Ю морок

               
     Граблястый постулат, уже настолько мне намозоливший язык, что не хочется, а вот приходится повторять его снова и заново, особенно наблюдая те же скачки в несвойственную спортсменам сферу тонкого троллизма, неизменно заканчивающиеся славным и грохотастым падением симпатичной мне носастой мордочки натуральной двуцветной палевых оттенков, точно зверек песец, распластанный на разделочной доске узкоглазого чукчи, отвоевавшего Шендеровича - наконец - то найденного по обету - у деда Лимонова, непримиренного ни за х..й и ни с чем вплоть до отмеряной меры ржи, высеянной торопливыми жертвами педофильских учитилей Селлинджера на самом краю оврага, внизу которого таится до хера чего : там и землянки мировых революций, и галоши Аркадия Бабченко, и вонючие тампоны Готфрик, и оторванная Анубисом башка Тони Самсоновой, и расчлененный накануне за глупость и неумение жилистый торс еврейки Витухновской, помнится, факт этот, еврейство, донельзя напугал графа Невзорова, он даже перешел кулинарно все рамки и границы, ужрался овсом и теперь высокомерно попердывал в объятиях бородатого Белковского, шекочущего вялые яйцы графа жестокой бородой несогласного, тот попискивал, подобно бурундуку, но терпел, ибо парадигм. Бляяя, задолбался гнать один абзац. Я щас перекурю и продолжу, лады ?
     Постулат, о котором я не успел сказать - устал потому как, звучит коротко и ясно, здорово и вечно, хошь по - латыни, хошь по - немецки, не суть, но смысл. Каждому свое. И прыгать дальше, кидать больше, набивать карманы и класть на окружающих, видимо, ничуть не сложнее прыжка с крыши или куриной гузки. Или плетеной из ивовых прутков корзинки, лукошка долбанного, с грибами и палыми от огорчения листьями. Или плевка, медленно стекающего по стене подъезда, где на ступеньках дядя Паша е...т какую - то бабу, шпарит он ее, сердешную, раком, держит руками твердыми за сраку, кряхтит баба, подвывает, дядя Паша рычит, а я вот плюнул на стену и смотрю, как слюна приближается к левому локтю дяди Паши, он локтем - то оперся о стену, чтоб удобнее еть было. Смотрю, значится, и думаю. Не помню уже, о чем я думал, зачем, но закончилось все весело, даже очень. Ни с того, ни с сего уе...л я дяде Паше с ноги, прямо в тыкву, башка у него отдернулась смешно и затылком въехала прямо в плевок, что на стене. А стена - она твердая. Раскололась голова. Умер, стал быть, друг мой незабвенный. Мы с ним накануне познакомились, но сдружились крепко, ни он мне, ни я никому. А баба зырит на меня и кричит : " А мамыньки, убили ! " Она пьяная, баба - то, вот ей и попритчилось, что я во множественном числе, а может, от уважения она так - то, на " вы ", кто теперь знает. И спросить некого, потому как баба тоже умерла. В общем, все умерли.
     Мораль : " Да ну на х...й ".
     Кроме морали будет еще размышление, также привычное, как и повторение набивших оскомину постулатов. А может, в - натуре, мне окончательно послать на х...й не только рунет, но вообще весь инет, англоязычный, франкофонный, так, чисто забегать к соотечественнице Ариэль, сестренку радовать и - все ? И больше никаких. Послать вот на хер и спортсменку, и Диту, оставить этих двух и Бонни, одним ударом снесшую хваленую теннисистку на хрен, трех, вроде, получается. Или троих ? Число хорошее. Три. Остается только по старинной традиции жопу пальцем вытереть и убыть, бля.
    История не смешная, сам знаю, писана наскоро, не для развлекухи и смеха, для ржача я подгон сделал в Твиттере сестричке из старых сказок, а это, выбитое выше, какое - то эссе получается, типа, блоггерства. Мысли вслух. Записки на манжетах. Мелом по асфальту, силуэтом бывшего ранее человека. Ладно, пойду я спать, наверное, утро ночи мудренее, но не умнее, утро не может быть умнее или глупее, оно просто утро, если, конечно, оно настанет, в чем я не уверен. Молить богов и демонов о также опостылевшей милости даровать мне непросыпание не буду, не хочу огорчить мою тоненькую родственницу, первого человека, встреченного мною в сети, лягу спать без молитвы, но с надеждой. Не просыпаться. Никогда.