Проповедник. Часть 3. Город

Проповедник (продолжение)

Город.
 
Глава 1.

Небо, которое я увидел, было затянуто тучами. Люди, как люди – подумалось мне при виде тех, кто шёл мне навстречу. Сразу подметил, что они невесёлые и с заботой на лице. Неужели через этот город лежит наша дорога, моя дорога к свету?
Мы прошли через здание вокзала, миновали дорогу и оказались на остановке общественного транспорта. На ней стояли разные люди: и молодые парни, и женщины, и мужчины зрелого возраста. На них была одежда разных цветов и фасонов. Все они терпеливо ждали кто автобус, кто троллейбус, кто трамвай. Одно я почувствовал сразу, как взглянул на них. От них веяло унынием. Среди них были красота и сила, но не было радости. Я вновь вспомнил о цели своего путешествия, и мне стало горько.
- Думаю, настало время расстаться, - сказал писатель.


Выглянуло солнце, осветив незнакомый мне город. Ничего примечательного я не увидел. Справа от меня через проезжую часть был парк, в котором, по всей видимости, редко убирались. За зданием, стоявшим на остановке, виднелись невысокие многоквартирные дома. На шедших мне навстречу и стоявших рядом со мной людей я по-прежнему смотрел с интересом. В них ощущалось одновременно что-то знакомое и что-то чужое. Я рос среди них, они окружали меня с самого рождения, но теперь я будто видел их в первый раз. «Кто вы?» - пронеслось в моей голове.
- Не подскажешь, сколько времени? – раздалось у моего левого уха. Я повернул голову и увидел подёрнутое улыбкой симпатичное лицо.
- Сейчас, - немедленно среагировал я, но, взглянув на левую руку, пошарив по карманам, вспомнил об отсутствии хронометра.
- Извините, - улыбался я в следующий момент, - у меня нет часов.
- Ничего страшного, - заметил парень в ответ.
Он подошёл к женщине в жёлтом платье и солнцезащитных очках. Очки вместе с полным лицом и высокой причёской отсылали в памяти к образу сильно обрюзгшего фаната певца Элвиса Пресли.  По характерному движению левой руки этой женщины я понял, что парень узнал, сколько часов и минут в сегодняшнем дне. После он направился в мою сторону.
- Слушай, - сказал он, поравнявшись со мной, - ты, должно быть, с биофака?
- Нет. Вообще, этот город мне незнаком. Удивительное место.
- И чем оно удивительно? – воскликнул парень, подняв брови.
- Всё здесь мне кажется новым, а людей я будто вижу впервые.
- Скажешь тоже…А ты сам откуда путь держишь?
Я озвучил название бара.
- Ни разу там не был, - продолжил он, - хотя название я где-то слышал. Говоришь, только приехал…Чем думаешь заняться?
- Не думал, что буду здесь что-то делать. А чем здесь обычно занимаются?
- Чем угодно, лишь бы не работать! Шутка. Сейчас лето – самое время где-нибудь подработать. Студент?
- Нет.
- Где остановился?
- Не понял.


- Гм, где будешь жить?
- В квартире у художника. Хотя, если честно, я уже сомневаюсь, что он и остальные реально существуют…
- Как это? – собеседник смотрел на меня недоумённо.
- Я с ними общался, как сейчас с тобой, а теперь у меня ощущение, что их не было.
- Это часто бывает. За день так много людей встречаю, а к вечеру – никого, даже словом не с кем перекинуться.
«Вот, это да! – подумал я, - может быть, художник прав, и через людей познается, где свет?».
- А ты куда-нибудь едешь? – спросил я (наверно, мой голос звучал с надеждой), - может, я поеду с тобой, увижу город?
- Конечно, еду, - улыбнулся парень, - иначе бы здесь не стоял. Нужно заехать к двоюродному брату. Поехали со мной, только он на «горках» живёт.
Вскоре подошёл троллейбус, на котором мы и поехали. После петляний по узким улицам, через застывшие колонны автомашин, он выехал на широкую проезжую часть, где заметно прибавил в скорости.
- Хороший друг моего отца, да и сам отец иногда в шутку зовут меня студентом, - произнёс мой попутчик, когда мы уже вышли из грохочущей машины.
Вскоре мы оказались около белого пятиэтажного дома, в крайний подъезд которого и зашли.
- Здрасьте, - дверь квартиры открыла приятная на вид молодая женщина. Глаза, лицо её нельзя было назвать красивыми, но они производили приятное впечатление. «А почему не добродушие?» - почему-то подумал я.
Это была жена брата. Она сказала, что сам брат с минуты на минуту вернётся. Проводив нас в зал, где включила телевизор, она ушла на кухню.
- Брат много работает, - произнёс студент, назвав его по имени, - от мамы я слышал, что у него бывают тяжёлые операции, но сам он никогда о своей работе не говорит. Да у меня и желания нет расспрашивать.
Вскоре мы прошли на кухню, в которой я увидел накрытый стол. На столе были чай в чашках, тарелки с печеньем и конфетами, маленькая посуда с вареньем. Я ещё раз взглянул на гостеприимную хозяйку. В её облике замечались черты деревенских жителей, хотя я уже узнал от студента, что она родилась и выросла в городе. Но вместе с тем в ней отсутствовала знаменитая деревенская простота, даже, наоборот, чувствовался ум.


- Угощайтесь! – сказала она, указывая на варенье и печенье. Мы дружно захлюпали, вбирая в себя горячий чай.
Чаепитие уже подходило к концу, когда в дверь позвонили. Вошедший в квартиру молодой мужчина и оказался братом студента. Это был коренастый человек среднего роста. Замечалась особенность - глаза, которые словно открылись на вспышку света и застыли в таком выражении. Он спросил студента, как его учёба, как поживает его мама. После, сославшись на усталость, он ушёл в спальню.
По первому впечатлению нельзя было сказать, что студент и его брат особенно близки. Какой-то продолжительный разговор между ними не состоялся. Показалось, что студент словно приехал по какой-то обязанности. Должно быть, и брат это понимал: говорил, что как хорошо, что студент приехал, и когда мы уже уходили, он вышел из спальни и сказал, чтобы студент не пропадал и навещал своих родственников чаще.
- Это ничего, - заговорил мой новый знакомый о своём брате, когда мы вышли на улицу, - обычно он бывает живее. Чего только стоят его шуточки! Никогда не понимал, почему он так шутит. И юмор его, кстати, напоминает юмор дяди, его отца. Да у них и отношение к жизни схоже. И оба считают, что оно единственно верное. И, конечно, если у них к тебе есть претензия, значит она очень серьёзна…Всё у них правильно! А кто живёт не как они, тот уже проблемный субъект! Только ты, конечно, не подумай, что я против общения с родственниками. У меня ведь ещё дяди и тёти есть. Стоит вспомнить только наши наезды в деревню, застолья, шашлыки…Но из этих застолий я ничего ценного не выношу. Хотя мне и нравится их радушие, общительность, чего среди людей так часто не хватает…Взять дядю и двоюродного брата, например. Я общаюсь с ними с детства, но как они далеки по духу. Я не чувствую теплоты в отношениях с ними. Чувствуется какое-то отчуждение, даже высокомерие с их стороны.
При последних словах студент сник.
- А зачем ты тогда пришёл к брату в гости? – спросил я.
- Мама попросила, да и полгода прошло с последней встречи.
- А сам ты не пытался отношения наладить?


- А не много ли вопросов, уважаемый? – усмехнулся студент.
Я почувствовал смущение.
- Это с детства идёт, - продолжил он, - не было настоящего общения, постоянно присутствовали какое-то непонимание, холодность. А теперь, пытаясь идти на сближение, вспоминая эти моменты, ощущаешь нечто, похожее на унижение…Да и честно говоря, желания нет сближаться с ними.
- Но нести в себе это…Всё же родственники.
- Да не парься ты, всё будет путём.
Он меня удивил! Если с родными людьми такие натянутые отношения, то как с посторонними? Студент словно открывал дверь в мир людей города.
Мы выходили из сквера, в котором вместо деревьев тщедушно стояли саженцы, шелестевшие своими листочками.
- А ты в нашем городе надолго? - спросил студент, когда мы подошли к автобусной остановке.
- Не знаю, зависит от конечной цели моего путешествия..
- Завтра же будешь в любом случае?...Тогда можешь помочь в одном деле? Только не подумай – не криминал. Хочу договориться по съёму квартиры.
Я не стал переспрашивать, что имеет в виду студент, говоря некоторые слова, но смысл просьбы был понятен. В троллейбусе, на который я сел, находилось не так много людей, как в первую поездку по городу. Немолодой мужчина в белой футболке, на миг остановивший на мне взгляд сквозь тёмные очки, когда я зашёл в салон, молодая женщина с ободком на волосах, отрешённо смотревшая в окно, две женщины постарше – одна в тряпичной кепке, другая в сетчатой шляпе на головах, что-то с интересом обсуждавшие — сразу отличились для меня среди остальных пассажиров. Они несли в себе особенность. От остальных веяло невозможностью когда-нибудь выйти на контакт. «Может быть, отчуждение здесь в порядке вещей?» - подумал я.
В окнах словно на карусели прокатывался город. Вечернее солнце окрашивало все предметы в особый оттенок, и я поймал себя на ощущении, что они теряют свой цвет и вот-вот исчезнут.
Я вернулся туда, где расстался со своими спутниками. Меня уже ждал художник, который весело смотрел на меня, засунув руки в карманы.
Я улыбнулся в ответ. Вскоре мы оказались в районе, отличавшемся от того места, куда я ездил со студентом. Дома были здесь красивее и даже величественнее. Я не увидел зданий выше пяти этажей. Но и здесь, как и в месте проживания родственников студента, ощущался запах затхлости, словно дома отжили своё, но продолжали стоять на угоду людям. 


Первым в квартире нас встретил писатель.
- А вот, и он! – воскликнул он, - как тебе город?
- Слишком мало времени прошло, чтобы говорить о создавшемся впечатлении. Могу лишь сказать, что люди выглядят странными, не такими, какими я их ожидал увидеть.
- Если повезёт, ты их ещё узнаешь, и если поймаешь себя на ощущении, что очарован людьми, то рано или поздно разочаруешься в них...
В квартире бросались в глаза высокие потолки, окна и двери. Деревянные полы не скрипели, но отзывались на каждый шаг. Я прошёл в большую комнату и увидел музыканта с книгой. Он радостно взглянул на меня, и мы поздоровались, будто сегодня ещё не виделись.
- Вот, читаю биографию Бетховена, - произнёс он, - редкая удача – найти такую книгу.
«По сравнению с другими людьми вы столь хорошо знакомы мне, - подумал я, увидев перед собой групповой портрет своих спутников, - но этому знакомству нет и дня…Но где же свет? - мой взгляд устремился к окну, - сегодня я сделал так много того, что не нужно для тебя».
- В сердце моём ощущение, что я всё больше отдаляюсь от света, - произнёс я вслух.
- Может быть, нам уехать из города? – сказал писатель.
- Куда? – воскликнул я, - если место, где свет, неизвестно. Я не понимаю, что происходит.
- Но ты его увидишь? – спросил музыкант, оторвавшись от книги.
- Конечно! – вновь воскликнул я, - в этом я уверен.
Свидетели моей скорби как будто застыли, уставившись на меня. Я поднял глаза и увидел потолок с большой люстрой посередине, крепившейся к гипсовому подобию колеса с узорами. Потом мой взгляд упал на большие гардины, к которым подвешивались шторы из плотной зелёной ткани. Далее моё внимание привлёк шкаф, стоявший слева от музыканта и из которого виднелись корешки книг. К шкафу примыкала кровать, на которой и сидели писатель с художником.
- Что это за квартира? – спросил я.


- Съёмная, - ответил художник, - уплачено вперёд, так что пока можем жить здесь.
- Конечно, ты увидишь свет! – писатель вскочил с места, - иначе и быть не может! Ты пойми, наше путешествие к нему – достижение всего. Не совершив этого путешествия, я не смогу жить по-настоящему.
Он буравил меня горящим взглядом, всем своим видом словно желая меня в чём-то уверить.
- Не сомневаюсь, у каждого свои, только ему понятные переживания, - продолжил он, - они известны только ему, и вряд ли он сможет рассказать о них другому. Но есть общий смысл! Это то, что без усилий объединит всех, и уже не нужно будет вздыхать и с надеждой смотреть на небо…Мне не хватает этого смысла! Вся моя жизнь, если вдуматься, - это поиск смысла, единственного, который даст ответы на мои вопросы, расставит всё по своим местам. Как часто я не могу понять, почему это почитается, но не уважается, кто-то стремится к чему-то, но для меня стремиться к этому же просто невозможно!
Возникла пауза. Писатель замолчал также внезапно, как и начал говорить.
- Ты прав, - сказал художник, - у каждого свои переживания, и ты несомненно прав в том, что есть то, что нас объединяет, и это важнее конкретных переживаний каждого.
- Свет…- произнёс музыкант.
Я поднялся с дивана и подошёл к окну. Вечернее солнце словно успокаивало город и меня заодно с ним. Но в небе как самая высокая звезда должен был быть свет! «Он есть без сомнений! – подумал я, - но при чём здесь город и его обитатели?».
Из окна открывался вид на парк, где среди качелей, беседок и деревьев прогуливались люди, предаваясь отдыху. Воздух, доносившийся через открытое окно, был настолько хорош, что звал к себе на улицу.
- Что же делать теперь? – сказал я, обернувшись.
- Поскольку мы в городе, - отозвался художник, - нам придётся здесь жить. А чтобы жить здесь, нужны деньги. А чтобы иметь деньги, нужно работать (другого способа я не знаю!). И если нам в срочном порядке придётся покидать город, бросить работу – проще простого.
«Жить в городе – это как?» - подумал я.


Разговор о дальнейшей жизни в городе продолжился и привёл к тому, что художник, знавший город лучше нас, завтра узнает, на какую работу можно устроиться. После разговора мы оказались в другой комнате – она была справа от входной двери и напротив кухни (большая комната была напротив входной двери). В этой комнате стоял телевизор на ножках и другой ящик, в котором я узнал радио, стоявшее в доме у бабушки.
- Техника «хай-тек»! – воскликнул музыкант.
- Телевизор сломан, а радио работает, – сказал художник.
Он подошёл к ящику, повернул нижнюю ручку и стал крутить верхнюю. Зашипело, и раздалась музыка. Симфонический оркестр вздрогнул скрипками и барабанами и заиграл стремительную мелодию.
- Господа, это девятая симфония! – вскрикнул музыкант, который после этих слов подошёл к радио, нашёл ручку громкости и увеличил звук.
Эта музыка была захватывающей. Все мы, за исключением музыканта, уселись на диван. Музыкант, оставшись у радиоящика, радостно смотрел на него. Потом, посмотрев на нас, сел на стул напротив дивана. Стал говорить, что вот, сейчас будет переход на другую тональность, а здесь слушайте внимательнее, при этом вставал и дирижировал рукой.
И когда темнота уже укрыла всё за окном, мы сидели в большой комнате и молчали. Мне, действительно, было нечего сказать. Возможно, похожие чувства испытывали и мои спутники. Писатель смотрел на нас, переводя взгляд с одного на другого.
- Как хорошо здесь говорить! – он встал с места, - те самые нужные слова звучат здесь, как нигде. Повторюсь, юнец, всё дело в смысле. Так хочу, чтобы не кончался путь, на который мы встали, зная, что он приведёт к обретению смысла, к обретению того, что смыслом будет полна наша жизнь. Все мои монологи – не зря. Я хочу выговориться, хочу быть уверенным до конца в том, что делаю. Но мешает чувство немоты…Словно язык не способен рассказать о том, что так важно, озвучить мысли, ведущие к истине.
Да, в городе живут странные люди. Они делают то, что им не нравится, занимаются тем, чем не хотят заниматься. Я был одним из них. Каждое утро ездил на работу, чтобы вечером вернуться с неё, а днём изо дня в день занимался одним и тем же. И практически каждый день в моём мозгу сиреной горел вопрос: а в чём смысл? Неужели смысл моей жизни в том, чтобы каждый день ездить на работу, заниматься одним и тем же до конца дней своих? Да, возможно, сменить работу и заниматься одним и тем


же в другой сфере? Я слышал, что есть люди, которые любят свою работу, им нравится то, чем они занимаются, они заводят семьи, любят своих жён и детей, и смысл их жизни в этой работе и семье. Но я их не видел! Возможно, мой круг общения не так широк, как нужно. Но те, кого я знаю и у кого есть семьи и работа, выглядят несчастными. А если даже и есть такие счастливые люди, то этот их смысл – не мой смысл.
Я люблю писать, другая работа мне не мила. Но чтобы жить и в этом городе, и в любом другом месте, нужно иметь деньги. Но я не пишу так, что могу зарабатывать на жизнь. Поэтому и получается работать по найму, что для меня — жить и не любить свою работу. Жены и детей у меня нет по одной простой причине – я до сих пор пребываю в уверенности, что женятся по любви.
Так всё просто? Те, у кого жизнь полна смысла, не стремятся искать его. А я всегда искал его. И мучился, и грустил. И теперь я здесь, и думаю, что там, где нужно быть.
Воцарилось молчание. В воздухе ощущалась грусть. Чувства словно волны колыхали меня. «Не увлекли бы с собой» - подумал я.


Глава 2.
   
В первую ночь в городе я не видел снов.
Проснувшись, я сразу заметил, что в комнате много солнечного света. Подойдя к окну, я увидел, что и на улице всё залито светом солнца. Он напомнил мне свет.
Пообщавшись со своими проснувшимися спутниками о том, что нужно сегодня сделать, я вышел из квартиры и направился к той самой остановке общественного транспорта, на которой познакомился со студентом и с ним же договорился встретиться. На улице было мало людей. Чувствовалось, что начинающийся день будет жарким, по причине чего ощущалось подобие лености. Но стойкое желание охладиться и ничего не делать у меня не возникло. Во мне нарастала жажда узнать и понять. Вчерашний день ничего не дал, вместо ответов подкинув ещё больше вопросов. «Куда исчез свет?» - этот вопрос не давал мне покоя с того момента, когда я после бара поймал машину, а теперь подстёгивал думать ещё больше.


Добравшись до остановки, я стал ждать студента. С нетерпением я посмотрел по сторонам. Через дорогу я увидел старика, который что-то перебирал у себя на ладони левой руки. На правой руке у него висела авоська. Оторвавшись от своего занятия, он стал идти в мою сторону. Поравнявшись со мной, он посмотрел на меня бесцветными глазами. В них я увидел и растерянность, и боль, и тоску. Возникшее у меня желание задать ему тот самый вопрос исчезло. Тут я увидел студента, шедшего с озабоченным лицом и грустными глазами.
- Почему грустный? – спросил я его после рукопожатия.
- Да так – недовольство жизнью и собой.
- Не хватает чего-то?
- Да и при чём многого.
Взглянув в его глаза, я пытался понять, шутит ли он или говорит серьёзно. Отсутствие улыбки на его лице и грусть в глазах, которую я заметил даже издалека, натолкнули на мысль…
- Ты что-то скрываешь? – спросил я.
Студент усмехнулся в ответ и внимательно посмотрел на меня.
- Не знаю, что сказать, - промолвил он, - может, дело только в недовольстве жизнью?
- Я хотел бы спросить тебя, - сказал я после паузы, и, убедившись, что студент приготовился слушать, продолжил, - вчера в небе я увидел яркий свет. Клянусь, я видел его вместо солнца. Потом я увидел, что он уходит по небу вдаль. Взяв машину, я поехал за ним. Потом он исчез, и я до сих пор не могу найти его. Ты знаешь, что это за свет и как его найти?
- А сам что думаешь? – спросил он меня в ответ.
- Я чувствую, что не могу жить без этого.
- Даже так? А может быть, тебе привиделось? Похоже на твою фантазию…В общем, я не знаю, что это такое, откуда появилось и куда исчезло.
«Жаль» - подумал я.
Пересев с трамвая на троллейбус, мы доехали до большого рынка. Вблизи рынка стояли люди, разложив перед собой отчего-то казавшиеся, как и сами люди, серыми вещи. Там же располагались киоски, пестревшие красными и белыми вывесками. Между киосками и этими людьми ходили другие люди, одни из которых озирали вещи, вторые смотрели в окошки киосков, а третьи кто с сумками в руках, кто с коробками подмышками уходили прочь, словно хищники, поймавшие добычу.


Мы пересекли две дороги, между которыми пролегали трамвайные рельсы, и направились к высотным домам, видневшимся вдалеке.
- Сейчас главное – забить хату, - произнёс студент.
- Что сделать? – спросил я.
Студент удивлённо посмотрел на меня.
- Ты не понял, что ли? – переспросил он, и, убедившись, что это так, объяснил, - занять за собой квартиру, чтобы другие желающие не сделали того же.
Он ещё раз посмотрел на меня, как будто в чём-то убеждаясь. Мы прошли мимо забора, за которым играли дети, и подошли к многоквартирному дому, скрывавшему фасад за деревьями, шелестевшими листвой.
Дверь квартиры, на подступе к которой стояла решётка, открылась, и в жёлтом свете лампы я увидел лицо женщины лет пятидесяти-шестидесяти.
- Здравствуйте, - с особой интонацией ответила она на наше приветствие.
- На квартиру не пустите? - спросил студент.
Женщина, оказавшаяся хозяйкой квартиры, стала говорить о другом претенденте, объяснять, что если он не откажется, то заселение возможно.
- Решётка не вызвала ощущения, что мы в тюрьме? – сказал, усмехнувшись, студент, когда мы уже были на улице, - что скажешь о хозяйке?
- Человек как человек, - ответил я, вспомнив её лицо со свисающими по бокам жировыми складками и настороженными глазами.
- Только я, вот, так не скажу. Когда я жил у неё, часто чувствовал себя неприятно.
- Что она делала?
- Быт – вещь непростая, - взгляд его изменился, - ругала за грязную раковину, за то, что смотрел телевизор без спроса…Чувствуешь себя эдаким разгильдяем и проходимцем. В общем, она неприятный человек.


Он посмотрел мне в глаза, словно что-то ожидая в них. Впервые за это путешествие я услышал, как о человеке говорят плохо. Мне привиделось, что это похоже на то, как окно занавешивают грязной марлей для того, чтобы солнце не било в глаза.
- Неужели в ней нет ничего хорошего? – вырвалось у меня.
- Может быть, и есть, - взгляд его погрустнел, - только я не знаю что.
Я не мог понять, и я будто попал под мелкий холодный дождь. Почему эта женщина делала жизнь студента неприятной, а студент обижался на неё? Почему нельзя было жить, не причиняя и не получая обид?
«Если бы они увидели свет, - подумал я, - всё было бы хорошо. Всё ведь просто – видеть свет и желать только одного: быть с ним».
До следующей квартиры мы добирались на троллейбусе почти час. В районе, в котором мы оказались, не было высотных домов, да и машин было меньше. Небо, когда я на него взглянул, было хмурым, закрыв свет солнца облаками. Мы перешли улицу, по которой перед нами, грохоча, проехал грузовик с фургоном, и стали подходить к пятиэтажному кирпичному дому.
- Сейчас зайдём к одному мужику, - сказал студент, - сильно не удивляйся. Люди разные, поэтому и жизнь бывает разной.
Двор перед тем домом был небольшим и ухоженным. За ветвистыми деревьями виднелись несколько скамеек, качели и песочница. Около двора нам встретились два старика, шаг которых был медленен, а взгляд, обращённый в нашу сторону, строг.
- Здравствуйте! – почти крикнул студент, а когда мы чуть прошли дальше, добавил, - местные «смотрящие». Дом – кооперативный, поэтому большинство людей старшего возраста знают друг друга, а эти старики – одни из тех, кто заселился первыми в этот дом. Не знаю, почему, но они следят за порядком в этом доме, хотя человеку, к которому мы сейчас идём, этот порядок до лампочки.
По эмоции я понял значение последнего слова.
Дверь квартиры, в которой долго и прерывисто гудел звонок, была обита чёрным материалом, похожим на кожу. Было видно, что материал этот давно никто не менял. Отверстие одного из замков было забито тряпкой. Я поймал себя на ощущении, что приятного в посещении этой квартиры будет мало. В тишине, появившейся после звонков, послышалось шарканье чьих-то ног. Дверь открылась, и я увидел мужчину с носом необычной формы (казалось, что нос не всегда принадлежал этому лицу), взъерошенными и давно не стриженными волосами. Оглядев нас, он подвигал усами и взял себя за нос, затем обрадованно поздоровался со студентом и пригласил нас в своё жилище.


В прихожей комнате сразу бросились в глаза стеллажи, забитые книгами. И на книгах, и на полках белела пыль. В следующей большой комнате был беспорядок. Хозяин сел на кровать, около которой стоял столик. На столике были сковородка с остатками макарон и вилкой, воткнутой в них, стеклянная банка с солёными огурцами, открытая консервная банка, в которой не кончилась рыба. Хозяин посмотрел на меня так, как будто заранее знал моё отношение к такой картине.
Посмотрев направо, я увидел балкон. Около его двери стоял старый телевизор.
- Пустишь жить? - спросил студент.
- Посмотрим, - протяжно ответил хозяин квартиры как будто простуженным голосом.
Я зашёл в другую комнату и увидел там холодильник, на котором в нагромождении стояли стеклянные банки, книги, тарелки. Около батареи я заметил большую банку с порошком белого цвета и каким-то предметом внутри. «Должно быть, мука» - подумал я и подошёл ближе, чтобы разглядеть предмет. Предметом в муке оказался дохлый мышонок. «Ну и место!» - вырвалось у меня внутри.
Я вернулся в зал и прошёл на кухню. Она поддерживала общее состояние беспорядка и также не блистала чистотой. В раковине стояла большая кастрюля, наполненная тарелками, на которых от дневного света блестели остатки пищи. Я решил посмотреть шкаф и открыл один из ящиков, тем самым нарушив собрание, на котором словно были тараканы. Они бросились врассыпную внутрь шкафа. Ощущение неприятного, которое уже появилось, сменилось ощущением мерзкого.
Вдруг раздался звонок. Я вернулся в зал и увидел, что хозяин квартиры почти побежал открывать дверь.
- О, баз! – раздалось в прихожей.
В зал после хозяина вошёл мужчина с высоким лбом и глазами водянистого цвета.
- Мой товарищ, - произнёс хозяин квартиры.


Товарищ, поздоровавшись с нами, поставил на столик у кровати бутылку водки.
- Мы пойдём, - сказал студент.
- Уже уходите? – удивлённо вскинул глаза товарищ хозяина.
- Нам идти надо.
Спускаясь по лестнице, я не мог отойти от увиденного.
- Что за ужасное место? – спросил я студента, когда мы вышли на улицу. Воздух показался мне свежее, чем раньше.
- Здесь я жил одно время. Брат мой назвал это место бомжатником.
Я спросил студента, почему он не жил у двоюродного брата. В ответ раздались слова о том, что стеснять родственников он не любит.
- Не хочешь газировки? - произнёс он.
Около киоска, к которому мы подошли, стоял металлический шкаф со стеклянной дверью и надписью на иностранном языке в верхней его части. Под присмотром продавца, почти высунувшегося из окошка киоска, студент открыл дверцу и взял две бутылки с жидкостью тёмного цвета.
- Знаешь, - произнёс он, отпив из бутылки и как будто успокоившись от холодного, - он почти каждый день так пьёт. Как мы с тобой газировку летом…Я не раз видел, как они с тем товарищем напивались до чёртиков…А однажды он сидел ночью на той кровати и кого-то ругал. Представь себе, ты спокойно смотришь сны и вдруг просыпаешься от такого монолога. Видишь мерцающие блики от экрана телевизора и слышишь, как хозяин квартиры с кем-то разговаривает…Но скажи мне, почему нам не жаль людей? А если жаль, то почему им не можем реально помочь? Может, не хотим? Это ведь надо впрягаться, делать что-то, а ради чего? Чтобы тот, кому ты помогаешь, отругал тебя вместо благодарности? Вот, так думаешь и отговариваешь себя…Но про себя я знаю одно: во мне мало милосердия.
Я задумался. Это слово я как будто услышал впервые. Что такое милосердие?
- В другой раз, - продолжил он, - они сидели и распивали то ли вторую, то ли третью бутылку водки. Есть ещё третий товарищ…Авторитет. Хотя, может, и нет…Так вот, они из-за чего-то повздорили, авторитет стал даже бороться с хозяином квартиры, помирились, вспомнив что-то из прошлой жизни, поржали во всё горло. Потом как будто кто-то хлопнул в ладоши, и тишина. Заглядываю в зал, а они лежат на полу, спят.


«Так вот какими бывают люди» - подумал я.
- А если бы он не пил, - сказал студент после паузы, - был бы, как мне кажется, хорошим человеком. Очевидно, что он слаб. Он развёлся с женой, есть двое малолетних сыновей. В один день они приходили. Перед этим, кстати, мы закатили одну из редких генеральных уборок. Видел бы ты его! Не пьяный, сидит и смотрит, улыбаясь, как его дети играют на полу. А ещё летом, он достал резиновую лодку и мы с ним сделали небольшой вояж по Волге. Не могу даже представить, чтобы та хозяйка хотя бы пригласила меня на дачу. Но всё равно, то, что ты видел, большинство его дней.
Вскоре я уже один шёл по улице, засунув руки в карманы и попав во власть мыслей.
«Зачем они так живут? – думал я, - может быть им стоит объяснить, что есть свет? Сказать, что одно имеет смысл: стремиться видеть свет! Другого не надо! Это же так просто!».
Я остановился и поднял глаза к небу. Тучи разделились и показали кусок голубого полотна, совершенного и красивого. Я вздохнул. Где ты?
Отвлёкшись от мыслей, я посмотрел далеко вперёд. Около следующего дома я увидел двух мужчин, разговаривавших между собой. Проходя мимо них, я заметил, что у них грязные лица, косматые волосы и бороды. Потом взгляд упал на поношенные брюки и рубашки, старые и грязные кроссовки. От этих непохожих на других людей исходил неприятный запах.
Мне не составило большого труда найти квартиру художника. Дверь открыл музыкант.
- Всё читаешь про Бетховена? – спросил я.
- Да. А я и не знал, что под конец жизни он написал «Большую фугу». Здесь написано, что первое её исполнение провалилось, однако сам он считал эту фугу великим произведением, новой музыкой.
Я почти не спрашивал его, а он всё продолжал говорить о музыке.
«Это всего лишь увлечение, - подумал я, - а может быть, в этом, действительно, есть смысл?».
Вскоре вернулись писатель с художником. Писатель сел напротив меня и, не спуская с меня глаз, спросил:
- Что сегодня скажешь о городе?
Я рассказал своим спутникам о посещении квартир студента.


- Это получение знания, - произнёс писатель, услышав мой рассказ.
- Но соприкоснувшись с ним, я испытал удивление, - ответил я.
Поднявшись с места, я подошёл к открытому окну. Свет солнца ударил мне в лицо. Люди шли по улице, не подозревая, что я смотрю на них. Я обернулся и увидел, что нахожусь во тьме. Ослеплённый солнечным светом, я не мог различить предметы в комнате.
Наша жизнь в городе началась.

Глава 3.

Время. Никогда я не думал о том, что оно будет иметь для меня значение.
Каждый день я узнавал новые слова, новых людей. Как оказалось, язык, на котором общаются рабочие люди, прост и замешан на общении мужчины и женщины.
Время измеряется днями. Да, я стал обращать внимание на дни. Сегодня один день, завтра второй, и вчера был день. Но вскоре я заметил, что дни перестали отличаться друг от друга. А однажды я поймал себя на мысли, что каждый день – это лишь одинаковая часть одного дня, постоянного, неизвестно когда начавшегося и который неизвестно когда закончится. Ощущение этого осталось со мной.
«Что происходит?» - однажды подумал я, стоя у окна. Через мгновение, повернув голову, я увидел писателя. Я задал этот вопрос ему.
- Время этих дней, словно сливающихся в один, словно стирает то, что я ощущал, когда увидел свет, - продолжил я, - я знаю, что он есть, но он где-то там, а жизнь вокруг, лишённая его, вторгается в меня…Она вездесуща.
Писатель ничего не ответил, но вспомнив что-то, произнёс:
- А знаешь, что, как мне кажется, останется после того, как этот один бесконечный день сотрёт твоё ощущение света? Пустота…
«Этого не может быть!» - подумал я, но вдруг меня осенила одна мысль.
- Я уверен, что ощущение этого дня временно! – воскликнул я, - ощущение света весомее в сравнении с этим ощущением. А если так, то этот день не бесконечен...Значит у нас всегда есть шанс вернуться к свету.
Писатель внимательно посмотрел на меня и ничего не ответил.


Вскоре изменилась погода. А до этого художник успел обратить наше внимание на то, как играют в лучах солнца и словно шепчутся от порывов ветра листья на дереве за окном. «Это прекрасно!» - выдыхал он. А музыкант восторженно говорил, что для этой картины подходит музыка Вивальди, лёгкая и воздушная. При изменившейся погоде жара днём не была такой стойкой, а ночами стало холоднее.
Писатель рассказал о друге отца, который работал сантехником на одном производственном предприятии. Это был неунывающий мужик. Он удивлялся людям,  которые не занимались спортом, рассказывал, что ему будет скоро 50 лет, а он каждый день отдаёт время физическим нагрузкам, занимается с боксёрской грушей, поднимает гири, до работы ходит пешком.
Моё непонимание увеличивалось. Люди занимались спортом, умилялись детьми, восторженно смотрели на выступления певцов, отдавали многое, чтобы получать больше денег и делали многое другое, в чём я не видел никакого смысла. Если возникает вопрос, то рано или поздно он разрешится лишь ответом — я знал лишь это.
Конечно, в городе я вёл себя так, как был приучен с детства. Подавал милостыню нищим, но не был преисполнен жалости к ним, той жалости, после которой наступает желание помочь. Уступал в общественном транспорте места старикам, но большого уважения к ним не испытывал. Одно чувство ощущалось явственнее других – чувство грусти по свету, на обретение которого я и надеялся в этом городе.
В один из тёплых вечеров я сидел с писателем у балкона.
- Я испытываю чувство ужаса перед тем, что будет дальше, - сказал я, - жизнь здесь напоминает маятник, который качнулся и застыл.
- Процесс по меркам физики невозможный, - заметил писатель.
- Но это так.
- Это часть пути, как ты говорил. Возможно, город нас изменит. Неизвестно, кем мы будем, но к свету прийти нужно.
- А знаете, что дальше? – раздался за нами голос художника, - дальше осень. Здесь бывают не только дни, но и времена года.
Мы обернулись. Художник смотрел на улицу.
- Осенью будет хуже? – спросил я.
- Она у каждого своя, - художник сел рядом в кресло.


На следующий день было пасмурно. Плотная завеса облаков лишь отягощала моё состояние. «Забавно, - подумалось мне, - здесь не только люди и время, но и погода обладает особым значением».
Я пребывал в том же состоянии непонимания, ощущал, что с каждым днём как будто вгоняю себя в это состояние больше и больше, пытался вглядеться в людей, ощущать их также, как ощущал свет — непосредственно, без «тёмных» пятен. Люди представлялись существами, имевшими взгляд, подчас говорящий, объясняющий, привлекающий, равнодушный, ненавидящий, издававшими звуки в виде слов, превращавшимися иногда в тирады, иногда в подобие музыки, иногда коротких выстрелов, ходившими, держа головы так, словно те могли упасть на землю в любой момент...
В один день студент стоял около автомобиля с открытыми дверьми и разговаривал с однокурсником. Из машины раздавалась громкая танцевальная музыка, про которую музыкант как-то сказал, что она «шелушит мозги». «Странный лоб, глаза, одновременно словно бегающие и заискиващие» - подумал я, оглядев собеседника студента. Мне показалось, что это один из тех парней, с которыми студент общался при мне. Слушать их разговоры было неинтересно (а временами даже тоскливо). Они говорили лишь об автомобилях, девушках, спорте и о том, как и где лучше всего отдохнуть.
В другой день я стоял у магазина и ждал студента, зашедшего купить газировки. Он вернулся с сияющим лицом.
- Знаешь, - сказал он, заметив моё удивление, - сегодня хороший день…
- Я никогда тебе не говорил, - продолжил он, также сияя, когда мы стали идти по улице, - что девушки – милые создания?...Стою я себе в очереди к кассе, задумался что-то. Поднимаю глаза – смотрит. Красотка! А в фартуках они ещё красивее, а? Смотрит на меня и улыбается…Глаза блестят. Эх, надо было познакомиться!
У студента был такой вид, как будто он обрёл счастье.
- Ты счастлив? – спросил я.
- В данный момент да. День сегодня замечательный!
Когда я слушал студента, меня не покидало чувство удивления. Я знал, в чём моё счастье, и оно не было знакомо жителям этого города. Но теперь по словам студента


у горожан могло быть счастье, о котором я и понятия не имел. После этой встречи во мне зародилась надежда на то, что город таит в себе нечто хорошее, и это хорошее может помочь мне на пути к свету. Возвращаясь в квартиру художника, в отличие от предыдущих дней я держал внутри себя множество вопросов.
- Как прошёл день? – улыбаясь, спросил писатель.
- Студент удивил меня, - ответил я, - он был счастлив.
Я рассказал им о случившемся.
- Если бы не мой мир, о котором я говорил, - сказал писатель, - главным счастьем, конечно же, можно назвать это чувство. Любовь. Я уверен, что люди, расскажи им о нашем путешествии к свету, не поймут нас, а любовь знакома каждому. Кто понаслышке, а кто, может быть, и испытал это чувство.
- А ты знаком с этим чувством? – спросил я.
- Давным-давно я испытал его. Так давно, что оно мне уже не знакомо. Но только его я назову любовью. Всё то, что я испытывал к девушкам после, словно не того полёта. Знаете, друзья, сегодня это чувство напоминает мне оазис в пустыне этого мира, красивый и сверкающий остров, затерянное место, где было хорошо…Мозги мои словно умерли, потому что не помнят того чуда. Это чувство было подарком, наградой за несовершенные дела. Днём, когда я узнал, что на свете есть она, был день, когда двое непоседливых одногруппников пытались её задеть. Она дала им отпор, но всё равно обиделась и начала уже плакать…Я помню, как она сидела за столом, её каштановые волосы как будто блестели и стекали. Я смотрел на неё, не зная, чем помочь… «Ещё поцелуй её» - услышал я тут от одного из её обидчиков.
- А ты не стал драться с ними? – спросил художник.
- Это было похоже на игру, и я до конца не понимал, что происходит…Это было знакомством, а само чувство пришло на одной из репетиций танцев для праздника. По указанию руководителя я заменил её партнёра по танцу. Мы с ней танцевали, и когда я кидал на неё платок, я был счастлив. Таким же счастьем было проезжать на велосипеде мимо скамейки, на которой она сидела с подругами.
Музыкант прыснул от смеха.


- Это может показаться смешным, - улыбнулся в ответ писатель, - но тогда каждое приближение к ней было событием. Видя её на уроке в классе (а мне повезло с ней вместе учиться), я словно погружался в другую реальность…И этого чувства я не испытывал после. Это чувство как недосягаемая высота.
Я смотрел на писателя, и мне хотелось сказать: это же прекрасно. Ощущение той самой высоты висело в воздухе – таково было впечатление от рассказанного.
Писатель был прав, когда говорил, что твой собеседник – это ты сам. Я чувствовал свою связь с ним. Сила этой связи словно перенесла меня в то время, когда писатель испытал это чувство.
- А знаешь, что я ценю в своей жизни больше всего? – спросил меня однажды студент.
- Дружбу, - продолжил он, увидев, что я не знаю ответа на вопрос, - кем бы я был, если не друзья…Дружба в отличие от любви взаимна. В моей жизни есть лишь два человека, которых я могу назвать друзьями. И один из них приглашает пойти в поход. Говорит, есть за городом лес, а в лесу -  озеро. Говорит, что красиво. Пойдёшь?
«И при чём здесь дружба?» – подумал я и согласился.
Вечером накануне дня похода я пришёл на съёмную квартиру студента, где для меня нашлись лишние кеды и рюкзак.
Рано утром мы вышли к автобусной остановке, где встретили двух попутчиков. Один из них – черноволосый парень худощавого телосложения – был тем самым другом. Автобус довёз нас до железнодорожного вокзала, около которого стояли оставшиеся попутчики – три девушки и два молодых человека. В электричке мы все перезнакомились. Остановка, на которой мы вышли, была одинокой белой коробкой, за которой простирался сосновый лес.
- Какой чистый воздух! – воскликнул студент, когда мы, хрустя опавшими листьями и шишками, шли по лесу.
Воздух был настолько чист, что казался новой субстанцией, отличной от той, которую вдыхали наши лёгкие в городе. Солнца и тепла вокруг становилось больше, утро превращалось в день. Друг студента учился вместе с ним на одном курсе в университете. По разговору с этим другом можно было понять, что он мягче студента, более открыт. Парень, которого мы встретили вместе с другом студента утром, учился на филологическом. Кроме рюкзака у него ещё была и гитара. Парни и девушки, которых мы встретили на вокзале, посещали занятия на историческом факультете. «Сплошные студенты!» - подумалось мне.


Вскоре мы вышли к большому озеру, около которого и разбили свои палатки. Вечером друг студента и его знакомый попеременно играли на гитаре. «Все люди – братья, мы – седьмая вода», «Моё сердце остановилось, моё сердце замерло» - разносилось над озером. Ночью все парни, кроме студента (у него не было желания) ловили раков, которых потом и сварили на костре. Выспаться ночью не удалось.
На следующий день ближе к обеду вся наша компания вышла на полустанок. Все мы, в том числе и студент, уже были ближе друг к другу, чем накануне. Сам студент всю дорогу о чём-то разговаривал с одной из девушек. В поезде мы сели на свои рюкзаки в конце вагона, друг студента играл на гитаре, и все мы стали хором петь. В вагоне были люди, которые в начале нашего выступления смущали нас, но, осмелев, мы перестали обращать на них внимание. Мы орали разные песни («Попробуй петь вместе со мной!»), радостные от того, что не стесняемся делать так. Проходящие мимо нас пассажиры одобрительно смотрели на нас…
- Солнце ещё держится, - произнёс художник, стоя у окна, - но скоро и оно сдаст позиции.
Мы также все сидели в большой комнате квартиры художника. Прописной истиной звучали во мне слова о том, что город не покажет пути к свету. Завораживало лишь чувство, о котором рассказал писатель.
- Музыкант, - сказал я, - а у тебя была любовь?
- Не была. Иногда мне кажется, что её не существует.
- Она существует, - произнёс художник, - а хочешь спросить, почему? Потому что я испытал её, и поэтому я знаю, что она есть, как знает и писатель.
- Именно так, существует, - откликнулся писатель.
- И как это было? – обратился я к художнику.
- Конечно не так, как у писателя…Не было ни танцев, ни  криков «поцелуй!». Было лишь расстояние. Для меня это чувство не великолепный остров, но сверкающий алмаз, который мне довелось держать в своих руках. Я увидел её в первый раз в проёме двери на школьной перемене, когда она, радостная, позвала свою подругу, мою одноклассницу. Я уверен, что тот день был солнечным, хотя, может быть, на самом деле он был и пасмурным.


Для любви не нужны поводы. Наверно, для тебя, музыкант, любовь начинается с чувства ожидания. Ты ждёшь, что это чувство придёт…А оно не придёт. Нужен человек. Человек, в которого влюбишься.
- Это как? – удивился музыкант, - ведь человека тоже нужно ждать.
- Не нужно, даже допуская, что жизнь без любви – это ожидание. В тот день я повернул голову на радостный голос и влюбился. Я не ждал любви, и в тот момент я не знал, что влюбился. А потом вычерчивал её имя на песке, рисовал его на бумаге…
Сейчас я пытаюсь вспомнить то, чем было это чувство и нахожу лишь пустоту. Как всё-таки мы меняемся! В то время, например, для меня было бы большим счастьем сидеть рядом с ней. А что говорить про танцы на школьных вечерах! Она всегда танцевала с другими. Тот единственный раз, когда она пригласила меня (это такая награда!), я убежал пересдавать экзамен по танцам. Убежал ли я от испуга?... Смешно: танец упустил из-за танцев. Держу в памяти игру в снежки, в которой она играла на стороне девчонок.
- А ты признался ей в любви? – вскинул глаза музыкант.
- Нет, но может, она догадывалась?...Мне интересен один вопрос: стало бы это чувство другим, признайся я?
Песней был рассказ художника, как и рассказ писателя. Эта песня притягивала.

Глава 4.

Деревья лишились нарядных зелёных листьев и чернели голыми ветвями. Дожди были дольше и наводили на грусть. Но чем бы не были город и погода в нём, для меня ничего не изменилось. Я находился в том же состоянии непонимания.
В один из тех дней, когда на улице было пасмурно, а на земле виднелись следы ночных заморозков, я со студентом зашёл в библиотеку, где ему нужно было подготовиться к занятиям. Он набрал учебников, стал их читать и писать в тетради. Я взял одну из книг, но, не прочитав и страницы, понял, что она скучна.


- Тебе нравится учёба? – спросил я его, когда увидел, что он, отвлёкшись от чтения, стал смотреть перед собой и болтать в пальцах ручку.
- Это ты к чему?
- Ощущение, что мир недоступен и закрыт для понимания. Я хочу разобраться, отчего он такой, и, вообще, что он есть. Единственное, что меня привлекло, - чувство любви.
- Знаешь, - хмыкнул он, глядя на меня почти стеклянными глазами, - о любви много написано книг, песен, снято фильмов, но на самом деле всё иначе…Говорить об этом бессмысленно. Зачем говорить о том, чего нет?
Вопрос уже был ответом. Я окинул взглядом библиотеку. В потолок были вставлены большие стёкла, отчего казались окнами, а столы вытянулись в три ряда к лестнице, ведущей на второй этаж. На одном из передних столов сидела девушка с белокурыми волосами. Когда она оглянулась, я заметил её круглое лицо.
- А что именно написано и снято о любви? – решил я продолжить разговор.
- Самое первое, что приходит в голову, - «Ромео и Джульетта». Пылкая любовь парня и девушки на фоне противоборства их семей…Роза пахнет розой, как её не назови. «Гранатовый браслет» Куприна. Женщина плачет под «Лунную сонату» Бетховена, и непонятно, плачет ли она от музыки, или от того, что упустила настоящую любовь…Стихи Пушкина! «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолётное виденье, как гений чистой красоты». Гений чистой красоты! Это тот человек, которого любят. А любовь как чудное мгновенье. Или: любовь ещё, быть может, в моей душе угасла не совсем, но пусть она вас больше не тревожит, я не хочу печалить вас ничем.
- Это же хорошо! – воскликнул я.
- А фильмы? – продолжил студент, словно набирая скорость, - «Привидение», «Весна на Заречной улице». В американском кино есть даже жанры под это чувство – романтическая комедия, любовный триллер. Кино про любовь! У них, по-моему, почти в каждом фильме это чувство задействовано. Не важно, какой жанр: боевик, детектив, историческое кино. Только не подумай, что они каждым фильмом закрывают тему. Я тоже могу картонные крылья сделать, но разве я взлечу с ними?


Прошло около месяца с того разговора. Был вечер. Я сидел у окна на кухне, и мои мысли были о девушках и о чувстве, которое они могли вызвать.
- О чём задумался? – в дверях появился писатель и сел на табуретку около стола.
- О чувстве, что прекрасный остров. Оно, действительно, такое прекрасное и великое?
- Если испытывать его. А испытать его – не так просто. Не в каждую красивую девушку можно влюбиться. Это чувство настолько уникально, что даже состояние влюблённости и испытывание чувства любви – разные вещи. Скажу так: влюбиться – это как почерпнуть воды и выпить, а любить – припасть к воде и пить, пить и пить, и воде нет конца…Но бывает ещё хуже: ты даже не влюблён, но ты вместе с девушкой, и в городе это чаще всего случается.
- О чём разговор? – на кухню зашёл музыкант.
- О чувстве, что прекрасный остров, - продекламировал писатель.
- Тогда я кстати, - понял смеющийся музыкант и сел с другой стороны стола.
- Что-то случилось? – писатель с готовностью посмотрел на него.
- Да! Сегодня я понравился одной девушке. Любовь – это выход из лабиринта…После того, как она подсела ко мне и заговорила, в моей голове заиграла одна старая американская песня – образ любви для меня, а именно в одном месте. На русском это место звучит так: жди меня, жди меня, я вернусь домой, жди меня…Кстати, это заглавная песня фильма «Привидение».
При последних словах лицо его было серьёзно.
- Да, внутри меня что-то появилось…Вы говорили о чувстве, что прекрасный остров. А что оно для меня? Признаюсь, я никогда не любил. Но я знаю (неизвестно почему), что это чувство серьёзно, огромно. Книги, песни, фильмы словно люди говорили об этом. Никогда я не испытывал любви к девочкам, девушкам. Когда я видел симпатичное лицо, когда я понимал, что эта девушка начинает нравиться, тут же я ловил себя на мысли, что это не то чувство, о котором мне говорили как о любви. И я даже не знакомился…
- Быть может, всё впереди, - вставил писатель.


- Быть может…Я пытался понять, почему так. Так много девушек, и нет среди них ни одной, что моя. Я пытался понять и не понимал, но девушки есть девушки. А может, я ошибаюсь? – сказал я себе однажды. Если нет щелчка при первом взгляде, может, он будет потом, когда познакомишься, пообщаешься? И я словно начал тянуть себя за уши навстречу к девушкам. Красивые девушки привлекательнее остальных…Вот-вот, думаешь, и ты в них влюбишься. Хотя бы влюбишься! Но сердце не обманешь. Не обманешь его и тем, что может, влюбиться в девушку, которой нравишься ты…И что же, вот, я – не познавший любви.
- А как выглядит та девушка? – спросил писатель после паузы.
- Не высокая и не маленькая, карие глаза, светлые волосы и круглое лицо.
Я почувствовал, что как будто бурно несущаяся река внезапно замерла.
Состояние непонимания стало жизнью.
В один из одинаковых дней я и музыкант стояли у окна на кухне. На улице было белым-бело. Выпал первый снег.
- Вчера я опять видел её, - сказал музыкант.
- Ту белокурую девушку?
- Да, - музыкант сел на табуретку у стола, подогнув под себя ноги, - мне кажется, я ей очень нравлюсь. Сегодня надо было зайти в библиотеку. Сижу, делаю выписки из книг. Поднимаю глаза и вижу, как она посмотрела на меня и убрала глаза (она сидела впереди почти лицом ко мне). Знаешь, испытываю волнение, когда думаю об этом. Я, кажется, начинаю что-то испытывать к ней…
Со студентом я виделся не так часто, как летом. В одну из встреч я рассказал о музыканте и белокурой девушке.
- А почему не знакомится? – спросил он, - девушка – это хорошо.
Потом он начал говорить об учёбе, рассказывать о своём одногруппнике, под конец – о погоде (слякоть от выпавшего снега).
На улице, по которой мы шли, было многолюдно. Люди, не спеша, шли в обоих направлениях. Студент задержал взгляд на одной из проходящих мимо девушек.
- Чувствуешь холод? – спросил он, - вроде тепло, а лицу холодно…Скажу тебе ещё раз: любви не существует. Есть даже такое выражение: любовь как привидение – все о ней говорят, но никто её не видел. Столько красивых историй, и ни одной моей. Приходишь к мысли, что нет ничего, кроме продолжения рода.


Возвращаясь в квартиру художника, я снова не мог отделаться от ощущения, что много ненужного приходит ко мне.
- Мир красив, - говорил позже художник, - снег словно россыпь алмазов в свете фонарей.
- А он правилен? – сказал я.
Ещё позже я внимательно слушал музыканта.
- Я видел её снова, - он смотрел на меня блестящими глазами, - она сидела в очереди в компьютерный класс. Я чувствую притяжение к ней. Мне показалось, что она смотрела вслед, когда я спускался по лестнице. Надо с ней познакомиться, но я не знаю как…Это тот случай, когда не знаешь, что ждёт тебя впереди. Я чувствую, что не могу заговорить с ней. Насколько я далёк от неё, насколько чужой. Такая нежность внутри, и совсем незнакомы! От этого ещё больше теряешься!
После разговора я остался один наблюдать падающий снег в свете фонарей. Ах, художник! Ах, музыкант! Ах, писатель! Света нет, а вместо него лишь вздохи о девушках и падающий снег.
Вскоре в городе на многих зданиях светились лампочки, составляющие слова «С Новым годом!», фигуры ёлок и разных животных.
- С Новым годом! – громко сказал писатель, а после паузы добавил, - для города это самый главный праздник. Сейчас люди бегают по улицам с полными пакетами в руках, а женщины в квартирах варят, парят, жарят. А ночью будут фейерверки, громкие и яркие.
Позже я вышел на улицу. Дул холодный ветер, не смотря на который в городе было много людей. Кто-то из них ходил с гармонью в руках, кто-то с бутылками. Посередине парка, куда вела улица, стояла большая ёлка, сверкавшая разноцветными лампочками. Около неё стояли люди. У некоторых из них в руках были палочки, от которых отлетали искры. Вокруг взрослых бегали маленькие дети. Недалеко от ёлки возвышались снежные горки, по которым, кто хохоча, кто молча, скатывались все от мала до велика. Ёлка как костёр одна горела в парке. Но тьма казалась столь велика, что никак не нарушалась этим горением.
На следующий день на улицах было тихо. Лишь под вечер город оживился.


Через несколько дней жизнь вокруг вошла в обычное русло.
Увидев студента в первый раз в наступившем году, я спросил его о том, как он справил новогодний праздник.
- Как тебе сказать, - вздохнул он, - нормально, с родителями. С ними я праздную с детства...Но следующий новый год я надеюсь справить в другом месте. Говорят же, что как новый год встретишь, так и его проведешь. Может быть, это касается и места? Каждый год одно и то же, понимаешь? А хочется перемен! И в этот праздник это желание сильнее, чем в другое время. Гм, но и с другой стороны, я не мальчик с восторженными глазами, чтобы верить, что всё изменится по одному движению руки...Хочется уже просто веселиться. Буду веселиться!
Последние слова он сказал с грустными глазами.
Я совсем перестал обращать внимание на людей. Было понятно, что ничего нового, способного подвинуть нас на нашем пути, от них ожидать бессмысленно.
В выходной день я стоял у окна и смотрел на улицу. «Забавно, - подумалось мне, - я ни за кем не слежу, мне неинтересен вид заснеженных деревьев, грязной улицы, но я смотрю на всё это и на людей, и на проезжающие машины и не могу оторваться».
- Прекрасный вид? - услышал я писателя.
Обернувшись, я увидел, как он сел за стол. Сев с другой стороны стола, я внимательно посмотрел на него.
- Я заметил одну вещь, - начал я, - общаясь с тобой, художником, музыкантом, я понял, что нисколько не узнал вас. Кто, что ты?
- Я говорил тебе об этом, - усмехнулся писатель, - я — это ты. Общаясь со мной, ты узнаёшь себя. Узнавая меня, ты всё больше узнаёшь себя. Как иначе можно понять другого, как не через себя?
- Есть нить, по цвету близкая к серебряной. Я часто возвращаюсь к моменту, когда я видел свет. Один миг и долгий путь...Эта нить словно связь между мной и светом.
- Так потяни её к себе!
- Я не могу. Она удлиняется, и на другом конце я ничего не вижу...Но мне интересно, почему наши разговоры закончились? Почему ты молчишь?


- Мне нечего сказать, и потому выбираю молчание. Мир похож на бомбу, разорвавшуюся на множество мелких осколков, и каждый из этих осколков притягивает к себе, мешая мне быть цельным...
Вдруг я почувствовал, как время будто остановилось, замерев на выдохе. Словно невидимая волна обдала меня и прошла дальше. Я услышал звуки, тонкие и нежные.
- Слышишь? - произнёс я.
- Что?
- Будто колокольчик звенит.
- Да, - удивился писатель, - но что это?
Мы стали оглядываться, но не увидели ничего, что могло бы извлекать такие звуки.
Через мгновение я ощутил, что всё вернулось на прежние места. Время будто снова пошло. Безудержная радость и беспокойство сменились грустью.
- Значит, что-то есть, - сказал я.
- Да, - писатель взял откуда-то бумагу и начал на ней быстро писать.
Воцарилась тишина, которая словно прервалась блестящими глазами писателя.
- Это стих, - обратился он ко мне и прочитал написанное.
- Тот колокольчик, песни те, но не всегда дано расслышать их звуки в шумной суете, - повторил он по моей просьбе после прочтения.
- А не ты ли моё вдохновение? – спросил он после.
- Нет, - ответил я.
- Я знаю, что есть муза, дающая мне записывать стихи. Может быть, я встречу её на пути к свету?
Я не понимал, о какой музе он говорит, но тот колокольчик напомнил о нечто ином, а нечто иным был и свет. Тут же я поймал себя на ощущении, что меня затягивает что-то, похожее на трясину. «Мир» - подумал я.
- А много ты написал стихов? – спросил я.
- Ни одного. Может быть то, что пришло сейчас, и есть настоящий стих? Сейчас я не знаю. И так каждый раз. Потом получается, что всё, что я написал, стихами не назвать.
- А почему же ты ищешь свет, а не вдохновение?
-  А зачем искать вдохновение? Оно приходит само.


«Разговоры, разговоры, - подумал я, - сколько мы говорим, и ничего не меняется».
Вскоре пришли музыкант и художник. Писатель рассказал им о случившемся. Услышав рассказ, вновь пришедшие будто застыли.
- Это же здорово, - первым нарушил молчание музыкант.
- Но света нет по-прежнему, - вырвалось у меня.
- Может, всё повторится? – сказал художник, - и мир, я вам скажу, не так уж плох…
- Чем же тебе нравится мир? – спросил я.
- Своей красотой. Она совершенна! Совершенный цвет неба, совершенный закат, совершенный падающий снег.
- А если забыть то, ради чего мы приехали в этот город, будет ли нужны тебе эти совершенства?
- Не знаю, - призадумался художник.
- Всё совершенство мира меркнет перед совершенством света.
- Если наш путь заключается в достижении совершенства, абсолютного совершенства, - вступил в разговор писатель, - то у нас только один путь – к свету.
- Но может быть, совершенство есть в другом? – добавил музыкант, - вы забыли о любви. Я чую, что это и есть счастье.
- А ты любил? – спросил художник.
- Нет, но мне ужасно нравятся девушки.
- Но лишь одна больше всех? – улыбнулся писатель.
- Да, - улыбнулся в ответ музыкант и после паузы добавил: - сегодня я вновь встретил ту девушку из библиотеки. Теперь я понимаю, как она хороша! Но…Видели бы вы её сегодня утром, когда мы снова с ней столкнулись. Она смотрела на меня, как на чужого. Она – дикарка, зверёк!
Я говорил уже, что у нас начались учебные занятия, и на эти занятия собирается одна и та же группа. Сегодня было короткое занятие – перед сдачей экзамена. А она – студентка. Лектор наш, по-видимому, ещё и преподаватель у студентов. Она и пришла переговорить с ним. Сначала, когда мы стояли и ждали лектора, она подошла к нам и спросила, не пришёл ли он. При этом смотрела на меня так, как будто видит в первый раз. А потом, когда мы были в аудитории, сидела со мной за одной партой, ожидая окончания нашего занятия, и не обращала на меня никакого внимания. Я же


смотрел только на неё, удивляясь и радуясь такой неожиданной встрече. Её выпуклые глаза были заняты только этим лектором. Но я заметил кое-что…Когда она подошла к нам перед занятием, увидев меня, она удивилась. Но как это было скрытно! После же занятия она куда-то быстро исчезла. А знаете ли вы, что самое удивительное? Когда я пришёл в другое здание, где находится деканат факультета университета, и разговаривал с одногруппником, она прошла мимо меня, но я заметил её лишь тогда, когда она, поднимаясь по лестнице на второй этаж, обернулась и посмотрела на меня. Мне кажется, я ей нравлюсь!
- Как её зовут? – спросил, улыбаясь, художник.
- Не знаю.
- Ты ещё с ней не познакомился? – удивился писатель.
- Я хотел сделать это сегодня. Но я видел её всего четыре раза. Возможно, время знакомства ещё не подошло. И она… убегает от меня. Я готов познакомиться, и может быть, я готов влюбиться. Но можно ли влюбиться, если не уверен в том, что в тебя влюбятся в ответ? Может, она ещё не готова?
- А что для тебя любовь? - неожиданно спросил художник.
- Открытие нового мира, - глаза музыканта восторженно блестели.

Глава 5.

В очередной раз я увидел студента в той самой библиотеке, где мы говорили о любви. Я уже знал, что она для музыканта важна почти также, как для меня свет. Он чего-то ждал. Возможно, от той девушки-студентки.
- Ты помнишь моего друга, с которым мы ездили на озеро осенью? - произнес студент, когда я сел рядом с ним за один стол.
- С чёрными волосами? Он неплохо играл на гитаре, особенно в электричке...
- Да, это он...Грустно думать, что человек, который был тебе нужен, словно исчез, словно его заменили другим, совершенно другим человеком!
- Что случилось?
- Он стал сектантом. Ходит в церковь, которая выглядит как обычный дом, называет людей, с которыми недавно познакомился и которые тоже ходят в этот дом, братьями. И всё время говорит о Боге. А раньше говорил, что он далёк от него. Говорит, ему


как будто бы открыли глаза, он ощущает этого Бога, он рядом с ним. Нет ничего прекраснее, чем плакать от проповеди! Он рассказал, что его крестили в ванной.
- Бог, несомненно, есть, - произнёс я, - но при чём здесь ванная?
- А при том, что он верит, и эта ванная, и этот дом, и братья помогли ему поверить. Но с этой верой он стал чужим...Он как будто меня обманул. Говорил, что верит в одно — я посадил дерево, оно не проживёт и недели, мне кажется, что это мой мир...Но высокая в небе звезда зовёт с собой в путь, замёрзшие пальцы ломают спички, от которых зажгутся костры. Помнишь, о чём орали под гитару в электричке прошлой осенью? А теперь знай досконально Библию, знай, что Христос — это единственный путь к Богу.
Мне нечего было ответить.
- И все разговоры сводятся к его монологам о Христе с цитированием Нового завета, - добавил он.
Кроме музыканта в квартире были все. В который раз молчание словно заменяло воздух. В какое-то мгновение входная дверь захлопнулась, к кухонному собранию присоединился музыкант.
- Друзья, я понял одну вещь, - воскликнул он, - я понял, почему до сих пор никого не любил. Я ждал любви. Я всегда думал, что полюблю только тогда, когда полюбят меня. Но надо любить, не думая о встречных чувствах!  Любить, не требуя награды, любить просто так! Вы меня понимаете?
Никто из нас ему не ответил. В его словах мне виделась надежда, которую лишал меня ежедневно город.
- Я помою посуду, - промолвил музыкант среди тишины и направился к раковине.
- Зачем? – вскинул глаза писатель.
- Хочется заняться обыденным занятием.
Он открыл воду в кране. Попеременно поворачивая вентиля, убедившись, трогая руками, что выбрал воду с нужной температурой, и, взяв губку, он принялся за это занятие. Мы молча стали наблюдать за тем, как он тёр каждую тарелку и ложку губкой, споласкивал их и складывал в одну кучу рядом на столе.
- Знаете, - прервал он молчание, закончив грохот помытой тарелки о железные прутья полки, - я уверен, у каждого из нас есть потребность любить. Каждому из нас нужен любимый человек… Да, я всегда жду этого человека. Она придёт, и


возникнет чувство. Но правильно ли ждать? Не нужно ли быть человеком, держащим в руке светильник в ясный день и искать этого человека? Да, и ждём ли мы? Если есть потребность, не заставляет ли она нас искать? Всматриваться в людей вокруг?...
Мы не прерывали его неожиданный монолог. Музыкант, выключил воду, отошёл от раковины и стал вытирать руки тряпкой.
- Сколько раз, - продолжил он, успокоившись, - мне нравились девушки. Но в каждой из них не хватало последнего элемента, как будто штриха, без которого картина не станет гениальной…Теперь я не буду ждать. Я буду искать намеренно. Я знаю лишь одно: в любви моё счастье.
Вскоре погода, неразрывно связанная с городом, вновь стала меняться коренным образом. Солнца, которое было столь редко, стало больше. Днём оно уже припекало. Воздух, может быть, из-за солнца, стал другим. В какой-то момент мне показалось, что этот другой воздух не что иное, как вестник приближающихся значимых событий.
В один из дней после такой перемены погоды я стоял у окна, и мне казалась, что солнце стало прожектором, и его включили на полную мощность. Я услышал, как захлопнулась входная дверь, и через несколько минут в комнату вошёл художник.
- Чувствуешь? – воскликнул он, - в воздухе пахнет весной! На улице ещё снег, а воздух совершенно другой…Открой форточку, вкуси этот воздух!
Потянувшись вверх, он резким движением исполнил своё предложение. В комнату влетели воздух, разбавленный солнцем, и журчание птиц.
- Любишь весну? – спросил я.
- О, да! Весна – это открытие нового мира, это новая сила…Хотя теперь весна совсем не та, какой была раньше. А раньше она приходила, и я становился другим человеком, жизнь как будто начиналась заново. Да и ты, я уверен, сам это увидишь и поймёшь.
Пришёл писатель, который войдя на кухню, сел за стол, за которым уже сидел художник.
- Весна – это сама радость, - продолжил художник.
- А как же свет? – произнёс писатель, - весна не покажет пути к свету, я не прав, юнец?
Я промолчал.


- Мы на пороге нового времени, - восторженность художника не спадала.
«Куда же вы устремились?» - подумал я, глядя на художника и вспомнив о музыканте.
Весна набирала ход. На улице я не чувствовал воздуха. Вокруг было одно солнце, на ледяном асфальте блестели лужи. Слышался звонкий смех девушек. Одних из них я видел в расстёгнутых шубах и с распущенными волосами. Звуки стали чище.
- Сегодня я вновь её видел, - сказал мне музыкант, когда мы уже все были вечером на квартире, - я ей нужен!
На его лице светилась радостная улыбка.
- Я шёл по солнечному городу, - продолжил он, - только что закончили оформлять документы, сдали их регистратору, и я возвращался в университет. Столько мыслей в моей голове! Я совершенно отвлёкся от ожидания любви, и уж, конечно, не думал о ней. Словно сердце приготовилось сделать шаг…Может быть, где-то внутри вспорхнула мысль: как хорошо встретить любовь, и может быть, та девушка – не что иное, как новая ошибка.
Я зашёл в здание университета и направился по коридору в кабинет. Поднимаю глаза и вижу: навстречу идёт она и смотрит на меня, не отрываясь. В глазах какая-то грусть. «Я ей нравлюсь!» - вдруг обожгло меня. Я ей нужен…Понимаешь? Осталось только познакомиться.
- Но потом, - продолжил он, помолчав, - я почувствовал грусть. Мне стало жаль её, а потом себя за то, что так долго у нас не было любви…Как она хороша! Невозможно красивые глаза. Мне кажется, они серого цвета…
В ответ я лишь вздохнул. Возникло ощущение, что музыкант направился в одно только ему известное место и заодно прихватил с собою нас всех, об этом месте не знавших. Так стало складываться, что все мы стали чаще бывать в университете. Художник, также полный восторга, говорил об «этом чудесном времени весне». Писатель угрюмо молчал, иногда высказываясь о невыносимости нашего положения, сравнивая при этом нашу компанию с людьми в лодке, плывущей так медленно, что кажется, что она стоит на месте и никуда не движется.
Однажды мы стояли в тёмном холле университета и ждали музыканта, который после окончания рабочего дня должен был уже спуститься. Около и мимо нас стояли и


проходили студенты, одетые в куртки, пальто и шубы. Передо мной находилось подобие комнаты, стены которой были из пластикового стекла. Там сидели две женщины в синих халатах, которые, как и студенты, о чём-то разговаривали. Повернув голову, я увидел большие глаза музыканта.
- Посмотрите, - он не мог унять волнения, - она стоит около входных дверей. На ней не совсем обычная шубка и чёрная шапочка.
 Я узнал её сразу. Она, действительно, была невысокого роста и с круглым лицом. Она стояла, опираясь левой рукой об стол и подогнув левую ногу. Глаза её привлекали внимание. Формы и выражение их были необычны, и, должно быть, красивы. Как и музыкант, я не смог бы сказать наверняка, какого они цвета. Бросалось в глаза её волнение.
- Девушка как девушка, - произнёс писатель.
- Тогда почему я не могу от неё оторваться? – не повернув головы, ответил музыкант.
Тут объект нашего внимания в сопровождении двух подруг вышел из здания.
- Да, волнения мне не занимать, - сказал музыкант, проводив её глазами.
- Мне нужно с ней познакомиться, - как будто с кем-то споря, продолжил музыкант.
Другая наша встреча состоялась на крыльце университета в яркий солнечный день. На улице стало теплее, весенней слякоти было меньше, но под деревьями ещё лежал снег.
- Я знаю, как с ней познакомиться, - сказал музыкант, напряжённо смотря перед собой, - надо по расписанию выяснить, в какой группе она учится и когда у неё кончаются пары.
Он буквально ворвался в здание.
- Она ещё должна быть здесь, - вскоре он появился из раскрывшихся дверей, - пара должна вот-вот закончиться.
Я и музыкант остались ждать. Времени прошло немало, но её всё не было.
- Может, она пропускает пары? – посмотрел на меня удивлённо музыкант.


В другой раз я и музыкант также стояли на этом крыльце. Иногда я ловил тяжёлый взгляд своего спутника. В какой-то миг массивная дверь открылась, и мимо нас прошла группа девушек. Трое из них попрощались с остальными и направились в левую сторону от нас.
- Вот, она! – воскликнул музыкант, - в белой куртке. Как она хороша!
Она шла посередине и о чём-то беседовала с одной из подруг.
Мы пошли за ними.
- Надо использовать любую возможность, - сказал тоскливый влюблённый, - сейчас она с ними попрощается, мы её догоним, и я с ней познакомлюсь.
Девушки свернули за угол серого здания. Мы, видимо, для того, чтобы не обращать на себя лишнего внимания, перешли на другую сторону улицы. Преследуемые шли настолько медленно, что нам приходилось останавливаться, а потом снова медленно идти. За всё время этой слежки мы были на приличном расстоянии от девушек. В какой-то момент они слились с текущей по улице толпой и опять повернули за угол какого-то здания. Завернув за этот угол, мы стали смотреть по сторонам, но их не увидели.
- Куда они исчезли? – удивился музыкант.
- Но ты не сильно расстроился, - произнёс я, глядя на него.
- Я? С чего ты взял?...Но я, конечно, немного трушу. В ней столько великолепия. И в то же время она ничего не делает, чтобы познакомиться со мной! Почему?
Он не был похож сам на себя.
- А она тебе нужна? – сорвалось с моих губ.
- Не знаю. Но она мне очень нравится, и я познакомлюсь с ней в другой раз.
После того дня я начал замечать, что музыкант изменился. Он стал задумчивым (иногда сидел за столом, схватившись руками за чашку и вглядываясь в неё как завороженный) и рассеянным (не с первого раза порой откликаясь на своё имя).
Ожидая на обговоренном заранее месте встречи музыканта, я увидел его ещё издалека. Он медленно шёл, сосредоточив взгляд перед собой.
- Что с тобой? – спросил я его, когда он подошёл ко мне.


- Меня уже спрашивали сегодня, - выжал он улыбку, - и отвечу так же. Да, похоже, я влюбился…Знаешь, у меня такое состояние, как будто иду сквозь туман. Это похоже на болезнь. Мне нужна она.
- Ты с ней не познакомился?
- Нет. Да я её с того дня и не видел.
Я как будто перестал обращать внимание на окружающий мир. Снег почти полностью исчез, тёплых дней стало больше, на деревьях уже виднелись набухшие почки. Но всё это было фоном к жизни музыканта, к его состоянию грусти, участником которого я себя чувствовал. Даже когда   кто-то шутил, он смеялся, но смеялся как будто не весь, а одной из своих частей, не расставаясь со своим грустным взглядом. Писатель и художник сочувствовали каждый по-своему. Писатель критиковал влюблённого за его стеснительность и несуразность поведения. Художник жалел и озвучивал свои надежды на счастливое завершение истории.
В один из пасмурных дней, когда мы все были дома, музыкант сидел у кухонного стола, прислонившись головой к стене, и смотрел перед собой отсутствующим взглядом.
- Сегодня в обед, - произнёс он, - я ощутил состояние человека, который вчера слишком увлёкся алкоголем. Всё было в немилость. Я стоял около университета, разговаривал с однокурсниками. Поворачиваю голову – из дверей выходят девушки, последняя из них – она. Волосы красиво убраны, цокает каблучками. Немилость! Вот, он – шанс! Но я смотрю вслед и вхожу в ступор, как будто в ясный день неожиданно пришла ночь…Она исчезает за поворотом, я бросаю собеседников (парень не в себе, подумали они, наверно) и в погоню. Но она опять исчезла!
- И до каких пор ты собираешься бросаться в погоню из ступора?! – с горящим взглядом возмутился писатель.
- Я ничего не могу сделать! Откуда я знаю, до каких пор?! – взорвался музыкант, а чуть погодя добавил, - знаешь, мне тоскливо, когда я думаю об этом. Мне нужно так мало: познакомиться с ней…
Писатель с яростью посмотрел в окно и ничего не ответил.
- Теперь я точно знаю номер группы, в которой она учится, - сказал мне музыкант через несколько дней.


- Когда я познакомлюсь с ней, я вступлю в новую реальность, - продолжил он с каким-то вдохновением, - всё изменится! Моя тоска закончится.
Череда ясных и тёплых дней вновь прервалась глухим и пасмурным небом над головой. Накрапывал дождь, от которого меня и музыканта защищала крыша над крыльцом университета.
- Сегодня последний рабочий день перед праздниками, - сказал музыкант, - познакомиться с ней сегодня и уйти на выходные в хорошем настроении…В обед я вновь пошёл за ней до улицы Пушкина. Чтобы подстегнуть себя, я вбивал себе: ты видишь её в последний раз, потом пожалеешь, что не подошёл к ней и не познакомился.
Последние слова прозвучали под стать погоде – мрачно. Настроение моего собеседника, по всей видимости, было таким же.
Он вернулся в здание, но появился через несколько минут.
- Она в холле, - как будто с трудом разжав губы, сказал он, - в кожаной куртке и серо-зелёных джинсах. Что же делать?...Конечно, можешь меня снова обвинить, что я только и сделал, что прошёл мимо, вздыхая!...
Я уже не удивлялся словам и виду музыканта.
Вскоре двери в очередной раз открылись, выпуская очередную порцию студентов. Среди девушек, которые вышли в этот раз и направившихся в обратную от нас сторону, я вновь увидел её. Она как будто отстала от подруг и как будто слегка повернула голову в нашу сторону.
- Не бывать, так не бывать! – вскрикнул музыкант, когда она скрылась, - сдалась она мне! На что мне такая тоска?...Видел, она даже специально отстала от своих подруг, чтобы увидеть меня. Она знает и проходит мимо! Надоело…
Я взглянул перед собой. Мрак и дождь не кончались.
Уже после праздников я встретил студента. Он был чем-то озабочен, заметил меня только после того, как я его окликнул. Он предложил мне зайти в высокое здание около университета. Там он хотел пообедать. Мы оказались в студенческой столовой, которая встретила нас кислым запахом и стопкой подносов на первом столе. «Главное, уложиться в пятнадцать рублей» - услышал я от него, когда мы подошли к раздаче блюд. Он взял себе щи, картофельное пюре с томатной подливкой, хлеб и чай.
- Вчера я проводил в армию друга, того самого, который неплохо играет на гитаре и стал сектантом, - сказал он, когда мы уже начали трапезу, - говорил, что надоело бегать, и он решил отслужить…Когда уходил за ворота военкомата, на нём была улыбка. Не знаю, какое ощущение для меня стало главным: или облегчения от того, что не придётся его видеть, борясь с непониманием, или ощущение того, что тяжкий путь его продолжается…
Мне же оставалось только наблюдать.