Пациент 17 77

Пока я истекал кровью на операционном столе, мой хирург в ординаторской жарил спирт и дежурную медсестру. Из за этой забастовки все с ума сошли. Сейчас врачей мучило только три вещи. Жажда плоти, жажда денег и жажда смерти. Учитывая специфику их работы все кроме денег они получали с легкостью. Вот только мне кроме смерти предложить им было не чего. Становилось холодно, рассудок понемногу мутнел, а кровь постепенно заливала глаза. И тишина, как же здесь тихо все таки. Только редкие крики шум шаркающих ног нарушал эту идиллию в которой я уже готов был умереть. Вдруг дверь открылась и я услышал звон железного ведра о пол. Это была уборщица, тетя Лида. Милая бабушка лет 70 с добрейшим лицом и манерами портового грузчика. Увидев меня она врятле смутилась.
- Сынок, я тут помою, если ты не против?
Я только лишь замычал, сил говорить не было.
- Чего мычишь то? По людски сказать не можешь чтоле? Вот тебя и не лечит никто, по нашему не говоришь, мычишь только как бык. Тьфу ты, что за люди пошли.
Я слова издал звук мучения, пытаясь дать понять тете Лиде, что мне безумно хочется жить.
- Ну не мычи, не мычи ты. От горе то. Ну сейчас, давай я помогу чуточку.
Помощь от уборщицы была последней чего бы я хотел, но учитывая ситуацию я был согласен на все, что может уменьшить мою боль. Я услышал как тетя Лида начала полоскать тряпку в ведре, тщательно выжав ее она вытерла с моего лица кровь и сильной, не по годам рукой, надавила на рану. Я застонал, пытаясь сказать, чтобы она убрала от меня свои руки и эту грязную тряпку.
- Ну вот, так то лучше будет, милок.
Она рассмеялась и шаги ее стали удаляться.
- Жить то тебе не долго, хахаха, ой не долго кхе кхе кхе.
Кашель заткнул её. Она ушла, а мне и вправду стало легче. Ох черт угораздило же меня так попасть, тем более в такое время. Забастовка врачей была в самом разгаре, чего они хотели было понятно всем, изменений. Каких? Всем тоже было ясно. Не ясно было одно, почему их никто не слушал? Но и тут находились умники с предположениями, слушать их никто не хотел, но слушали, ведь кого то слушать нужно было.
В кармане разрывался телефон. От вибрации у меня уже болела нога. Звонки чередовались сообщениями и наоборот. Это был один человек. Один самый родной человек. Она знала где я, хотя и не знала что со мной. По сути это не изменило бы ничего, слишком далеко она была. Жаль только, что волноваться будет впустую. Дверь приоткрылась, я попытался поднять голову, но все вокруг начало вращаться и меня тут же затошнило. Размытый силуэт стоял в дверном проеме.
-Жив еще?
Собравшись силами я застонал нарочито громко и сильно, показывая всем своим видом, что не собираюсь умирать в ближайшие часы.
- Хм, сильный малый. Я думал готов уже. Ладно, заштопаем его. Он ведь не виноват ни в чем. Обычный таксист.
Голос явно с кем то говорил, он явно был не один.
- двадцать семь лет, молодой еще. Жить и жить так сказать. Хотя столько времени тут лежит, можем и не успеть.
Я снова застонал. Я пытался заговорить, но сил совсем не было. Я едва прибывал в сознании. Дверь закрылась. Сколько прошло времени я не знаю, но с каждым граммом крови вытекающим из моего тела я терял часть силы которая еще боролась за мою ничтожную жизнь. Как вдруг дверь снова открылась. В комнату ввалилась толпа, именно ввалилась, их было много, человек шесть, лиц я не видел, только размытые пятна. Отчетливо я ощущал только две вещи это стойкий запах перегара и сигаретного дыма. Эх, сейчас бы закурить подумал я. Почувствовав, что в руку делают укол, я понял, что скоро все закончится. Будь как будет. Перед тем как отключиться я подумал, что наверное классно быть врачем, ведь можно ... мысль я не додумал, сознание покинуло меня.
 Долго ли я был под наркозом я не знаю. Очнулся я в палате. Раньше это была палата интенсивной терапии. Сейчас все палаты были одинаковы. Всё, что можно было продать врачи и медсестры уже продали. Я лежал в углу на грязном матраце. Состояние было ужасное. Напротив меня в другом углу лежал еще человек, вроде мужчина, он еще был в отключке. Черт бы побрал всех на свете. Телефон был разряжен, видимо вчерашние сообщения и звонки его доконали. Голова болела как и все тело, в горле пересохло как в пустыне. Из ржавой раковины в другом конце палаты сочилась струйка грязной воды, сочилась прямо на пол. От мысли, что кроме этого пить больше нечего захотелось умереть. Дверь неспешно открылась и зашла тетя Лида. Моя любимая уборщица.
- ну что, живы еще смертники?
Эта фраза развеселила её очень сильно.
- здравствуйте. А вы не могли бы дать мне глоток воды?
Тетя Лида посмотрела на меня с удивлением, но черпнув из раковины ржавой воды протянула ее мне. Глядя на алюминиевую кружку полную рыжей воды меня чуть не вырвало. Но переборов себя я сделал небольшой глоток. Приемлемо, я думал будет хуже.
- заговорил хоть. А то вчера только и делал, что мычал.
- мы с вами знакомы?
- тоже мне, знакомы, иш чего удумал, нужен ты мне знакомиться еще с тобой. Мычал мне вчера, мешал уборку делать, я и вытерла тебе башку от кровищи.
- эммм, спасибо вам и за воду спасибо. Я ничего не помню.
- так конечно не помнишь. Вчера на тебя ставки делали. Главврач три тысячи проиграл, говорил, что ты до утра не дотянешь. А ты вон, солнце в зените, а ты живой еще. Еще и болтаешь без умолку.
Я оторопел, как ставки? Они, что с ума посходили? Чертова революция, врачи нарушили все свои клятвы и вместо помощи теперь осуществляют работу связанной инквизиции.
- ну что ты глазами лупаешь? Не знаешь, что за время сейчас? Удивленный такой? Эх молодежь!
Последняя фраза прозвучала как то ободрительно чтоле.
- ты знаешь, до тебя на этом матраце трое умерло.
Как то гордо заявила старуха.
- и какие ставки?
Спросил я.
- что?
Не поняла тетя Лида.
- ставки. На что ставят? Буду я четвертым или нет?
Старуха ухмыльнулась и продолжила мыть пол.
- на тебя не ставят. Говорят бодрый сильно. Но вот тебе мой совет! Спи днем!
- это еще почему?
- чтобы ночью крыс отгонять. А то они вас загрызут.
Лидия Григорьевна разразилась ужасным смехом и покинула палату. Я допил воду и решил, что все таки в этом совете есть логика. Потом задумался на счет путешествий во времени и не отправился ли я в средневековую Европу. С ее чумой, кострами, грязью и крысами. Крысами, которых я так ненавидел.
К вечеру у меня началась гарячка. Стоит заметить, что в течении дня к нам никто не зашел. А мой сокамерник так и не пришел в себя. Хотя вроде дышал и иногда даже хрипел. Горячка сопровождалась страшной головной болью и видениями которые выходили за рамки сна. Я кричал так, что думаю крысы этой ночью сами были в ужасе. Мне мерещился доктор пытавшийся вырвать мое сердце, потом пришли дети с крысами на руках и пытались меня скормить своим питомцам. Затем началась война, которая закончилась в аккурат с рассветом. Жаль, я только привык к авиаударам. Галлюцинации были жуткими.
Утром следующего дня пришел доктор. Не спросив ни слова, он посмотрел на меня, забрал кружку и что я пил, в очень жесткой мере меня отругал.
Сосед по палате умер. Он так и не пришел в сознание. Тетя Лида больше тоже не заходила. Редко кто заходил. Врачи заглядывали иногда просто через щель в приоткрытой двери. Я привык к этой тишине. И даже подружился с крысами. Однажды ночью в состоянии очередного бреда я договорился с ними, чтобы они меня не ели. Звучит ужасно болезненно, но это так. Время тянулось и я уже совсем поправился. Стал даже ходить по отделению. Правда прогулка моя была не долгой. Огромный санитар увидев, что я вышел из палаты сказал мне чтобы я не вылазит из своей дыры, а иначе он мне нос в голову вобьет. Когда такие вещи говорит двух метровый мужчина со шрамом через все лицо и остановкой смерти на руке, непроизвольно начинаешь ему верить. А желание спорить устремляется к нулю. Благо туалет был в палате.
 Через двадцать дней меня выписали. Я вышел на улицу и глубоко вдохнул. После стольких дней в закрытой палате, даже наш пропитанный выхлопными газами воздух кажется чище горного. У газетного киоска я узнал, что забастовка закончилась и два часа назад правительство пошло на уступки. Мимо меня проехала карета скорой помощи, из нее вынесли парня с окровавленной головой и повели внутрь.
- бедняге повезло больше чем мне.
Я стоял посреди дороги и смеялся. Смеялся от радости, что я смог! Смог победить саму смерть, что я выдержал и выжил! Вот только смех мой никто не слышал, и не видел мое радостное лицо. Тело мое лежало в холодном подвале больницы. А бирка гласила "17/77". Так я и войду в историю. Стойкий пациент номер 17/77.