Первородный дар Парфюмер

В ранних библейских мифах также упоминается Лилит — первая жена Адама,
позже сбежавшая от него в Ад, рыжеволосая мать всех демонов. Также следует уточнить,
что плод познания изначально Адаму дала именно Ева.

Мужчины и женщины, старики и дети, забыв о добродеятели бога, молили демонов об
исполнении своих желаний. Они приносили тьме кровавые дани, возлагали на алтарь своих
братьев и сестер, отдавая их в жертву дьяволу. Я не участвовал в этом, спрятавшись в подвале
своего маленького дома от надоедливых и вездесущих еретиков. Люди стучались ко мне,
требуя моего поклонения демонам, но я решил не отвечать им, потому и не выходил, лишь
сидел там, взаперти и ждал: когда же это все прекратится, когда люди одумаются и остановят
этот бесконечный танец хаоса. Я надеялся, что скоро наверху лихорадочные крики умолкнут
и я смогу вылезти наружу, но в сердце моё спряталось смутное чувство того, что это никогда
не окончится.
Через некоторое время в город пришел одинокий странник. Он сказал, что даст людям
того, чего они просят, но взамен они должны были прекратить поклоняться демонам и
приносить им кровавые жертвы. Он собрал всех жителей города в одном месте, осмотрел их
внимательно, с уважением, будто старых знакомых и внезапно побежал оттуда, не убегая, а
будто ища кого-то. Он искал меня.
Я тогда не знал о его приходе, но он знал о том, кто я и каково мое местонахождение.
Он мог узнать все, если бы только захотел.
Он вошел в мой дом исразу же направился к люку в подвал, замаскированного ковром.
Когда путник открыл крышку, то я зажмурил глаза от яркого дневного света.
 — Выходи! — громко молвил он. В его голосе не чувствовалось ни злости, ни радости, он
был словно холодная вода, облил меня с ног до головы. Мне показалось, что я проснулся.
 — Хорошо? — переспросил странник более мягко. Я кивнул и поспешил за ним.
Они стояли перед ним на коленях ровным полумесяцем, каждый ожидая своего дара.
Странник обходил всех по очереди, каждому вручая то, чего тот давно желал: многим
мужчинам: и нижим, и богатейшим сыновьям нашего города, доставались мешочки, набитые
золотыми монетами, один больше другого; для женщин у путника были припасены флаконы с напитками, делающими людей счастливыми да любовные зелья. Я не знал, что подаст
странник мне, я не хотел ничего из того, что он давал другим: мне претил звон золотых монет
и одурманивающий аромат зелий; но мне было интересно, потому я продолжал сидеть на
коленях, дожидаясь своей очереди.
Вскоре он подошел ко мне. Путник запустил руку в большой мешок и, покопавшись
там хорошенько, вынул яблоко, маленькое и желтое, какие не растут и никогда не росли в
наших краях. Некоторые купцы привозили их и продавали втридорога, но на вкус они были
водянисты и не сладки.
 — Это тебе, — лукаво произнес он, — Перед тем, как ты примешь этот дар, я хочу
предупредить тебя, что дороги назад не будет. Ты сам волен выбирать, кем тебе быть.
Я взял яблоко из его рук. Лицо странника было мужским, грубым, морщинистым и
неподвижным, только сверкающие темные глаза выдавали таящуюся в нем силу. Лишь одно
не укладывалось в моей голове: если это тот самый дар, о котором я думал, древний, как этот
мир, и столь же могущественный, то преподносить его мне точно должна была женщина.
 — Почему бы тебе не предстать перед нами в своем истинном облике? — спросил я,
ухмыляясь. Надеюсь, он не сочел это за дерзость.
 — Хорошо, я сделаю это, — улыбнулся странник мне в ответ, — но чуть позже, когда зайдет
солнце. Приходи сюда на закате.
Никто не обратил на это внимание на наш разговор, что показалось мне странным. Я
кивнул и отошел от него, спрятав яблоко в карман.
Когда небо окрасилось красным, я снова пришел туда и увидел его. Путник,
скрючившись, словно улитка, и опираясь на палку, сидел на песке и внимательно
рассматривал меня.
 — Ты исполнишь своё обещание? — спросил я. Странник кивнул, встал, распрямившись, и
скинул с себя пыльный дорожный плащ. Его трость отлетела в сторону и исчезла.
Его лицо помолодело, черты лица стали более мягкими, и я увидел перед собой
прекрасную обнаженную девушку: спутанноволосую и ужасноликую. Её рыжие волосы
покрывали женственные очертания груди а кожа блестела в лучах заходящего солнца, но она
не стеснялась своей наготы. Наоборот, мне казалось, что она наслаждается этим,
наслаждается моим вниманием к её телу. Она расхохоталась.
Моё сердце трепетало в ожидании чуда. Я вынул яблоко из кармана и, излишне
торопясь, откусил больше того, чем мог проглотить. Кусок плода застрял в моем горле, и я с
трудом дышал, но я не обращал на это внимание. Незнакомка загадочно сверкнула глазами и
направилась ко мне. Именно тогда все началось.

***

Линзы подзорной трубы были покрыты множеством мелких царапин, но другой у
старика не было. К тому же она все еще давала отличный обзор города: от дельты реки до
подножия замка. Старик крутил кольца на приборе, настраивая увеличение; сам он сидел в
объятиях широкого бархатного кресла. На его голове была маленькая золотая коронка.
Король был стар и слаб, потому и сидел в замке безвылазно вместе с прислугой. Никому не разрешалось входить и выходить отсюда.
Над городом занималась заря. Стекла в церквях были побиты, кресты свалены на
землю, но жилые дома были в порядке. Первые лучи солнца ярко осветили беломраморный
крест главного собора, самого высокого здания в городе. Как только солнечный свет достиг земли, к соборной стене приставили длинную лестницу, и несколько людей, чёрных
маленьких зернышек медленно вскарабкались вверх. У одного из них был большой топор: он
сразу же приблизился к подножию креста и занес инструмент для первого удара. В утренней
тишине раздался свирепый металлический звон.
Мрамор поддавался с трудом, но кресторуб был силен (он имел косую сажень в плечах
и виделся старику самой крупной точкой на крыше собора). Несколько других людей
помогали ему раскачивая крест в разные стороны.
 — Что они делают? — голос старика был хриплым, похожим на лай собаки, больной
пневмонией. Рядом со стариком стоял высокий молодой человек.
 — Как видите, срубают последний крест. Они начали это еще вчера вечером.
 — Ты случайно не знаешь, зачем они это делают, — король внимательно посмотрел на него
желтоватыми глазами.
 — За стенами ходят слухи, что жители города поклоняются дьяволу, — лицо человека
оставалось невозмутимым, — Вы собираетесь с этим что-то делать?
Старик не ответил.
 — Я могу открыть окно, — проговорил человек, — здесь надо проветрить.
Король махнул рукой, согласно прикрыв глаза. Человек подошел к узкому окну, сквозь
стекла которого едва проходил свет, покрутил ручку и распахнул тонкие створки. Ветер
влетел в комнату, скинув многочисленные бумаги на пол, но старик не заметил этого.
Человек сел на широкий каменный подоконник и выглянул наружу. Он вдруг
почувствовал запахи ветра, улицы и городских улочек, ароматы угасающего ладана,
сваренной тыквы и множества людей, живущих внизу. Он хотел улететь туда, вниз, в город;
представил, как его длинные руки покрываются черными перьями, из-под рубашки
выбивается темное опахало хвоста, а нос вытягивается в тонкую трубочек клюва.
 — Не смей улетать, — крикнул ему старик и засмеялся, — Ты мне еще пригодишься.
Человек слез с подоконника и отошел от окна, виновато опустив голову.
 — Приготовь смесь, — велел король. Он, положив перед собой чистый лист пергамента, взял
в руки перо и, откинувшись назад и закрыв глаза, с блуждающей улыбкой задумался над
будущим посланием.
Человек направился в самый темный угол комнаты, где стоял высокий шкаф,
наполненный одинаковыми темными бутылочками. Слева от шкафа находился причудливый
аппарат, состоящий из маленького подогреваемого баллона-кастрюльки, закрытого чана и
соединяющей их трубкой. Перед шкафом был стол, к которому человек и подошел.
На столе стояла большая чашка. Человек наполнил ее спиртом где-то наполовину,
после чего отошел к шкафу, выискивая глазами нужные названия на этикетках. Парфюмер
знал, что делал, он был лучшим в своем ремесле среди всех людей, встречавшихся ему. Тогда
он создавал духи — венец его творения: даже самый больной человек узнает их запах из
тысячи подобных.
Всего в состав аромата входило более восьмидесяти ингредиентов; среди основных и
наиболее важных парфюмер выделял масло иланг-иланг с далеких южных островов, жасмин
и майская роза, экстракт ветивера и масло сандалового дерева. Когда смесь была готова,
мастер добавил в нее маленькую нотку апельсина и, тщательно обработав, опрокинул
несколько капель на чистый платок.
Король, дописав указ, отдыхал в кресле. Парфюмер свернул пергамент в трубочку и
перевязал её платком, после чего вышел из комнаты и направился в голубятню.

В кабинете главного министра слуги широко распахнули окна, через которые в комнату влетали голуби. Они садились на широкую жердь у самого письменного стола, и
слуги забирали свитки из их коготков. Свитки переходили от слуг в руки главного министра,
после чего он развязывал платок, взмахивал им в воздухе, и говорил: — Не тот.
 — Не тот, — вторили ему слуги, подавая следующие послания.
Вдруг в комнату влетел белый голубь, и, описав круг вокруг министра, сел на стол
около него, протягивая вперед лапку, к которой был привязан скрученный лист пергамента.
Главный министр узнал этот запах из сотни других. Многие пытались подделать приказы короля, но его подпись — вечный, совершенный аромат, сопровождал каждое его послание.
Парфюмер, создавший его, никогда боле не выходил из высокой башни, и никто не смог открыть секрет его духов, и никогда не откроет.