Глава 3. Издержки лучшего в мире образования

        Когда Сёма Кацас увидел своё имя в списке принятых на факультет, он испытал волнение успеха и желание приступить к служению науки как можно скорее. Вывешенное на доске расписание занятий включало предметы в порядке важности. Оно начиналось с “Истории КПСС” и заканчивалось  ”Иностранным языком”.  Сёма очень удивлялся, как Ньютон не зная истории этой организации, сумел всё же открыть свои законы. С другой стороны, любой иностранный язык в Калининграде был не популярен. Иностранцев здесь никто после войны не видел. И даже если бы они внезапно появились, врядли бы они также хорошо знали историю КПСС, как студенты физического факультета. А больше говорить с ними было не о чём.
 
        Названия некоторых предметов привели Сёму в замешательство. Он, по наивности, посчитал, что ”Мат. анализ” то же, что и ”Анализ мата”, и больше подходит филологам для изучения живого разговорного языка. Позже Сёма понял, почему все важные идеологические предметы включали, как составную часть, слово “мат”: “Истмат” (Исторический материализм)  и “Диамат” (Диалектический материализм). Эти предметы были столь запутаны и казуистичны, что при их изучении неприличные слова вырывались самым естественным образом. Лабораторные занятия в “Физическом практикуме” тоже интриговали, поскольку условия большинства задач по начальной механике включали либо стрельбу из орудий, либо бросание предметов с высокой башни. А был ли у университета свой полигон Сёма не знал.

        Взволнованный от приближения новой жизни, Сёма внезапно столкнулся с зам. декана.
        - Кацас, вы готовы к колхозу? – тихим, вкрадчивым голосом иезуита произнёс зам.
Сёма испуганно взглянул на расписание занятий. Там такого предмета не было.
        - Иван Сергеевич, я же сдал все экзамены на отлично, - попытался возразить Сёма.
        - Убирать картошку с полей – это гражданский долг каждого советского студента, - строго сказал Иван Сергеевич и внимательно посмотрел в глаза Кацасу, пытаясь уловить в них антисоветские настроения.

        Сёма смутился, вспомнив лермонтовские строки:
        "Плохая им досталась доля:
        Немногие вернулись с поля..."
Он ведь совсем не готовился с репетитором по предмету “картошка”.
        - Если долг, то конечно я готов его отдавать, - промямлил он.
Как позже показала жизнь, Сёма отдавал свой новый долг в рассрочку в течении последующих четырёх лет учёбы.

        Оказалось, что сдав экзамены в институт, абитуриенты автоматически получали членство в колхозе, как дополнительную льготу. Только будущая интеллигенция имела привилегию убирать картофель на полях. Сёма представил, как студенты-физики Стэнфордского университета в Калифорнии приходят на занятия, а их посылают на ферму бесплатно собирать урожай для приятеля зам. декана. Радости американских студентов нет конца.

        Только сейчас, Сёма понял, что он неправильно понимал значение предмета “Физический практикум”. Сбор картошки – это и есть физический практикум, где слово “физический” имело отношение к физической активности, а не к физике.

        В колхоз студентов привезли, как военнопленных, в грузовиках с крытым кузовом. Первые три недели они провели в поле. На всякий случай, Сёма взял с собой учебник “Теория поля” знаменитых физиков Ландау и Лифшица, но так и не сумел применить его на практике. После долгих ночей в спальном мешке на полу колхозного клуба, Сёма наконец-то перебрался на панцирный матрас нового общежития. Мозоли на руках от ручки тяжёлого ведра постепенно стали заживать. Наступало время учёбы по специальности.

        Из всех предметов Кацасу больше всего нравился “Математический анализ”, и меньше всего “История КПСС”. И вовсе не потому, что Сёма не доверял партии, но он немного сомневался. У него было счастливое детство, когда Генсек объявил, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. Сёма тогда обрадовался - как ему повезло. Он думал, что при коммунизме люди уже не умирают, и его папа и мама будут жить вечно. Но детство давно прошло, а коммунизм так и не наступил. Доцент по мат. анализу, выделяя Сёму за его знания, как-то доверительно сказал:
        - История КПСС – это вам не мат. анализ. Это наука творческая, тут думать надо.

        Основные мучения вызывали у Сёмы первоисточники, особенно “Материализм и эмпириокритицизм”, где Ленин критиковал Маха за его махизм. Поскольку найти труды этого Маха ни в одной из библиотек города не удалось,  то понять кто из них был прав на самом деле не представлялось возможным. Видимо книги Маха были либо бестселлерами, либо находились в секретном фонде. В любом случае промахать сотню страниц Маха за пару часов для простого смертного, а не бывалого философа, было просто не под силу. Сёма заподозрил, что выражение ”дать маху”, то есть ”сморозить глупость”, было придумано для тех студентов, кто хотел отдать свой голос за Маха, а не за философа Ленина.
 
        Из биографии Владимира Ильича, он узнал что Ленин увлекался  товарищем Инессой Арманд, когда писал в первоисточнике такие строки: ”Материя это объективная реальность, данная нам в ощущениях”. Дикая догадка посетила Сёму. А что если Ильич при этом думал об Инессе, и оригинал бессмертной фразы звучал так: ”Женщина это объективная реальность, данная нам в ощущениях”. Но тут к нему подошла жена, и Ленин погрузился в философию, заменив компроментирующее слово.

        Из других книг вождя, Сёму озадачили ”Советы постороннего”. Ведь, если ты посторонний, зачем же вмешиваться не в своё дело. Американцы даже придумали для этого популярную фразу: ”Это не твой бизнес”. Но Ленин игнорировал этику капиталистов.

        Предмет “Иностранный язык” относился к трём языкам. Студентов собрали в большой аудитории и один из преподавателей сказал:
        - Кто изучал английский язык остаётся на месте, кто немецкий – идёт к стенке, а кто французский – выходит в коридор.

        Студент Сорокин нерешительно встал, и после непродолжительного раздумья подошёл к стене. Потоптавшись у стены, он вышел в коридор. Через пару минут дверь открылась, и Сорокин вернулся на место.
Преподаватель английского был заинтригован этими перемещениями.
        - Сорокин, ты что не знаешь, какой язык ты изучал?
        - В школе мы вообще-то учили английский, - понуро ответил Сорокин. – Но я что-то с тех пор ничего не помню. Так что мне всё равно с чего начать.

        Библиотека, где Сёма проводил основную часть времени после занятий, занимала четырёхэтажный дом с большим числом лестниц и закоулков. На доске объявлений висел приказ об отчислении из библиотеки двух читателей за аморальное поведение. Подробности в приказе отсутствовали, но Сёма полагал, что это поведение случилось на одном из диванов в коридоре административной части здания.
        - Вот ведь на какие мысли механика наводит, - думал Кацас, углубляясь в учебник. Видимо для некоторых студентов, изучение трения механического движения на прямую ассоциировалось с любовными утехами.

        Вечером общежитие оживало. Начиналось время хождения по гостям. Витя Кравченко и Сёма Кацас ходили в гости к девушкам. Весь ритуал был продуман заранее и хорошо отработан. У Вити уже был опыт общения с женщинами. Сёма опыта не имел, но, как будущий физик-теоретик и лирик-экспериментатор хотел провести эксперимент как можно скорее. Витя брал вместительный потфель, ставил в него маленькую настольную лампу и бутылку вина. А Сёма брал с собой гитару. Приходя в гости, Витя тушил свет и ставил на стол лампу из потфеля, создавая интим. Если девушки отказывались выпить, то Сёма сейчас же начинал играть на гитаре и петь:
        Так наливай студент студентке.
        Студентки тоже пьют вино.
        Непьющие студентки редки.
        Они все вымерли давно.
Обстановка разряжалась, и атмосфера теплела.

        Сёма предлагал выпить с девушками на брудершафт, и если они не соглашались, то уверял, что от поцелуев дети не рождаются. Против такого довода трудно было спорить, и ребята имели повод поцеловать подруг.
А Рая с Таней жеманно разыгрывали сценку.
        - Я нецелованная, - потупив глазки, говорила Рая.
        - Ниже пояса, - добавляля Таня.
В те невинные времена это звучало очень смешно. Уходя, Витя выключал настольную лампу, прятал её в портфель вместе с недопитой бутылкой вина, и включал свет в комнате, возвращая её к первоначальному виду. Спектакль был закончен, студенческие будни продолжались.

        Так шаг за шагом Сёма продвигался от механики к электричеству, а от электричества к оптике. Жить было трудно и весело, пока он не встретил Наташу Жаворонкову.