Мертвые сраму не имут

МЕРТВЫЕ СРАМУ НЕ ИМУТ…

Черт дёрнул меня поехать сейчас, да еще по незнакомой дороге. Дождь лил как из ведра. Дорога, если насыпь из песка и глинистых отложений, невысоко возвышающаяся над низинной болотистой местностью, обильной пролитой ливнем, можно было назвать дорогой, вела в неизвестность. И бог знает, что могло ожидать впереди. Дворники старенького, но ещё надежного труженика Форда не поспевали вытирать лобовое стекло. Покачиваясь на ямах и ухабах, или подобно героическому эсминцу, мужественно зарываясь передком в большие и довольно глубокие лужи, отчего из под колёс в стороны разлетались огромные волны, Фордик упорно полз по скользкой дороге.
         В некоторых местах через дорогу пролегали свежие промоины,  приходилось осторожно проползать по самому краюшку обочины, рискуя соскользнуть в кювет. Несколько раз я останавливался, вылезал из тёплого салона и под ливнем осматривал дорогу впереди, меря палкой глубину луж. Риск, оно, конечно, дело благородное. Но в этом богом забытом уголке рисковать было опасно. Помощи ждать было не откуда.
        - Ну, зачем я поехал? - думал я, выкручивая баранку стараясь объехать лужи. - Можно было и завтра поехать. Без всякого риска и проблем. Хороший хозяин в такую погоду собаку на улицу не выпустит. А я, дурак старый, поперся, да ещё и внука взял с собой.
Ругая самого себя и кляня непогоду, я все же продолжал движение вперед. По моим расчётам деревня вот- вот должна была показаться. Но ливень мешал рассмотреть, что находится впереди. Внезапно, как по волшебству, ливень прекратился и только редкие тяжёлые капли ещё продолжали постукивать в лобовое стекло, как бы прощаясь.
 - Видать хляби небесные иссякли, - сказал я, обращаясь к внуку. Чувствуя в себе крепнущую уверенность, я попытался ободрить и его.
- Ничего, скоро приедем! Осталось недалеко. Мои слова, сказанные с уверенностью, видимо, успокоили мальчонку и он принялся с аппетитом жевать шоколадку.
Дорога делала крутой поворот. Редкие, но все ещё крупные капли то ли дождя, то ли стекающие с листьев деревьев всё ещё постукивали в лобовое стекло.. Дорога была всё такой же ухабистой и с лужами, но на душе стало спокойнее. И тут из - за рваных, низко висящих в небе туч проглянуло солнце.
Метров через семьсот показались заборы палисадников крайних домов бывшей деревни. У опустевших, обезлюдевших строений буйно цвела сирень. Иногда за заборами виднелась белая накипь цветущей черемухи. По - началу казалось, что жители просто заняты делом, оттого на улице никого и не видно. Дома были добротные, срублены мастерами. Некоторые для красоты, а может и для сохранности бревен, были обиты дощечками. На некоторых сохранилось было убранство - резные наличники, изящные столбики крылечек. Но пустые глазницы окон с разбитыми стеклами и ощущение какой-то не ухоженности, незаметной с первого взгляда запущенности во всем, свидетельствовало о том, что людей здесь давно нет.
Мы неспешно подъезжали к центру деревни. Судя по числу домов, деревенька была невелика. Металлическая, чуть покосившаяся автобусная остановка и какое-то, судя по архитектуре, административное здание, изрядно ободранное и разграбленное, указывали на конечную цель нашего путешествия.
- Ну что, Димка, - обратился я к внуку.- Смотри, где-то здесь должна быть братская могила и памятник солдатам.
Справой стороны дороги ничего такого, за исключением сложенных в штабель толстенных бревен, не было. Лесной молодняк уже подрос и захватывал околицу деревни. Но сквозь него ещё можно было рассмотреть ближние деревья чернеющего леса. Слева, за остановкой, в густых зарослях кустов, наполовину показалась скульптура солдата.
- Стоп, машина. Швартуемся! - скомандовал я самому себе и заглушил двигатель.
По правде сказать, не люблю я, когда на автомобилях чуть ли не въезжают на братские могилы. Лень пройти десяток-другой метров?! Мы же не знаем, где лежит прах… Вот в этой деревеньке с названием Заболотье, которое полностью соответствует месту расположения, похоронено более тысячи трехсот солдат. А оградка стоит на клочке земли метров пять на восемь-десять. И как хоронили погибших, стоя? В штабелях? Или вообще не хоронили, а попросту внесли сведения в документы, а солдаты так и остались лежать там, где приняли свой смертный час? С кого спросить, у кого узнать?
- Я думал увидеть гораздо худшее, - сказал я, обращаясь к внуку. – Видимо под день Победы сюда приезжали,  краска еще свежа.
Порядок навели, это было заметно. Кем-то отбитый у скульптурного солдата сапог, пусть неумело, аляписто, но был замазан цементным раствором, отчего казалось, что стоящий в каске и с автоматом в руках солдат ранен в ногу. И в следствие этой уважительной причины, по факту своего ранения, был поставлен в караул, охранять покой здесь похороненных.
Внутри оградки все было прибрано. Бордюрные камни, символически очерчивающие периметр могилы, побелены. Металлические прутья ограды окрашены. Всё говорило о том, что кто-то помнит об этой братской могиле и пусть изредка, но наведуется сюда навести порядок. С внутренней части к ограде были прикреплены именные плиты. Сотни, тысячи имен…
От волнения я закурил, вышел за оградку и присел на скамью. От А до Я, полный алфавит имен погибших солдат. Среди них есть и имя майора Кузнецова Дмитрия Игнатьевича, Героя Советского Союза. Командира нашего 922 стрелкового полка. Он погиб в первую неделю ожесточенных боев.
- Дим, будь добр, посмотри фамилию Кузнецова Д.И. Майор. 1941. Внук подхватился и шустро юркнул за оградку. Перемещаясь слева на право, как когда-то учил его, он внимательно просматривая буквы. Остановился, видимо найдя литеру И, и обернувшись ко мне сказал: - Нашел!
- Вот и ладно. Сейчас подойду.
Затянувшись напоследок сигаретой, я встал и выбросив окурок, шагнул навстречу Бессмертию. На памятной доске было несколько Кузнецовых. Среди них и наш, Дмитрий Игнатьевич, командир полка. Как Герой, среди увековеченных имен, его имя никак не выделялось. Может это и к лучшему. В последний бой они пошли вместе. И лежат теперь тоже все вместе.
- Наш полк, - начал я свой рассказ для внука, - прибыл под Белый 23-24 июля 1941 года. Немцы к тому времени были уже в пригороде, а их авиация, имея явное превосходство в воздухе, безнаказанно бомбила нашу дивизию, следовавшую маршем.
- Шли они пешком из Оленино, - продолжал я рассказывать. –10 000 солдат протопали почти 100 километров. Возможно, что они шли по этой самой дороге, по которой сейчас приехали мы.
- Прошли Нестерово, Пушкари, вышли к окраинам Белого. А вокруг, сам видел, болота. Куда тут спрячешься в случае налета? Вот немец и злобствовал, расстреливал всех с воздуха. Люди хоть в лес могли сбежать, а машины? А лошади с повозками?
Мы вернулись на скамейку, и я опять закурил, чтобы как-то погасить своё волнение, которое волной охватывало меня. 
- Так вот, нашел я донесение, что командир батареи лейтенант Башаров и еще 20 красноармейцев были убиты во время бомбежки города Белый. Так они и не успели повоевать… - А в одной книжке прочел, что саперы хоронили убитых на кладбище за рекой. Может, на Петропавловском, а может, ещё какое тогда было кладбище. Да только имен лейтенанта Башарова и других погибших  на современном мемориале в Белом нет.
- Немцы, конечно, мост давно разбомбили, он в ту пору железный был, клепанный. Как под Юхновым, помнишь? Вот примерно такой же был. Саперы навели переправу и дивизия под бомбежкой форсировала Обшу. Помнишь, я показывал тебе в городе старинные дома купцов? Вот по этой улице и по - параллельным, войска двигались в сторону Демях. А это, почитай, 25 километров.
- Наверное, немецкая разведка или передовые части в то время тоже двигались к Белому. Представляешь, как оно было, первый раз вступить в бой? Это не в кино… Людей, пусть они и фашисты, убивать надо! Или ты, или тебя. А каково было под артобстрелом или минометами идти в атаку? Война - это страшно!
- Одним словом, пробились наши к Демяхам, выбили фрицев и пошли к Черному ручью. А там сам видел, болота, ручьи да  овраги, господствующие высоты. И дорога только одна! И шла она через огромное болото Свитский мох. Тот, кто держит дорогу, тот, считай и победил!
- Пробились наши с боем к Черному ручью, деревня несколько раз из рук в руки переходила. Дома горели, сараи. Бои ожесточенные были. Немецкая авиация бомбит, артиллерия и минометы бьют. Пулеметчики головы поднять не дают. А приказ один, во чтобы  - то ни стало двигаться вперед!
- Ты вот представь себя на их месте. Военного опыта - никакого. Немец прет, земля дрожит. Окопы выкопать можно там, где повыше, да по суше. Вот в первые недели дивизия и понесла огромные потери. От неумения, от страха, от слабости, а то и глупости. Порой перли в лоб, в рукопашную шли…
На ветку соседнего дерева села какая-то птаха и расчирикалась. Заметно потеплело. Капли с листьев стекли, и умытая ливнем растительность потянулось к солнышку. Вдалеке, видимо, где болота, начало парить и легкая белесоватая пелена поднялась над землей.
 – А что делать-то, науку побеждать изучали там, на передовой, - продолжил я свое повествование. - Как немец подойдет поближе, тут и входили в раж, вперед, в штыки! И это не уличная драка до первой крови… Насмерть бились. Чем попало, зубами грызли друг друга. Зверели люди в рукопашной… Видать, немцы слабже оказались, если наши прадеды 74 дня их на этой дороге держали.
- Вот и майор Кузнецов Дмитрий Игнатьевич, погиб 27 июля, почитай, на четвертый день своей войны. Тогда его ранили в бою, а командный пункт у него был рядом с дорогой. А немцы прут и прут, вот - вот наши побегут. Ну, майор взял пулемет и в атаку пошел. А за ним и матушка-пехота поднялась! Оно, конечно, неправильно это, чтобы командир полка в атаку ходил. Видать, мужества у Кузнецова было с избытком, а вот по части тактики ведения боя, имелись пробелы. Вот в том бою его еще раз тяжело ранило. Вынесли его с поля боя, отправили в медсанбат.
Я закурил следующую, не знаю какую по счету, сигарету. Рассказ внуку о боях заставил меня по - иному взглянуть на те давние события. Пока рассказывал, в голове сформировалась картинка прошедшего, будто сам был там. Видел воочию то, о чем читал, о чем думал.
- Медсанбат, как мне кажется, находился в Клемятино. Это за Демехами и Емельяново. А вот в Емельяново, надо полагать, располагался штаб и тылы дивизии. В Клемятино, судя по тяжести ранения, Кузнецову смогли оказать только первую помощь, ну, и отправили в тыл, в госпиталь.  Вот представь, проехать к Белому под бомбежкой, переправиться через Обшу и дальше поехать через Пушкари, Нестерово.
– В одном архивном документе читал, что майор Кузнецов умер от ран в Нестерово и там же был похоронен. А вот в другом документе прямо указано, что похоронен он в Заболотье, в братской могиле. Вот здесь, рядом с нами. К нему мы и приехали…
- Я думаю, что он действительно лежит здесь. Везли его в Оленино, на станцию. А видать в дороге растрясло, крови много потерял, не выдержало сердце, умер. И судя по всему, всех умерших в дороге оставляли здесь, в Заболотье. Тут же и хоронили… Может и 1942 кого-то добавили. В Пушкарях бои были кровопролитные, страшные.
От леса пахнуло свежим запахом весны. Старой, уже прелой листвы, омытой ливнем. Где-то тоскливо, с надрывом, закричала птица. Я замолчал. Говорить было не о чем.
В голове крутилось одно, пройдет лет пять, и лес захватит эту опустевшую деревню. Порастет молодняком улица, зарастут палисадники и огороды. И кто тогда придет сюда, на братскую могилу? Кто вспомнит тех, кто ценой своих жизней приближал нашу Победу? А мы говорим - Никто не забыт! Даже сейчас доехать сюда уже проблематично. А если на общественном транспорте? Да с пересадками? Да с учетом того, что рейсовый автобус ходит всего несколько раз в день. А потом надо идти пешком через лес, где живность  обитает. Кабаны ходят. Вот тебе и «Никто не забыт». А сколько таких вот братских могил по обезлюдевшим деревням и весям? Сотни, тысячи? И в чем тогда заключается наша память? Разве только в том, чтобы пройти с портретом в рядах Бессмертного полка? А что же делать с этими братскими могилами?
Я курил и думал. И отчетливо понимал, что ничего путного не могу придумать. Отчего злился на себя, злился на треклятых чиновников, на нашу нищету и бедность, на наше словоблудие и лицемерие, когда в праздники мы говорим о том, что никто не забыт…
А они, вот, лежат в десятке метров от меня и ждут, чтобы я, их внук, принял решение. Может быть, самое важное решение в своей жизни. Как когда-то такое решение приняли они. Мертвые сраму не имут… А мы, живые?