Алтай. Постниковы Часть 28 Красавицы

(Ранее: Алтай.Постниковы Часть 27 У Новокшановых 1923 - 1924 гг.)

 - «Дорогая моя девочка! Не волнуйся и не думай ни о чем. Для нас с Гриней ты всегда остаешься желанной, и дорога для тебя к нам открыта. Буду ждать твоего письма. А сейчас зови подружку, будем пить чай, да и в путь тебе пора, чтоб дойти до Сросток».
Позавтракали мы с Ниной, и я собралась в путь. Прежде чем попрощаться с А.Д., я зашла в столовую, Лидия Семеновна сидела там и плакала. Я сказала: «Прощайте, Лидия Семеновна». У нее хватило выдержки ответить мне: «До свидания!». Сердечно мы попрощались - расцеловались с Анисьей Денисовной. Она вручила мне подорожники. Завязала я все в один узелок и, сопровождаемые советами и напутствиями А.Д., мы с Ниной направились к паромной переправе. У переправы я, простившись с Ниной, взошла на паром, а Нина, прощально помахав мне рукой, отправилась домой.
Переплыли реку. На левом берегу, на пригорке у сосны стоял Виктор Михайлович. Мы поздоровались, он взял мой узелок, и мы пошли к улице, которая вела к началу Чуйского тракта. В конце улицы почти у последнего дома увидели хорошую скамеечку. Здесь мы сели и В.М. начал разговор: «Нина, я много и долго думал, прежде чем решиться на такой разговор с Вами. Я женатый человек, у меня ребенок. Может быть, Вы меня сочтете плохим человеком. Но что поделать? Я не люблю Лидию, я люблю Вас. Кроме красоты у Лидии ничего нет за душой. Одна злость и пустота. А Вы?! Разве Вы не чувствуете, что в доме все, кроме Лидии, любят Вас? Вы мне начали нравиться еще с того времени, когда мы ездили за груздями. Зимой мне всегда хотелось быть там, где находились Вы. У мамы ли, в кухне ли, с девочками ли. Весной я ревновал Вас к Славке Шульгину, когда Вы сидели с ним на лавочке за воротами, болтали и смеялись. Мне хотелось запереть ворота, чтоб Вы ни с кем не бывали. Сколько злых сцен ревности со стороны Лидии я перенес из-за Вас! И вот Вы уезжаете. Дом для меня опустел. Нина! Я разведусь с Лидией, выходите за меня замуж. Какое бы это было счастье для всех!».
Я слушала его, и для меня открывалось что-то новое, объяснялось многое, что до сих пор казалось странным и непонятным. Я хорошо относилась к В.М., но к несчастью, а скорее - к счастью его, я была к нему равнодушна. Конечно, заманчиво жить обеспеченной жизнью с любящими меня людьми Новокшановыми, но скандальный развод, толки и пересуды и в какой-то мере (по морали того времени) позор. Нет, это невозможно. А потом я ведь еще не жила самостоятельно. И впереди меня еще ждет большая любовь!
И я задала В.М. вопрос: «А Вы очень любите Валерика?». - «Валерочку я очень люблю», - ответил он. «Вот видите, В.М., это то самое главное, что не позволяет мне выходить за Вас замуж. Ребенка любят и А.Д., и Г.И. Как бы они ни любили меня, наш с Вами брак был бы для них ударом. Ребенок им дороже всего. Нет, я не пойду за Вас. А вот хочу посоветовать Вам, как друг. Верно это или нет, но со стороны кажется, что Вы в рабстве у Л.С. Так вот, Вы воспользуйтесь теперь сложившимися обстоятельствами (она ведь теперь очень боится потерять Вас) и возьмите над ней верх. Командуйте парадом Вы». Все уговоры В.М. были впустую. Мое решение было твердым. Наконец я встала и сказала, что мне надо успеть сегодня дойти до Сросток.
В.М. проводил меня за город. Я остановилась попрощаться. «Можно мне на прощание поцеловать Вас?», - сказал В.М. «Нет!», - твердо ответила я, а потом спросила: «Вы расскажете А.Д. обо всем происшедшем вечером и о нашем объяснении сегодня?». - «Вы находите, что это нужно?» - спросил меня В.М. «Да, я хочу, чтоб она обо всем узнала от Вас, а не от кого-либо другого. Я же со своей стороны обещала ей написать письмо». Я подала ему руку, он дружески пожал ее. И пошли мы каждый в свою сторону: он к городу, а я к Сросткам. Да, перед тем как расстаться, я попросила его, когда он поедет в Улалу (а он поехал 5 июля), чтоб он привез мне мою шаль. Он пообещал и сообщил адрес (улалинский), где он должен был остановиться.
Я иду по дороге на Сростки. День сияет, цветут цветы, поют птицы, но я пока на все это не обращаю внимания. Я еще во власти случившегося и не могу оторваться от этих дум. Всю эту кашу заварила Лидия Семеновна. Я знаю, что она теперь обо мне думает, да и раньше думала. Она думает, что я дурная девушка, расчетливая, хитрая, что я задумала отбить у нее мужа и старалась для этого добиться всеобщей в доме любви. Она безумно ревновала В.М. ко мне, а я, простодушная дурочка, не замечала этого и не придавала ничему значения. Она и мужа своего старалась выставить на посмешище, скомпрометировать в моих глазах. Конечно, это была ее выдумка, когда она сказала мне, что В.М. говорил: «Пойду к девкам» (это к нам на кухню), все это для того чтоб я подумала: «Какой он неуч и грубиян». Теперь я понимаю, что и мое желание спать на сеновале она истолковала дурно. Пыталась скомпрометировать меня в деле с письмом от моряков. Это ревность заставляла ее спрашивать меня, почему я все делаю с песенками и все допытывалась, почему мне весело. И, наверно, ее сразил мой ответ, когда я сказала: «Ну, наверно, потому что светит солнце, жить интересно и еще потому, что мне 19 лет». А ей было уже 26 лет и муж младше ее на 2 года.
Она рассорилась с А.Д. и даже с Г.И. и все из-за того, что они хорошо относились ко мне. Дело дошло до того, что они стали звать друг друга по имени - отчеству. Уже не было «мамы» и не было «Лидочки».
Я верю В.М., что она без конца мучила его сценами ревности. Ну и что же? Вот получила самое худшее. Она сама опостылела мужу и добилась того, что он невольно обратил внимание на меня и увлекся. Совесть моя чиста, я жила, радовалась всеобщему расположению ко мне и сама отвечала тем же. Считала Новокшановых, включая и В.М., своими добрыми друзьями. Я только удивляюсь, какие могут делать люди тяжелые, а иногда и роковые ошибки, дав волю своим дурным страстям и неразумию (это относится к Л.С.). Не веди она себя так, мы могли бы быть с ней хорошими друзьями. Мне она жизнь не испортила, а себе и всем Новокшановым исковеркала жизнь.
Понемногу тяжелое тревожное состояние начало проходить. И вдруг меня озарила ликующая мысль: я, обыкновенная девушка, одержала победу над красавицей! Победу, которой не добивалась и о которой даже не помышляла. Да, волшебница - природа распределяет свои дары по-разному. Одним она дает телесную красоту (великий дар), другим большой разум, третьим доброе сердце и т.д. И, как правило, красавицы, а также красавцы, к которым стремятся многие, как бабочки на огонь, большей частью бывают скверными людьми: самовлюбленными, эгоистичными, равнодушными и часто даже злыми.
Но я знала в жизни одну девушку, Шурочку Панову. Познакомилась я с ней в Бийске. Это были две сестры - Шура и Маруся. Были они круглые сироты. Обе были замечательно красивы. Шурочка была блондинка. Все было идеально в наружности этой девушки. Изящнейшие черты лица, золотые локоны, небесно-голубые глаза, обрамленные длинными и густыми ресницами. Пушистые тёмно-русые (без подкраски) брови, прекрасный цвет лица, алые губы, ослепительная улыбка. Девушка стройная, статная. В общем, это был воплощенный идеал женской красоты. И такой-то красавице судьба подарила еще доброе прекрасное сердце.
Если других красавиц девушки не очень-то жаловали, то Шуру любили все: и девочки и мужчины. У неё был очаровательный смех, как серебряный колокольчик. Эта девочка обладала и телесной, и духовной красотой, и это привлекало к ней сердца всех, с кем она общалась.
Боюсь думать, что жизнь ее в дальнейшем была не из радостных. Окончив школу, Шура уехала в Томск и поступила учиться в университет. Когда она была на 2-ом курсе, на ней женился преподаватель университета. Говорили даже что профессор. Маруся, сестра Шуры, ездила в гости к ней и потом рассказывала о том, как живется нашей милой Шурочке. «Квартира большая, богатая, обставленная такой мебелью, какую я в жизни не видела. Мать - свекровка Шуры очень важная, одета как и в праздник у нас не одеваются. На кухне живет прислуга. Приехала я утром. Самовара для меня не ставили, чаем не угощали. Ходила я голодная до обеда. Пришел Шурин муж. Познакомились. Немолодой мужчина раза в два старше Шуры. Сели обедать в столовой. Стол большой, накрытый белой скатертью. Стоят сдвоенные тарелки, ложка, вилка, нож. Лежит салфетка. Подает все прислуга. На тарелочках закусочки, не знаешь, как их есть и с какого бока брать. Щей нет, а жиденький суп. Кусочек жареного и к нему какая-то смесь. Ничего не знаю, все незнакомо, боюсь что-нибудь разбить или пролить на скатерть. После обеда самовара не ставили, чая не было. И я вышла из-за стола голодная. Ой, думаю, как это Шурка тут живет! Все ушли по своим комнатам. Мы с Шурой пошли в ее комнату. «Вы всегда так едите?»? -  спрашиваю я Шуру. «Да, у нас все по расписанию», - говорит Шура. «Наверно, тебе голодно так-то?». - «Да нет, я уже привыкаю», -  сказала Шура. А потом догадалась: «Ты, наверно, голодна, плохо поела?».  - «Ну, конечно», - ответила я, - этак прожить с неделю и ноги не понесут». - «Подожди, я сейчас сбегаю на кухню и что-нибудь добуду». Принесла она вареную курицу и почти полбулки хлеба. Сели мы с ней и уплели почти всю курицу. «Ой, Шура, богато ты живешь, но скучно в вашем доме и все непривычно». - «Что ж делать. Вышла замуж - буду привыкать к новой жизни. Муж меня любит, постараюсь, чтоб полюбила и свекровка». Я верю, что Шуру полюбили и в этой незнакомой ей среде. Ведь она была прекрасна, и сердце у нее было золотое. Вот единственная красавица, встреченная за всю мою жизнь, которую я считаю совершенным идеальным творением природы.
Иду я пустынной дорогой. Кругом степь с березовыми колками, и уже ясно синеют горы. А я иду и все обдумываю состоявшийся разговор с В.М. Он мне сказал, что у Новокшановых, кроме Л.С., все меня любят. А почему так получается? Я знаю и других людей, которых я люблю, и они любят меня. И внезапно мне пришла в голову догадка: ведь это потому меня многие любят, что во мне есть какая-то частица Наташи Ростовой! Ах, если это так, то судьба преподнесла мне великий дар. Ведь это такое счастье - любить и быть любимой людьми, независимо от того мужчина это или женщина. Ведь Наташу любили все, с кем она соприкасалась. В ней заложен был великий дар - любить и вызывать любовь к себе.
У поэта Н. Заболоцкого есть строки:
... А если так, то что есть красота?
И почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
Солнце еще не закатилось, когда я подошла к селу Сростки. Предо мной встал вопрос: к кому зайти переночевать. И я вспомнила, как мы с Зоей в 18-м году ездили из Талицы в Сростки в гости к священнику. Кроме них, я никого больше не знала в этом селе. Решила зайти к ним. Подошла к дому священника. Помню, что это был большой дом, хорошо обставленный. У Борисовых говорили, что матушка очень важная дама, даже гордячка.
На улице мне объяснили, что священник теперь (1924г.) в этом доме не живет, а живет у церковной ограды. Пошла я к церкви. Там в пятистенном небольшом доме и жили мои знакомцы. Зашла я в кухню. У стола сидела показавшаяся мне старой женщина. Я спросила про батюшку. (Как звать его и фамилию я теперь забыла). Оказалось, это сидела матушка. Я назвала себя и Борисовых - дядю и Зою, сказала, что когда-то была в Сростках в гостях вместе с Зоей. Матушка вспомнила и оживилась. Похоже было, что она даже обрадовалась неожиданной гостье. Сказала, что батюшка в отъезде, и она одна дома. Пригласила меня умыться и отдохнуть с дороги, начала ставить самовар.
Потом сели чай пить и разговорились. Прежнюю гордыню с нее как рукой сняло. Видно, много она пережила тяжелого за последние годы. Выселена из дома, в котором немало было прожито. Шаткость положения мужа - священника, неуверенность в будущем благополучии. Она сильно постарела и уж, конечно, одета была весьма скромно.
Наступил вечер, а с ним и вечерние работы по хозяйству. Я по своему обыкновению предложила ей свои услуги. Она благодарно приняла их. Я подоила ей двух коров, сходила на Катунь по воду. Натаскала воды полную кадку, а носить воду надо было в гору. Хотела полить в огороде, но матушка не согласилась: «Вы, Нина, и так устали с дороги, шутка ли еще таскать воду в огород».
Видно ей, одинокой и немолодой, утомленной, а может и больной, был неожиданным сюрпризом мой приход и моя помощь.
Управившись, мы еще до полной темноты посидели и поговорили. Повспоминали о многом и о многих. Ведь все священники и учителя в уезде были известны друг другу. Проснулась я утром, когда уже взошло солнце. Матушка встала раньше, подоила уже коров и приготовила мне вкусный завтрак. Хотя я попросила ее вечером разбудить меня пораньше, она этого не сделала. «Вы же вчера и так устали и с дороги и с работы и так хорошо спали: мне было жаль будить Вас, ведь впереди у Вас еще большая дорога». Потом между разговором за чаем сказала: «Как жаль, что не было дома моего сына Сережи! Мне хотелось бы, чтоб он познакомился с Вами. Если пойдете или поедете через Сростки обратно, непременно заезжайте к нам». На дорогу мне она сварила яиц и дала свежий калач. Мы распрощались с ней почти друзьями. Я спустилась с горы, а она долго стояла наверху, глядя мне вслед.
День был отличный. На небе ни облачка. Катунь несет свои стремительные воды. Сияет даль и уже близко совсем начинаются горы с круглого Бобыргана. Паром начал переправляться на левый берег. Посмотрела я на всю лежащую передо мной красоту и меня охватила такая радость жизни! Все странные перипетии, горечь последних дней, боль расставания с А.Д. куда-то ушли. Впереди передо мной был любимый Алтай! И какое-то непередаваемое чувство полета, восторга: я счастливая, свободная, вольная птица!
И в таком великолепном настроении я пошла по дороге, ведущей к селу Шульгин Лог. Иду я, приближаюсь к месту, где Катунь делает изгиб, меняя течение с юга на запад к Сросткам. И с дороги река не видна из-за больших валунов. Прошла я мимо этих валунов, смотрю на реку, а там, у стремнины на большом плоском валуне стоит во весь рост голый мужчина! Взглянула я и обомлела. Конец моим восторгам! Недолго же я побыла свободной вольной птицей! В душе забилась тревога и страх. Смотрю на дорогу. Ни впереди, ни сзади ни души! Что делать? Сжалась я в душе в комок, прибавила шаг, иду, не оглядываюсь, и только прислушиваюсь. Прошла я так сколько-то времени, начала успокаиваться. Думаю: «Наверно, этот мужчина идет в сторону Сросток к парому. Вот и решил искупаться». Только было успокоилась совсем, слышу - сзади шаги. Ясно: этот человек оделся и догоняет меня. Тут я перестроилась: загнала внутрь страх, морально приготовилась к самообороне. Шаги все ближе. Наконец, человек поравнялся со мной. «Путь дорогой!» - сказал он мне. Я искоса взглянула на него и ответила: «Спасибо, и Вам также». Несколько минут прошли молча. «Можно узнать куда идете?» - спрашивает мой нежеланный спутник. «Да вот иду до Шульгина Лога», - стараюсь я запутать его. «Значит, будем попутчиками, и я туда же иду», - обрадовал он меня. Делать нечего. Искоса разглядываю его. Как будто бы приличный человек. Лет тридцати. Высокий, симпатичный, русоволосый. Идет рядом и, кажется мне, посмеивается про себя. «А можно мне еще узнать, как Вас зовут, и откуда Вы идете?» - опять спрашивает он. «Вот настырный, привязался!», - думаю я про себя, а вслух говорю: «Я из Бийска, зовут меня Ниной». «Из Бийска?!», -  радостно удивился он. «Так и я из Бийска, я с Амура (так называют левобережную часть Бийска). Давайте познакомимся». Он подал мне руку и отрекомендовался: «Я плотник, женатый, у меня двое детей, есть домик, хозяйство». Назвал фамилию, имя и свой адрес (теперь я это все забыла). Я тоже назвалась своим именем и фамилией. Сказала, что живу с мамой (это было неправдой). Иду к родственникам в гости. И тут у меня от души отлегло. Страх исчез. Мы стали разговаривать. Он рассказал о себе, о жизни, о детях. И вообще оказался очень порядочным интересным спутником. Я особенно язык не развязывала, а больше слушала его. Он сказал, что в Шульгин Лог он зайдет по пути, а цель его путешествия Оя (или Ая). Когда прошли больше половины пути и уже поближе познакомились, мой спутник вдруг сказал мне: «А признайтесь, Ниночка, Вы ведь идете не в Шульгин Лог, а куда-то дальше. И потом еще, Вы ведь испугались меня? Верно?». - «Верно», - засмеялась я. И тут я ему сказала, что иду в Улалу. «Нам ведь придется заночевать в Шульгином Логу. У Вас есть, где остановиться?». - «Нет, знакомых у меня там нет», - ответила я. «Ну, тогда я приглашаю Вас заночевать у моих хороших друзей», - весело сказал этот уже приятный мне человек.
Пришли мы в Шульгин Лог под вечер. Дома была одна хозяйка. Мужчины были на пашне. Приняла она нас очень приветливо. Отдохнув, я пошла помогать ей подоить коров. А потом она убрала молоко и стала готовить ужин, а мы со спутником взялись полить огород. За оградой огорода гремела по камням речка. Мой компаньон таскал воду, а я поливала огурцы, дыни, арбузы и др. овощи. Мы основательно полили весь огород. Хозяйка была очень довольна. И все изумлялась, что городская девушка так хорошо знает крестьянскую работу.
Спать она меня уложила на кровать на пуховую перину и пуховые подушки. Укрыться дала новым лоскутным одеялом. А мой спутник спал на улице на предамбарье, тоже со всеми удобствами.
Утром мы не спеша встали. Хозяйка уже приготовила нам завтрак. При прощании с ней она мне сказала: «Когда, Ниночка, пойдешь или поедешь обратно, обязательно заходи к нам. Я тебя угощу арбузами и дынями, которые ты поливала». Распрощавшись с приветливой хозяйкой, мы отправились дальше. За деревней мы должны были разойтись по разным дорогам: я в сторону Маймы-Чергачака на паромную переправу, а он в сторону села Аи вверх по Катуни. Но мой славный спутник решил проводить меня до парома, а там уж, сделав крюк, отправиться в свой пункт. У парома мы распрощались. Он обязательно приглашал меня в Бийске зайти к нему и познакомиться с его семьей. Дождавшись, когда паром отчалил от берега, мой провожатый помахал мне рукой и пошел в Аю. А я плыла на пароме через реку и радостно думала: «Нет, я действительно счастливый человек! Вон сколько добрых людей я встретила на этом небольшом пути!».
В этот же день я дошла до Улалы и остановилась у Алеши. Верочка, Алешина жена, хорошо приняла меня. На другой день я сходила с Алексеем в отдел народного образования и подала заявление с просьбой зачислить меня на работу в одну из школ Горного Алтая. Алексей заверил меня, что работа мне будет. Два дня я погостила у них, дожидаясь приезда В.М., т.к. мне нужна была шаль, и хотелось узнать, как там у Новокшановых дела.
Примерно 7 июля был хороший жаркий день. Под вечер, искупавшись в речке Майме, я пошла по указанному мне В.М. адресу. Он уже приехал и ждал меня. В дом я заходить не стала. В.М. зашел в дом, взял мою шаль и вышел за ворота. Улыбаясь, передал мне шаль (вернее, накинул на плечи), а потом взял мои обе руки в свои и сказал: «Ну, здравствуйте, Нина! Вот я и приехал. О, да какие у Вас холодные ладони», - и прижал их к своим щекам, как бы согревая. «Это я недавно искупалась, а ведь горная вода холодная», - ответила я, не отнимая у него своих рук. В душе я потеплела, мне было жаль В.М., и не хотелось огорчать его резкостью.
Уже наступили сумерки, и мы медленно пошли к Алешиной квартире. «Витя! (первый и единственный раз я назвала его так). Как там в Бийске дела? Говорили ли Вы с А.Д.? И все ли рассказали ей, как я Вас просила?». - «Да, я все рассказал маме, ничего не утаил», - ответил он. - «И что же она вам сказала?». - «Она сказала: ты поторопился жениться, не присмотрелся к Л.С., погнался за красотой. В общем, совершил в жизни большую ошибку. Но Нина правильно сделала, отказав тебе в твоем предложении. Валерик - вот теперь твоя и наша любовь и забота. А Баламу передай, что мы ее любим, ни в чем не виним, и наш дом навсегда открыт для нее. И что я еще жду от нее письмо».
Я рада таким вестям. И все-таки горюю: ведь пока Лидия Семеновна у Новокшановых, дом этот для меня закрыт. Уже стемнело. Я не хотела беспокоить Веру с Алешей и поэтому сказала В.М.: «Ну, мне пора уже идти в дом. Спасибо за шаль и за весточку о А.Д. До свидания, нет, пожалуй, прощайте, мой дорогой друг, ведь возможно, мы никогда не увидимся больше. Я буду на Алтае, а Вы в Томске или еще где-нибудь». И протянула ему обе руки. Он взял их в свои и поцеловал, сначала одну, потом другую. И этим жестом он напомнил мне комиссара Леонида Ефремовича. Я открыла калитку и пошла к крыльцу, а В.М. пошел на квартиру.
Но мы потом еще три раза встретились с Виктором Михайловичем. Об этом я расскажу в дальнейших записях.
На другой день Алеша отвез меня в Александровку к бабушке и брату Володе Кумандину, у них я погостила около месяца. Так как у меня не было денег, Алеша дал мне 10 рублей, и это было очень кстати, потому что вскоре его неожиданно направили в Тана - Туву в город Кызыл работать в редакции газеты, и он, забрав Веру и сына, уехал из Улалы.
В Александровке погостилось хорошо. Одно было огорчение: я так и не повидалась с дядей Сергеем. Где он был, теперь я уже не помню. Брат Костя жил с женой Зиной в Пешпельтире у Параевых (родителей жены). А к Кумандиным приехала в гости младшая (теперь после смерти Домны) дочь Екатерина Суразакова, т.е. моя тетя Катя. Молодая, веселая. В Параевской родне кто-то выходил замуж. И вот нас, Кумандиных пригласили на той (свадебный праздник). Володя, тетя Катя и я собрались на свадьбу. Я с превеликим интересом и удовольствием еще и потому, что поехали мы туда верхом, т.е. на оседланных лошадях. Я была в восторге. Ведь еще в детстве дядя Володя обещал мне купить коня, хорошее седло, красиво расшитый потник и украшенную уздечку. Я помню, Вера и Агнюша Борисовы ездили так к нам из Черного Ануя. Когда мы жили одни с мамой в Алтае, она ни за что не пускала меня ездить верхом. А я рвалась к этой езде.
И вот мы нарядились и поехали верхами на свадьбу. Правда, путь был не так уж далек: где-то за большой горой. Мне оседлали иноходца, на нем езда легкая, плавная. О, какое блаженство испытала я от исполнения этого моего давнишнего заветного желания! Наверно, в моей крови были гены еще от чингисхановских времен: так я любила верховую езду. Но, увы! - мне мало пришлось испытать этих радостей.
Итак, мы приехали на той. Гостей много, все алтайцы. Некоторые уже подвыпившие. Гомон, песни, пляски. Очень уж выделялся мой брат Костя. Высокий, статный, он особенно хорошо плясал лезгинку и другие кавказские танцы и все покрикивал: «Асса! Асса! « Да, он видно был в папу: такой же сердцеед. Угощение было - арака (молочная водка) и вареная баранина. Все гости сели прямо на поляне в большой круг. Мы с тетей Катей сели рядышком. Устроители тоя стали обносить приглашенных угощением. Большинство женщин были в алтайских нарядах. Помню: я, тетя Катя и Костина Зина были в русской одежде, а я даже в городской. На мне было платье городского покроя зеленого цвета, в ушах Лелины серьги с изумрудом, а на ногах обувь - сандалии оранжевого цвета на низкой подошве (очень удобная летняя обувь и в то же время модная). Волосы заплетены в две косы.
И вот, гостей обносят угощением. Сижу я с тетей Катей на траве в общем кругу, поджав ноги по-алтайски. И вдруг передо мной появляется алтаец - юноша. Он присаживается (вернее встает на одно колено) передо мной и, держа в одной руке увесистый кусок вареной баранины, а в другой широкую деревянную чашку с аракой, оглядывая меня, начинает что-то петь по-алтайски. Я сижу и смотрю на него, как баран на новые ворота. Все интересно, но немного диковато. Окончив пение, он подал мне бараний мосол и чашку с аракой. Я взяла чашку и по русскому обычаю слегка пригубила (т.е. немного отпила), и возвращаю чашку парню. Он отказывается, мотает головой (ему в диковинку, как это можно не выпить любимую алтайцами араку). Тетя Катя объяснила ему по-алтайски, что по русскому обычаю девушки только пробуют, но не пьют вино. Парень с удовольствием выпил эту араку и отправился дальше по кругу. Я тогда спросила тетю Катю, что это он все оглядывал меня и пел мне. Тетя Катя перевела мне, что он пел: «Вот сидит русская городская девушка. У нее длинные косы. В ушах у нее хорошие сережки. У нее городское, зеленое как трава, платье. Обутки у нее как огоньки. Мне эта девушка нравится « (примерный перевод).
Тетя Катя от араки, конечно, не отказывалась, выпила. И мы стали есть мясо. Попробовала я мясо, нежное такое и должно быть вкусным, но оно совершенно не соленое и потому для меня оно безвкусно. Я поела его немного, а остальное отдала тете Кате.
Помню, что мы танцевали по-алтайски, т.е. все гости вставали в круг и, покачиваясь, пели. Вот все, что мне запомнилось об этой свадьбе. Но я была довольна. Я посмотрела той, хотя я еще с детства запомнила другой праздник, который тоже назывался той.
В Мыюте престольный праздник был в честь Архангела Михаила. И перед входом в церковь висела икона Архангел Михаил с мечом. День его приходился на 8 ноября ст. ст. Обычно это было холодное время. И потому был еще один весенний праздник Николин день (9 мая ст. ст.). Вообще, святой угодник Николай почитался не только христианами, но и многими некрещеными алтайцами. И вот в этот Николин день мыютинцы справляли той, т. е. Праздник для всех. Вскладчину они забивали бычка или корову, «сидели» араку. На зеленой лужайке между церковью и школой устраивались низкие столы из плах. Кроме мяса и вина готовили хлеб и другие уже русские угощения. Церковь тоже на эти угощения выделяла средства. И вот со всей округи съезжались гости - и крещеные, и не крещеные алтайцы, а также русские. Это уже был не чисто алтайский той, а смешанный с русскими праздник. Люди общались, веселились и были довольны.
В этот же Николин день в Улалинском женском монастыре был престольный праздник святителя божьего угодника Николая. Ну, туда уже шли на богомолье христиане со всего Алтая и даже из близлежащих степных русских деревень.
Живу у Кумандиных. Дед все так же сидит на кровати, курит, пьет араку. Бабушка хозяйничает. Володя, мой милый брат, женился на русской девушке Марии - дочери мельника. Мария мне нравится. Живут молодые хорошо. Я рада за любимого брата.
Вот уже и половина августа месяца. Пора мне и на свое место. Володя оседлал мне коня, и я поехала верхом в Улалу за назначением. Приезжаю, иду в Наробраз. Там меня ждет жестокий удар: назначения на работу мне нет, т.к. места, где можно было работать только со знанием русского языка, все заняты. Остаются школы отдаленные, где нужны учителя, обязательно знающие алтайский язык. А я алтайский язык не знала.
Вот она, самостоятельная жизнь! Начинается она у меня сразу с удара в лоб. Был бы здесь Алексей, возможно, все было бы иначе. Но Алеши рядом нет.
Расстроилась я, конечно, ужасно. Забрала свои документы и поехала в Александровку. Дорогой все обдумывала, что мне делать, как быть? А всего проще надо бы было ехать в Бийск, обратиться в УОНО. С моим техникумовским аттестатом меня с удовольствием бы приняли и направили не в простую школу, а в опорную. Но мне казалось уже позорным так поздно являться туда. Мне казалось, что там подумают: «Ну что, голубушка, налеталась в поисках лучших мест? Теперь пришла к нам?» (юношеская дурь еще жила во мне). И я решила: пойду я к своему другу Вере, поживу у нее, а там будет видно.
Собралась я в дорогу. Распрощалась с дедом и бабушкой (навсегда, с ними больше я не встретилась), со всеми остальными домочадцами. Володя отвез меня до Улалы. Я сказала, что в Улале я найму ямщика до Бийска. Деньги у меня есть. Простилась я с Володей тоже наверно навсегда (сейчас он живет в Кемерово и жив ли еще?).
И пошла я из Улалы пешком тем же путем, каким шла в июле месяце. Но тогда я шла радостно, полная добрых надежд и уверенности. Сейчас иду с «синяками» и тяжелой заботой на сердце. Ночевать решила в Шульгин Логе. Под вечер подошла я к парому через Катунь. Изумилась красоте берега. Все пространство перед паромной переправой было заросшее бояркой, и сейчас уже во 2-ой половине августа ст. ст. эти деревья были отягощены гроздьями поспевших ягод. Причем ягоды были и слабо оранжевого цвета, а на ином дереве багряного (тёмно-красного) цвета. Это было так красиво!
Мне долго пришлось ждать парома. Он что-то застрял у противоположного берега. Я нарвала боярки и поела ее. Она была мучнисто - сладкая. Но поела немного с опаской, потому что помнила, как я еще в детстве объелась бояркой, и мне было очень плохо, лихо. Наконец , пришел паром, и паромщик переправил меня и еще кое-кого на другой берег.
До Шульгина Лога я дошла, когда уже совсем стемнело. В темноте я уже потеряла ориентировку и не могла найти и узнать дом той женщины, которая приглашала меня зайти ночевать к ним на обратном пути. Поплутав изрядно, я решила найти укромное местечко и заночевать на улице (на воздухе). Иду, гляжу по сторонам: вижу деревья и вдоль изгородь пряслом. «Ну. думаю, чья-то ограда с садом. Вот тут я и заночую, а утром пораньше уйду, чтоб не видели меня».
Перелезла я через ограду, хожу, ищу удобное место, где можно расположиться. В это время вышла луна и осветила все окрест. Смотрю какие-то бугорки, а потом, когда хорошо пригляделась, вижу: стоят кресты. Батюшки! Да я залезла на кладбище!! Схватила я свой узелок, перелезла через изгородь и «дуй - не стой!». Побежала по дороге, едва отходя от пережитого ужаса. В конце деревни в маленькой избушке светился огонек. Я постучалась в этот домик. Мне открыли дверь и встретили гостеприимно, предоставили ночлег. Надо сказать, что в те времена (не в пример нынешним) в деревнях на ночь и не запирались. И любому путнику давали радушный приют. Правда, богатые запирали и дом, и ворота (иногда на замок). А так ко всем можно было зайти переночевать, да еще чаем напоят и, чем Бог послал, накормят.
Добралась, вернее, дошла до Бийска я без приключений. Решила остановиться у Лели и тети Фины. Пришла я к ним на квартиру. Тут меня ждал новый удар. В этой квартире жили чужие люди, и они мне сообщили, что Леля разошлась с Вовчеком, и дали мне Лелин адрес. Разыскала я своих горемык (Лелю и тетю Фину). Живут они в маленькой комнатушке, правда, с отдельным входом. Печь русская занимает чуть ли не половину комнаты.
Погостила я у них 2 дня. Рассказали они о своей очередной неудаче. Вовчек задумал покупать на Амуре (заречье Бийска) домик и потребовал от тети Фины на эту покупку имеющиеся у них золотые вещи. Он считал, что у них много золота (так говорили ему люди). Особенно считали, что им достался от деда В.М. Постникова в наследство массивный наперсный золотой с золотой цепью крест. Это была у него высшая награда как заслуженному священнику - миссионеру. Я так и не знаю, был ли этот крест у тети Фины или он достался в наследство дяде Сергею Постникову, тоже священнику, бывшему старшим сыном деда. В приданом Лели были золотые вещи, но я помню,  как была огорчена тетя Фина, когда обнаружила, что большая часть золотых вещей была украдена, еще когда мы жили вместе с Кутимовыми. Тетя подозревала, что это сделал Виска (Виссарион), младший брат Григория . В общем, золота у моих родных не оказалось.
Вовчек, обманувшийся в своих ожиданиях, разошелся с Лелей и, женившись на монашке, стал строить домик на Амуре. Вот и еще одна тяжкая забота легла мне на сердце! Сережки с изумрудами Леля хотела подарить мне, но я при такой ситуации отдала их ей обратно. Ведь неизвестно еще, когда я смогу хоть изредка помогать им.
Отдохнув дня два, я собралась в 120-и верстный путь к Вере. А чтоб тетя Фина не беспокоилась обо мне и не огорчалась, я сказала им, что на базаре договорилась с ямщиком, Яминским крестьянином, а деньги у меня на дорогу есть: дал Алеша.
Ранним утром (дни были ясные) я распростилась с моими дорогими тетей Финой, Лелей и Витюшкой, пообещала, как устроюсь, не забывать их и помогать им. И, благословляемая тетей, отправилась в свой дальний пеший путь.
Поднялась я на взгорье по Барнаульскому взвозу. Дорога шла мимо городского кладбища. У кладбища я остановилась, чтоб последний раз взглянуть на синеющие в дымке мои милые алтайские горы, и попутно решила пройти к памятнику на солдатском кладбище, которое было около церкви в западной стороне. На этом солдатском кладбище была братская могила. В 1919 году уже в конце там были похоронены пленные венгры - мадьяры, воевавшие в красных отрядах и расстрелянные белыми. Было их 22 или 26 человек (я уже забыла). Не помню, в какой год, но где-то вскоре, как установилась в Бийске советская власть, на этой братской могиле был установлен то ли из гранита, то ли из песчаника памятник. В памятник была вмонтирована мраморная доска, на которой были написаны имена погибших мадьяр. И я всегда, когда приходилось быть на кладбище, рвала полевые цветы и клала их к подножию памятника. Читала имена людей, лежащих здесь, и грустила, думая, что вот где-то в далекой Венгрии ждут их родные и не дождутся, будут считать их пропавшими без вести. А они лежат вот здесь, и никто из их родных не узнает, что они погибли в борьбе за русскую революцию.
Где-то уже после отечественной войны (в 1948 – 50 гг.) я встретилась с бийчанами, расспрашивала о Мыюте, поинтересовалась - целы ли могилы моих деда, бабушки, дяди Володи, а также о могиле этих мадьяр. И мне рассказали о кощунственных делах. Могилы моих родных разрушены. Кресты, венки (все металлические) куда-то брошены. Надгробные плиты растащены, а одну плиту видели у чьего-то крыльца под ногами. У мадьяр памятник цел, но мраморная доска с именами погибших кем-то вывинчена и похищена. Лет пять тому назад я еще раз поинтересовалась у бийчан, сохранился ли памятник пленным красным венграм. Мне сказали, что могила эта приведена в порядок. Имена погибших на памятнике записаны.
А сейчас, идя мимо кладбища, я нарвала букет еще цветущих диких астр, подошла к памятнику, чтобы проститься с этими, ставшими мне близкими и вечным сном спящими в могиле, чужеземцами. На душе у меня от забот, неудач было тяжело и я, будучи в одиночестве, постояла у могилы еще немного, прочитала еще имена (хотя сейчас их совсем не помню) и пошла в свой самый длинный в моей жизни пеший путь.
Дошла я до Сухой Чемровки. К кому зайти ночевать? Решила: узнаю, где живет учительница, и зайду к ней. Мне сказали, что учительница живет при школе. Разыскала школу. Захожу, постучалась в комнату. Выходит учительница. Ба! Да это знакомая мне бийчанка Устя Кочеткова. Училась она в заречной школе. Мы рады были встрече. Долго вечером поговорили, повспоминали нашу Бийскую учебу.
Утром после хорошего завтрака мы распрощались. Рассказывать ей про свои неудачи и беды я не стала. Сказала только, что иду в Ельцовку, чтоб быть поближе к сестре Вере.
Прошла я село Ложкино, Марушку. В Марушке я ночевала, уже не помню у кого. И вот вышла в направлении села Яминского. Здесь я и остановилась, поднявшись на вершину увала. Я подошла к вершине увала. Впереди был пологий спуск в широкую котловину. А дальше дорога опять вела к постепенному подъему на холм. День был настоящий предосенний. Высокое светлое небо, впереди сияющая прозрачная даль, слегка всхолмленная степь, пропитанный горьким запахом полыни воздух. Вдоль всего степного пути по обеим сторонам дороги невысокие ветвистые, усыпанные мелкими сиреневыми цветами, кусты дикой астры. Остановившись, я очарованно загляделась на эту первозданную степную красоту. Все горькие мысли о неудаче, все тревоги и печали последних дней, всё это отошло куда-то в сторону, и в памяти моей зазвучала музыка стихов А.К.Толстого:
Благословляю вас, леса.
Долины, нивы, горы, воды!
Благословляю я свободу
И голубые небеса!
И посох мой благословляю,
И эту бедную суму,
И степь от краю и до краю,
И солнца свет и ночи тьму,
И одинокую тропинку,
По коей, нищий, я иду,
И в поле каждую былинку,
И в небе каждую звезду!..
Юность, я прощаюсь с тобою!
Я иду к Новой жизни!
Впереди меня ждут интересные Люди, Работа, Любовь!
15 марта 1977 года - 4 июня 1979 года