Разуменя материя часть I гл. 11-27

                - XI -
    Володя в первые минуты даже стушевался. Перед ним стояли уже не школьники, а будущие коллеги. По первому впечатлению он отметил в лицах юношей одну лишь целеустремленность, будто сию минуту решалась их судьба. В девушках, одетых по взрослому, трудно было узнать бывших школьниц, когда-то носивших белые фартучки и бантики. И только когда Володя очутился в аудитории, он ощутил себя настоящим студентом.
    Прежде чем будущие руководители успели освоиться в незнакомой обстановке, преподаватель Ксения Тимофеевна без предисловия погнала учебный материал. Из ранее услышанного, Володю заинтересовало лишь сообщение о стипендии.
    А дальше надо было видеть обрадованное его лицо . То, что в школе объясняли неделями, им преподносили так, между прочим, предоставляя подробнее разобраться дома с книгой. Среди усердно занимающейся студенческой братии Володя был свободен. Он успевал в тетради делать пометки, о чем шла речь, а, зная материал наперед, ему было и весело и грустно, и обидно. «Вот так бы в школе, — едва шевеля губами, прошептал он, — тогда бы учиться мне с Виктором».
    При переходе в левое крыло здания на занятия по строительным материалам, к Володе подошли Евгений и Николай. Оба сидели вместе за одним столом позади Володи.
    — Ты чего не конспектируешь? — спросил Евгений, юноша среднего роста с зачесанными назад волосами. Его круглое лицо во время урока то хмурилось, то излучало добродушие.
    — Зачем? В учебнике весь материал изложен, — ответил Володя, не пускаясь в объяснения, чтоб не обидеть однокурсников.
    — Тогда не теряй зря время и не ходи на общеобразовательные предметы, — посоветовал Николай, высокий юноша с густыми волосами, зачесанными набок. На фоне плотного Евгения он казался особенно худым и угловатым. Тонкие губы и высокий лоб говорили о его принципиальности и умении достигать намеченной цели.
    — Спасибо, я так и сделаю, когда общеобразовательный предмет окажется последней парой, — поблагодарил Володя Николая за совет.
    После двух пар занятий была еще библиотека — последнее, что завершило первый учебный день.
    — То, что техникум не школа, я осознал. Вперед и никаких остановок. Говорю тебе и себе спасибо за пройденный материал. По крайней мере, не строчу на занятиях все подряд. А у тебя как, рассказывай?
    — Неуютно и трудно, — честно признался Виктор. — Не люблю я первых дней неопределенности. Да, чуть не забыл. Дарю тебе первое приобретение в институте.
Володька прочитал название книги, — «Введение в атомную физику», — и остался доволен, поблагодарив Виктора,
    — Спасибо. Ты, я вижу, тоже какой-то не такой. Чему радоваться? Ты правильно заметил по поводу неопределенности. Скорей бы зима, и мы опомнимся от студенчества, поговорим об элементарных частицах и о волнах материи.
    — Я предлагаю, — вдруг загорелся Виктор и, сделав паузу, произнес, — выпить. У меня есть полусладкое, а у отца — водка. Как одобряешь, за начало?
    — За вас, — сказал отец Виктора, поднимаю рюмку. — За будущих инженера и техника. Главное — не бояться трудностей и не трусить. Все у вас впереди.
    «Вот она и есть жизнь в ее беспрерывных переменах, — подумал Володя. — Не такой уж старый Николай Афанасьевич, а уж ни на что глобальное и неординарное не питает никаких надежд. Так что мне и Виктору осталось всего-то каких-то двадцать пять-тридцать лет и прощай мечты о будущем». И от осознания собственного бессилия Володя боялся показать глаза — как бы не заметил их друг и не прочел лекцию.
    Шел уже третий месяц учебы. Многое изменилось в жизни студентов. К концу полугодия у студентов пропала видимая сосредоточенность и показная серьезность.
    С соседкой по столу Володьку свел случай. В самом начале учебы, когда еще никто не знает друг друга, студенты не выбирая мест, садились на свободные. Девушка представилась Ниной, и Володька очень обрадовался знакомству с ней.
    Теперь, спустя некоторое время, он изучил ее привычки. В плохом настроении она накручивала на палец прядь своих темных волос или грызла ручку. А совсем недавно, когда они обсуждали книгу «Война и мир», Володя нелестно отозвался об одной из героинь. На что подруга Нины, Рита, ничуть не стесняясь, с усмешкой сказала ему: «Целоваться еще не научился, а уже рассуждать берешься». Он это понял по своему, вроде как «молоко еще на губах не обсохло»,  —  ответил он, как ему казалось, без оскорбления.
    —Вы хотите, чтобы я стал вашим учеником? — фраза эта прозвучала не по возрасту нахально. Нина смолчала, а Рита, которая была побойчее, ответила:
    — Опоздал, уже имеются ученики.
    И опять Володя проговорил театрально:
    — Ах, как жаль!
    Рита тут же замолчала. На Нину же нельзя было смотреть без жалости. Ее лицо с родинкой на левой щеке то бледнело, то краснело, а ее рука терзала прядь волос.
    На улицы города уверенно вступал Новый год. Это было заметно по появившимся тут и там елкам, пахнувшим хвоей, и по скоплению народа в отделе игрушек.
    Жора к тому времени уже получил две профессии. Первая давала ему твердый месячный заработок, уважение и даже отсрочку от армии на два года. Вторая — музыкальная, не такая уж простая для него и для его друзей из оркестра. Намаявшись в беготне по концертным заведениям, он и его безработные коллеги (были и такие) наконец-то пристроились в клубе «почтового ящика». Это была не халтура, а настоящая работа с получением ежемесячной зарплаты, как у штатных работников.
    — Ура! — Володька с удовольствием ехал на очередное выступление с надеждой потанцевать, а уже после, поздно вечером помочь девушке Миле дотащить до дома тяжелый аккордеон.
    Мила окончила то же самое музыкальное училище, что и Жора. Жила она неподалеку от метро. В перерыве она с удовольствием танцевала с Володей под магнитофон. Его переполняла гордость, и в душе происходило что-то особенное, ни похожее на весь его предыдущий опыт. Ему было приятно кружиться в танце, касаться ее лица и вдыхать аромат ее русых волос, развевающихся в такт музыки.
    В первое же посещение концерта ему понравился репертуар и то, как пела Александра — настоящая певица, ее имя даже значилось на афишах, вывешенных перед зданием клуба. Потом была длинная дорога домой. Уставший Жора молчал. Мила тоже ни в автобусе, ни в метро ни проронила ни словечка. Володька большую часть пути нес аккордеон и тоже молчал, понимая — артисты устали. В тот же первый его вечер с легкой руки Жоры он проводил Милу до дома.
    — Не тяжело? — спросила она.
    — Нет, — ответил Володька.
    Перейдя через мост, она остановилась.
    — Мы пришли, спасибо, — сказала она и, взяв аккордеон, скрылась в подъезде. И только после этого Володя ощутил, что его поцеловали в щеку. Он возвращался домой и пел от радости. Все в Миле казалось ему прекрасным: и высокий рост, когда не надо наклоняться, и гибкий стан, и пухлое личико с большими губами. Он уже строил планы, растягивая их на три года, и все это доставляло ему удовольствие.
    С  некоторых  пор  друзья  зачастили  по  субботам  посещать  музыкальные  вечера,  где  играл  Григорий.  Виктор  за  это  время  успел  влюбится  в  певицу,  которая  кажется  отвечала  ему  взаимностью.  Владимиру  нравилась  Мила  и  он,  еще  не  имея  любовного  опыта,  с  нетерпением  ждал  окончания  вечера  и  начала  их  встречи.
    Сегодня певец пел прекрасно, и отдыхающие подолгу заставля-ли его исполнять по два раза одну и ту же песню. Среди общего весе-лья Виктор и Володя скучали. Виктор был расстроен из-за отсутствия Александры.  А Володьку мучил вопрос, где Мила.
    К середине вечера  Володя не выдержал. Его лицо приняло обычное выражение, на котором не отражалась ни скука, ни радость.
    — Я домой. Ты как? — обратился он к другу.
    В это время наступил перерыв, и к ним подсел Жора.
    — Володя уезжать собрался, — сообщил Виктор подсевшему товарищу.
    С лица Жоры не сходила улыбка, и он уговорил Володю подождать еще часик: «У меня дома уже стол накрыт и новость приготовлена».
    И, правда, юношей встретил по-праздничному накрытый стол. Даже в столь поздний час вышла нарядная бабушка, поздоровалась и, сославшись на позднее время, тут же скрылась за дверью.
    — Начинай, рассказывай! — не выдержал Виктор.
    — Друзья! Сегодня вместо того, чтобы провожать меня в армию, мы собрались отметить мою отсрочку на два года. Успею я за это время и опыта набраться, может, дальше по музыкальной части пойду учиться. А главное — обещали в сводный армейский оркестр забрать.

                - XII -
    Целую осень и часть зимы Виктор держал Володю в неведении. Его рассказы об институтском товарище Севе Терехове Володя принимал со всей серьезностью и любопытством. А когда друг еще говорил, что Сева особенно силен в философских рассуждениях, — то и вовсе Володя готов был немедленно встретиться. Но все когда-нибудь наступает, и они с Виктором собрались в гости как раз в первый же день студенческих каникул.
    В последнее время Володю не трогали вопросы философского направления: его мышление круто изменилось, он кроме математики и физики не хотел слышать ни о чем. Свободное время они с Виктором проводили на вечерах у Жоры или в кино, реже — в театре. Особенно им нравился театр Вахтангова, и не потому, что актеры там лучше играли, или репертуар отличался от других. Их манила сама прелесть зимнего Арбата — тихая улочка, идет снег, и вдруг перед ними предстает нечто величественное.
    Знакомству с Севой Виктор был обязан институту,  куда один из них стремился изо всех сил, а другой попал по совету мамы. Вчера Сева и Виктор отметили удачную сдачу сессии. Как заметил Виктор, Сева и Володя были похожи своими взглядами, будь то физика или философия. По скупым рассказам Севы Виктор узнал историю его жизни. Воспитывала его тетя-мама, родная сестра его матери, Клавдия Андреевна, нашедшая его в детском доме под Казанью после гибели родителей. Она занимала высокий пост в научном мире, ездила на конференции, частенько посещала академии республик. Дома же за Севой присматривала домработница, тетя Маруся. Окончив десятилетку, он задумался, куда пойти. Но за него побеспокоилась тетя Клавдия, и он без сопротивления согласился.
    Он с давних пор ощущал потребность с кем-то наговориться и серьезно поспорить. Чем больше он увлекался философией, тем больше находил в ней не истину, а ничем не оправданное осмеяние другой стороны. Перед его глазами проходила жестокая битва взглядов без побед и поражений. С кем бы он ни завязывал разговор, никто его не поддерживал, а частенько бывало, и вовсе оставлял со своими невысказанными мыслями.
    — Друзья! — сказал Виктор, поднимая фужер с минеральной водой, — высказывайтесь. Я вас слушаю. Но спорьте без меня, — и засмеялся, довольным тем, что встреча наконец-то состоялась. Выпив воды он продолжил. — Чувствую и понимаю, что мысли одного из вас похожи на мысли другого. Мне интересно, в чем у вас возникнут расхождения, где один будет говорить одно, другой — не соглашаться. Володя начинал с духовного, и Сева тоже. Так начинайте — кто пер-вый?
    Сева привстал. Он еще раз посмотрел на Виктора и Владимира и сказал:
    — Придется мне первому. А начну я с мамы и ее желания видеть меня физиком. Надо, так надо, решил тогда я. Не огорчать же родителей. В будущем я успею закончить еще и гуманитарный институт по философии или журналистике. Два образования не помешают. Мама говорит, что учиться надо всю жизнь. Поэтому я и не отчаиваюсь. Философия ведь чем сильна — наговориться можно вволю, не то, что скупые формулы, уводящие многих несведущих в никуда. Так вот, я был и останусь на принципах материализма.  Спорить о первичности материи или разума , по-моему бесперспективно. Человечество тогда приходит к ужасному парадоксу.  Представляете, выиграют материалисты, и тогда получается, что материя когда-то родилась, а за ней и разум и обратно та же история получается. В математике есть определение: бесконечное — это то, в чем часть равна целому. И что получа-ется — ничтожный вопросик, а сколько ошибок. Бог, разум или дух, как хотите, это называйте, родился когда-то в бесконечном прошлом времени. Но и прошлое-то бесконечно, ибо нет точки отсчета, с которой мы могли бы вести летоисчисление. А если учесть и первый парадокс, то и вовсе получается кошмар в квадрате.
    — Володя, я смотрю, молчит, значит, согласен с тобой. Удивляюсь я на вас. Взялись вы за недоказуемое и довольны друг другом, — высказался Виктор. И замолчал, ожидая, что же будет.
    — Теперь поговорим о вселенной. Это точка или пылинка, странница в какой-то области бесконечного мира. Родилась она или случайно по теории вероятности из хаоса окружающего пространства, или целенаправленно по воле разума. Здесь есть начало и конец, так как есть начало процесса и его полное затухание. О рождении вселенной спор вести я не желаю, так как чувствую  свое полнейшее бессилие, — Сева прервался.
    — Может, вообще не стоит спорить, кто первый, кто второй. Не было никакого первенства, — таким образом, выразил свою мысль Володя, до этого внимательно слушавший Севу, находя в его высказываниях только начало своих собственных рассуждений.
    — Что стоит за сказанным? — спросил Сева.
    — Скажите, — продолжал Владимир, — у кого найдется смелость отречься от своих идей? Что-то таких я в книгах не находил. Потому и борьба идет вроде за истинную правду, которую доказать-то невозможно. Я же пришел к одному, по-моему, интереснейшему выводу. Нет отдельно ни материи, ни разума. А есть одна целая субстанция, разумная материя, или материя разумная, как кому нравится. А то, не дай бог, и в перестановке начнется доказывание, кто впереди. И тогда уж не должно быть ни материалистов, ни идеалистов.
    — А как же они жить будут? — спросил Виктор.
    — Как мы жили после войны, с хлеба на воду перебивались. И ничего — существуем, — ответил Володя и продолжал. — При определенных условиях в материи проявляется способность невероятно усложняться, создавая различные субстанции. А из них клеточные и далее явления выходят в виде нас. Мы же, двоякие создания во вселенной, состоим из материи, способной мыслить. Тела у нас материальные, а разум дал Создатель. Здесь возникает спор верующих и неверующих, и я останавливаюсь. Выходит, прав Виктор, только наука поможет человечеству разобраться, — речь Володи закончилась, и наступило молчание.
    — Но ты же, Володя, убрал сразу и первое, и второе мое предположение. Когда речь идет о мире, проигрывают и материалисты, и идеалисты. Про разум говорить не будем, чтобы страсти не накалялись. Что ж, в энциклопедию внесем новое и получим следующее: материя — объективная двоякая реальность, в которой заложена способность быть разумной в определенных условиях и создавать разумное, являющееся самой по себе материей, существующей независимо от ею же созданной субстанции. Разум и материя — одно целое, заполнившее бесконечность и само являющееся бесконечностью.
    — Как? — спросил Сева и, не получив ответа, продолжал, — Но у меня возникает вопрос, для чего и какие цели преследуют и материя, и ее разум, создавая нас.
    — Нас создали для неизвестного пока нам, для каких-то высоких деяний, — ответил Володя.
    Тут не выдержал Виктор:
    — Сева, я тебя знаю полгода, а Володьку три года. И только сегодня понял, что и ты, и он пришли к одному неразрешимому вопросу, для чего мы созданы.
    Володя задумался. То, что говорил Сева — прекрасно. Критику Виктора принять можно. Но что дальше? Что после может открыться людям? Да ничего. Новые выводы, оказывается, это их и только их личная ступень к познанию.
    Но все же он остался доволен и встречей, и разговором. И еще в окончании сегодняшнего дня ему не терпелось попасть на институтский вечер. Из раздумий его вывел голос Севы:
    — О коммунизме поговорим в следующий раз.
 
                - XIII -
    С наступлением весны Володя узнал о выздоровлении Милы и ее возвращении в оркестр. Он поругал себя за бесчувственность и, едва дождавшись субботы, полетел увидеться с ней и услышать игру оркестра. Ничего нового, заметил он, за столь короткий период его отсутствия не произошло.
    Звучали те-же знакомые мелодии и тот-же зал полный народу, отдыхающего после трудовых будней. В перерыве  он  встретился с Милой,  она по  родственному  поцеловала  его  в  щеку,  в  ответ он  коснулся  ее  губами  и  с  хрипотцой  сказал  «здравствуйте».
    —Тебе  сколько  лет? —  с  улыбкой  спросила  она и,  услышав  «почти  семнадцать»,  удивилась  и  покраснела.  До  правды  Володька  не  дотянул  чуть  меньше  года.  Всего  то  невинный  вопрос,  а  они  тут же  почувствовали,  что  их  отношения  изменились.  Родилась  и  страсть,  и  влечение  друг  к  другу.  Прощаясь,  Володька  вновь  ощутил  на щеке,  не  похожий  на  предыдущий,  долгий  и  томительный  поцелуй.  Он  ждал  продолжение  сказочного  действия,  но,  к  сожалению,  след  Милы  скрыла  входная  дверь.
    Совершенно  иная  история  с  любовью  происходила  с  Викто-ром. Он,  за  период  учебы  с  зимы  до  весны,  здорово  сдал.  Что  и  определила  только  что  прошедшая  сессия,  на  которой  он  кое-как  избежал  роковых  троек  и  с  трудом  добился  стипендии.  Его  влюб-ленной  натуре   казалось  ничего  не  требовалось,  кроме  денег,  ко-торых  всегда  не  хватало.  Куда  подевалась  его  целеустремленность  и,  поражавшее  друзей,  спокойствие.  С  целью  помочь,  Владимир  явился  к  другу.
    Ольга, ставшая уже совсем взрослой,  встретила  его  в  дверях. 
    — Садитесь, Владимир Николаевич, — пригласила она, вошедшего Володю, — чай с нами пить будете?
    Вот поросенок, — подумал Володька, — сызмальства привыкла называть его по отчеству и теперь ее не отучишь. Но вслух сказал «Спасибо», — и сел рядом с Виктором.
    —Владимир Николаевич, — обратилась к нему Ольга Витя в последнее время всегда спешит. Мама его жалеет ты Витенька посмотри на себя кожа да кости.
    — Что делать с моим братцем, — будто взрослая произнесла сестренка.
    Володьке это сообщение показалось таким трогательным, что он уже во второй раз пожалел, что у него нет младшей сестренки.
    Виктор же отреагировал на безобидную реплику сестры совсем иначе, в ответ на ее искреннюю заботу, он вдруг изменился в лице, обижаясь сам не зная на что. И как заметил Володька, с трудом подавил свой гнев, а там и до срыва было недалеко, как будто во всем была виновата маленькая девочка. Правильно говорят, влюбился — голову потерял. Мысль эта упорно укреплялась в сознании Володьки. «Любовь, любовь, — прошептал он, — а ведь и со мной такое может слу-читься». Нет-нет — отбросил он мысли о любви, и вспомнил Милу, которая уезжала на все лето.
    Владимир, позабыв о роли утешителя, поблагодарил друга за книгу про атомную энергию и, как-бы закономерно,  задал вопрос:
    — А ты, Витя, скоро поучаствуешь в создании атомного оружия.
Виктор рассмеялся. Он догадывался о том, что многие думают, будто вся физика заключается в изготовлении бомбы. Люди ведь не представляют, сколько в ней направлений и каждое необходимо государству.
    — Да я просто так сказал, чтобы тебя немного развеселить, — произнес Володя и после короткой паузы вновь спросил, — Ты через день в деревне будешь, поэтому я расскажу тебе кое-что интересное, что приключилось со мной в прошедшем году. Может, и тебе встретится такая бабушка, — и Володя подробно рассказал другу про тетку Пелагею и ее племянника Петра. — Да еще доскажу печальный конец, — сказал Володька. — Я слова Пелагеи о скорой кончине Петра мимо пропустил. В сказки, ты знаешь, я не верю. Просто так ведь ничего не происходит. А она, старая, будто обо всем заранее знала от начала и до конца. Может, и не с самого детства Петра, а где-то за полгода почувствовала. Я уже и забыл ее предсказание, да случайно Рита у нас была проездом в Ейск, она-то мне и напомнила. Спросила у меня — Петра помнишь? Я посмотрел на нее и хотел сказать, что не знаю никакого Петра. Но потом вспомнил. А она говорит — в лесу замерз в январе. Меня прямо кольнуло. Надо же, подумал, за ерунду тогда принял, а оказалось печальная, но правда.
    — А дальше что? — не выдержал Виктор, заинтересованный рассказом.
    Тут мне пришла идея, может, и правда есть бабушки и дедушки и люди, моложе их, которым волею судьбы дана сила концентрировать исходящие от человека волны де Бройля и лечить или калечить людей. Калечить — совершенно другой вопрос и зависит он от человека, его человеческого понятия, кто он человек, или скотина. Вот и бабушка Пелагея этими волнами умеет пользоваться и приносит людям облег-чение. Может, в них и судьба зарыта, не в смысле судьба предначертанная, а процесс, в человеке происходящий от начала и до конца.
    — Хорошо, спасибо. Я в деревне на досуге подумаю, — сказал Виктор.
    И Володя заметил, что друг его повеселел.
    — Пожелаю тебе и бабушку с приемником и излучателем встретить и поговорить, — сказал на прощание Володя.
    От геологической практики Володя ожидал чего-то большего. Но, то ли погода помешала — с утра шел дождик, то ли программу урезали — никто этого не знал, но все были разочарованы ее проведением. Все время практики ушло на рытье шурфов, а потом, буквально за несколько минут, была начерчена карта местности с указанием залегающих там пород. На этом первый курс закончился уже официально под громкие крики студентов.
    Вторя  «рабочая  практика» у Владимира  проходила  на предприятии,  где  начальником  был  дальний  родственник  Николая. На  складе юноши получили плитку, чайник и поселились  в маленькой комнатке. С утра и до позднего вечера им приходилось таскать шлак, глину, известь, а потом они в нужных пропорциях все это смешивали и развозили на тачках. Когда рабочий день заканчивался, они уставшие, с ничего не выражающими лицами без особых запросов таких, как по-сещение кино или танцев, наспех готовили ужин. Ели молча, растягивая удовольствие. Потом сидели на веранде, блаженно отдыхая. При первом появлении звезд на небе неохотно вставали и шли спать.

                - XIV -
    За лето Владимир ни разу не взял в руки книгу, не вспомнил о двух самых любимых предметах. Время для него пролетело сплошным рабочим днем, без отдыха, без выходных и разных философских рассуждений. Какое же теперь было наслаждение, когда он по привычке рано просыпался, провожал маму на работу и, не торопясь, углублялся в чтение любимых книг. Недавно он узнал о том, что Виктор вернулся домой и помнил, что он обещал зайти вечером. То, что Витя пришел намного раньше, еще до обеда, одновременно удивило и обрадовало его. На лице друга он заметил печаль. Что-то случилось, — подумал Володька, и перестал улыбаться.
    — Бабушка Вера умерла, — с печалью в голосе произнес Витя. Но Володька не воспринял эти слова.
    — Как это умерла? Не может этого быть! — Он же еще вчера видел ее и Григория, поздоровался с ними, и все было хорошо. «Да, что же это такое? — пронеслось у него в голове. — Не успел я приехать, как мама рассказала про Лёвика, о том, что у него погиб отец в командировке, и она, как могла, утешала его и поила чаем. Теперь вот, не прошло и двух дней, как снова трагедия».
    Друзья застали Григория сидящего за столом с заплаканными глазами, безразлично смотрящего на стены. Отчаяние и недоумение читались у него на лице. Дотронувшись до плеча друга, ребята без слов уселись рядом.
    С середины сентября Григорий понемногу, будто выздоравливая после тяжелой болезни, приходил в себя. На лице его появился слабый румянец, жизнь, как ни была она тяжела, брала свое.
    — У меня новость, — сказал он друзьям при очередной встрече. И ребята заметили, как в его глазах засверкали искорки радости. Виктор подумал, что может, теперь его мама, Ирина Антоновна будет жить с сыном. Но оказалось, что на самом деле все было лучше любого предположения.
    — Родители опять вместе, и я их простил, — радостно сказал Григорий и прикусил губу, чтобы не расплакаться.
    На сороковой день, когда душа умершего по поверью должна полететь к Богу, друзья снова собрались вместе помянуть бабушку Веру. Им еще предстояло проводить Григория, улетающего на побывку к родителям. Виктор сидел угрюмым. Он не находил смысла в уходе человека в небытие. Зачем? — вертелось у него в голове. Он с трудом отгонял страшные нелепые мысли о том, что когда-нибудь и он, и его друзья покинут этот мир. И только при воспоминании об идеи Володи и о его мечте открыть тайну бытия, ему становилось не страшно.
    Посадив  Григория  на  самолет,  Владимир  и  Виктор  разошлись  по  домам.
    Читая  книги  и  обзорные  статьи  данные  ему  Севой,  Владимир  задумывался  о  будущем.  Перед  его  глазами  вставал  вопрос:  по  какому  праву  два-три  государства,  от силы  четыре,  подчинили  своему  влиянию  огромную  часть  мира.  Что  это — феномен  или  это  действие  угодно  богу,  или  сущность  человеческая  такова,  подчинять, а  вернее,  ввергать  целые  государства  в  рабство?  В  чем  зарыта  причина?  У завоевателей  и  численность  невелика,  и  ресурсы  скудные —  ход  его  мыслей  прервал  стук  в  дверь.
    — Открыто, входите, — крикнул он. Его услышали в коридоре. Дверь широко открылась. И Володя, ничего не понимая, уставился на невысокого сутуловатого мужчину, вошедшего в дверь. Кто это? — подумал Володька, — не нищий же, стоит и ничего не просит. Ни он, ни его соседи не боялись воров — брать у них было нечего. Бывало, что с вокзала заходили иногда бедолаги, потерявшие все, и были довольны тому, что им перепадало на кухне. Иногда вваливались табором цыгане, но их тут же выпроваживали. Никто не желал знать свою судьбу наперед. А этот человек стоял как истукан и молчал, продолжая мять в руках потрепанную зимнюю шапку. И одежда на нем не походила на ту, которую носили москвичи в середине декабря. Пришла Надежда и тоже с любопытством посмотрена на незнакомого мужчину.
    — Здравствуйте. Не ждали? А я взял и приехал посмотреть, как живет жена брата и племянник.
    Надежда услышала знакомый владимирский говорок и узнала брата мужа, и все в ней воспротивилось тому, что она увидела. О боже, можно ли так издеваться над человеком? Не лучше ли не сажать, а сразу отправлять в мир иной? — было первое, о чем она подумала. «Ой, нет. О чем это я грешная? — тут же отреклась Надежда от своих же мыслей. — Вернулся живой — и слава Богу». И не боясь испачкаться, она обняла Александра.
    От нахлынувших воспоминаний радость ее была неподдельна.
    — Ты наш дядя Саша? — проговорил Володя, не зная, как себя вести — подать руку или обнять, и поэтому сделал и то, и другое.
    — Если бы встретились с вами на улице, то ни вы, ни я так и не узнали бы друг друга, — сказал Александр. В его взгляде уже была теплота, и ему было понятно, что в этом доме не надо доказывать собственную невиновность — и так все здесь понимали случившееся.
    Отогревшись и отмывшись, дядька сидел за столом, тщательно жуя и, время от времени бережно поднимая со стола крошки хлеба.
    Надежда рассматривала Александра и теряла последнюю веру в человеческую справедливость. Ее разум никак не мог принять испыта-ний, выпавших на долю этого человека.
    — Саша, скажи, неужели там миллион таких же, как и ты? — спросила она из любопытства, с единственной целью — услышать правду.
    — Миллион и больше, — ответил он. — И самое страшное, что скоро наступит время, когда этот беззастенчивый террор собственного народа спишут на одного-двух человек из предыдущего руководства: на одного ушедшего в мир иной и другого — расстрелянного вроде бы за шпионаж. И тебе ни суда, ни следствия, ни анализа происшедшего. Отречется руководство от прошлого, оставив при себе безумную идею, и все с них, как с гуся вода.
    — Ты, дядя, говоришь про идеи и мама моя. Они есть правильные и неправильные. А какие они на самом деле, никто по-настоящему не знает. Да, дядя Саша? — спросил Володька.
    — Что сказать тебе, племянник, даже не знаю. Видел я людей, которые плен прошли и вновь в ад попали. И корю себя за то, что в Германии агитировал их вернуться. Осознал ошибку свою, да поздно. Скольких я этой своей агитацией погубил. У нас армия почти четырехмиллионная на западных границах бездарно рассыпалась в первые месяцы войны по вине главного и его военачальников. А я-то думал — силища у нас какая. Да, была силища, и окажи она достойное сопро-тивление, не знаю, что было бы. В ссылке узнал я, что была допущена грандиозная ошибка. Но как же им там наверху признаться в ней? Лучше на безвинных свалить, да еще в плен попавших. Пусть обманутые и униженные за все отвечают. Всяких заключенных я видел. И которые за зерно, взятое для детей сидят. И за кусок хлеба. И настоящих воров и рецидивистов. Им первым амнистию дали. Уж им-то за что? В лагерях творится еще одно ужасное преступление. Разве можно осту-пившегося человека с рецидивистами сажать? Любой здравомыслящий человек скажет, что нельзя. Что я вам говорю, они же не люди, а нелюди. Теперь я знаю и уверен, что мою страну ждут тяжелые испытания в будущем. Беззаконие рождает еще одно худшее беззаконие, и нет преступлениям конца. У больного бывает летальный исход, тут уж ничем помочь нельзя. Так и стране моей нельзя. Снова жить начинать придется.
    — Саша, — не утерпела Надежда, — знаю, все это ужасно. Но прошу тебя, забудь все это на время, отдохни. Володя за Таней сбега-ет, и Михаил с ней придет. — Еще была одна причина, по которой Надежда прервала речь Александра, она боялась, что Володька, еще не начавший жить, потеряет веру.
   — Эх, Танюшка, — сказал дядя Саша, — ты правильно заметила, что худющий я, но это ничего. Были бы кости, а мясо нарастет. Дай я лучше на тебя посмотрю, какая ты красавица стала!
    — Теперь все будет хорошо. Давайте за будущее выпьем, — сказал Михаил.
    Дядька пил маленькими глотками. Веру Михаила он понимал, и в то же время его убежденность в светлом будущем была для него невыносима. — Постойте, — сказал он, ставя стакан на стол. — Я тоже одурманенным жил безгрешностью нашей. Я как врач вам говорю — не будет светлого будущего. Фатальную ложь ждет фатальный исход. Что-то у нас от крепостничества осталось, крепостные мы душой и этим все сказано. Раньше в цареву справедливость верили. А теперь икону в виде вождя соорудили и ждем, когда же он справедливость нам на блюдечке принесет.
    Володя слушал дядьку и находил много общего с тем, о чем говорила тетя Леля. Хотя она и не сидела, а его дядька был там. Про крепостничество прямо как будто у них в голове одна мысль родилась.
    — Дядя Саша, я вас, как и все называть буду, — сказал Михаил. — У нас на фронте тоже неприятностей много случалось. Нам наступать завтра, а вечером с конвоем приезжает машина, забирает офицера обстрелянного и тут же замену оставляет. Нам говорили, что врага обнаружили, и мы верили. Выходит, что и я виноват за то, что верил, и за то, что партийный. Нет, Александр Павлович, не виноват я и никогда не буду, — страстно закончил Михаил.
    — Я и не хочу никого винить и мысли такой даже боюсь. Себя и только себя считаю виноватым. Я, Михаил, извинения готов попросить у фронтовика, если обидел. Только сам человек может вину свою признать, и никто ему ничего навязать не волен.
    — Не обижайтесь на меня, дядя Саша, — попросил его Михаил, только теперь осознавший вину Александра, как человека.
    После того, как Татьяна с Михаилом ушли, Александр рассказал, за что его осудили:
    — И смех, и грех. — Я заступился за своего зама, очень порядочного и очень знающего специалиста еврейской национальности, как сейчас помню, Семена Львовича. Спас я его от увольнения и от потери партбилета. Но не прошло и месяца, как его увезли, а потом и меня. — Дядя Саша засмеялся. — Мне даже в лагере кличку придумали «заступничек».
    — Убереги нас, Боже! — перекрестилась Надежда.
    — Дядя Саша, маме я говорю, что бог нас слышит, а помочь не может, потому что духом присутствует не в нашем земном измерении. Скажите, прав я или нет.
    — Он и во мне присутствует. И верю я, бывает такая ситуация, что и помогает. Человек, верю я, телом физическим принадлежит земле-матушке, а душа в виде божьей искорки присутствует в нем.
    Улыбающаяся до этого Надежда от слов «верю» и «бывает, помогает» вновь вернулась в свое прежнее состояние, осуждающее всякие разговоры о боге. Теперь она думала о двух грешных, близких ей: Александре и сыне.
    На следующий день приехала тетя Леля, и когда она увидела знакомое лицо, ее слезам, казалось, не было конца. Когда слезы все-таки закончились, она попросила рассказать поподробней о том, как там.
    Александр не так подробно, как вчера, но все же рассказал, смягчая жуткие эпизоды. Он попросту понимал Лелю и то, как ей трудно ждать и надеяться на благополучный исход. По его лицу было видно, как он завидовал ее мужу, который еще не вернулся, и которого с любовью ждут.
    Леля немного успокоилась, уверовав, что оттуда люди все-таки возвращаются. Но когда она услышала от Надежды, что Саша проездом на родину, а потом к фронтовым друзьям навсегда, то первое, о чем она хотела спросить, так это зачем он это делает. Она не понимала причин отъезда Александра, и того, что в ней кроется — может, его высылают на поселение? Поэтому она спросила:
    — Где вы будете жить? Почему не в родном городе? Я слышала, вы уезжаете куда-то на юг.
    — А вы разве ничего не знаете?
    — Нет, — ответили женщины.
    — Дети взрослые. У старшего  двое детей.  У младшего сына — ребенок. Он далеко на Дальнем Востоке на корабле служит. Жена, —  тут его что-то остановило, видимо ему неловко стало, но продолжение последовало, —  замуж вышла. И, скажите, куда мне ехать, как не к фронтовому другу? Дом у него есть и еще домик маленький, там я и остановлюсь. Он меня пригласил, я и собрался. Там и работать и жить проще, чем близко к высокому руководству. Освоюсь, и вас в гости приглашу. Пенсию военную обещали дать и награды вернуть. Знаете, я и то, и другое возьму и с гордостью ордена носить буду. Не они мне их давали, а народ наш.
    — А как же дети, внуки? — опять спросила Леля.
    — Да никак. Обживусь и напишу им. Пусть на лето приезжают. Приму я их. На них злобы не имею.
    За те дни, пока дядя Саша гостил у них, Володька так и не поговорил с ним один на один. Он так и не понял, как это — взяли и ни за что посадили. Такое бывает лишь в сказках, когда зло на время торжествует. Но ведь оно всегда проигрывает, и конец радостен. Если бы дядя Саша тогда не заступился за своего зама, его бы не осудили. А говорят, человек у нас хозяин, но хозяин чего, если от него требуют лишь неукоснительного выполнения приказаний сверху? И математи-ку, и физику тогда, если с этой стороны смотреть, тоже можно причислить к вредным наукам. Ведь математически доказывается, что никакого первенства нет. А физика в будущем сможет доказать и существование высшего разума. Но тут дядька прервал его размышления дядька вопросом:
    — Это твои книги?
    — Да, — ответил Володя.
    — Непростой ты у меня, племянник, — сказал дядя Саша и посмотрел на Володю. — Ты мне о каких-то волнах хотел сказать, так я слушаю тебя.
    Володя подробно изложил суть идеи про волны. Рассказал про первенство и самое главное тоже сказал — про их цель.
    — Я про это так подробно не думал, — ответил дядя Саша. — Времени не было. А, может, жизнь у меня по-другому проходила. Не было таких товарищей, как у тебя есть. Про бабушку что тебе сказать? Я верю — есть такие, но их единицы. В древности их на костре сжигали, да и теперь им не сладко приходится, а они продолжают свой промысел. Когда я учился, еще в царское время, то мы, студенты, пришли к такому выводу: есть болезни, которым обязательно медицинское вмешательство требуется. А есть — и силой воли возможно вылечиться. Целесообразно и тем, и другим методом лечить. Но бабушкиным методом я бы советовал пользоваться только совместно с лечащим врачом. У человека ведь ум приказывает, а тело его приказы исполняет. Мозг всем органам приказы раздает. Мизинец тоже их получает и исполняет. Если мозг крепкий, правильный — значит, и тело здоровое. Слабое тело исправить можно.
    — А где же душа у тебя, дядя Саша? — спросил Володя.
    — Где душа, Володька, я до конца не понял. Догадываюсь, что это какое-то божье создание. Но что это такое, не знаю. Она, видимо, корректирует приказы мозга. Но это мое мнение. Человек всего достигает при правильном понимании — для чего, во имя какой цели.
    — Он даже бедность не может победить, а вы говорите «всё», — заметил Володька.
    — Так это совершенно другая песня, Володя. Люди в обществе не совсем, но все-таки теряют свою индивидуальность, особенно если оно как наше. И торжествуют другие законы: искусство демагогии, разделение толпы и кучки руководства. Бедность бывает не от ума, а от издержек управления обществом. Представь, вдруг одна рука человека раздает деньги нищим, а другая — убивает людей ни в чем не повинных. Так судят не руку, а человека. И в государстве то же самое происходит: виноват глава, а страдает весь народ. Бедность — продукт общества, а не разума человека. С тобой в разговоре я из врача превращаюсь в философа. Про волну де Бройля я не слышал, не приходилось. Даже не знаю, когда ее открыли. Но тебе верю. Думаю, что человечество ей применение найдет. Мне думается, что природа закрыла тайны до поры изменения человечества в лучшую сторону. Она, также как и Бог, чувствует, когда время пришло.
    — Это произойдет, дядя Саша, когда духовное начало над физическим верх возьмет.
    — Да, правильно, Володя. Спасибо тебе и друзьям за доверие.
    Пребывание дяди Саши в гостях у Надежды оставило в душе Володи спокойствие и радость. Он встретил еще одного человека, одобряющего их с ребятами взгляды на жизнь.

                - XV -
    Как назло, Виктору в голову лезли одни пословицы — то та, в которой говорилось, что не в деньгах счастье, то та, что утверждала «с милым рай и в шалаше». Он уныло улыбался, стараясь забыться. По его подсчетам ему требовалось не так уж и мало рубликов: на комнату, на питание, да потом еще и на одежду. Александра у него красивая и все у нее по моде. Ему нравилось ее нарядное синее платьице и легкая пушистая шубка, небрежно накинутая на ее стройную фигурку. Он не задумывался и даже не представлял, сколько все это могло стоить, наивно думая, что если к его стипендии и помощи родителей добавить еще и репетиторство, то этого им вполне хватит. Надежда на уроки была вполне реальной, но на них можно было рассчитывать только ближе к весне.
    Он ходил по комнате, все больше волнуясь. Три дня как он звонит ей на квартиру вечером, ближе к ночи и получает от ее мамы один и тот же ответ: «Она, Витенька, работает». И ему оставалось лишь в мечтах видеть ее волосы, спускающиеся до плеч, и насмешливую улыбку. Наконец, не в силах выносить разлуку, он решил во чтобы то ни стало ее увидать — благо  наступила  суббота и завтра не надо было идти в институт. Дождусь, решил он, хоть ночью, но повстречаюсь.
    Никого не застав в ее квартире, он бесцельно бродил по улицам.  Но к счастью, через некоторое время он увидел, как у нее в окне зажег-ся свет. Дома он застал ее маму — стройную стареющую женщину, одетую изыскано по — театральному, модно, но под старину.
    — Витенька, здравствуй! — нараспев поздоровалась Маргарита Арнольдовна.
    Он ответил вежливо и спешно, и, скрывая волнение, спросил, где Саша.
    — Располагайтесь, я вас чайком угощу. А как встречу доченьку, так, не задерживаясь, уйду к подруге. Нам надобно одну деликатную тему обсудить, — проговорила она опять нараспев, растягивая каждое слово.
    Виктор похвалил сам себя за то, что приехал, и, поблагодарив Маргариту Арнольдовну за чай, уселся в старинное кресло, стоявшее напротив входной двери.
    — А вот и доченька моя ступает ножками, — проговорила женщина и быстро стала собираться в дорогу. На пороге она успела несколькими словами перемолвиться с дочерью. Виктор лишь услышал: «Тебя Витя дожидается».
    Остальное Виктор не расслышал, потому что это было сказано шепотом. Уже закрывая дверь, она пообещала вернуться поздно и пожелала молодым не скучать.
    Виктор заметил по лицу Александры, что она чем-то взволнована и чем-то недовольна. Но как это обычно бывает, он, не интересуясь, что все-таки случилось на самом деле, спросил, будто бы она была его женой или, по крайней мере, невестой, уже сказавшей ему: «Да, я согласна».
    — Ты где скрываешься? Я тебя три дня искал.
    — Деньги зарабатывала, не сидеть же на маминой шее.
    Дальше она объяснила, что ей пришлось петь в каком-то провинциальном городке. Вдруг и лицо, и манера разговора у нее изменились. Это было похоже на истерику из какого-нибудь романа, когда лучшая защита — это нападение.
    — Ты, Витя, сам-то как себе это представляешь? Я сижу дома и жду бедного студента, когда он соизволит меня в ресторан или в театр сводить. Ты что думаешь, я твоя раба навек, а ты — мой принц? Посмотри, — она показала ему кучу денежных купюр. — Здесь, миленький мой, приработок к моей зарплате в Москве за два месяца.
    Ее внезапно начавшееся наступление так же внезапно и закончилось. Она присела. Ее лицо приняло прежнее невозмутимое выражение. Запас ее слов иссяк, и теперь она выжидала, что ей скажет Виктор. Он же теперь не решался ей говорить ни о стипендии, ни о помощи родителей, ни о будущем репетиторстве. На этот раз ее победа была бесспорна, и он на миг потерял дар речи. Почему-то он вдруг подумал о предстоящей сессии, о друзьях и о многом другом, но только не о ней, сидящей рядом. Демонстрация денег и ее манера говорить, которую он раньше не знал, сразили его наповал. Он сидел, мял в руках сигарету и молчал.
    Александра посмотрела на часы, а потом на Виктора.
    — Кури, — сказала она и пододвинула к нему пепельницу. Вдруг она улыбнулась, — Ты на меня рассердился? — и услышав ответ, что нет, не за что, встала. Теперь ее волновало, в каком порядке лежал безделушки на комоде, и она перекладывала их с места на место. Затем быстро проговорила, — У нас с тобой в распоряжении четыре часа до прихода мамы. Я устала — иди ко мне.
    Не успел Виктор встать с кресла, как она выключила свет, и ему пришлось на ощупь добираться до любимой. Через несколько минут, сжимая ее в объятиях, он забыл и о деньгах, и днях ожидания. Ее поцелуи поглотили его с головой.
    По инерции их любовь, или так называемая дружба, продолжалась весь январь. Сашенька, так ласково Виктор называл девушку, больше не устраивала ему оскорбительных сцен из-за денег и не заставляла его страдать, понимая, что в сложившейся ситуации он был неспособен зарабатывать на жизнь. Она была уверена, что в будущем из него выйдет большой начальник, но ждать и надеяться — это было не для нее. Решив для себя, что он ей не пара, она все-таки позволяла ему заключать себя в объятия.
    Все было кончено, и только нерешительность порвать сразу и навсегда затянула их расставание еще на какое-то время. Она была уверена, что ей скоро придет вызов из другого города и она, не причинив никому страданий, улетит без ссор и оправданий. Когда, наконец, этот долгожданный час настал, она наспех на листе ученической тетради набросала ему несколько строк, и, не захотев увидеться, передала конверт Григорию.
    Шел февраль месяц, мела метель, бросая колючий снег в лицо и засыпая его за воротник. Володька возвращался от Милы из детсада, где она работала. Единственное, о чем он мечтал, так это поскорее добраться до кровати, скинуть одежду и заснуть до утра. У входа во двор он увидел чью-то пританцовывающую фигуру. Да это же Виктор, узнал он друга. Потерянный взгляд и сильный запах водки подсказали Володе, что с его другом случилось что-то неладное. В подъезде он спросил:
    — Физики не в настроении?
    — Читай, — протянул ему Виктор записку.
    При слабом свете лампы Володька кое-как прочитал несколько строк «Витюша, прощай. Не жди и не ищи. Я уехала в другой город». А в стороне увидел большую букву А с точкой.
    — Ты еще не сошел с ума, Володька, со своими элементарными? А я, кажется, сошел. Взял в магазине пол-литру, и пока тебя ждал, почти всю выпил. Тебя нет, а я стою и жду. Все прошло, как с белых яблонь дым, я не буду больше молодым. Бросила она меня, и правильно сделала. Что я мог ей дать, бедный студентик? А я, дурак, любовь придумал.
    Володьке легко было стоять и улыбаться. Его отношения с Милой, хотя и зашли очень-очень далеко, но все-таки не так, как у Виктора. Если так можно сказать, у Володи и Милы была игра, приятное времяпровождение. Она стеснялась бывать с ним у знакомых, видно, из-за разницы в возрасте, да и просто показывать на людях свою привязанность.  Он пробирался к ней в служебную комнатку и оставался там допоздна, а иногда и за полночь. Все у них было легко и просто. Поэтому ему было так странно видеть друга в таком плачевном состоянии и не составляло никакого труда поучать его. Володя, прежде всего, поздравил друга с освобождением от любви, как будто от нее можно избавиться в один миг. Привел множество примеров, когда эту самую любовь можно забыть с помощью другой любви.
    — Пойдем завтра на танцы, — предложил Володька Виктору, — и все пройдет как с белых яблонь дым.
    Виктор слушал друга, не перебивая, вроде бы, со всем соглашаясь. Он устал и замерз. Поэтому когда Володька предложил пойти к нему попить чаю, с радостью согласился.
    Пришла весна со своими ручейками и первой зеленью. Виктор, со своей натурой любить раз и навсегда, остался один. На этот раз никакой трагедии с ним не случилось. По молодости встреч у всех случается великое множество, и каждая сулит надежду на то, что она последняя. Но проходят месяцы, и идеал, который нам видится в другом, вдруг исчезает, как будто его и не было. И замкнутый круг вновь размыкается.
    Владимир, увидав, что Виктор сделался приветливым, и на лице его больше нет тоски и безнадежности, решил его похвалить:
    — Я рад за тебя.
    — Не понимаю, почему, — ответил Виктор.
    — Ну, как почему? Вижу, ты окончательно излечился и у тебя приятная девушка.
    — Да мы с ней уже расстались. Все уже прошло и не как в первый раз — тихо и спокойно поговорили и сказали друг другу напоследок «до свиданья». Все прошло без истерик, как будто время подошло. Когда она мне звонит — я не могу, да и не хочу, когда я ей звоню — то получаю тот же ответ. У меня даже своя философия получилась, не такая как у тебя, — загадочно произнес Виктор.
    — Ты молодец — раз и в постель. У меня все по-другому, не так, как у тебя. Год мы целовались с Милой усердно, так, что я еле домой добирался.
    — Я не об этом, Володя, сказать хотел, а о любви, существующей в пространстве, где она каждого поджидает по-разному. Это же волна, как ты говоришь, бежит и ищет гармонию. Бывает, и в резонанс попадает. А я что сделал — захотел ее насильно превратить в собственность. Чуть что, боимся мы ее потерять, а она, если гармонию нашла, то добровольно и навечно пожелает быть нашей собственностью. Саша от скуки меня завела, а я придумал душевное родство — может, мне его не хватало в жизни.
    — Просто и ясно у тебя, Витя. А мне от твоих слов и грустно, и пусто. У Ромео и Джульетты тоже собственность присутствовала или любовь была?
    — У них на двоих одна душа была, одна волна их окружала. Я бы сказал, что они являли собой эталон человеческой любви.
    — Бедные мы с тобой, Витя. К эталону даже не приблизились. Ты предохраняешься? — неожиданно спросил Володька.
    — А ты что, не знаешь, как это делается?
    — Честно сказать, первый раз не помню. Я с Милой приехал, а Григорий с Лидой. Пили, танцевали, и память пришла лишь утром. Рассвело, а я лежу под одеялом в незнакомой комнате, в чем мать родила. А она со мной в обнимку лежит. Я оделся и дал деру. А после не проходило и недели, чтобы мы не виделись. Чувствую, нахальный я стал и на женщин люблю без стеснения смотреть.
    — Без тебя тебя женили, — засмеялся Виктор, — поэтому и элементарное забросил, забыл про мироздание, да?
    Володька запротестовал, убеждая Виктора в том, что он неправ.
    Очень плавно друзья перешли от девушек к своей по-настоящему любимой теме. Потом их разговор зашел о лете, и тут их пути разошлись. У Виктора на лето была запланирована поездка в колхоз от института.  Володьку, ждала  практика, а потом  работа с лопатой и тачкой.
    — Вот, Володька, лето пройдет и до диплома твоего недалеко.
    — Да, Витя, — согласился Владимир. — Кажется, совсем недавно я поступал в техникум.
    На практике Владимир разбрасывал допустимую угловую ошибку. Случайно его взгляд упал на Нину. На ее лице гнев и отчаяние, одинаково влияли на ее настроение.
    — Любовь, любовь, что делает она с человеком! — шутя, проговорил Володька. Нина посчитала, что над ней насмехаются. Она месяц назад поругалась и, кажется, навсегда рассталась со своим другом. Ее лицо вытянулось и перекосилось от гнева. Ее глаза испепеляюще смотрели на Володьку. «Гады вы все!» — прошипела она ему на ухо, как будто это он был во всем виноват.  Володька опешил, не ожидая, что тихая Нина может превратиться в тигрицу. Он понял, что ее бес-стыдно обнули, и ему стало жаль ее.
    Вера и Евгений, двое влюбленных из их группы, каждый вечер с наступлением темноты уходили в поле и шли до тех пор, пока не превращались в точку, а потом и вовсе пропадали из виду.
    — Что скучаешь, пошли с нами, — предложила ему как-то Вера, и Володька согласился. Бледный свет луны падал на траву, превращая ее в серебристый ковер. Стрекотали кузнечики, где-то кричала ночная птица. Он шел и завидовал влюбленным. Какие они были чудные! Читают друг другу стихи и обсуждают.  Кроме своего любимого Лермонтова и Гете, он знал и других из девятнадцатого века, но по памяти мог продекламировать одно-два стихотворения, а они шпарили без пере-рыва. Наконец, ему надоело молчать, и он невольно процитировал Гете:

              Сажая дерево, садовник уже знает,
              Какой цветок и плод с него получит он …

    Вера посмотрела на Володьку удивленно. Евгений, зная философию товарища, никак не отреагировал.
    — Это Гете, — пояснил Володька.
    Она пожала плечами. Володька огляделся, до лагеря было далеко. Я здесь лишний, решил про себя Володька, недоумевая, зачем он вообще согласился пойти с ними.
    — Счастливого пути вам, а я возвращаюсь, — проговорил он и быстрым шагом скрылся в темноте.
    Как и в прошлый год, Володька вернулся с сезонной работы к концу августа. Виктора еще не было, поэтому он отправился к Григорию. Здесь его ждало приятное известие. Его друг пригласил ребят к себе на свадьбу. Ему нравился и Григорий, и его невеста, смуглая черненькая девушка.
    — Слушай, — Григорий неожиданно приставил руку к голове, — забыл тебе сказать — Мила тоже подала заявление и пригласила меня. Да, — замялся он, — она передала тебе «прощай». Ты не расстраивайся, — продолжал Григорий, утешая Володьку, как когда-то тот утешал Виктора, — придет время и все забудется, — но Григорий и сам чувствовал, что взаимное влечение так быстро не проходит. Все лечит время.
    Он шел и ругал всех на свете, и себя. «Я сам такой. Ну, что, трудно ей было сказать мне лично? Нет, и не было у меня на нее никакой обиды и не будет», — твердил он сам себе, успокаиваясь тем, что разрыв должен был когда-то произойти.

                - XVI -
    Производственная практика у Владимира и его сокурсников, Николая и Евгения, проходила в небольшом русском городке. На строительстве моста студенты имели возможность научится приме-нять не только полученные знания, но и заработать, непосредственно участвуя в строительстве.
    От практики у студентов осталась память и о глуши, и о пружине,
и о цыганском таборе, внезапно появившемся из степи, и мгновенно заполнившем улицы города. Нам, людям, привыкшим к оседлости, не понять что движет цыганами и где их остановка. А, пожалуй, и им не известны причины, побудившие народ к путешествию по земле. Владимир от увиденного попробовал сочинять стишки:

                На облучке сидит цыган
                Последний русский могикан.

    Суть высказываний  товарищей о пружине  одинаково  отражала,  что  ждет  человека  в  будущем. У каждого, видимо, есть личный заряд, определяющий его стремление вперед. Заряд этот тщеславием называется, это пружина сжатая, доставшаяся нам сызмальства.
    — Есть люди, у которых этого заряда с избытком, хватает на всю жизнь. И даже последнее слово такого человека говорит о сожалении: мол, мало им сделано, не всего он достиг. Чем дольше пружина раскручивается, тем прекрасней жизнь и дела человека. Но главного никто не знал.
    После окончания практики, Евгений отправился с Виктором и Володей отдыхать на море. Николай, по независящим от него причинам, отказался.
    По горной местности поезд то сбавлял скорость, то вновь набирал, а Евгений все продолжал плутать в дебрях своих невеселых мыслей. Его девушка Вера всегда с ним, и на занятиях, и на практике и после лекций они вместе в кино ходят, а как наступают каникулы, так он остается один-одинешенек. Из раздумий его вывел голос проводницы:
    — Скоро Туапсе, к выходу готовимся заранее!
    Дорога от Туапсе в сторону Лермонтовской показалось юношам диковиной. Она то круто сворачивала влево, то падала вниз. И так без перерыва петляла, и казалось, что ее изгибам не будет конца. Воздух, напоенный запахом вечнозеленых растений, врывался в легкие, лишний раз доказывая, как все вокруг прекрасно.
    Несмотря на ранний час, хозяин сам вышел встретить ребят. За ним выбежала его жена, Екатерина Васильевна.
    — Родненькие мои! — заголосила она, целуя Виктора и его друзей. — Дед, ты что стоишь? Устраивай ребят.
    Друзья разместились в сарайчике — маленьком, отдельно стоящем домике с одним окошком. Обстановка была уютной и очень удобной: большой стол, три кровати и даже гардероб. Хозяйка принесла керогаз и показала, где можно приготовить обед. Мыться ребята могли теплой водой из бочки, стоящей на металлических козлах. Хозяева предложили им жить в своем доме, вместе с ними, но юноши отказались. Жить дикарями было намного романтичней, да и свободы     побольше.
    С высоты берега друзья увидели море, которое с двух сторон обступила суша, образуя бухту.
    Спустившись вниз, ребята нашли песчаный островок, на котором они могли бы свободно разместиться. Слева торчали огромные валуны, заросшие мшистой зеленью, которая двигалась в такт волны. Справа шуршала галька, и там же в море виднелись старые металлические конструкции.
    Первым, беспрерывно махая руками, плыл Евгений, за ним, чуть отставая, Володя, последним — Виктор. В теплой легкой воде ребята забыли обо всем на свете. Впереди плескалось море, и они продолжали плыть все дальше и дальше.
    Вечером жена позвала ребят на ужин. От приглашения Катерины поужинать невозможно было отказаться по различным причинам. Во-первых, пахло безумно аппетитно, а во-вторых, стоять у плиты никто из отдыхающих в этот день не желал. 
    Услышав согласие, Катерина, похвалив плов, приготовленный ее мужем, повела ребят на крытую террасу.
    Катерина  заговорила ребят своим неповторимым южным местным выговором.
    — Как вкусно! Что это? — поинтересовался Евгений, пробуя рис с желтыми кусочками, похожими на куриное мясо.
    — Мидии это, — ответила Катерина, — с дедом пойдете на неделе собирать, а я вам плов приготовлю.
    Рассказывая хозяевам про Москву, Володька вдруг понял, что живет в одной из красивейших столиц мира. Неужели она такая прекрасная? — подумал он.
    — Виктор, передай отцу, мы с женой зимой к вам погостить приедем, — попросил хозяин дома.
    — А чего передавать, дядя Дима? Они сами к вам в сентябре приедут, вы и договоритесь. У нас были ваши дети. Им понравилось.
    Неожиданно с гор подул свежий ветер. Пришла пора собираться. Катерина пообещала еще, минимум, дня три-четыре прекрасной солнечной погоды. Ближе к наступлению часового равновесия, довольный и сытый, Евгений потянулся и, растягивая слова, с усмешкой произнес следующее:
    — Место прекрасное и водица теплая, но вот беда — девушек  нет,  некому  вам  про  звезды  голову  туманить.
    Следующим утром юноши очень удивились, увидав на своем облюбованном месте девушек. Виктор посмотрел на Евгения, взглянул на Володю и сказал:
    — Напророчил.
    — Что, не нравится?
    — Нравится, но уж лучше на старом месте. — Спустившись вниз, он кинул полотенце на песок и растянулся на гальке. Володя обратил внимание на то, что у одной из девушек черные волосы были стянуты в пучок широкой белой лентой.
    Виктор повернулся к Володьке и поделился с ним впечатлением о соседях.
    — Ну и зрение у тебя, Ты и девушку уже выбрал?
    — Да, черненькую, она ростом пониже твоей.
    — Какой моей? Она, может, и «здравствуйте» не захочет мне сказать.
    К полудню солнце нестерпимо жгло. Ребята подумывали уйти, но первыми засобирались девушки.
    — Соседи опередили нас, — сказал Володя.
    — Соседи? — язвительно заметила черненькая.
    — А с соседями здороваться надо, — поддержала подругу беленькая.
    Виктор, опытный в вопросах общения с противоположным полом, тут же сориентировался:
    — Вы уж извините, но замечание о невежливости нас не касается. Неприлично с посторонними без чьей-либо рекомендации заводить знакомство.
    Красноречие Виктора рассмешило девушек, но, так и не обернувшись, они скрылись из виду.
    Встретиться во второй раз с девушками довелось одному Владимиру.
    Он пришел в магазин со списком продуктов, которые было необходимо купить, и там увидел девушек, делающих покупки.
    — Почему вы один? — спросила беленькая. И только Владимир собрался все обстоятельно объяснить, как другая тут же добавила, — А где тот, в очках, стеснительный такой?
    «Странно», — подумал Володька, — «Виктор выбрал черненькую, и она им интересуется. Ведь про Евгения она его не спросила».
    Девушки по очереди протянули руки и представились. Черненькая назвалась Катей, а беленькая — Светланой. Володьке вдруг стало легко. Он уже не стесняясь рассказал девушкам, как зовут его самого и его друзей. И посвятил их в то, кто чем из них занимается, кто ходит по магазинам, а кто хозяйничает на кухне.
    — У вас все по плану. Здорово! — похвалила Катя.
    — Может, и в кино сегодня придете? — поинтересовалась Светлана.
    Владимир задумался — Виктор и Катя друг другом интересуются, странно все это.
    — Ну, что? Идем в кино? — спросил Владимир у друзей после того, как подробно рассказал им о своей встрече с девушками.
    — Вы идите обязательно, а мне потом расскажите, — проговорил Евгений.
    — Ну, а ты, как всегда, с книжкой. Думаешь Володьку догнать?
    — Отдыхать буду от ваших сумасшедших разговоров.
    Растянувшись на пляже, Евгений радовался тому, что их компания увеличилась. По собственному составленному расписанию, Евгений, лежа на спине, вдруг вскакивал и с разбегу прыгал в воду, довольный тем, что друзья заняты девушками.
    — Плывите ко мне, не бойтесь — я спасу! — крикнул он девушкам.
    Девушки последовали за Евгением, пытаясь догнать его. Через некоторое время Светлана позвала Володю:
    — Плыви ко мне.
    Он быстро оказался рядом. И тут же принял правила игры. Она увлекала его на глубину, откуда дневной свет казался холодным. Он поворачивался к ней и касался губами ее лица. Она не сопротивлялась. За игрой они не замечали, как обвивали друг друга и, обнявшись, опускались еще глубже. Володьке нравилось быть рядом с ней и чувствовать ее дрожь. Когда дышать становилось нечем, они пробкой вылета-ли на поверхность.
    Проходили дни. Катерина и Виктор сразу же после ужина уединялись. Володьке было интересно, куда они исчезают. Они со Светланой обошли все уголки этого маленького курортного селения, но нигде ребят не обнаружили.
    — Когда еще сюда приедем? Я последний курс института заканчиваю, — проговорила Светлана.
    — Я тоже.
    — Правда?
    — Да. В этом году я с техникумом расстаюсь. А вы с институтом.
    — Пожалуйста, говори мне «ты», — попросила его Светлана.
    — Постараюсь, — пообещал Владимир и добавил. — Ты мне нравишься, я тобой восхищаюсь.
    Она никак не отреагировала на его признание и продолжила разговор про учебу:
    — Как вспомню физику с математикой, так дрожь берет.
    — А что тебе дается? — спросил ее Владимир.
    — Языки.
    — В этом мы разные, — подумал Владимир, вспоминая английский — как можно вызубрить другой язык, а потом говорить на нем, как на родном?
    — Я согласился бы десять раз математику сдавать, чем один иностранный, — признался он девушке.
    — Нет уж, — запротестовала она, — бр-р, меня дрожь берет.
    — Почему в иняз тогда не пошла?
    — Куда папа сказал, туда и поступила. Он у меня шишка, по заграницам ездит.
    — А Катя тоже с тобой?
    — Да. Но за границу  замужних не посылают. Кто вперед: я или Катя.
    — И кто? — спросил Владимир.
    — Не знаю. Давай закроем эту тему.
    — Хорошо, — согласился он. — Но с языками я понять не могу. Зачем их так много преподают? И в школах, и в институтах. Не легче ли выбрать один, международный.
    Светлана заулыбалась:
    — Я у папы спрошу, он во всем разбирается.
    Улица переходила в шоссе. Светлана остановилась на крутом берегу. С гор как ни странно дул легкий прохладный ветерок. Насекомые трещали громче обычного. Как говорили местные, погода меняется — скоро с грозой разразятся. «Неужели, — задумался Владимир, — человек у нас ради заграницы обязан жениться? Ну и правила!». Не в силах молчать, он спросил:
    — О принце скучаешь?
    — Нет. Есть у папы на примете один старый принц, но мне он не нравится. Пошли лучше искупаемся!
    Темень, хоть глаза выколи. Они с трудом спустились с обрыва. Был слышен шум моря. Привыкнув к темноте, они увидели белую кромку воды. Море оказалось теплым. Светлана в шутку обвила Володьку руками, и они упали с головой в воду. Ей хотелось поиграть с ним, но Владимир крепко обнял и прижал ее к себе. Она прошептала:
    — Отпусти, рано еще. Но скоро я соглашусь. Ну отпусти. Какие у тебя крепкие руки!
    Ничего не говоря, он отпустил ее. С этой поры их застенчивость куда-то подевалась. На прощание она крепко прижалась к юноше, но потом выскользнула у него из рук и прошептала:
    — Подожди немного.
    За день до отъезда молодежь решила полакомиться мидиями. Поочередно ныряя, они наполняли мешок. Вместо привычной синевы, море прямо на глазах покрывалось белой пеленой. Сероватая дымка, похожая на туман, постепенно приближалась к берегу.
    — Хватит, — сказал Евгений.
    — Слово повара — закон, — пошутил Виктор.
    — Я лишь помощник. Вам с девушками готовить .
    Ко всеобщему удивлению в роли повара согласилась выступить Катерина. Ее помощником поневоле стал Виктор. Забравшись наверх, ребята увидели, как пелена, движущаяся с запада, приближалась к солнцу, а горизонт заметно чернеет.
    — В горы поднимемся? — предложила Светлана.
    Евгений отказался.
    Оставив Виктора с Катериной готовить, Светлана с Владимиром стали карабкаться наверх. По пути им попадались небольшие домики, утопающие зелени. Хозяева предлагали зайти и выпить. Наконец они залезли на самую вершину, приняв приглашение старика, обладателя пышной седой шевелюры. Местом отдыха оказался сарай, где кроме стола, скамеек и топчана, заменяющего кровать, ничего не было. Вино было терпким, но не крепкое. На закуску хозяин принес яблоки, груши и большие грозди винограда. Неожиданно Светлана произнесла:
    — Мы уже отмечаем наш отъезд, — и прикоснулась губами к его щеке. Он прижал ее крепко и почувствовал, как дрожит ее тело. «Закрой глаза», — услышал он ее просьбу и повиновался. Чувствуя прилив желания, он ждал, когда же она попросит его открыть глаза. Вдруг он ощутил прикосновение ее нежной кожи. Он понял без слов, что сейчас произойдет. Настоящее перестало для них существовать.
    К вечеру разыгрался шторм, сопровождающийся громом и про-ливным дождем. С моря доносился шум разбивающихся о берег волн. Евгений поставил стакан, взглянул на друзей и хмуро сказал:
    — Жаль, что ничего не видно, посмотреть бы, как волнуется море.
    — Завтра увидим, — вяло произнес Виктор.
    — Позавидуешь девушкам — уезжают и хорошую погоду увозят. Без вас мне скучно будет, — сказал он, и все засмеялись.
    — Женечка добавки просит, — сказала Катя и положила ему плов.
    Пары сидели угрюмые и с неохотой пили вино. Чувствовалось, что вечер не удался, и вряд ли ему было суждено быть долгим.
    — До завтра, еще увидимся, — попрощался Евгений.
    — А вы куда в дождь? — спросил Володя у Кати и Виктора, которые тоже засобирались.
    — Мы здесь рядом, видишь домик, — ответил Виктор. И только сейчас Владимир понял, где они пропадали каждый день.
    Оставшись наедине со Светланой, Владимир сел напротив нее. Она улыбнулась и закрыла ему глаза рукой:
    — Не надо, не смотри так на меня, — попросила она. Потом встала и выключила свет.
    До отъезда девушек оставались считанные минуты. Вечерний поезд отправлялся поздно ночью. Ветер с гор продувал долину, прогоняя остатки непогоды. Светлана написала Володьке свой телефон и адрес и сказала:
    — Жди, я позвоню первой.
    Володька чувствовал в душе, что все кончилось, но не подавал вида. Он сказал ей весело, — скучать буду, — и махал рукой до тех пор, пока последний вагон не скрылся из виду. На губах еще чувствовался ее прощальный поцелуй.
    — Автобуса дождемся или такси возьмем? — услышал Володька голос друга и понял, что он обращается к нему. Пора было возвращаться в реальность. Южный роман позади, он закончился  внезапно, как и начался. Что-то ему подсказывало, что в Москве продолжения не будет.
    — Какое такси? На автобусе поедем, намного дешевле. Не родились мы с тобой шейхами. Ты бы физикой занимался, я математикой.
    — Ну прямо квантовая физика — накопил энергию, израсходовал и вновь за учебу — знания у предков получать. А где же Бог, он все знает и почему сразу все не отдает?
    — Он-то знает, да вот мы, дураки, не умеем его подсказками пользоваться. Мне нравится здесь. Лето теплое, да и зима видать не холодная. А море просто прекрасное, оно насильно заставляет человека забыть обо всем.
    — И девчонки хороши здесь, — засмеялся Виктор.
    — Я тебе про море, а ты опять про девушек. Тебе про женитьбу пора бы заговорить, — сказал Виктор. — Лично я, как сойду с ума, так сразу и женюсь.
    — О, я понимаю. Ты зол на женский пол. Какие коварные — бросили тебя. Пора бы тебе к этому привыкнуть. А про женитьбу — зря. Что будет лет так через пятьдесят, не оставь мы себе подобных? Да ничего — тишина и волны, бьющиеся о берег, да еще сожаление природы-матушки о нас, глупеньких.
    — Кто тебе сказал, что я вовсе не женюсь? Да — не сегодня. Сегодня я разочарован и никого не люблю. А завтра даже представить не могу.
    — Да, тебе трудно, — согласился Владимир, — одни разочарования. Посмотрю на Евгения, и жаль его становится. Он один скучает, а мы хороши, бросили его.
    — Неправда, — сказал Виктор, — ему и без нас хорошо. Мы гуляли, провожали, целовались, а теперь скучаем в разочаровании. А он по настоящему отдыхает, утром на море, а вечером с книгой, да еще и стихи писал. Я случайно прочел одно его стихотворение, оно такое детское, наивное:

                Сколько еще зорек заалеет,
                Сколько раз речушенька замрет,
                Столько раз парнишка пожалеет,
                Что не растопился в сердце лед.

    — Поправка требуется, — возразил Владимир, — вместо слова «парнишка» надо ставить «девчонка». Даже говорить про нее ничего не хочу, уехала и не сказала куда. А ты говоришь, они третий год дружат. Может, это у них так просто, детская привязанность, вместе учатся. Они не знают, что такое любовь, как и ты.
    Владимир возмутился:
    — Можно подумать, ты знаешь! Расстался с Сашей и тут же с Эльвирой роман завел. Нет, ты не любил, тебе просто нравилось, что пришел — она тебя дожидается, как будто она твоя собственность. Везде грех! И собственность имеет грех и близость без любви — грех.
    Виктор засмеялся:
    — Грех, грех... Можно и жизнью это назвать. Если с обманом близость — то грех, потому что кто-то обязательно страдает. А вот если без обмана и по согласию, то нет. А потом все относительно и ответить, откуда пошло понятие греха. Он же нематериален, и не может быть частью нас.
    — Да, он величина не физическая, а моральная, философская, родившаяся как продукт духовный. У животных нет греха, — сказал Владимир.
    — Ты хочешь сказать, до Иисуса мы подобно животным жили?
    — Может быть, — сказал Владимир, — но как видишь, все изменилось с той жестокой поры.
    — Но ведь и до рождения Христа религии уже были.
    Владимир задумался:
    — Что тебе сказать — не знаю. Бог всем всего поровну дает, и мысли правильные и благодать. А мы все это искажаем и трактуем по своему и преподносим пока еще неверующим. И нам все это кажется верным. Потому бог в нашу жизни грешную поправки вносит.
    — Похоже на Достоевского. Совесть придумали бессовестную для эксплуатации души совестливых.
    — Да, но об этом мы уже говорили, Витя.
    Володька договорил и успокоился. Теперь он опять попал в свою стихию.
    — Радуйся, посмотри на вершины, как они светятся в лучах солнца! Мы обязательно заберемся туда и найдем, что ищем.
    — Послушает кто-то нас и подумает: ребята в науку полезли, видать богатыми хотят стать. У нас и в фильмах показывают таких чудаковатых старичков на даче. За ними ЗИЛ  правительственный приезжает.
    — Показывают, но только уж больно неестественных, — доба-вил Виктор. — И таких отрешенных, будто этот мир не для них.
    — Сегодня с Женькой в горы пойдем и с высоты увидим парус одинокий, как у Лермонтова, который путь ищет в тумане, точно так-же, как ты в науке, и потерял покой.
    — Выдумщик, — улыбнулся Володька, — он грустный и печальный, как время, в которое жил поэт. Давай споем что-нибудь веселое:

                Пора в путь-дорогу,
                В дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идем….

    Так шли они и пели. Редкие прохожие улыбались. Другие качали головой — мол, утро раннее, а они уже хороши.

                - XVII -
    Вечером падал мокрый снег, а с утра моросит холодный колючий дождь. В такую погоду, как говорили в старину, собаку на улицу жалко выгнать. Но то было в прошлом, а теперь все изменилось. Как по закону физики, из метро порциями выходили люди, и несмотря ни на что спешили по своим делам. Но когда же небо покроет землю белым одеянием? — произнес Виктор.
    Причину плохого настроения он не знал. Развеяться, а заодно и вместе найти, отчего жизнь не мила, он отправился к Владимиру.
    — О личном узнать можно? — осторожно поинтересовался он.
    — О чем?
    — О Светлане. Ты встречаешься с ней?
    У Владимира от удивления вытянулось лицо. После возвращения с юга у них с другом не было возможности поговорить по душам. Теперь он вернул ему воспоминания об отдыхе и обо всем приятном, что там случилось. Володьке тогда понравился их разговор на юге, и то, к чему они в итоге пришли: был бы ты животным, то и греха никакого бы не было.
    — Нет, не звонил и не интересовался, — после короткого раздумья ответил Володька. — Она обещала первой позвонить, но так и не соизволила. А потом узнал я, что жених у нее есть. Так что забыл я все.
    — А если попрошу узнать о Кате?
    — Что узнавать? Она мне сказала, что у них соревнование — кто вперед мужем обзаведется. Но если ты настаиваешь, то попробую в течение недели позвонить и обо всем разузнать.
    Лишь в субботу Володька решился набрать номер и, услышав знакомый голос, спросил:
    — Светлана, это ты?
    — Приходи, я жду, — тут же услышал он в ответ.
    Неужели она его узнала? — задумался он. Но это же ее голос! Он отрыл записную книжку, нашел ее адрес, который она написала ему собственноручно.
    Теперь настал ее черед удивляться. Светлана, не ожидавшая увидеть Владимира, приглушенно проговорила: «Ты?» По выражению ее лица можно было предположить, что она была рада встрече и в то же время нет. Казалось, что ее ошеломил приход юноши, но через мгновение ее лицо приняло обычное, знакомое Володьке выражение.
    Владимир вдруг догадался, что, скорее всего, она не его ждала, и ее короткое приглашение по телефону явно не имело к нему никакого отношения. Она ошиблась. Это объясняло ее разочарование и испуг, которые легко читались на ее хорошеньком личике. Из раздумий его вывел ее голос:
    — Здравствуй, Володя, проходи, раздевайся.
    Это была вторая виденная Володькой отдельная квартира, в точности как у Севы, но в одном лишь отличии — у Севы везде, где только было возможно, лежали книги. У нее же было больше пространства, да еще картины. Его привели в восторг пальмы, стоящие в прихожей и огромное зеркало, в котором он увидел свое отражение во весь рост.
    — Как много картин! Прямо выставка!
    — Их папа собирал, — ответила ему Светлана.
    — А на пианино ты играешь? — поинтересовался Володька, надеясь на этот раз услышать да.
    — Нет. Папа иногда музицирует, — опять услышал он в ответ.
    На кухне он спросил:
    — Здесь только ты с родителями живешь?
    Светлана удивленно посмотрела на юношу. Она не понимала, зачем он задал этот вопрос. У нее своя комната, у родителей — своя. Собираются они в гостиной. Разве это много для нормальной жизни?
    Наконец, Володька задал вопрос, собственно ради чего он и приехал:
    — Ты можешь мне дать телефон Кати для Виктора?
    — Нет, нельзя, — услышал он в ответ, — она замуж выходит за Семена. Его-то я второй день и жду с институтским заданием. Когда открыла дверь, ну думаю, наконец-то привез. А увидела тебя и растерялась. Ты, думаю, это или нет? Надо же, как ваши голоса похожи. Мы с подругой даже заболеваем в одно и то же время. Я уже неделю на улицу не выхожу.
    — А я думал, что некстати пришел, — сказал Володька.
    — Нет, что ты. Я рада тебя видеть. Ждала и думала, что позвонишь.
    Ее слова смутили Володьку, а также он чувствовал себя неловко из-за того, что он пришел к больной девушке без гостинца. Он хотел, было сказать, что наоборот ждал ее звонка, что она сама обещала позвонить, но ничего не сказал, продолжая молча смотреть на нее. Им обоим нравилось рассматривать друг друга, пытаясь догадаться, что могло измениться за это время.
    — Я теряюсь при виде тебя и стесняюсь. Если честно, то это Виктор попросил меня узнать телефон. Теперь вижу, что он ему ни к чему, — выпалил Володька откровенно.
    — Она меня опередила — они расписываются, — услышал он голос Светланы.
    — Если удобно, то передай ей от меня поздравления, — попросил ее Володька.
    — А ты когда? — добавил он.
    — Не знаю. Думаю, через годик — не раньше. Спешить мне некуда. После того, как мы были когда-то представлены друг другу, он уехал за границу.
    Володька вновь почувствовал угрызения совести — он крадет у неизвестного человека не принадлежащее ему счастье. Он упрекнул себя за поведение на юге, за звонок и свой приезд. Если бы он не приехал сегодня, то ничего бы не узнал, и их южный роман этим бы и закончился.
    — Что ты загрустил? — вдруг нежным шепотом спросила Светлана. Она придвинулась к нему, и он услышал, — Это я во всем виновата.
    Чувствуя свежий аромат девушки, Володька притянул ее к себе и обнял, сразу позабыв о своем раскаянии.
    В прихожей в это время раздался металлический звук, похожий на щелчок. Светлана отодвинулась от юноши, при этом она не суетилась, и ее лицо не выражало испуга. Она поправила волосы и, вспомнив о чайнике, принялась разливать остывший чай.
    К счастью для Володи, их встреча на этом и закончилась. Светлана представила его пришедшей домработнице как институтского товарища. Уже у двери она прошептала:
    — Я позвоню, и встретимся ближе к каникулам.
    Перепрыгивая через две ступеньки, он бежал по лестнице, желая поскорее встретиться с Виктором.
    То, что рассказал Виктору Володька, привело его в уныние, даже разозлило.
    — Все, — сказал он вяло, — больше никаких встреч до конца учебы.
    — Поздравляю! Сначала ты отказался от идеи, затем от девушек. Учись, не забывай про Гете:

                Суха, мой друг, теория везде …

    — Пусть она для тебя зеленеет, растет, и плоды приносит, а я на полтора года превращусь в отшельника, — проговорил Виктор, не дав Володе дочитать стихи, и замолчал.
    Перед каникулами накануне выдачи заданий на диплом Владимира вызвали в деканат. Теперь это событие не вызывало у него беспокойства. Он знал, что у кого-то решается судьба, но не у него. Что из того, что его распределят, все равно скоро наступит осень, и он уйдет в армию.
    Внезапно открылась дверь, и он услышал две фамилии — свою и юноши с параллельного факультета.
    Вновь очутившись в коридоре, Владимир принялся разглядывать анкеты, которые ему предстояло заполнить дома. В то время все стремились к романтике, и каждый стремился попасть в какой-нибудь закрытый «ящик» и гордиться своим трудом, обеспечивающим обороноспособность страны. Он познакомился с Виталием, юношей, который вошел вместе с ним, и узнал, какая работа им предстоит. Ему понрави-лись слова их будущего начальника Сергея Дмитриевича: «Будете работать, где прикажут». Виталий тогда ответил за двоих: «Мы согласны».
    Владимир ничего конкретного не смог ему сказать. Он помнил лишь вопрос начальника о длительных командировках: «Вы не боитесь?» На это ребята в один голос ответили: «Нет».
    Год настоящий уходил, на его смену приходил следующий. Владимир, как и Виктор не строил никаких планов по встрече Нового года.
    Но, в этот Новый год, мама, как всегда, суетилась, помогая дочери. Володька заметил, как она постарела: на лице прибавилось морщин, а любимые глаза чуть потускнели.
    Михаил явно сдал. Куда-то подевался его румянец, и сгорбилась спина. Его мучил кашель. Он бросил курить, но кашель по-прежнему не давал ему спать. Татьяна, оставаясь наедине с мамой, плакала и шепотом говорила:
    — Боюсь, и меня война проклятая не обойдет стороной.
    Чтобы как-то развеселить всех и не замечать, как любимые люди стареют, Володька произнес речь. Он поздравил всех и пожелал здоровья. Мама всплакнула, а Михаил сказал:
    — Незаметно как, прямо на глазах вырос. Ты уж меня Михаилом зови.
    — Нет, дядя Миша, — воспротивился Владимир, — я вас всегда буду так называть. Вам будет много-много лет, и мне тоже, а я вас по-прежнему буду дядей знать. Вы же меня маленького учили читать и писать.
    Владимир вспомнил то время, когда они рассуждали о небесах, и как Михаил учил его складывать дроби. Кажется, было совсем недавно, а сколько времени прошло с тех пор.
    Празднование закончили в третьем часу. Расставшись с Татьяной и Михаилом, Владимир с мамой прогулялись по морозцу. Когда мама ушла спать, он направился навестить Виктора и продолжить празднование Нового года. «Вот оказывается, чем мы отличаемся от старших, — подумал Володька, — им пора спать, а нам время еще не пришло».
    Ему предстояло еще одно испытание. Перед уходом на канику-лы он получил задание на диплом. И здесь судьба вновь свела его с Ниной. В методике расчета их задания совпадали. Он увидал, как она захлопала в ладоши, и обрадовался, что ее грусть наконец-то закончилась. От прежней мегеры и следа не осталось.
    — Возьми мой телефон, — сказала она, протягивая ему лист.
    Володька поблагодарил ее и дал ей номер своего телефона.
    Дома его ждала новость:
    — Тебе какая-то Света звонила, — сообщила ему мама. Володька смутился. Она все-таки позвонила, а он уже и думать о ней перестал. Через час он, испытывая волнения, позвонил Свете и спросил:
    — Ты меня слышишь?
    — Да, — услышал он ее голос.
    Говорить было неудобно, то и дело мимо проходили соседи.
    — Да, хорошо, буду. — Он согласился поехать с ней на дачу на следующий день, а если повезет, то пробудет там еще и ночь. Но что же сказать маме? Решил соврать, и сказал, что уезжает к Юльке кататься на лыжах. Это не ложь, — решил Володька про себя, — а успокоение близкого человека. Виктору он сказал правду, и договорился, что к Севе они поедут потом.
    Их окружала тишина, молчаливые сосны подпирали небо. Дорожка к дому была по колено засыпана снегом. Казалось, что это белое безмолвие остановило время, искрясь под косыми лучами солнца. Ребята добрались до входной двери. Отперев дверь ключом, Владимиру пришлось приложить усилия. Наконец, они очутились в гостиной. Вскоре созерцание прекрасного закончилось. Светлана потихоньку замерзала. У нее начинали потихоньку стучать зубы, а руки и ноги неметь.
    — Что будем делать? — спросила она. — Я не думала, что будет так холодно.
Раньше, когда она приезжала на дачу, ничего подобного она не испытывала. Обычно она открывала дверь, и ее тут же обволакивало теплом, исходящим от раскаленной печи.
    — Я мигом. Ты пока пляши, прыгай, стой на голове, — проговорил Володька и скрылся за дверью.
    Через некоторое время он появился на пороге с охапкой дров, развел огонь в камине, а затем затопил печь. Потом он расчистил дорожки, принес еще дров и спустя некоторое время заметил, как в тепле и девушка, и гостиная преобразились. Не боясь замерзнуть, он снял свитер и остался в рубашке. Теперь он увидел Светлану такой, какой она запомнилась ему тогда на юге в момент их близости.
    — Тебе хорошо? — спросила она.
    — Прекрасно! — ответил Владимир, чувствуя под одеялом теп-ло ее тела.
    Здесь вдали от городской суеты они принадлежали только друг другу. И никто, ни он, ни она старались не думать о будущем. Но все-таки оно не давало покоя Володьке, и это читалось у него на лице. Радостное выражение менялось печалью или проступающей наружу скукой.
    — Тебе не нравится? Ты хмурый, — сказала Светлана.
    — Мне хорошо, только вот тоска берет от скорого расставания. Как представляю, что наступит время, когда мы расстанемся, мне сразу не по себе становится. Жди потом твоего следующего звонка.
    — Давай домой собираться, — вдруг раздраженно бросила она.
    — Пошли, — согласился Володька и спросил, — До шоссе далеко? Там, может, попутку поймаем.
    — Ну и дурачок же ты, — уже весело проговорила она. — Наступит утро — и уедем.
    В Москве они расстались как чужие люди. Она торопливо чмокнула его в щеку, пообещав позвонить. Володька сказал, что будет ждать.
    — На тебе что, воду возили? — вопросом встретила его мама.
    — Устал, — соврал он и, не дождавшись обеда, лег на диван, стараясь забыть встречу со Светой.
    Другу Володька рассказал все: и о том, как чистил дорожку, и то, как топил печь. Сравнил дачи Севы и Светы, отметив, что у Светы она побогаче и поосновательней.
    — У тебя это серьезно? — спросил Виктор.
    — Не знаю. Боюсь влюбиться по-настоящему, как ты тогда. Не хочу месяцами ждать ее звонка и мимолетных встреч.
    — Не отчаивайся, Володька. У меня прошла болезнь и у тебя пройдет.
    — Спасибо, — ответил Владимир и рассмеялся.
    — Мы Севе обещали зайти сегодня, ты помнишь?
    — Помню, — ответил Владимир. — Как ты думаешь, можно мне пригласить Нину?
    — Я спрашивал. Сева сказал, что у тебя совести нет.
    Значит можно, — сделал вывод Володька и позвонил Нине. Она согласилась.
    — Ну, и хорошо. В кино пойдем, Константин обещал билеты достать на закрытый просмотр.
    — Это тот толстый?
    — Худой уже. Смотри, не назови его так. Обидится. Он спортом начал заниматься, — заступился Виктор за Костю.
    Нину не пришлось долго уговаривать, она с удовольствием согласилась пойти в кино. Дом, где жила Нина, стоял недалеко от дома Севы, и друзья пошли ей навстречу.
    — Обогнал нас Володька, первым представил нам свою девушку. Вот так, Витя, — произнес Сева, делая серьезный вид.
    — Ну что вы, ребята, Нину краснеть заставляете? Она мне друг, сокурсница и по секрету — коллега по диплому. А вы сразу «твоя». — Он посмотрел на Нину, она улыбалась. Тогда Владимир показал рукой на Виктора и произнес:
    — Физик, ни во что не верующий человек, ничто мирское его не интересует. — Севу он представил помягче, назвав его будущим философом, любящим жизнь и шутки.
    У метро они повстречали Константина. Говорили «толстый», — про себя подумал Владимир, — а он вполне нормальный парень, и лицо приятное, улыбающееся.
    Старый американский кинофильм явно вытащили из каких-то запасников. Смотрелся он с удовольствием, особенно ребятам понравилось его музыкальное сопровождение. Жалко было, что все кончается, и им из временного рая пришлось вновь вернуться в действительность.
    Чуть потеплело, и пошел мягкий снег. В метро Владимир и Виктор попрощались с друзьями и Ниной.
    — Вы девушку до дома проводите в целости и сохранности! — крикнул им Виктор. По дороге он спросил Володю, — Ты с ней не дружишь?
    — Нет, — ответил Владимир.
    — Я ее к вам развеселить привел. Думал, вдруг Сева или ты волной вашей или ее чем-то похожи будете. Чувствую я, что печаль ее двухгодовалая прошла. Чувствую, излечила ее новая любовь. Теперь и диплом она защитит легко.
    Весной Владимир, без особого труда, защитился. За ним, буквально через полчаса, появилась Нина.
    — Спасибо, Володенька, — радостно произнесла она, — у меня «отлично». И за знакомство спасибо.
    — Это ты об этом толстом, о Косте?— с улыбкой спросил Володя.
    — Какой он толстый? Вечером скажу ему об этом.
    — Ты что, Нина! Меня друзья просили его так не называть. Я тебе просто в шутку сказал.
    Увидел он Константина с Ниной после их прощального вечера. Константин подошел и крепко пожал Володьке руку, а потом взял под руку Нину, и они пошли, оглядываясь и махая на прощание рукой. Когда еще они встретятся, Владимир не знал и даже не догадывался.
    Первые дни работы прошли в суете, пока юноши получали пропуска с замысловатыми печатями и крючками подписей. Потом начались будни. До обеда они с Виталием, не будучи загруженными работой, смотрели в окно, стараясь побороть голод, а потом и сон. Пролистаны были карты, повторена геодезия, а их руководитель не появлялся. Владимир от скуки зашел в параллельный отдел, где работали проектировщики. Его поразил большой зал с высокими окнами и белыми шторами, где сидели в три ряда мужчины и женщины за кульманами. Кто чертил, кто писал на бумаге, а кто смотрел в потолок, видимо, решая какую-нибудь проблему. Тут он увидал совсем молоденькую девушку, которая с интересом рассматривала его. Он кивнул ей и улыбнулся, и она тут же отвела взгляд.
    — Где тебя носит? — услышал он голос Виталия, — Пошли, Сергей Дмитриевич пришел!
    — Завтра улетаем в Ташкент, — услышал Владимир как во сне. — Получайте командировочные, и домой, готовиться. Билеты за мной.
    — Что брать из одежды? — спросил Виталий.
    — Смену белья и все, — ответил Сергей Дмитриевич и вышел.
    Володька пожалел, что Севы нет в Москве. Хорошо, что Виктор еще не уехал, а то и проводить его было бы некому. Дома его ждала удивленная мама:
    — Тебе Света какая-то звонила.
    — Улетаю я завтра, — радостно сообщил ей сын и замолчал, увидев на мамином лице слезы.
    — Так я и знала, — печально проговорила Надежда Игнатьевна, — вырастила я сына и потеряла.
    Владимир успокаивал ее, как мог:
    — Я ненадолго, всего на шесть месяцев. На дворе уже наступит зима, пойдет снежок, а мы с тобой будем сидеть дома и разговаривать. 
    В хлопотах закончился последний день Володькиного детства. Ушли Михаил с сестрой, Виктор, мама легла спать, а он сидел и не знал, радоваться или нет. Впереди его ждали пути-дороги.