Рута майя 2012, или конец света отменяется 53

ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
ПУТЬ В КОИШТЛАУАКУ

Стемнело. Маленький додж юркнул в сутолоку огромного города Вильяэрмоса и тут же был подхвачен броуновским движением. Додж инстинктивно жался к тротуару: его пассажирам было страшно посреди дороги, и к тому же они жаждали скорее найти себе пристанище для ночлега. Первый попавшийся им отель с крохотными несуразными номерами они забраковали за несоразмерную цену. Но тут же пожалели об этом необдуманном решении. Других дешевых отелей им не попадалось. И город все больше засасывал их в свою безумную воронку.

Томина запаниковала. Додж чудом оставался целым. Передвигаться по улицам Вильяэрмосы казалось сущим риском для жизни. Машины носились здесь в бешеном беспорядке. Не соблюдались ни правила, ни знаки, ни полосы движения, а светофоры жили своей жизнью и мало кого интересовали. Беловежский предложил подменить ее на водительском месте, но, отказавшись поначалу, потом она уже просто не знала, где притормозить. В центре, где им повстречалось несколько отелей, цены были заоблачными, и они всерьез задумались о возвращении в тот первый отельчик. Но как его теперь найти? Абсолютно наощупь они плутают по городу, уворачиваясь от снующих тут и там автомобилей.

– Опа! Это место кажется смутно знакомым! – вскричал Александр. – Кажется, это где-то здесь.
Но не тут-то было. Вон та заправка, вот вроде тот магазинчик, а вон тот странный дом, и как раз эстакада поблизости, но отель как свозь землю провалился. Три раза они совершали один и тот же круг почета, разворачивались под эстакадами и увеличивали радиус поиска.
– Вот он! Тормози! – победный возглас Александра заставил Марину одновременно и вздрогнуть, и облегченно выдохнуть.

Теперь они сидят в кафешке возле своего несимпатичного отеля и с удовольствием поедают такос со слезами на глазах. Вызваны ли эти слезы остротой сальсы или радостью, что они, наконец, припарковали додж целым и невредимым, не столь важно. Они уже заклеймили Вильяэрмосу как самый неприятный город за всю их поездку. И теперь бурно обсуждают события этого незабываемого дня.


Беловежский привел всех в Каса дель 6 Ахав и указал на прямоугольное отверстие под лавкой. Рамирес предложил представителю археологической экспедиции Андресу Серрано заглянуть туда первым. И тот подтвердил наличие внутри некоего предмета.
Томина была поражена, что никто не кинулся сразу извлекать этот долгожданный артефакт на свет божий. Все терпеливо получили возможность по очереди посмотреть на него там, куда он был схоронен десять лет назад. Потом началось хладнокровное рабочее фотографирование. Это напоминало будничную деловитую работу профессионалов. Однако эта умиротворенная неспешность была сродни смакованию дорогого напитка, стремлению насладиться его запахом и вкусом, прочувствовать все нотки этого изысканного букета.

Когда подготовительная работа завершилась, настал сакраментальный момент. Но все медлили и переглядывались. Никто не решался сделать первым этот шаг. На самом деле русские понимали, что не они здесь хозяева, и опасались нарушить какие-то правила, а мексиканцы просто молчали. И тогда Диего Бернардо Рамирес четко скомандовал:
– Алехандро начал поиск этого предмета. Алехандро нашел этот сверток. Он и должен достать его. Это полностью его находка.

Беловежский смутился, широко улыбнулся, но замешкался в нерешительности. И Танеев подтолкнул своего аспиранта:
– Ну, что же ты? Вперед!
Александр с трепетом извлек сверток наружу. В этот момент его активно фотографировали мексиканцы.
– И что там? – поинтересовался Гарсия.
– Почти уверен, что там то, что мы искали, – сиплым от волнения голосом произнес Саша. – Наощупь предмет цилиндрической формы.
– Пойдемте в наш экспедиционный лагерь. Это здесь недалеко. Там мы сможем подробно и безопасно ознакомиться с находкой, – предложил Андрес Серрано.

Беловежский протянул ему сверток.
– Да оставьте вы этот официоз, Алехандро, – засмеялся археолог.
– Думаю, ваши руки, Алехандро, сейчас самые надежные, – добавил Рамирес.
Они разместились в крытом помещении в самом сердце Калакмуля, в святая святых археологов. Расчистили стол от ненужной мелочевки и на него торжественно поместили сверток. Беловежский осторожно отлепил шуршащий, грязный от времени, скотч, стягивающий темный плаcтиковый пакет с надписью Duty Free. Из него извлек еще один прозрачный целлофановый пакет.

– Растёт дуб, на дубе сундук, в сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо, а в яйце..., – пролепетала Марина по-русски. Русские усмехнулись.
Пара слоев пузырчатой пленки обволакивали небольшой цилиндрический предмет, который, после бережных Сашиных манипуляций, явил, наконец, себя миру. Это была небольшая керамическая ваза с замысловатым черно-коричнево-бежевым изображением по всей поверхности и лентой вычурных четких красно-рыжих иероглифов по венчику. Из ее полости Саша дрожащей рукой извлек сложенный листок бумаги. Почти на автомате, ни секунды не раздумывая, он протянул его Николаю Быстрову. Каждый шаг этого магического действа был снова скрупулезно зафотографирован и заснят на видео.

Николай Андреевич принял записку и, бросив поверхностный взгляд на текст, сказал:
– Да, это почерк моего друга, Игоря Ветрова. Здесь написано по-английски: « Я, Игорь Валентинович Ветров, коллекционер из России, владелец этого сосуда, вынужден прятать этот артефакт из-за систематических провокаций и преследования со стороны неизвестных мне лиц. Я направляюсь на симпозиум в город Кампече. 20 октября 2002 года». И подпись.

Повисла пауза. Никто не нашелся, что сказать. Словно это была минута молчания в память о погибшем русском. Гарсия осторожно взял листок у Быстрова и долго его разглядывал, затем тяжело опустился на пластиковый стул и погрузился в невеселые думы. Он был рядом с этим человеком, он старался оберегать его, но он не догадался об опасениях, которыми Ветров так и не поделился со своим сопровождающим, и не почувствовал надвигающейся трагедии. Леонардо с горечью думал, что так и не завоевал доверия русского, однако разум подсказывал ему, что тот просто не мог поступить иначе. И все же… Когда Ветров прятал сосуд, он был в этом же городище, где-то здесь, совсем рядом, возможно, в какой-то сотне-двух метров от него.

Затем этот трагический документ оказался в руках Льосы. И у него имелись свои воспоминания о его авторе. Он запомнил Ветрова улыбающимся и будто окрыленным. Теперь он понимал, что тот предвкушал окончание страшного приключения, надеялся на встречу с людьми, которым он смело доверит свой артефакт. У Ветрова не было предчувствия, что это последние его часы на этом свете. И он, Антонио Льоса, провел рядом с ним эти последние часы и даже стал невольным свидетелем его ухода.
Записка переместилась к Рамиресу, и тот показал ее Андресу, тихо в двух словах рассказывая ему эту печальную историю. Рамирес подумал, что сам он был знаком с Ветровым только по переписке. Но сейчас ему казалось, что он знает этого человека очень давно и все десять лет не расставался с ним, а теперь потерял его навсегда. Эту утрату он на мгновение ощутил как невыносимую.

К Беловежскому записка вернулась из рук Танеева, и он тут же показал ее Марине. Та придвинулась ближе. По щекам ее катились слезы, на которые она не обращала внимания. Саша притянул ее к себе, и так они и стояли какое-то время, держась каждый за уголок бумаги, пока Марина не всхлипнула. Саша обнял ее, и она тихо плакала у него на плече. Игорь Ветров второй раз проехал через всю Мексику, вместе с ними, направляя и оберегая их, а сегодня он привел их к своему тайнику.

***
Педро Мануэль Лопес, поблагодарив охранников-эхекуторов, направился в один из комплексов, закрытый для посещения туристов. На входе поставил на страже напарника.  В голове, как заезженная пластинка, вертелись слова этого «воскресшего из небытия» Антонио Льосы: «Теперь, сеньор Педро Мануэль Лопес, мы можем быть свободны?» Откуда он знал его по имени? Пока Педро не мог понять, чем ему это грозило, если вообще грозило. Он уже почти совсем успокоился, решив, что Льоса вряд ли представляет для него какую-нибудь опасность.

Достав вожделенный сверток из-за пазухи, куда сунул его, чтобы удобней было бежать, он аккуратно положил его на каменный постамент и стал с осторожностью разворачивать. Это был обычный пластиковый мешок, свернутый в цилиндрическую форму, но не заклеенный, что позволило с легкостью вытащить его содержимое. Сначала он достал мужские штаны, припорошенные цементной пылью, за ними последовала пыльная клетчатая рубаха. Он не верил глазам своим, но все еще полагал, что эти вещи положены для отвода глаз, ведь там внутри пакета оставалось еще что-то твердое. И он поспешил вынуть последний предмет, точнее, это оказались два предмета: связанные веревкой стоптанные ботинки.
– Тьфу! – в сердцах плюнул он и бросился к напарнику: – Срочно беги за охранниками! Они не могли уйти далеко. И немедленно приходите в тот же комплекс! Быстрее!
И он ринулся по дороге вдоль крепостной стены в сторону Комплекса Каса дель 6 Ахав.

***
Утром выяснилось, что на противоположной стороне от их отеля находится знаменитый Национальный парк Ла-Вента. В придачу к оригиналам древних ольмекских скульптур, они получили еще и зоопарк, где повстречались с разноцветными попугаями, милыми бэмби, обманчиво меланхоличными крокодилами, койотами, разновеликими черепахами, паукообразными обезьянами и многими другими представителями экзотической фауны. И хотя король джунглей ягуар предпочел встрече с ними здоровую дневную сиесту, зато пред ними предстал во всей красе черный ягуар, точнее, тот, кого они всегда считали пантерой. И совсем запросто, без всяких клеток и вольеров, прямо на дорожках и в уютных садиках парка они пообщались с очаровательными созданиями – коати или носухами.
В одной клетке им довелось встретиться лицом к лицу с самым страшным хищником, известным в природе: в клетке никого не было, и только на стене висело огромное зеркало.

Ольмекские древности на самом деле первоначально были найдены в ольмекском городище Ла-Вента. Оно оказалось в нескольких десятках километров по этой же трассе Мех-180, так что они постановили, что просто необходимо взглянуть на колыбель мезоамериканских культур. Правда, Беловежский буркнул что-то пренебрежительное в адрес этого нехитрого поселения. И Томина согласилась, что после зоны майя Ла-Вента уже не могла произвести глубокого впечатления. Тем не менее, они честно побродили среди копий тех знаменитых ольмекских голов и других скульптур, уже осмотренных с утра в Вильяэрмосе. Здесь эти древние произведения явно смотрелись выигрышней, по всей вероятности, расставленные по тем точкам, где и были обнаружены изначально.  Отдали дань древним алтарям, куда привели их петляющие в лесу тропинки. И, наконец, вскарабкались на довольно высокую земляную пирамиду, венчавшую ольмекское поселение. Эта так называемая Большая пирамида, метров 30 высотой, по мнению историков, сооружена в десятом-восьмом веках до новой эры.

Здесь наверху их приятно обдувала прохлада, они никуда уже не спешили, и можно было спокойно предаться созерцанию окрестностей и воспоминаниям. К тому же они оба ощутили вернувшуюся легкость дружеского общения. Саша поймал себя на мысли, что если он и желал большей близости и нежности, то охотно запрятал эти желания в потаенные уголки души, чтобы не спугнуть непринужденность беседы.
Томина, иногда позволяя себе нет-нет да и взглянуть на своего попутчика с тайным восхищением, тоже признавалась себе, что настроение ее улучшилось, исчезло тяжелое чувство потери, и она просто наслаждалась тем, что дарил ей этот день. Мысли о скором расставании она даже близко не подпускала.


Беловежскому не просто позволили сфотографировать сосуд Ветрова во всех мыслимых и немыслимых ракурсах, но и оказали ему в этом профессиональную помощь. Наконец, находка была подробно задокументирована, тщательно упакована и нашла надежное убежище среди прочих калакмульских артефактов.

Археолог Андрес Серрано предложил всем прохладительные напитки и начос. Устроившись кто где, все постепенно перешли к обсуждению будоражившей их темы. Зачем мог понадобиться сосуд преступникам?  Что за всем этим стоит? Почему надо было убить Ветрова, ведь он уже спрятал сосуд и сообщил об этом Буеналусу? Ответов ни на один из вопросов не находилось.

 – Буеналус – фанат керамики и хотел, чтобы сосуд, который не принадлежал ни одному из музеев, красовался у него дома.
Кто-то возразил, что он не смог бы никому им похвастаться.
– Тайно красовался бы. Буеналус, как скупой рыцарь. У него есть тайная комната с такими экспонатами, – раздались смешки.
– Да все просто. Он хотелось перепродать сосуд и заработать на этом.

И снова опровержения.  Звучали самые фантастические версии. А может, Буеналус здесь и не при чем? Вдруг это вообще российские мафиози заказали Ветрова, и это их разборки? Но откуда тогда охота на Беловежского? Может, охотились вовсе не за сосудом, а за деньгами, узнав, что Ветров очень состоятельный человек, потому и убили, чтобы вытряхнуть все из карманов.

– Тогда опять же почему сейчас преследуют ребят эти же самые люди? – резонно заметил Быстров.
Наконец, Рамирес попросил Беловежского еще раз припомнить, когда они почувствовали слежку.
– Да мы ее особо и не ощущали, – пожал плечами Саша. – Хотя… Марине, помнится, что-то померещилось в Тонине.

И Томина рассказала про двух подозрительных мексиканцев, чей разговор она невольно подслушала и чей странный обряд Саша потом подглядел.
– Обряд? – удивился Рамирес. – Интересно. И они говорили о каком-то посвящении? Это напоминает секту.
– Вот именно, – оживился Танеев. – Ребята нашли потом в интернете материал про старинную секту, посвященную какому-то древнему божеству, по всем показателям схожему с Болоном-Октэ.
– А потом мы еще видели какой-то ритуал в Бекане, и опять нам на ум пришла секта, – поспешил вставить Саша.
– И я с подачи ребят порылся в научной литературе и обнаружил статью про подобные обряды, – продолжил Андрей Михайлович. – Кстати, там, в библиографии числятся и ваши, Диего, работы, и статьи Буеналуса.

– А что, секта очень даже вероятно, – поддержал Леонардо Гарсия. – Это бы многое объясняло.
– Точно. Везде есть свои люди, – подхватил Антонио Льоса, – которым можно отдать приказы для быстрого реагирования. Секты, как правило, иерархичны. И в то же время это не профессиональные бандиты, точнее, это в принципе не бандиты…
– А убийство Игоря? – возмутился Быстров.
– Все непонятно, –  грустно согласился «Пакаль». – Казалось бы, им вообще не логично было убивать его в тот момент.
– Значит, религиозный фанатизм. Значит, секта, – задумчиво проговорил Рамирес. – Надо обстоятельно рассмотреть эту версию.


– Смотри, «Отель Калифорния»! – улыбнулась Марина.
Они отклонились от «квоты» и въезжали в город Коацакоалькос, стоящий на впадении одноименной реки в Мексиканский залив. Беловежский предложил еще раз попытать счастья в общении с морем, точнее, с заливом. Спешить уже не имело смысла: прямая платная трасса, по которой можно было перемещаться без проблем, скоро заканчивалась. Дальше их ждал горный серпантин, а ехать по нему в темное время суток представлялось сущим безумием. Ничего не оставалось, как отложить встречу с ним до утра и заночевать в городе Тукстепек.

Здесь, в Коацакоалькосе Мексиканский залив смилостивился над ними, и они от души порезвились на мелкоте, растянувшейся от берега и почти до горизонта. Они, вероятно, вызвали недоумение у местных купальщиков своими оголенными телами, потому как весь прочий люд на пляже, включая малых детишек, купался в одежде, в шортах и футболках.

Нелегкая извилистая  трасса была обещана атласом дорог еще на подъезде к Тукстепеку. Однако шоссе, несмотря на узость, оказалось достаточно прямым. К городу подъехали около семи вечера, но еще засветло. Уже собрались было искать отель, как вдруг заметили указатель, гласивший, что до Оахаки осталось всего 211 километров.
– Всего двести кэмэ! – воскликнула Томина. – И дорога вроде не такая уж горная.
– Что ты предлагаешь? – насторожился Александр.
– Да нет, я так размечталась, – сникла девушка.
– Ночевать в знакомом хостеле? – заулыбался Саша. – А что? Осилим? Всего двести кэмэ?
– Вот я и говорю. И светло еще.
– Давай, я за руль сяду?
– Нет, в городе нельзя. Да я и не устала.
– Судя по атласу, нам встретятся еще два населенных пункта, так что в случае чего там и заночуем.
– Решено?
– Поехали.

Ровно в семь вечера они покинули город Тукстепек. Через несколько минут пала темнота. А спустя пару километров они очутились на полном крутых виражей горном серпантине. На ночном горном серпантине.
Марина хорохорилась и признала, что в ночной езде есть свои преимущества. Встречные машины попадались редко, и это позволяло смело ехать по центру, прижимаясь к горам и тем самым сглаживая траекторию движения. Опять же своим дальним светом встречные авто давали о себе знать еще за несколько виражей, задолго до того, как выныривали из-за поворота, так что можно было не вздрагивать от неожиданности.

Однако километры ползли крайне медленно, а время бежало гораздо быстрее. Шоссе явно нуждалось в ремонте, и нередки были участки, где как раз шли ремонтные работы, что еще больше осложняло движение. В отличие от прежних горных трасс, с которыми им пришлось столкнуться, здесь практически не встречались прямые участки, где можно было бы разогнаться хотя бы до 80 километров в час. И они обреченно тащились со средней скоростью 25 километров в час.

Они ехали уже несколько часов, но не возникло ни единой возможности хотя бы привстать на обочине, чтобы Саша мог подменить уставшую девушку. Обочина не просматривалась. И за пределами дороги по одну сторону дыбилась темная громада горы, а по другую чернела полная неизвестность, в которой угадывалась пропасть горного склона.

Около полуночи они с ликованием обреченных вкатились на неожиданную заправку, посланную им Провидением. И вовремя. В полночь заправка закрывалась на технический перерыв. Обслужив их додж, работник заправки установил железные заграждения на въезде.
Стремясь размять затекшие мышцы, Марина открыла дверь и безуспешно попыталась выйти из машины. От многочасового напряжения ноги не слушались настолько, что она чуть не вывалилась из авто.  Когда же она потихоньку обрела подвижность, ее охватил невыносимый холод.

– Да уж, объективно не жара, – усмехнулся Александр, выполняя странные хаотичные движения конечностями. – Ищем ночлег?
И он указал на тусклый свет какого-то населенного пункта чуть внизу.
– Нет, едем в Оахаку.
Марина не хотела даже думать, что весь этот путь они проделали зря, и им придется все равно ночевать, не понятно где. Она решительно села за руль и завела машину.
– Там зарница или мне показалось?
Где-то в стороне небытие вдоль дороги на мгновение ярко высветилось и тут же сменилось тьмой, еще более глубокой.

Они уже снова колесили то вправо, то влево, огибая горные кручи, словно кто-то неведомый и невидимый заставлял их исполнять некий замысловатый ритуал. Этот же неведомый вдруг решил подшутить и поменял спуск дорожной ленты на подъем. Бедный додж с автоматической коробкой передач несколько раз принимался натужно реветь и из последних сил тащил их все выше и выше.
– Куда? – возмутилась Томина. – Нам в долину надо, в Оахаку! А не на Эверест.
Саша рассмеялся. И вдруг совсем близко полыхнула молния.
– Да, ты права. Это даже не зарницы, а настоящая гроза.
– Нам только дождя еще не хватало, для полноты ощущений, – фыркнула девушка.

Дождь, однако, пощадил их. Молнии уже вовсю просвечивали сквозь завесу горных круч, как будто гроза играла с ними в прятки или поддавки. Но громовые раскаты гасились горными массивами, скатываясь сразу вниз по склону прямо в пропасть. А тем временем они приближались к вершине и, казалось, становились удобной мишенью для разыгравшегося электричества, не имея возможности укрыться.
Новый всполох. Машина как-то заюлила, неестественно дернулась. Марина отчаянно выкрутила руль, ударила по тормозам. Додж застыл на границе между дорожным полотном и небытием.

– Висим над обрывом? – на удивление спокойно полюбопытствовал Александр.
– Угу! – промычала девушка.
– Что это было?
– Устала Маринка, – заявила она и тут же начала было выруливать обратно на дорогу, но Беловежский вдруг накрыл ее руку на переключателе скоростей своей и решительно сказал:
– Все. Дальше поеду я. Помнишь, si Tomina, no maneje/Если Томина, не садись за руль.(каламбур)? В общем, отдыхай.

Уже некоторое время их упорно сопровождал какой-то автомобиль, догнавший и безуспешно пытавшийся их обойти на этой завязанной узлом трассе.
– Светит мне во все зеркала, – ворчал Беловежский. 
Он постарался максимально придвинуться к краю бездны, и «преследователь» исхитрился, наконец, обогнать их. Саша ожидал, что он наберет скорость и вскоре скроется из виду. Но не тут-то было. Он так и остался болтаться перед ними, и теперь, очевидно, они раздражали его светом фар.

На сложных участках пути собрат по ночной езде методично включал аварийку, призывая к осторожности. Его сигналы оказывались очень своевременными. В одном месте целая полоса была съедена обвалом: полотно здесь просто обрушилось и прервалось, унеся немалый кусок асфальта в провал, как после землетрясения в фильмах-катастрофах. И если бы им не сигнализировали об опасности, они бы, наверняка, нырнули в зияющую пропасть. Иногда казалось, что собрат даже специально притормаживал, чтобы ненароком не оторваться от них, не уйти на большое расстояние вперед, словно он поставил себе целью вести заблудших овец, по неопытности очутившихся на этой суровой трассе. И они окрестили его ангелом-хранителем.

Внезапно узкая дорога, разродившись несколькими полосами, превратилась в широкий проспект, и ночные путешественники осознали, что въехали в Оахаку. «Ангел-хранитель» на мгновение поравнялся с ними на соседней полосе, будто прощаясь с ними и напутствуя: «Ну, тут уж вы сами, ребятки». Как же им хотелось крикнуть ему слова благодарности! Но он тут же свернул на соседнюю улочку и был таков. Он исчез так быстро, точно растворился, оставив сомнение в реальности своего существования. Обсуждая позже его помощь, ни Саша, ни Марина не смогли отчетливо вспомнить, ни цвета, ни марки автомобиля.
Они двинулись дальше, унося благодарность в своих сердцах. Около двух часов ночи, после почти семи часов пути, они ввалились в вестибюль знакомого хостела «Паулина».

***

Луис Альберто Буеналус отрешенно прервал разговор, не дослушав сбивчивый рассказ Педро. Он только понял, что тот провалил задание. Он успел услышать, как мальчишка извлек сверток с васихой, и вся международная делегация торжественно его куда-то понесла. Этого Луису Альберто было достаточно. Теперь он знал, что сосуд в руках официальных археологов. Его сакральный сосуд! Он отложил телефон и погрузился в размышления. Он не мог смириться и не пускал отчаяние в свое сердце. Он культивировал злость: она была бы продуктивнее. Он все еще пытался найти способ добыть сосуд. Выкрасть?

***
Этот последний познавательный день их поездки тоже получился насыщенным. Беловежский задумал показать Марине Текистепекский мост. Несмотря на то, что это сооружение несколько утратило свою прелесть после посещения зоны майя, мост оставался для Александра детищем. И Саша с затаенной гордостью провел экскурсию по миштекским письменам. Уже в самой Коиштлауаке они завершили свою многонедельную поездку по Мексике посещением изумительного монастыря шестнадцатого века Сан-Хуан Баутиста де Коиштлауака.


Приближалась минута расставания. Прощание с дорогими людьми всегда по остроте воспринимается как утрата. Но прощание с людьми, словно бы обретенными заново, это двойная потеря. Так, два дня назад они в недрах Калакмуля простились с Рамиресом и «Пакалем», с друзьями, в которых поверили буквально за несколько часом до расставания. Жаль было прощаться и с милейшим Гарсией и с новым знакомым Андресом Серрано. Танеева и Быстрова они подбросили до Эскарсеги, откуда те на автобусе должны были отправиться в Канкун, и пожелали им счастливого пути.
Теперь наступало расставание двух людей, уже однажды потерявших друг друга и только-только вкусивших радость нового обретения в ином качестве. Томина, несмотря на спустившиеся сумерки, полагала, что по квоте она к ночи успешно доберется до столицы.

– Тогда поезжай прямо сейчас, – велел Беловежский. – А я до базы археологов дойду пешком.
– Да нет, я доброшу тебя, это недолго, – возразила Марина.
Она понимала, что прощаются они надолго. Саша еще остается в экспедиции. Да и есть ли у их отношений будущее? Александр тоже это осознавал и стремился не оттягивать этот момент потери, а проститься немедленно: он просто гнал ее от себя. Он соврал, что по пути навестит одного приятеля, который и отвезет его потом до Каса де Роман. И Марина сдалась. Они как-то неуклюже, даже небрежно простились. Так прощаются, расставаясь на пару часов. Марина ринулась в машину, словно торопилась быстрее покинуть это место утраты, и уехала, а Александр бодро зашагал по улице и вскоре выбрался на проселочную дорогу.

Где-то на горизонте изломанная линия холмов еще четко прорисовывалась на фоне слегка выбеленной узкой полосы темного небесного шатра. Он шел легким, пружинистым шагом, радуясь знакомой местности. Не раз он хаживал по этой дорожке как в светлое, так и темное время суток. Этим немного искусственным задором он старался отвлечься от грустных дум.  На самом деле, по душе разливалась пустота: зона майя покорена, сосуд Ветрова найден, а главное – уехала Марина, и отношения их так и не сложились.

Но в то же время он испытывал это теплое чувство возвращения домой, ждал встречи со своей командой «Глаза ангела» и даже со своим боссом Джорджем Полонски, хотя и готов был к нагоняю с его стороны за опоздание. Но с Джорджем ему просто необходимо было поговорить, многое рассказать ему и высказать благодарность. Однако снова и снова он улетал мыслями к девушке, с которой расстался только что, вместе с которой столько дней он совершал этот невероятный марш-бросок по Мексике и которую он, похоже, полюбил.

Мрак загустел. Проглоченная облаками луна не показывалась. Бледная полоса оторвалась от горизонта и придвинулась, прохладной белесой пеленой расстелилась по пустынной местности. Дорога изогнулась. Колючий сухостой по ее сторонам в сумраке темнел неясной туманной массой, из недр которой иногда прорывались причудливыми монстрами разлапистые кактусы.

Внезапно возле одного из таких нопалей наметился светлый дымок, постепенно обретая формы. Саша разглядел фигуру девушки. Яркая вспышка безудержной радости затмила мелькнувшее было изумление: у дороги стояла она, Марина. Вдруг налетел порыв ветра, сорвав с тропинки верхний слой пыли. Легкое белое платье девушки колыхалось на ветру. Ее наряд несколько смущал, но Саша подумал почему-то, что она специально переоделась, чтобы понравиться ему. Дурочка, она хочет испробовать на нем всякие женские уловки.

– Маришка! – кричит он и стремглав бежит к ней. С каждым шагом сомнения его растворяются: это, безусловно, она, его возлюбленная. Сначала он узнал ее женственный силуэт, затем ее милые жесты, такие знакомые. Она манит его, призывно машет руками, зовет к себе. Вот уже хорошо видны ее чудесные темные волосы, они развеваются на ветру и кокетливыми прядями скрадывают черты лица.

Он не слышит, как за его спиной по каменистой почве прошелестели шины и хлопнула дверь автомобиля. Он идет к ней, такой родной, такой любимой, такой желанной.
Томина уже проехала главную улицу Коиштлауки и остановилась на светофоре. Тяжело вздохнув, она украдкой бросила взгляд на пассажирское место и заметила на полу рюкзак Беловежского. Ну, конечно, как глупо! Они гуляли по монастырю налегке. Рюкзак валялся под пассажирским сидением. А потом он так спешил расстаться с ней, так настаивал на немедленном ее отъезде, что даже не заглянул в машину.

Марина развернулась при первой же возможности. Он не мог еще далеко уйти. Впрочем, она даже была готова заночевать в Каса де Роман, лишь бы вернуть ему рюкзак, вернее, лишь бы еще немного побыть возле него.
И она его увидела. Спешным шагом двигался он в сторону стоявшей возле дороги девушки в белом. Внимательно глянув на свою соперницу, Марина ужаснулась. Лицо не просматривалось: черты его как будто смазали и растерли. Темные волосы и светлое платье трепетали на ветру. Откуда налетел ветер, подумала Марина, день-то был совсем безветренный. Почему-то на ум пришла фраза «злой ветер». Мозг заработал в режиме поисковика и выудил из памяти слова: «Смотрите на ноги!»

От взгляда на ноги девушки в белом кровь стынет в Марининых жилах: у девушки нет ног. Она не стоит на земле, а парит над колючками и слегка колышется, и от того движения ее кажутся еще более чувственными и зазывными.
– Саша! – истошный Маринин крик разорвал тишину. Но Саша ее не слышит. Он весь во власти этого милого его сердцу существа.
\
Поисковик продолжал щелкать в голове и не подвел: он выдает дословный текст Сашиной заметки (Марина знала их почти наизусть): «Мексиканцы называют это привидение злым ветром, а местные жители дали ей имя Матласигуа. Она забирается вам в мозг и принимает образ той, которую вы любите. Она поведет вас за собой, увлекая все дальше от дороги. И вы либо окажетесь в зарослях колючек, либо будете сброшены в ущелье. Если вы и выживете, то все равно лишитесь разума. И лучше не испытывать судьбу. Гоните ее, орите на нее, смейтесь над ней и проходите мимо!»
Что же делать? Марина опять  кричит что есть мочи. Но Беловежский не обращает на нее внимания. А действовать надо быстро. Еще несколько десятков шагов, и спасти его уже будет невозможно. И она вспомнила. Путь к спасению тоже сам Беловежский описал в своих заметках. Она метнулась к пассажирской двери, выхватила Сашин рюкзак и побежала со всех ног. Как вкопанная встала она прямо перед ним, всячески привлекая его внимание:
– Сашка! Это же Матласигуа!

И он ее заметил. В недоуменной растерянности он переводил взгляд то на нее, то на призрак. Они были похожи как две капли воды. Они одинаково улыбались, волосы идентично слушались порывов ветра, они использовали одни и те же жесты. Как ни странно, перекошенное от ужаса и безысходности Маринино лицо казалось ему улыбающимся. И он тоже широко улыбнулся, именно ей, живой и настоящей:
– Марина!
– Беги!

Саша чувствует, что ноги его приросли к дороге и не слушаются. В отчаянии Марина нащупывает верную линию поведения.
– Hey, gringo! – зовет она, – you’ve left your back-pack in my car. Get it/Эй, гринго! Ты забыл рюкзак в моей машине. Лови! (англ.).
И она изо всех сил швыряет Саше его рюкзак. Как в замедленной съемке, он с усилием протягивает руки, и лямка рюкзака цепляется за выставленные вперед одеревеневшие пальцы. Тут же он обретает свободу движений и небрежно закидывает рюкзак за плечи. Он уже все понял и осознанно ведет игру:
– Thanks. I was wondering where I’d left it./Спасибо. А я думал, где я его оставил.(англ.)
 
Саша расплылся в улыбке и невесомой походкой приблизился к девушке в белом. Он пристально посмотрел ей в глаза. Она сникла, отвела взгляд, опустила плечи, потом низко склонила голову. Руки ее безвольно упали по бокам. Прелестное белое платье ее повисло, как старое тряпье. Глаз она не поднимала, точно страх сковал все ее существо. Она вздрогнула, когда он слегка провел по ее волосам и промолвил: «Будь умницей». Он развернулся и направился к Марине. Потом обернулся к призраку, и, еле заметно усмехнувшись, небрежно бросил: «Ах, да, ты сегодня ослепительна! Теперь иди. За мной никто не идет».

Cаша тоже помнил свою заметку и поступал именно так, как написал там. Современные мексиканцы, насмехаясь над своими суевериями, создали шутливое поверье, что Матласигуа рабски послушна дьяволу в лице любого американца, гринго, с рюкзаком. Настолько сильна была неприязнь к американцам, что сама Матласигуа, исчадие ада, казалась невинной овечкой по сравнению с ними. Ведь, по мексиканской версии, американец должен был сказать ей, что за ним идет другой и тем самым натравить ее на новую жертву.

Беловежский отдалялся от призрака, этого воплощения дикого древнего ужаса, и Томина, опустошенная нечеловеческим напряжением, с облегчением наблюдала, как с каждым Сашиным шагом за его спиной бледнел и таял силуэт Матласигуы, пока окончательно не растворился в воздухе.
Они сидели в машине и переводили дух.
– Не может быть, – говорил Александр. – Как ты додумалась до рюкзака?
– Не знаю. Вспомнила твои заметки, подумала, что юмор может спасти.
– Юмор и спас. Юмор спасает в любых ситуациях.