***

           Праздники, тем более религиозные, никогда не заканчиваются, и постоянно держат нас в таком себе состоянии покаяния, все время,  давая нам понять, что мы изначально греховны, и постоянно должны заботиться о спасении души. Такое себе своеобразное равнение на страдания Господа Бога нашего, Иисуса Христа. Одних дней поста столько, что, придерживаясь их, мы все будем моделями.  Но, да простят меня верующие, неужели была такая необходимость истреблять этих, ни в чем не повинных Вифлеемских младенцев? Наверное, что бы показать нам значимость рождения Христа?  Неужели прихоть  ВСЕМОГУЩЕГО, равноценна тысячам жизней младенцев?  Не знаю. Наверное, живя в человеческом теле, Бог хотел показать нам, что простой человек может вынести любые муки. Но зачем выносить муки, когда само творение мира завершается восхищением самого Бога своим творением. Неужели сотворив человека для мук, Он увидел, что это хорошо весьма?  Хотя в последствии ОН раскаялся!   ????

      Ладно. На все воля Божья. Не зря мы всегда говорим: - «Бог нам судья». Или Вам. Не суть то и важно. Хочется понять, как определить меру ответственности каждого, будь то человек, или небожитель любого религиозного направления. Сколько можно, сколько нужно, сколько необходимо терпеть. Страдать. Сколько ответственности взвалить на свои отнюдь не божественные плечи?  И как, видя чужие мытарства, попробовать помочь. Или по образу божию, имеется в виду настоящий момент, не вмешиваться. Пусть люди сами разбираются. От обиды отвернуться и не подавать виду, что знаешь и видишь. Вот пусть осознают, попросят. Вымолят прощение с покаянием, тогда, может быть, и помилую. Очень похоже на… на нас. Людей.

Ребенок познает мир со свойственной ему безответственностью, но мы, родители, постоянно наказываем, постоянно лишаем его, процесса познания, заставляя быть таким как все. Или поощряем, когда наши требования выполняются безоговорочно :-   Какая умничка. На тебе конфетку». Да и в наших, взрослых отношениях то же самое. Обиженность и дутье, а если еще и власть «в руках»… Как же соразмерить свои силы, и не сесть не в свои сани? А если уже в чужих, как  признать чужое право на эти сани, и с достоинством уступить место?

     Заводы дышат на ладан.  Как таковой работы нет.  Нет союза уже года три-четыре. Летом, что бы хоть как то занять себя и обеспечить кое каким  харчем, по договору берем на прополку гектар свеклы, и гектаров пять подсолнечника. Зимой и масло, и сахар. Сахар получаем  зимой. Совхоз от города километров пятнадцать. Автобусы ходят не регулярно и редко.  Это так просто, кинул пару мешков на санки, три часа по снежку, и ты дома. Но саночки,  со своими узенькими полозьями,  грузнут ,  даже по укатанному снегу,  а так тянуть сто килограмм  пятнадцать километров, да еще и на похмелье…  Вы меня извините.  Мне не хотелось чаю года два. Я проклял все, и колхозы и совхозы, и всю, мать её, агрономию…

     Прошло лет десять. Появилось какая-то стабильность, работа.  «Икарусом» еду с первой смены домой. Людей мало, сижу  как раз напротив  средней двери. Салон совсем пуст, всего человек десять.  По обе стороны трассы дачи, дачи, дачи. Сплошные дачи. Красивые пейзажи середины осени чередуются всей палитрой красок, и их оттенков. Почти все уже весь свой урожай вывезли, лишь редкие дачники с парой сумок-авосек, или рюкзачком еще курсируют между огородами и закромами своих кладовок. Остановка. Еще не старая тетка, ну лет под шестьдесят, пытается забраться в автобус, но ей трудно, поскольку и руки и плечи заняты сумками, да еще на земле, пара мешков. Ее взгляд, в упор, устремлен на меня. Я дружелюбно-снисходительно смотрю на нее, по-доброму  улыбаюсь и вроде как совсем не понимаю, чего ей от меня надо. Ее неуклюжие попытки «залезть» в автобус, начинают меня веселить, и я по-идиотски улыбаюсь.
    - Ну чего расселся. А ну ка помоги. Давай бери мешок;  - она начинает злиться, и злость ее усиливается. Но я НЕ ПОНИМАЮ, и вспоминаю свою эпопею с мешками с сахаром.
      Да. Надо брать столько, сколько сможешь унести. Можно конечно надеяться, что кто-то, может быть, поможет, но рассчитывать на это, думаю, не стоит ни кому. Даже самому Господу Богу.
     Ей конечно помогли. Я не буду пересказывать ее слова, потому, что словами ЭТО назвать нельзя. Хочу только немного добавить, чтобы не сложилось мнение о моем  «жестокосердии». Мне было лет тридцать пять. Впереди меня мальчишка тянет в каждой руке по авоське. Именно сумки-сетки, в которых  трехлитровые банки молока. Пацану лет пять. Видно, что ему тяжело. Банки раскачиваются под своим весом и в такт шагов мальца, и чуть ли не касаются земли. Подумалось «разобьет». Вот блин. Накаркал. Одна банка вдрызг. Молоко белой лужей растекается по земле. Малец начинает реветь. Подхожу успокаивая. Беру у него целую авоську с банкой и идем с ним обратно в магазин, покупаю сначала пустую банку, потом молоко. Малец продолжает плакать. Видно там мамаша еще тот «макаренко». Идем вместе с ним к нему домой. Звоним в дверь. Объясняю мамочке ситуацию, прошу не ругать, мол, с кем не бывает, тем более с таким маленьким, но как только дверь закрылась пошла такая не нормативная лексика, что мне стало стыдно. Ругала она его не за разлитое молоко,  не за разбитую банку, а просто за то, что у нее есть право быть мамой. Мамой,  для которой ее ребенок – это ЕЕ ребенок, с которым она вольна обращаться, как со своей собственностью. Так что вмешательство, даже и с добрым намерением, может обернуться совсем не так, как нам задумывалось.

     И в знак примирения, анекдот:  Две рыбки в аквариуме о чем-то оживленно спорят. Наконец одна отплывает в другой угол и замирает в ступоре. Через какое-то время возвращается и говорит:   «Ладно, я согласна. Пусть Бога нет. Но тогда скажи, кто меняет воду в аквариуме?»