многие десятилетия, более того, считая какие-то мгновения свои тем лучшим, вокруг которого словно нанизывается вся наша жизнь...
А мир внутренний, между тем, есть хранилище и всех тайн наших: есть связь с миром жестким, физическим — каким? есть связь с миром фантазий и парадоксов, где доказательства становятся ненужными, не имеющими силы.
Мир внутренний для нас вольный мир.    Мир внутренний для нас есть, и его связь с миром внешним уже есть выход в любую сложность; ум наш по природе диалектичен — ум и есть диалектика, есть поиск, выход за пределы диадного мышления.
Мир внутренний — целостный мир, и выделяя в нем какие-то структуры, мы не можем фиксировать их четко: границы сознания, подсознания, памяти перекрывают друг друга, а где, скажем,  «границы» нашего Я?
Быстр наш мир — мгновенно объединяя совершенно разные обстоятельства твоей жизни; непонятен наш мир, невыражаем ни мыслями, ни словами, — попробуйте осознать, почему вам вдруг хорошо или плохо!
Наши глаза — мир внутренний, наш слух, все чувства наши — мир внутренний, все функционально; функционален мир наш, прямо завися от мира внешнего. Умный наш мир, находя ответы для мира внешнего и самосохраняясь тем.
И безумный наш мир! Он прочитывает (выдумывает?) связи там, где не «видны» они, не «слышны»! Он идет вопреки традициям, вопреки своему ...уму, вопреки самосохранению.
Высшей, непрочитываемой логике следует внутренний мир наш, невидимой большинству, непонятной нам самим, — почему? И осознание даже в редкие свои про-явления — озарения — не охватывает эту высшую целостность, к которой идут люди все...
Пронизан мир внутренний тем, что не фиксирует физика — пронизан идеями: как все и верно ли? И сильнее всех стихий оказывается мир наш внутренний, — зависимый, слабый, уязвимый мир!
Свободны мы думать о чем хотим, соотнося мысли свои с... собственными взглядами (!). Мысли наши свободны: где происходит их жесткий контроль, отбор? при их озвучивании? Разве Слово наше свободно всегда? Не всегда мир внутренний — твой, вольный мир, он
восстает; восстает, ибо не признает над собой экспериментов, восстает и тогда, когда внешний мир не соответствует тем мгновениям, вокруг которых вращается мир внутренний...
Восстает и тогда, когда центр вращения слаб, силы вращения малы: кто в ответе за это?
Но... в принципе задается масштаб внутреннего мира, соотносимый с масштабами мира внешнего, ...и вот твой гордый, но зависимый внутренний мир, согласный мир становится... чужим.
Что успеваешь сделать?            
               
    Осознание

Может быть, осознание есть какой-то биоритм, стоп-кадр, мгновение, после пика которого или после «кар¬тинки» уже идет разрушение, выцветание образа или какой-либо иной конструкции. Причем, мы лишь иногда «чувствуем», что осознаем то или иное.
   Большая часть времени для нас — инерция
естественного всплеска, то есть, след независимого от нас контакта... Внешний мир для нас — мерцающий, внешний мир для нас есть ритмичные вспышки (как часто? И ритмичные ли?). Эти всплески, эти кванты восприятия мира определяются нашей внутренней силой: мы заглатываем мир буквально...
А может быть, наоборот, мир внешний нас растворяет в себе?
 Осознание — это беспрерывные копии мира, копии, которые оценивает ум (только ли ум?); но и не простое отражение всего внешнего есть осознание: это мгновенное воссоздание внешнего, его своеобразная мгновенная реставрация; осознание это вброс информации, переработанной, оцененной информации, это вброс информации (откуда?) для прочтения... (!!)   
Загадка нам осознание, это какой-то аналог физики атома и физики квантов.
Осознает наше Я (?), не ум: что такое ум? Ум — это что-то динамичное, разделяющее, отличающее, идентифицирующее...
...в нашем внутреннем мире пульсирует странная сила, вбирая порциями внешнее (и оценивая его! оценивая вместе с нашей способностью у м е т ь), вбирая целостно, разом... А мы удивляемся, мы теряем тут же обретаемые ценности, подаренные ценности — обретаемые даром: слаб наш ум!
Нам даром дается не только осознание, но и сама жизнь: как продлеваем мгновения осознания? насколько достойно живем «по инерции»? Ведь получается так, что мы «должны» заполнить промежутки между актами осознания, подпитываясь естественными встречами своего внутреннего мира и мира внешнего. Ум — функция ...времени.
Осознание — это рождение; но как в копиях рождается новое? Может быть, целостность — это настолько много, что включает в себя мир весь, вплоть до Его начала, и копии целостности, сколько бы их не было, все равно есть возможность новых взглядов?
Загадка нам осознание.
Осознание — это любовь, это озарение — все являющаяся целостность, являющаяся нам. Это — великий контакт, великое наполнение информацией... Это — приглашение.
Противостояние?

Сознание

Как в кинематографе: мелькающая в единицу времени статика нами воспринимается как динамика, так и осознание вместе со своею инерцией в некую единицу времени есть сознание!
Это — так? То есть, без какого-то движения сознания нет. Есть плотность актов осознания сознание! Какая-то мера времени дана нам, которая закрепляет поток... ин-формации, точнее, направляет его по новым орбитам — орбитам твоего внутреннего мира. По качественно новым орбитам.
Есть такое считывание внешней информации сознание, при которой возникает «некая» постоянная — где среди немногого и важного и твое «место» среди равных тебе.
«При» сознании держать орбиты трудно! Безжалостно центробежная сила изымает из сферы твоего притяжения даже мысли — намерения. А чем поступки определяются твои «при» сознании? твоей жаждой жить? умом твоим? или духом твоим — твоим Я?
Нет, с оглядкой Я твое, даже дух твой «при» сознании, ибо сила ума твоего, жажда жить — эгоцентричны: умеряешь себя ты, если «сознателен»...
Сознание — это не просто ты, но — человечество, в тебе — человечество.
Сознание — это крылья и гири. И потому крылья, что сострадание, сопереживание, сочувствие спасают прежде всего тебя самого. Потому гири, что останавливаешь ты себя во имя других; пораженный масштабом и направлением мыслей и дел других, соотносишь ты и свои дела: не можешь предать... На земле удерживают гири тебя, на земле, где родился ты; в небеса стремится душа твоя, ибо спасение ее там.
Сознание — тяжесть, мужество, даже мучение, потому что только оно объединяет тебя с человеческим, но и упрямо, легко сознание — вопреки всей чудовищной центрифуге (общественной?), отбрасывающей всю информацию за пределы твоего влияния.
Что держит сознание?, то есть, что направляет ум твой к защите человеческого?
...сила та подчиняет ум твой, определяет дух твой, сила та не теряет твое Я, утверждая его... Что это?
Сознание... словесно, но и прочитывается светом и звуком (прочитывается?), оно — «больше», чем разумное объяснение, оно такое же мгновенное, как и мысль (и все есть сгусток мыслей (?), и оно давным-давно пронизало всю природу твою: иногда или часто сердце болит, а ты никак не можешь догадаться — почему...
Потому-то трудна и неровна жизнь наша, что двойственно сознание — в горе и в радость нам, оно на беду и на счастье нам. Оно трудно и легко, и ...привнесено (?) и автономно (?)...
Орбиты мира твоего внутреннего просто не могут быть без противоположных сил,
и — уравновешивающихся сил! И мера сил тех поддерживает сознание — самое высшее наше достоинство.
…но мы – ничего не знаем…


РАЗУМ

Разумное — значит просчитанное... в угоду какой-либо точке (зрения?). Разумное — соответственное? Разумное — в поле (зрения, тяготения — ? внимания), то есть, направленное, ...организованное!
Это — самоорганизация (?) информации, ее самозащита, ее соподчиненность — всеобщая обусловленность, на¬конец. То есть, вся детерминистическая картина мира разумна. И только тогда можно видеть вокруг, только тогда можно адекватно строить свое поведение (приспособительное!): разум против свободы? (против человеческой свободы).
Без причинно-следственных отношений наступает ха¬ос. (Разумное разбивается в сновидениях на калейдоскоп событий; в сновидениях игнорируется и твоя свобода).
Разумное неизбежно эгоцентрично, эгоистично; чтобы разумное служило сознанию, необходим постоянный диалог, необходима постоянная связь: потому в государстве — договор! потому в судах — состязательность сторон! В каких соотношениях между собой — разумное и сознательное? что «стягивает» наш внутренний мир? что разрывает? что качественно перестраивает?
Разумно ли поведение звезд и планет? атомных частиц? поведение животных? Разумны ли фенофазы у растений? Ведь как бы мы не называли функциональное или целесообразное поведение, имеем упорядоченность, и свойство это всеобще.
То есть, можем сделать вывод о том, что упорядоченность на каких-то этапах развития структур трансформируется в сознание.
...разум есть также равновесие сил, или — уравновешивает силы.
Блистающий солнечный мир под голубым холодным небом разве не разумный для нас мир? ибо прочитываются связи, от которых захватывает дух, связи сильные, возвышенные, бесконечно глубокие... Прочитывается прекрасная и разумная система, в которой известны нам уже несколько смысловых уровней...
Он в высшей степени соответствует нам, людям, этот мир, — по совершенству и палитре красок и звуков, по масштабу неба и дали, мир этот определяет уже и сознание наше, то есть, свое отрицание... Но как? Ведь разумное тогда не против свободы, когда и разум и свобода поступка — в одном лице!
...неразумное все, что приводит к преждевременной смерти, и потому, возможно, в любую систему «заложены» варианты «ухода» от нежелательных ситуаций... Иными словами, разум (целесообразное существование) — это стратегия системы любой.
Для нас разумным может оказаться и инстинктивный шаг, даже интуитивный: разумное или целесообразное поведение контролируется несколькими степенями защиты.
Разум дан нам, сознание — приобретаем.               

     Игра

Вдруг ловишь себя на мысли, что игра преследует тебя всю жизнь, азартная, и может быть, уже ненужная во взрослые годы и безобидная, но непременно необходимая в детстве...
Ты забываешься даже в игре, хотя внешне много чаще не выдаешь себя; непосредственность все же поджидает тебя.
Проходят перед тобой мысленно игровые сюжеты, а то и подсознательно все существо твое направлено к чему-либо; внимание непроизвольно фокусируется на игре света, освещения всего, на игре туч, ветра...
Игра — это вероятность или имитация чего-либо, это ожидание того или иного повторения. Игра — это игра по существу со временем — будто бы чем-то жизненным мы в вечности (?), но главное, невыдуманное, у нас во времени. И — играем, или прошлым, или, как в детстве, будущим временем.
Требуя или добиваясь повторения, мы словно возвращаем мгновения, когда-то пережитые впервые, требуем непременно, даже зло — вопреки своим традициям, высказываемым взглядам, мы требуем повторения ощущения как дань природе, как дань своему телу, как дань своим мыслям!
Так в игре и живем; и даже не только ловя себя на каком-то внутреннем отношении к кому-либо, но и весь смысл существования выстроив во благо кому-то... Все равно игра, даже если и не ты играешь.
Игра в природе неживой многолика — легка, бесшумна, весела, но и разрушительна, гибельна, даже страшна, игра в природе быстра и неожиданна, и — медленна, неотвратима... Игру в природе замечаешь только ты (?), ведь если есть игра, то должен быть кто-то, кто либо ее назвал, дал Имя, либо... сам включался в игру, и сам инициировал ее. Какие инстинкты проявляются среди животных — подражания? привлечения? И животные сами ждут игру!
Да, при игре необходим созерцатель или участник, необходимы глаза постороннего, необходимы чувства кого-то стороннего.
...так и кажется, что лунное освещение — это освещение странного театра, где мы играем чужие роли, а режиссер — среди неведомых зрителей; так и кажется, что и судьба наша в руках чужих, и даже ждем мы чуда, ждем спасения какого-то, которого все нет и нет... Лишь намеки фиксируя, лишь в предчувствиях сохраняя дистанцию от чего-то неестественного, лишь интуитивно буквально проскакивая сквозь совсем нежелательные для себя обстоятельства...
Игра — это ...признак ума! Имитация предстоящего — это демонстрация готовности твоей. Показатель силы игра, проявление силы — как внутри одних каких-либо правил самой игры, так и свободный переход от одних правил к другим есть показатель силы.
Искусство людей — великая игра! сгущается время, становясь теплее, обжитее, компонуется заново его течение, направление времени меняется, и в игре той мы либо заново повторяем, сверяем собственное отношение, либо впервые прочитываем то, без чего нельзя быть, нельзя жить...
Что игра? Это преодоление монотонного течения событий, это творчество, данное нам, данное всем! Это какая-то азбука, которая пронизывает мир весь, обучая его, это предварение чего-то жесткого, единственного... Настоящего?
Мир наш, как видим, защищен и игрой.

     Смех

Нельзя расписать всю свою жизнь по минутам и быть во всеоружии в каждой: где-то говорим и делаем невпопад и выглядим нелепо, а где-то собственная позиция слишком явно расходится с общепринятой — по самым элементарным житейским вопросам... Несчетные противоречия живут с нами, противоречия между тем как было   
и    как    должно    было    быть.
Высмеивается все не соответствующее должному, идеальному, высмеивается все неумное в идеологии, вообще все неумное. Да, смех — это проявление именно ума: вдруг устанавливаются очевидные и яркие связи, связи невидимые ранее, связи как просчеты ума!
Бесчисленные противоречия — в каждой семье, в каждой жизни, в каждых взаимоотношениях, бесчисленные несоответствия, тонкие — все подмечаются, фиксируются: «умнеем»  мы с каждой улыбкой,  с каждым взрывом смеха.
Конечно, обидно осознавать собственные просчеты, просчеты близких, но если они не крупные, то... смешно.
Смех — это контроль, самоконтроль ума.
Это — оценка или самооценка того, что сделано или того, что только в уме.
Смех — это упрочение всего ума, всех твоих представлений и понятий, это такое событие, после которого и понятия и представления становятся взаимосвязаннее, это — буквально «встряска» всего мироотношения...
Но отчего? отчего такие умотрясения, естественные, даже желаемые, от которых становится легко?
Не оттого ли, что информация в мире нашем внутреннем подвижная? и, если дальше проводить аналогию с землетрясением, то — чем «глубже» информация, тем подвижнее?
Смех неожиданен, потому что слово или фраза, ситуация вдруг переполняют наши внутренние чаши, смещают внутренние пласты, отчего наша связь с действительностью «дрожит» (как при землетрясении), и не находим адекватной реакции мы на слово, на ситуацию...
Ум вызывает смех, оценивает смехом. Выходит, что смех — это самосохранение ума, самосохранение не толь¬ко ума, и это качество оказывается сильнее всех при¬чинно-следственных связей в природе: они изначально чужие нам!
Самосохранение привнесено?
Смех — вечен!
И потому еще смех, что каждый из нас устанавливает свои причинно-следственные правила, впрочем, постоянно видоизменяя их на «ходу»...
Смех — это доказательства того, что в свою «программу» мы включили замечания, что мы откорректировали ее. И смех, как и колебания земной поверхности, есть уже неконтролируемые взаимоисключающие оценки, есть естественная трудноизменяемая амплитуда эмоций...
И — становится легче: информация в нашем внутреннем мире становится взаимосвязаннее.
Не забудем: мир безбрежен не только в космических далях, но и в малых величинах;
смех, действительно, вечен!      
               
НАШЕ  Я

Удастся ли признать за нашим Я какую-либо определенность: или оно — не «наше», или, действительно, рождается и умирает только с нами?
Предположение, что наше Я — как атом, есть «световое» предположение: наше Я есть свет преобразованный и преобразовывающий структуры (какие?); какая-то простая физика в основе преобразования, какой-то резонанс, эффект... Но — свет! Тогда наше Я — как огонь, но как огня без предмета не бывает, так и нашего Я ...без нас не может быть...
Но может быть, наше Я иной «природы»? Например, наше дыхание, тепло ложится на некую «странствующую» матрицу? И наше Я тогда — отражение от этого «посланника» Начала всего, есть иллюзия тесноты, иллюзия нашего начала, иллюзия множественности пространства, подобно тому, как водное отражение теснит свободу воздуха, делает его богаче, загадочнее... Наше Я тогда рождается, пока есть та поверхность обогащения.
Отражается в сущности то, что видим и слышим мы, то, что сразу же входит к нам через чувства, но и то, что уже вращается в нашем внутреннем мире... Все отражается чем-то бесплотным (?), непонятным, и — отражается как зеркалом!, как, повторяю, отражается все то, что происходит в небесах — в водной поверхности...
И словно знаем мы больше, чем увидели в жизни своей, узнали из книг мудрых... Словно матрица та, отражая, направляет отражение, и свободны мы лишь, как солнечные зайчики, отраженные от гладкой поверхности...
Свобода — свет!
Что рассуждать нам о чем-либо, когда прежде мы не можем решить вопроса о собственном происхождении, все — предположительно?
Небо, свет, поверхность, Слово, — все «должно» быть в мире внутреннем нашем, как и «должен» быть масштаб отражения — золотое соответствие, когда малое несет в себе все математические согласования большого...
Наше Я — световой поток, и, может быть, парадоксальный световой поток — как, допустим, хвост кометы...
Не вечно наше Я, как не вечен какой-либо огонь, какой-либо поток, не вечно конкретное, вечен вообще огонь, вечен вообще поток: вечен свет! Сам свет и есть то, что вне времен и вне пространств! Сам свет и есть вечен, преобразуясь в мире нашем внутреннем в подобие атома или подобие... матрицы...
И входит в нашу жизнь наше Я изначально трагично: осознавать мы будем миг, и миг один будет казаться нам всемирным центром.
Странный мир наш! Он временный и вечный! он конечный и бесконечный, он пределен всегда — в большом и малом, и — беспределен своей замкнутостью, открытостью, он удивителен своими повторяющимися технологиями...
Странный мир — миг в нем есть та же вечность: хотя вспышка едва видимой звезды ночью для нас не есть светлый день, для других же наш долгий и светлый день есть та же вспышка... Миг, вспышка с одной стороны и день с другой — несопоставимые понятия.
Странно: нас нет и мы есть, и космические бездны не только вокруг — они в нас; живем среди воздушной свободы, среди света и звука — всеобщего движения... и надо ли удивляться тому, что преобразованные свет и звук — основа наша!
Не вечно наше Я, но вечен свет, свет, остающийся на Земле, свет, подсказывающий нам, свет — зеркало, свет, обнажающий стороны времени;
не вечно конкретное, но вечно отношение, что воссоздает ответы;               
неизбежным было Слово в свободном воздухе, Слово — связь;
...звук и свет создали и безмерно обогатили внутренний мир — все тайны движения в нашей памяти: прочтем ли свое время?
...