2. Зачем 12 этажей? Ворон свистать? Хватит 8-ми

НА СНИМКЕ: Хрущёв показывает, видимо, откуда будут «ворон свистать». Слева от него ехидно улыбается первый секретарь Новосибирского обкома КПСС Горячев, справа – академик Христианович.


Из второй реплики я сначала услышал два слова: «… ворон свистать…» и подумал, к чему бы это?

Оказалось, Хрущёву показывали, где будет строиться 12-этажная гостиница.
 
Об её 12 этажах почему-то все говорили с гордостью. И мне, когда рассказывали о строительстве Новосибирского научного центра, почему-то непременно говорили, что гостиница будет двенадцатиэтажной. Этим как бы подчёркивалось, что могли бы построить и другие «высотные здания», но нам просто это не нужно. Кроме того, после первой реплики Хрущёва о том, что надо беречь сибирскую землю, упоминание о строительстве высотного здания, вроде бы подчёркивало, что «сибирскую землю» здесь берегут.

Но правду говорят, что Хрущёв был непредсказуем. Столь высокая этажность ему почему-то тоже не понравилась. Кажется, в это время он считал высокие здания слишком дорогими. Поэтому он сказал, что-то вроде, «…что вы с её крыши будете ворон свистать»?

Тут же он распорядился сократить количество этажей до восьми. Ослушаться никто не мог, и впоследствии построили именно такую усечённую гостиницу. Она была названа «Золотой долиной».

Мне хорошо был виден в дверную щель Михаил Алексеевич, и я тогда впервые увидел, как его передёргивает. Это было, когда Хрущёв критиковал проект строительства, а он при этом не мог ответить, а должен был слушать и молчать. На лице Михаила Алексеевича появилась смущённая улыбка, и он был очень похож на нашкодившего пацана.

Наверное, и другие учёные, которые стояли рядом, не очень-то соглашались в душе с мнением Генерального секретаря. Что они при этом думали и что они чувствовали, никто не знает.

Но я помню своё чувство. Для меня учёный, тем более, академик – был богом, а к Никите, как уже тогда называли Хрущёва, я, как и многие люди моего круга, относились без особого пиетета. Это уже был не такой вождь, как Сталин.
Сталин был внешне сдержан и безупречен. У него был грузинский акцент, но он нравился, и обороты речи у него были правильными, а речь интеллигентной.
А про Хрущёва знали, что он может публично нахамить любому ни за что, ни про что, подмечали неправильные обороты в его речи.

Их было много. И особенно было много украинизмов. А некоторые звуки он произносил с украинским акцентом, например, звук «г», что для литературного русского языка было неприемлемым.

А главное, у Хрущёва не было ореола непогрешимости, какой был у Сталина. Мы даже допускали, что Хрущёв может быть неправ. После Сталина Хрущёв выглядел как некоторая пародия на руководителя нашей страны.

Но это всё же было первое лицо государства, и от него зависело все. Поэтому терпели, и я тоже понимал тогда, что нужно терпеть. Хотя и переживал за Лаврентьева. Мне было очень за него неудобно и почему-то стыдно за всё то, что происходило.

Беспокоясь, что меня обнаружат в пустынном коридоре, и у меня будут неприятности, я потихонечку спустился на первый этаж и прошмыгнул к своему столу.

Вскоре Хрущёв со всеми остальными уехал, а я снова поднялся в конференц-зал и долго смотрел на макет Академгородка, запоминая, где и что будет.

Сюда пришли и другие молодые сотрудники института и тихо переговаривались между собой. От визита Хрущёва все чего-то ждали, но вот он побыл и уехал. И ничего не произошло. Каждый сидел в своей лаборатории и вообще ничего не видел. Разве что в окно, как выходили из машин и садились в машины. Но вслух никто ничего не сказал. Не было принято в те годы, чтобы руководители партии и страны встречались с коллективами людей, выступали перед ними. Только с избранными.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/01/23/590