Чудовище

Похороны назначили на пятнадцатое.
Когда все формальности с документами и похоронной конторой были улажены, осталось самое сложное испытание – решить, кого из родственников звать на поминки. Валентина Степановна жила тихо, так же и умерла, спокойно, во сне. При жизни она мало общалась с родственниками, тем не менее, Анна понимала, что выпить на поминках захотят почти все, а потом еще год придется отбиваться от тех, кого забыли пригласить. Родни много, семья большая, всех не упомнишь. Вот что за люди? Пока бабуля была жива, хоть бы кто заглянул! Регулярно приходил разве что Владик, сын сестры. И вот его как раз видеть хотелось меньше всего - всю родню  распугает! Еще при жизни Валентины Степановны о нем среди соседок ходили разные слухи, мол, сатанист, наркоман, ходит вечно в черном, а уж как зыркнет – как приморозит. Сглазит еще. Точно сататнист!
Наташка всегда смотрела на странные увлечения сына сквозь пальцы. Он же еще  подросток, перебесится, все мы по дикой юности панкуем. Вот и Владику однажды надоест. Поступит в институт, найдет девушку, женится, и все будет, как у людей. Сперва Анна тоже разделяла уверенность сестры, что это временное и пройдет. Но нет. Влад уже заканчивал пятый курс, а странных замашек своих так не оставил, все те же длинные волосы, темная одежда, перстни, странный амулет на шее.
Анна на всю жизнь запомнила свой шок, когда случайно… ну как, случайно… забрела в комнату племянника, когда гостила у сестры. Это же кошмар! Все полки заставлены книгами про мистику, на столе какие-то странные предметы, камни, раскрашенные доски, карты. Она ожидала увидеть все, что угодно - плакаты с раскрашенными рокерами или голыми девками, презервативы на видном месте, носки, разбросанные по полу… но не такое. Хуже всего было ощущение, что в пустой, чисто убранной  комнате, все-таки кто-то есть. Оно смотрело из стен, на которых не было ни одного плаката, с книжных полок, на которых не было ни пылинки, из каждого непонятного предмета на сверкающем чистотой столе. Она даже подпрыгнула, когда с дверях тихой тенью появился племянник. Вместо приветствия он на пару секунд закрыл глаза, словно к чему-то прислушиваясь, потом как будто облегченно выдохнул, и только потом криво ухмыльнулся и сказал нарочито непринужденным тоном:
- Здравствуйте, теть-Ань! Вы что-то хотели?
- Ннет, ничего, - только и смогла выдавит Анна, но быстро нашлась - Где у вас тут ванная? Вы как переехали, все никак не привыкну.
- По коридору направо, возле кухни, левая дверь – все так же непринужденно ответил Владик. И добавил – Надеюсь, понятие «личная территория» тоже о чем-то вам говорит.
Анна пыталась поговорить с Наташкой. Младшая сестра и так-то никогда особым умом не отличалась, вот и в этот раз просто махнула рукой.
- Ань, ну вот что ты опять параноишь? Ну да, не перебесился, что  ж теперь? Ну ты же знаешь, это сейчас модно, экстрасенсов вон по телевизору показывают, Владик уже и зарабатывает сам, принимает клиентов, на картах им гадает. Разве плохо? Хорошо, что по подъездам не шляется, не пьет и не наркоманит. Он ведь даже не курит, Ань!
С тех пор Анна старалась без особого повода в гости к сестре не ходить. Пару раз собиралась заскочить, но стоило вспомнить всю эту жуть и кривую ухмылку племянника – и все, как отрезает. Зашла за год только один раз, на Наташкин День Рождения, просто уже как-то неловко было отказываться. И то прямо за праздничным столом у нее так прихватило живот, что пришлось пролепетать что-то про срочные дела по работе (хотя какая работа в выходные), и быстренько вызывать такси.  Дома, к счастью, отпустило. Владика за столом не было, он появился только один раз, поцеловал мать, набрал в тарелку вкусностей и скрылся в своей жуткой комнате. И с Анной вежливо так поздоровался. Может, нервы?
А может и нет.
Наташка и правда с самого детства уступала во всем серьезной старшей сестре. Училась вечно на тройки, парней все время выбирала каких-то чудаковатых и несерьезных. Правда, замуж выскочила первая, и то неудачно – муж сбежал к любовнице, как только узнал о беременности, сказав, что надо было посоветоваться с ним, и что лично он детей не планировал. Наташка дала ему развод, поревела, и все пошло, как обычно. Неизвестно, смогла бы она вытянуть сына, если бы не двоюродная бабушка, Валентина Степановна. Маму они с Наташкой схоронили, когда ее пацану и года было – инсульт. Теперь уж что об этом говорить… Все-таки Баба Валя - золотой человек. Была. Во внуке души не чаяла. Вот почему он таким стал, что ему не хватало? Отца? И зачем он приходил к бабушке так часто, неужели за деньгами? Обычно молодежь к старикам и калачом не заманишь, скучно им, навестить бабушку - тяжкая обязанность. Но Баба Валя вполне могла бы «прикормить» внука прибавкой к карманным расходам, старики так часто делают, лишь бы не оставаться одним.
А ведь какой был хороший мальчик. Круглый отличник, в отличие от непутевой мамашки. Наташка всегда была дура-дурой. Но правильно говорят "дуракам везет". Конечно, пришлось сестрице и помыкаться, но когда Владик в десятый класс пошел, как раз в самом начале его странностей, будто белая полоса началась. Буквально за год Наташку и на хорошую работу взяли, сразу на высокую зарплату, и мужика хорошего нашла!  Замуж второй раз не спешит, но видно же - цветет и пахнет! И машину ей этот любовничек подарил, и хорошую квартиру она купила, двухкомнатную. Ну да, планировка не идеальная, зато своя. И это на зарплату! Копила, конечно, несколько лет, зато никакой ипотеки. Неужели сынок ей все это  устроил? А что, клиентов он принимает, колдует, понимаешь. Колдун-болтун. Сто процентов это от  папаши, в их  с Наташкой роду никогда ничего такого не было!
Ну почему таким вот дурам-троечницам достается все самое лучшее? Она, Анна, всегда всего добивалась сама, во многом себе отказывала, но почему-то у нее нет ни хорошей работы, ни нормального мужика. Не честно… впору и правда по колдунам иди, как сглазил кто!
Анна даже всхлипнула. И себя жалко, и Валентину Степановну жалко – ведь бодрая такая была бублька, жить да жить. Ведь это она, Анна, взяла на себя все печальные хлопоты с похоронами, а не Наташка, хотя ее баба Валя любила даже больше. И тут несправедливость. А что если старушка и квартиру отписала  этому Владику? Ой…
Анна закусила губу. Нельзя так думать. Нельзя–нельзя-нельзя. Внезапно нахлынувший стыд был настолько острым, что пришлось больно ущипнуть себя за руку. Совсем расклеилась. Спать пора. А Владика все-таки надо пригласить, хотя ох как не хочется. А то как-то не по-людски выходит, Наташка будет, а ее сыну от ворот поворот? Конечно, коситься на  него будут, а потом еще и обсуждать пару лет. Ну и ладно, не ее же будет обсуждать, она-то нормальная. Ну и что, что не замужем, но нормальная же?
Вот правильно говорят, «свадьба и похороны - тяжкий труд». Народу пришло немного, в основном, пожилые родственницы, почти сразу устроившие у гроба коллективную истерику «ой, на кого ты нас оставила, пожила бы еще на белом свете». Владик все это время стоял в стороне, на причитания старушек слегка скривился, а когда пришла его очередь прощаться, даже не подошел к гробу.  В церковь на отпевание вообще не пошел, остался ждать на улице. Родственники, конечно, покосились, пошушукались, но вслух никто ничего не сказал. А когда приехали на кладбище и бабульки снова завели свои причитания, он на пару секунд закрыл глаза, как тогда, в своей комнате, и... улыбнулся. Неужели радуется, тварь малолетняя? У Анны аж дыхание перехватило от возмущения, но не устраивать же сцену прямо на кладбище, да еще и при родственниках… Тем временем племянничек снова сделал серьезное лицо, и принялся пристально наблюдать, как сноровистые работники кладбища опускают гроб в могилу, как скорбная вереница родных кидает горсти земли, произнося слова прощания. Он подошел последним, зачерпнул землю, бросил на крышку гроба и что-то тихо сказал. И тут Анна не выдержала:
- Влад, ты бы хоть попрощался как следует с бабушкой-то!
Слова вырвались сами собой, и Анна с превеликим стыдом обнаружила в голосе визгливые истеричные нотки. Она все похороны пыталась держаться  достойно, не раскисать, но вот,  сорвалась. А все этот чертов племянничек! Довел, паразит! «Чертов племянничек» только досадливо вздохнул и ответил, что уже и так попрощался. И добавил «У нее все хорошо».
Эти слова не вы ходили из головы Анны всю дорогу до дома. Бабульки в катафалке уже угомонились, шмыгали носами, вытирали глаза кружевными платочками, но причитаний больше не поднимали. Хорошо, что Владик поехал с матерью на машине, только его тут не хватало, хоть дух можно перевести.
Поминки начались чинно и спокойно. Влад почти не сидел за столом. Выслушал поминальные тосты родни, не забыл тщательно соблюсти все полагающиеся церемонии, когда Анна попыталась раздать к кутье ложки, заявил, что по традиции ее едят руками. Кто-то из родственниц поддержал, умница, мальчик, дело говорит, на Анну посмотрели с укоризной, мол что ж ты, таких простых вещей не заешь! А когда застолье плавно перетекло в разговоры и неспешное распитие водки, этот знаток традиций просто вежливо кивнул и вышел на балкон. Там и стоял, уже часа полтора. И ладно бы курил, а нет, просто так стоит. Может, все-таки переживает? Анна видела сквозь тюлевые занавески его долговязую фигуру, черный свитер, задранный кверху острый подбородок, собранные в хвост волосы. За все время он не проронил ни слезинки. Зато когда они с Наташкой и еще парой родственниц выходили из машины, Анна мельком заметила на его лице еле заметную тень все той же улыбки. Вот же чудовище! Какие там переживания, наверняка о квартире мечтает! Сбагрил старую бабушку и радуется теперь. Нет, надо определенно что-то делать. Дура Наташка все равно не поймет, какого монстра воспитала. Ну хоть самой с ним поговорить, молодой еще, может одумается.
Влад даже не повернулся, когда Анна скрипнула балконной дверью. Он все так же стоял, облокотившись на перила, и снова улыбался. Нет, ну это просто невозможно! При виде этой циничной ухмылки Анну аж перекосило. И если до сих пор она еще сомневалась, как начать разговор, а надо ли вообще его заводить, то теперь исполнилась решимости вправить этому паразиту мозги, раз и навсегда. Кто же еще это сделает, как ни родная тетя, если мать совсем слепая? Анна жестко взяла племянника за локоть и процедила:
- Пошли-ка поговорим...
Племянничек, вопреки ожиданиям, не стал отнекиваться, а послушно пошел за ней. Хоть лыбиться перестал. На них особо не обратили внимания, выпивали, вспоминали, тихонько плакали, какая-то дальняя родственница, вспомнить бы, как зовут, уже затянула «ой, то не вечер».
Комната покойной… господи, слово-то какое дурацкое… теперь стала пустой и заброшенной. Молчал обычно гудящий телевизор, большое настенное зеркало было занавешено, кто-то из бабок, наверное, постарался. Кровать прибрана - ни складочки, как будто на ней никогда никогда не спал. Анна вспомнила, как на автопилоте меняла простыни, пропитавшиеся густым старческим запахом, как разглаживала покрывало, как вытирала влажной тряпкой металлические шарики на спинке кровати. Она посмотрела на спокойное лицо Владика… и вдруг ее рука сама, помимо воли, поднялась и отвесила племянничку звонкую пощечину. И сразу же накатило. Вся накопленная за несколько дней горечь, боль утраты, до сих пор сдерживаемые слезы - все это неудержимым потоком хлынуло наружу. Она говорила долго – о том, что нельзя быть такой бездушной скотиной, нельзя улыбаться, когда все кругом скорбят, о том, каким Валентина Степановна была замечательным человеком, и про квартиру, а потом и про неблагодарную Наташку, и про все эти скорбные заботы, в которых ей хоть бы одна сволочь пожелала помочь! В какой-то момент Анна поняла, что уже кричит. За ее спиной открылась дверь, видимо, кто-то из родственников заглянул. В голове пронеслось «истеричка, стыдоба-то какая», но словесный поток никак не хотел униматься. А Владик, который оказывается, уже оправился от неожиданности, и слушал ее все это время, потирая ладонью красную щеку, так страшно цыкнул на незваного гостя, что дверь тут же захлопнулась. А Анну все несло. И про странности племянничка, и про то, как он напугал ее в своей комнате, и снова про его улыбочки на кладбище...
- Ты – чудовище, Влад! Чу-до-ви-ще!
- Теть-Ань, тише, люди за стенкой.
Как ледяной водой облил. И правда… что ж они все теперь подумают-то? Мысли принялись было лихорадочно метаться, но быстро успокоились. На них просто не осталось сил. Анна тяжело села на кровать, на которой еще утром так старательно расправляла каждую складочку. В груди было тяжело и пусто, в голове - легко и звонко. Даже плакать не хотелось, слезы тоже закончились.
Влад протянул ей салфетку. Сморкаться при нем не хотелось, но что уж теперь,  она и так наверняка выглядит не лучшим образом – нос распух, глаза заплыли, тушь размазалась. Анна знать не знала, откуда пошла эта дурацкая традиция завешивать зеркала. Без задней мысли подошла к зеркалу, чтобы хотя бы вытереть тушь, хотела стянуть простыню, но Влад ее опередил.
- Стой!
Окрик звонкий и резкий, как пощечина. Анна отдернула руку и обернулась. И чуть не вскрикнула. Перед ней стояло чудовище. Самое настоящее. Бледное от ярости, костистое лицо, расширенные зрачки, не хватает только клыков – прямо вампир из ужастика. И весь этот кошмар движется в ее сторону. Анна отступала, сколько могла, а когда уперлась спиной в занавешенное зеркало, уже подумала, а не закричать ли, но горло перехватило спазмом, вышел только какой-то мышиный писк. А Чудовище нависло над ней тяжелой тенью и тихо, но отчетливо заговорило.
- А теперь слушайте меня, Анна Петровна. Я все понимаю. И ваши опасения, и ваши обвинения, и ваши чувства. Но бабушку я в обиду не дам. Слышите? У бабы Вали и правда все хорошо, она ушла чисто и в строк. Да, я рад за нее! И нечего так удивляться, вам всем еще пахать и пахать до такой смерти. И я не позволю вам обгадить ей посмертие. Ни вашей скорбью, которая для нее еще острее, чем для вас самих, ни показным нытьем. Она же все чувствует, все слышит. Она знает, кто из вас плакал искренне, а кто просто пришел пожрать и выпить на халяву. Но они-то скоро забудут, и хорошо. Среди всех, кто здесь сидит, страшнее всех – вы, тетя Аня. Ваша скорбь, ваша боль, ваш страх - ужаснее всех. Так что это не я, это вы чудовище. Вы все тут чудовища. Мертвые ведь беззащитны перед чувствами живых, особенно сразу после того, как уйдут. Они еще привязаны к этому миру и к нам, но они, в отличе от нас, не могут ни сбежать, ни спрятаться. Распад сущности, фильтрация памяти и опыта, отслоение тонких тел, которые отходят в некросферу - это посложнее любой нейрохирургии, от этого зависит дальнейшая судьба души. Но ведь вам плевать! Вы и слов-то таких не знаете... Для вас куда важнее собственные чувства, дебильные представления о долге, и о том, как правильно. Хотя вряд ли хоть кто-то из вас сможет припомнить хотя бы одно завалящее представление почему погребальные обряды совершаются именно так. Зачем завешивают зеркала, для чего оплакивают. Вы ни-че-го об этом не знаете, и даже знать не хотите, потому что боитесь. До истерики, до дрожи в коленках боитесь смерти. Вы ведь не знаете, что происходит ТАМ, а тетя Аня? Хотите расскажу?
Последние слова Чудовище практически выдохнуло Анне  в лицо, и ее вдруг сковал липкий ужас. Настоящий. Он был намного страшнее монстра, в которого внезапно превратился странный, но все-таки привычный Владик. Этот ужас был совсем другой, внутренний, животный. Хотелось убежать, затаиться, забыть… А он ведь и правда расскажет, причем так, что она поверит, но забыть не сможет. И чем бы сейчас это не было – спектаклем, подростковой истерикой, приступом шизофрении, она ничего не хочет об этом знать. Ничего, никогда.
Никогда-никогда-никогда.
- Ннет, не надо… пожалуйста, не надо!
- Вот и хорошо, - внезапно успокоился Влад, - Утрите слезы и идите дальше поминать. С остальным сам разберусь. А вы идите. Если захочется плакать – плачьте. Скорбь – это не обязанность живых, скорее наоборот, страшная тяжесть для ушедших. Самое худшее, что можно для них сделать. Если хоть немного любите… любили... бабушку Валю – оплачьте ее и отпустите. Оплакивание нужно нам, живым, чтобы не скорбеть слишком долго и облегчить дальнейший путь усопшим. Когда-то люди это знали, а теперь - забыли. Это все не ради вас, а ради нее. Кстати, квартиру она оставила вам, у нас уже своя есть. Еле уговорил… Завещание у нотариуса, телефон его у мамы возьмете.
И вышел из комнаты. Анна слышала, как он за дверью успокоительным тоном говорил что-то про нервный срыв, немного отдышалась и быстро прошмыгнула ванную. На автомате умылась, пригладила волосы, в коридоре кивнула кому-то из уходящих родственников, на автомате что-то говорила, подливала, накладывала, снова прощалась, собирала тарелки, Наташка носила их в раковину, Влад мыл. Обычный такой Влад, как и не было ничего, никакого разговора, никакого чудовища. Очнулась только тогда, когда слегка подвыпившая Наташка, уходя, обняла ее за плечи и жарко дохнула в ухо:
- Ань, ты держись, хорошо? Ты приходи.
- Хорошо…
Влад уходил последним. Опять последним. Перед тем, как закрыть за собой дверь, обернулся и тихо, почти шепотом, сказал:
- Теть Ань, вы заходите на днях? Если хотите. Нам будет, о чем поговорить.