Реципиент

Она опять орала, с отчаянием надрывая душу и себе, и ему. Костя привычно отключил слух, избегая лишних децибелов, но настроение, с утра светлое, весеннее, мгновенно упало на 20 градусов вниз. Главное, он никак не мог уловить момент перехода обычного недовольного ворчания в форменную истерику, и что было пусковым фактором? Вчера это был хлеб, который он забыл купить по дороге с работы. А что было сегодня? Кажется, чашка, которую он не поставил на определенное место на кухне. Почему у чашки обязательно должно быть определенное место? Почему тарелка, оставленная на кухонном столе, не вызывает истерику, а чашка вызывает?
Костя с тоской смотрел на свою жену Леру и думал, куда делась та тоненькая, легкая, как одуванчик, жизнерадостная и ясноглазая Лерка, в которую он влюбился на третьем курсе института, и откуда взялась эта вечно взвинченная, всем недовольная мегера? Впрочем, надо быть справедливым, и он сам, Костя, каким-то непостижимым образом превратился из веселого, полного надежд и грандиозных планов молодого парня в молчаливого, замкнутого мямлю и неудачника. По крайней мере так теперь его называла Лера.
Лера с ожесточением швыряла какие-то вещи и кричала о своей загубленной молодости и потерянном времени, а он молчал и никак не мог отделаться от ощущения, что смотрит со стороны какой-то неудачный водевиль в захудалом театре. Он, конечно, был во всем виноват и даже не спорил с этим утверждением. Он часто и помногу думал о том, как же они дошли до жизни такой? Как молодая счастливая семья всего за какие-то два года превратилась в захудалый театр? Но не находил ответа. Он даже не мог вспомнить, в какой именно момент есенинское «половодье чувств» превратилось в настоящую засуху? Когда их семейное счастье, как высохшая земля, покрылась вдруг трещинами ежедневных ссор и мелких обид? Неужели любовь, как вода, и ушла в эти трещины?
- Ты же ни на что не способен, вообще ни на что! – кричала Лера, распространяя вокруг жесткие вибрации раздражения и ненависти. - Ничтожество, недоумок, мямля!
Костя от этих слов поежился, как от внезапного сквозняка. Сразу захотелось спрятаться, забиться в какую-нибудь нору, или стать слепым и глухим, а главное, бесчувственным. Наверное, Лера права, раз он с упорством мазохиста молчит и терпит, и ничего не пытается изменить в их жизни. Но с каждым днем сил и желания что-то менять становилось все меньше и меньше. Они оба попали в какой-то заколдованный круг, выхода из которого не было. 
И вдруг сквозь ее крики прорвалась трель телефона, и Костя бросился в комнату, с облегчением выдохнув: хоть на минуту можно было спрятаться от потока брани и упреков.
- Константин Алексеевич? – прозвучал в трубке серьезный женский голос. – Вас беспокоят из центра по пересадке костного мозга. Вы помните, что занесены в государственный регистр доноров костного мозга?
- Ммм… Да, помню. – промямлил Костя, с трудом вспоминая, что такое регистр доноров.
- Вы подошли по HLA-фенотипу пациенту, нуждающемуся в пересадке костного мозга. Если вы не передумали стать донором, то вам необходимо явиться в наш центр 18-го числа для прохождения полного обследования и для сдачи донорского материала. Не передумали?
- Нет. – быстро ответил Костя, плохо соображая, уловив только, что 18-го числа у него будет повод прогулять работу и долго не возвращаться домой, а этим стоило воспользоваться.
Уяснив, что для визита в клинику ему придется отпрашиваться с работы на целый день, и заверив собеседницу в том, что он не подведет, Костя отключил телефон и растерянно сел на диван. Когда же он успел попасть в этот самый регистр? Ах, да! Он вспомнил, как года два назад, на последнем курсе института, в аудиторию перед лекцией вошла староста группы Светка Черемыхина и предложила, очень настойчиво предложила, пойти и всей группой сдать кровь на донорство костного мозга. А чего, все они были молодые, здоровые! Почему бы не сделать доброе дело? Светка, зануда и круглая отличница, страдала неистребимой тягой к общественно полезной деятельности и вечно втягивала одногруппников в какие-то волонтерские сборища, студенческие отряды, благотворительные акции. В группе ее прозвали Родина-Мать за телесную дородность и душевную щедрость, с которой она пыталась всех опекать, удачно сочетающуюся с организаторским таланом. Над Светкой беззлобно подтрунивали, но подчинялись ее настойчивым просьбам даже с какой-то радостью.
И вот тогда, то ли поддавшись на ее уговоры и убеждения, то ли просто ради прикола, почти вся группа отправилась сдавать кровь в центр по пересадке костного мозга. Всем скопом и попали в государственный регистр доноров. Попали и забыли…И вот, надо же, Костя подошел по какому-то там фенотипу.


Задача отпроситься с работы на целый день была не из легких, но вовсе не из-за чрезвычайной важности и ответственности занимаемой Константином должности. Год назад, помыкавшись после института в отчаянных и тщетных попытках найти работу по специальности, он стал искать хоть какую-нибудь работу, потому что жить на что-то и кормить семью было необходимо. И вот нашел непыльную работенку в конторе с неопределенными целями и мутными задачами, влившись в ряды многочисленной армии низкооплачиваемых и непонятно чем занимающихся работников, заслуженно получивших пренебрежительное название «офисный планктон». Костя старательно и ежедневно перекладывал с места на место бумажки и отбивал барабанную дробь на компьютерной клавиатуре, честно отсиживая рабочее время «от звонка до звонка» и мучился бессмысленностью своего существования.
А ведь в детстве он хотел стать водителем-дальнобойщиком и наматывать на колеса огромной, груженой каким-нибудь важным грузом, фуры тысячи километров дорог по бескрайним российским просторам. Мечтал встречать рассветы в пути и засыпать на заднем сиденье машины, укрывшись звездным небесным покрывалом… Зачем-то пошел в институт, поддавшись стадному инстинкту, вместе со своими одноклассниками, неплохо отучился, так до конца и не поняв, зачем стал инженером в стране, где лет двадцать назад угробили всю старую промышленность, а новую создать все как-то не получалось?
Начальником отдела была Инга Эдуардовна, дама строгая, элегантная и нервная. По непонятным для Кости причинам она воспринимала своих подчиненных как плохо слышащих инвалидов по слуху, поэтому разговаривала со всеми исключительно на повышенных тонах. «Господи, да что же они все так кричат?» - обреченно думал Костя, выслушивая крики начальницы, не желающей отпускать его 18-го числа, и вспоминая Леру.
- Вы и так, Константин, неизвестно чем занимаетесь каждый день! – сверкая подрисованными черным карандашом глазами и широко разевая хищный алый рот, пеняла ему начальница. – Сплошные обеды и перекуры!
- Я вообще-то не курю… - вяло отбивался Костя.
-  А теперь хотите целый день прогулять?!
- Так по важному же делу…
- Для кого важному? Для работы важно, чтобы вы работали. Я вас не отпускаю, Константин, потому что вы и так лодырь! Будьте любезны решать свои личные проблемы в свободное от работы время. Если не явитесь 18-го числа на работу, я вас уволю!
С тем Костя и закрыл за собой дверь кабинета начальника отдела. Это был тупик, из которого пока не было видно никакого выхода…


18-го числа как всегда встав рано утром, наскоро перекусив бутербродом с кофе, Костя накинул куртку, нацепил на голову шапку, и на цыпочках, чтобы не разбудить еще спящую Леру, вышел за дверь. В череде хмурых осенних дней, жалобно хнычущих серым питерским дождиком, это утро неожиданно встретило Костю ярким солнцем. Холодный северный ветер выдувал хлябь и сырость с городских улиц, нещадно срывая остатки желтых листьев с лип и тополей. Зато на расчищенном от низких облаков небе широко и свободно разливало золотое сияние бледное осеннее солнце. Он постоял посреди улицы, вдыхая свежий, с запахами недалекого моря, воздух и ощущая себя крошечной, незаметной песчинкой мироздания, которую вот-вот подхватит северный ветер и понесет куда-то в неизвестность, оторвав от знакомого и привычного…
Он смешался с толпой людей на остановке в ожидании своей маршрутки. Прогуливать работу было никак нельзя. Инга Эдуардовна запросто могла сдержать данное ею слово, и уволить его в два счета! И где тогда искать работу? На что жить? Лерка и так вечно ворчит, что денег ни на что не хватает… А как же тот несчастный, которому подошел его костный мозг по какому-то там фенотипу?.. Если ему нужна пересадка костного мозга, значит другие методы лечения не помогли…
В конце заставленной грязными автомобилями улицы показалась перегруженная маршрутка. Надо было прорываться сквозь толпу, расталкивать людей локтями, а то не влезешь в маршрутку и опоздаешь на работу. Машина затормозила у остановки, нервные, озлобленные с утра пораньше, люди бросились к открывшейся двери, пытаясь втиснуться в забитый салон. Костя растерянно стоял с краю и смотрел на пассажиров, пока маршрутка не тронулась с места, с большим трудом закрыв дверь, а потом повернулся и быстрым, решительным шагом направился в сторону метро. До Центра по пересадке костного мозга было всего несколько остановок.


В клинике Константина встретили как долгожданного гостя. Пришлось пройти какие-то дополнительные обследования, а потом проводили в просторное светлое помещение, где и должны были забрать у него донорский материал. Медсестра, милая девушка в симпатичном форменном брючном костюмчике, подчеркивающем ее точеную фигурку, вежливо побеседовала с ним, объяснив, что процедура взятия костного мозга совсем не сложная: сначала ему введут препарат, «выгоняющий» кроветворные клетки из костного мозга в кровь, потом возьмут кровь из вены, пропустят ее через специальный прибор типа сепаратора, который отберет нужные клетки, а все что останется вольют обратно в другую вену.
Действительно ничего страшного и опасного! Но все равно в тот момент, когда острая игла коснулась его кожи, на мгновение застыв над синим червячком вены, Костя почувствовал зябкое прикосновение протянувшихся из подсознания длинных щупальцев глупого детского страха к самому своему сердцу. И сердце замерло на секунду, а потом забилось быстро-быстро, то ли от радости, что все не так страшно на самом деле, то ли устыдившись за секундное колебание.
Пока сложные приборы делали свое дело, отбирая нужные для пересадки клетки из его крови, Костя спросил у медсестры:
- А кто тот человек, которому достанутся мои клетки? Как его зовут?
Медсестра бросила на него удивленный взгляд и ответила:
- По закону нельзя разглашать информацию о реципиенте в течение двух лет после пересадки. Так что, извините…
- Простите, информацию о ком?.. – Константин не понял смысл незнакомого слова.- Ре-це-…чего?
- Реципиенте. – Снисходительно улыбнулась сестричка. – Человека, дающего свои органы или ткани для трансплантации, называют донором. А того, кто получает эти органы или ткани, называют реципиентом.
Фу, какое неприятное слово «реципиент», механическое какое-то, скребущее железом по стеклу… Как будто речь идет не о живом, тяжело больном человеке, а о какой-то машине, бездушном механизме, которому потребовался ремонт с заменой детали. Костя вздохнул, бросив мимолетный взгляд на свою руку с торчащей из вены иглой капельницы. Рука немного затекла от длительной неподвижности.
- Жаль, – сказал он медсестре, - мне было бы приятно знать, кому спасут жизнь мои клетки.
- Могут спасти. – Уточнила медсестра, голосом подчеркнув слово «могут». – К сожалению, никто не даст гарантии, что ваши клетки приживутся в чужом организме. Существует риск отторжения.
Костя удивился и расстроился: он то надеялся, что клетки обязательно приживутся, просто обязаны прижиться, ведь он даже работу прогулял ради этой процедуры. Видимо эмоции отразились на его лице, потому что медсестра добавила:
- Хорошо бы прижились, ведь вы оказались единственным донором для этого реципиента. Другого в регистре не нашли. Так что для него это единственный шанс.


На обратном пути из клиники Костя невольно думал о том человеке, которого в медицинской науке называли словом реципиент, и не мог отделаться от чувства несправедливости. Разве справедливо будет, если клетки единственного донора не приживутся? И что тогда? Этот человек умрет? Это не лезло ни в какие ворота. Костя понимал, что со своей стороны врачи сделают все возможное, чтобы этого не произошло. Но врачи не боги. А сам он, Костя, как может повлиять на ситуацию? Просто отдал свои клетки, а дальше как повезет?
Душа его требовала каких-то действий, хоть как-то повлиять на ситуацию, свести к минимуму все риски. В голове прозвучали слова Леры: «Ты же ни на что не способен! Ты ничтожество, недоумок, мямля!». Пусть так, но он отдал часть себя неизвестному реципиенту и ему было очень важно, чтобы тот выжил, обязательно выжил. Словно неудача с пересадкой клеток подтвердила бы бессмысленность его, Кости, жизни.

Он сам не понял, как очутился у ворот церкви. Наверное, ноги сами принесли, повинуясь каким-то архаическим импульсам, толкающим любого человека, верующего или неверующего, за помощью к высшим силам в трудную минуту. Костя не был верующим, никто из его близких в детстве в церковь его не водил, а когда повзрослел, то сам не ощущал такой необходимости. А тут пришел и, растерянно переминаясь с ноги на ногу, стянул с головы шапку и огляделся.
Маленькая, уютная церковь сияла десятками огоньков свечей, мягким пламенем лампад, блеском драгоценных окладов икон. Легкий, еле заметный запах ладана висел в воздухе. Он почувствовал, что попал в неизвестный ему, прекрасный мир. С десятков икон на него смотрели лики святых. К кому из них обратиться за помощью? Есть среди них кто-то, кто отвечает за помощь больным? Костя не знал, а спросить постеснялся. Пришлось положиться на внутреннее чутье.
Он купил свечку и стал медленно обходить все иконы подряд, прислушиваясь к собственному сердцу. Кого из святых оно выберет, к кому потянется? Большинство ликов казались ему какими-то отстраненными, холодными. Остановился он у иконы, изображающей седовласого длиннобородого старца с бесконечно добрыми, сострадающими глазами, словно вопрошавшими Костю «Что за забота привела тебя сюда, радость моя?». Зажег свечу, и неуклюже, спотыкаясь на каждом слове, стал не молиться, молитв он не знал, а просто разговаривать, как говорят с умудренным жизнью, уважаемым человеком:
- Не знаю, как вас зовут, дедушка, - тихо шептал он себе под нос, - но больше обратиться не к кому. Очень нужна ваша помощь. Не мне, со мной все нормально, реципиенту!
Жесткое слово неприятно царапнуло по языку. Но ведь за этим словом стоял реальный человек. Костя почему- то представил себе мальчишку-подростка с лысым после химиотерапии черепом, с огромными на фоне бледного, худого лица, полными страстного желания жить глазами…
- Понимаете, дедушка, одному больному человеку, реципиенту, надо помочь. Даже не знаю, как его зовут. Я ему часть своих клеток отдал, сделайте, пожалуйста, так, чтобы они прижились в его организме. Для него это единственный шанс. Я ведь не для себя прошу… Я за справедливость. Несправедливо это, когда умирают люди, которым жить и жить еще…
Он поставил свечу рядом с другими, трепещущими маленькими золотыми язычками, и повернулся к выходу. Пожилая женщина в темном платке, вероятно служительница, обходила храм, убирая огарки свечей от икон.
- Извините пожалуйста, - обратился к ней Константин, - кто изображен на этой иконе?
- Преподобный Серафим Саровский, – ответила женщина, с улыбкой посмотрев на седовласого старца.
Костя поблагодарил служительницу и собрался уходить, бросив прощальный взгляд на икону. И показалось, что преподобный Серафим еле заметно улыбнулся ему утешительной, обнадеживающей улыбкой …И в этот миг все в душе Кости перевернулось, словно кто-то решительной рукой перевел часы его жизни на начало отсчета и запустил механизм заново.


Костя быстрым уверенным шагом шел по коридору родной конторы, уже слыша из-за двери кабинета начальницы привычный ор. А в голове его непрерывным потоком крутился воображаемый фильм: он видел своего реципиента на больничной каталке, укрытого белой простыней; слышал, как при движении громыхает и поскрипывает заднее правое колесо каталки; видел, как мелькают мертвенным белым светом больничные лампы на потолке, когда каталку везут по коридору…
Костя решительным жестом распахнул дверь в кабинет Инги Эдуардовны и, буркнув себе под нос «Здрасти!», положил на стол перед начальницей лист бумаги.
- Что это? – растерялась от неожиданности сердитая дама.
- Мое заявление об уходе, - безразлично пожал плечами Костя, – с сегодняшнего дня.
Он повернулся и вышел, не дожидаясь, когда начальница разразиться новыми криками.
А реципиент тревожно осматривался в незнакомой, сверкающей чистотой и белизной комнате, куда его привезли белые ангелы в медицинских халатах, вдыхал привычный за долгие месяцы лечения больничный запах, и ждал...

Костя вошел в квартиру, скинул куртку на стул у двери, как всегда, не повесив ее на вешалку, что так бесило Леру, и прошел в комнату, не обращая внимания на уже готовую к очередной ссоре жену. Достал из шкафа старую, потертую спортивную сумку и стал собирать вещи.
- Ты куда это намылился? – с вызовом спросила Лера, замерев на пороге комнаты с воинственно скрещенными на груди руками.
- Ухожу… Совсем.
- Куда? – растерялась от неожиданности жена.
- Куда-нибудь.- Он бросил на нее полный отголосков прошлого тепла, когда-то согревавшего их обоих, взгляд. - Ты ж меня ненавидишь, Лерка. Ну зачем делать друг друга несчастными?
- А обо мне ты подумал?
- Вот о тебе именно я и думаю. Ты же достойна лучшего, чем я.
Рубашки и майки комком впихивались в сумку, а Лера стояла молча, расслабленно и немного растерянно опустив руки, на лицее ее отражались попеременно то удивление, то облегчение.
Реципиент протянул руку с исколотыми бесконечными капельницами венами и тихонько вздохнул. От этой, последней капельницы зависела его жизнь…

Костя шел по осенней улице, не замечая стылого ветра, залихватски швыряющего в него сорванными умирающими листьями. Он не чувствовал ни холода, ни одиночества, ни растерянности перед неизвестным будущем, потому что там, в больнице, по тонкой трубочке капельницы в вену реципиента перетекала частичка его жизни, его силы и здоровья. Костя «видел», как его клетки растекаются по рекам вен и артерий, как они пускают корни и начинают приживаться, разрастаться в измученном болезнью теле и побеждать смерть. И одновременно в его собственном сердце таяли страх и сомнения, неуверенность в себе и боязнь неизвестности. Он шел вперед с высоко поднятой головой и думал о том, что все мы в этой жизни доноры и реципиенты. Сегодня ты стал донором, отдав кому-то частичку своей души, частичку добра и любви, а завтра, когда тебе будет трудно и страшно, обязательно найдется кто-то другой, кто щедро и бескорыстно поделится с тобой своим теплом, своей поддержкой и заботой. Мир накрепко связан этой бесконечной цепью, понял Костя, может, поэтому он до сих пор держится?