10. Володя Штерн, брат Любочки поступает в НГУ

НА СНИМКЕ: Володя Штерн (1964 г.)


Узнав, что в университет (на второй курс) будут набирать из других институтов лучших студентов, окончивших первый курс, мы с Любочкой сообщили эту новость ее брату Володе. Он, правда, уже учился не на втором, а на третьем курсе механико-машиностроительного факультета Ленинградского Политехнического института, но мы знали, что мечтал он отнюдь не о металлорежущих станках и технологии машиностроения.

Поскольку, как и меня в 1952 году, его на физмех в ЛПИ в 1957 году тоже не приняли, он вынужден был пойти на тот факультет, который ему предложили. Хорошо ещё, что предложили. Мне вот в 1952 г. ничего не предложили. А учился он на отлично.

Я к тому времени уже знал Солоноуца, зашёл к нему в кабинет и рассказал о Володе и его желании приехать учиться в Новосибирский университет. Задав мне несколько уточняющих вопросов, Солоноуц сказал:

– Хорошо, пусть приезжает.

Пока Володя собирал все необходимые для перехода документы, прошло какое-то время. Шёл уже ноябрь. В школе, рядом с нашим домом, где временно разместились аудитории университета, уже шли занятия на первом курсе. На втором курсе в трёх только что набранных студенческих группах – математиков, механиков и физиков – тоже уже прошли первые занятия. Я в этих группах начал вести упражнения по матанализу. А Володи все не было. Мы его ждали со дня на день, но я все же решил на всякий случай зайти к Солоноуцу и сказать ему, что Володя обязательно приедет, буквально на-днях.

Неожиданно для меня Солоноуц, посмотрев куда-то в сторону, сказал.
– Поздно. Набор окончен.

– Но Володя, считайте, уже приехал. Он забрал документы в Политехническом институте и привёз их с собой. После нашего разговора с Вами, когда Вы дали согласие, он не мог приехать быстрее.

– Ничего не могу поделать.

С этим я вернулся домой и рассказал Любочке о разговоре с Солоноуцем.
Я и сегодня не могу вспомнить мое состояние тогда без ужаса, в такой панике я был.

– Надо что-то делать, – сказала Любочка. – Может быть, сходить к Лаврентьеву.

– Да нет. Всё зависит от Солоноуца. Пойду к нему еще раз. А если он и в самом деле ничего не может поделать? Нет, Солоноуц может все. Хотя, я понимаю, что если набор формально закончен, внести Володю в списки студентов будет трудно. Ведь там шел отбор студентов. С ними разговаривала какая-то комиссия из молодых ученых. Они принимали решение. Сейчас этой комиссии уже нет. Принимая Володю, возможно, Солоноуц нарушает установленные правила.

Я снова пошёл к Солоноуцу.

– Вы понимаете, – сказал я, – я в отчаянии. Мы сорвали парня с третьего курса Политехнического. Он круглый отличник. За два года одна только четвёрка по черчению. Он мечтает о науке. Сегодня Вы лично решаете судьбу человека. Может быть, в будущем, крупного учёного. Да не «может быть». Я уверен в этом. Надо только посмотреть ему в глаза. Там все можно прочесть!

Я, конечно, не помню с точностью до одного слова все, что я говорил тогда Солоноуцу, хотя и поставил мою тираду в кавычки. Но смысл был именно такой. Тон мог быть более высоким. И, наверное, я был убедителен. Солоноуц внимательно посмотрел прямо мне в глаза. И мне показалось, что до него мои слова дошли. А Солоноуц, на самом деле, мог все.

– Ладно, пусть, как приедет, придёт ко мне.

Наконец, приехал Володя. Это был праздничный день – 7 ноября. Помню, в тот день был жуткий мороз, а Володя был в куртке и ботиночках – по-ленинградски. Я и сейчас вижу, как он в этих ботиночках преодолевал снежные заносы, глубоко утопая в снегу, подпрыгивая и высоко задирая ноги.

Любочка его сразу утеплила, одев по-сибирски. Это был радостный для нас день. Само собой, подразумевалось, что мы будем все жить вместе.

В первый же день после праздников, т.е. 9 ноября Володя с утра зашёл к Солоноуцу.

Дальше я даю слово самому Володе. Он не знал о моих разговорах с Солоноуцем. И только сегодня, 30 мая 2009 года я ему рассказал эту историю. Мы с Любочкой тогда посчитали, что ему не обязательно всё это знать.

Так вот, что я прочитал в газете «Университетская жизнь» в 1984 году (№25):

«Д. ф-м. н. В. Н. Штерн – один из студентов того «нулевого» набора НГУ, который поступал в университет осенью 1959 года на второй курс:

«В 1959 году я уже учился на третьем курсе Ленинградского политехнического института. Учился, признаться, хорошо. Единственная четвёрка у меня была по черчению. А поскольку институт выпускал инженеров, то впоследствии чертить бы пришлось каждый день, что и угнетало: не любил чертить! Шутка шуткой, а узнав об НГУ, сразу решил поехать в Новосибирск.

Приехал я в Академгородок 7 ноября. Собственно, весь городок состоял из трёх жилых домов. Родственники усадили меня за праздничный стол, а через день я предстал перед деканом единственного тогда факультета НГУ Б.О. Солоноуцем. Тот посмотрел в мою зачётку, затем на часы: «Что же вы, молодой человек, на лекцию опаздываете!»

Так и стал я студентом нашего университета. Учёба в нем даже после столичного вуза была неимоверно тяжёлой. Сейчас трудно представить, каково было нам, воспитанным на обычных вузовских курсах, адаптироваться к лекциям, которые читали светила науки: М.А. Лаврентьев, С.А. Христианович, С.Л. Соболев, Г.И. Будкер. Скажу так: первую неделю я вообще ничего не понимал. Вторую – стал смутно ориентироваться. Ну, а на третью стало нравиться. Во втором семестре уже появилось время на занятие общественной работой».

Я подумал тогда:

– Интересно, посмотрел ли Солоноуц Володе в глаза?

Написав эти строки, я позвонил Володе в Хьюстон и спросил, что он помнит. Но он, конечно, помнит только то, что написал.

Мы же с Любочкой тогда ничего не рассказали восторженному юноше, бросившему ленинградский ВУЗ и мечтавшему учиться в новом университете и жить в новом Академгородке.

То, что Солоноуц посмотрел его оценки в зачётной книжке, мне Володя рассказал сейчас. Рассказал и о том, как его не хотели отпускать в Политехническом. Никто не верил, что он из Ленинграда уезжает учиться в Сибирь, так это было необычно.
В конечном итоге, ему выдали блестящую характеристику, но в ней написали: «Характеристика выдана для поступления в Новосибирский государственный университет».

Несколько неприятных минут пережил Володя, когда снимался с военного учёта. Майор в военкомате, улыбаясь, сказал ему, что это замечательно, что он отчислился из Политехнического. Теперь он не имеет права на отсрочку от армии, и его немедленно призовут.

Он тоже не поверил, что Володя уезжает из Ленинграда в Сибирь. Володя считает, что его спасла характеристика, где упоминался НГУ. Майор отпустил его. Всё же, Володя слегка напугался.

Мне же кажется, что майор просто пугал Володю, в военкоматах это любили делать с молодёжью. Вряд ли, в ноябре был призыв в армию.

Почему же Солоноуц вначале отказал? Конечно, между договорённостью с ним и приездом Володи прошло минимум две недели, и занятия уже начались. Возможно, что Солоноуц тогда не был уверен в том, что он может принимать студентов на второй курс без собеседования на комиссии или просто позднее установленных сроков. А потом понял, что может решать сам. Вскоре после приезда Володи я узнал, что после его зачисления к ним на поток пришло ещё несколько студентов, например, Юра Ершов и Слава Портнов. А может быть, Солоноуц просто опасался принимать с «нарушениями» студентов с такой фамилией, как Штерн? Такое тоже могло быть. У Солоноуца отец был еврей, и, возможно, он не хотел давать повода кадровикам обвинять его, что он протаскивает «своих». А такие обвинения, вообще-то, звучали нередко.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2018/06/01/61