Я - живой!

  Семья довольно долго оплакивала мою смерть. И страшнее моей смерти уже ничего для них не было. Но как-то раз за обедом… Уже весна настала. Был чудесный май, когда я наконец-то приехал домой. Меня не ждали. А может, ждали, потому что хотели ждать.
Я посмотрел в окно. И увидел, как все сидящие за столом остолбенели. Галя, уже подросшая дочка, каким-то чудом узнала меня, со всех ног кинулась обниматься.
 Я жив. И всегда был. Документы нашли в том поезде. А родным послали похоронку. Мои же письма почему-то пропали, хотя прошло почти полгода.  Все бросились меня обнимать и плакать.
Война. 1944 год.  Я пока что умудрился остаться живым и ехал на побывку домой. На целых три дня.  Всё было как обычно. Как на войне. Или как в военное время. За окном ещё взрываются бомбы, и в ушах, кажется, навсегда застрял горький плач.
Ну всё равно победа близка, в это верят все. Мы отвоюем. Мы победим. И я вернусь скорее домой к своей жене и  Галинке, ей уже пять лет. На совсем.
В вагоне было довольно тесно. Он переполнен ранеными и солдатами.
Кто-то пел песни под гитару, а кто-то, как я, мирно подрёмывал.
– Эх, хорошо... – вдруг заговорил мой попутчик, – скоро в Рязань приедем, родных увижу... А у меня уже сынок подрастает, ух, богатырь какой, всех защитит.
– А у меня девочка, маленькая, да ещё как улыбается. Вырастет, будет красавица!
Поезд медленно начал останавливаться, кажется, это остановка на 10 минут.
– Я пойду себе кипяточку плесну на станции, пойдёшь? – сказал я соседу.
– Да нет, у меня нога ещё болит.
Я выскочил налегке, оставив в поезде добротный новенький тулуп и китель с документами. И вообще – всё. От радости, что скоро своих увижу, разгорячился и выскочил в одной гимнастёрке.
Поезд протащился далековато от станции. Проводница сказала – может,
простоим долго. Впереди авария. И я, не спеша, пошёл к станции. В руках моих болтался котелок.
– Девушка, а не подскажите – где тут кипяточком  разживиться?
– Да вон там, в столовке.
Я направился лёгким шагом к небольшому зданию с вывеской «Столовая». Внутри были маленькие столики и огромный стол для выдачи блюд.
– Есть кто? Я Семёна ищу, – смелым басом сказал я, помня советы проводницы – Мне бы кипяточку налить.
В зале сидело несколько солдат, и один из них повернулся ко мне.
– Да, это я Семён.
Он пожал мне руку, и скрылся внутри служебного помещения. Вернулся Сёма с огромным ведёрным чайником, который исходил паром. Я выбежал посмотреть свой поезд, он мирно стоял, а на платформе слонялись пассажиры. «Можно и перекусить», – подумал я и попросил щи. Тот же Семён принёс мне алюминиевую миску полную аппетитного варева.
 – Вот держи. Только поаккуратней.
Я хлебал горячие щи и чувствовал скорый дом и своих родных, как будто они уже где-то рядом.
–  Куда путь держишь?
– Да в Рязань я, к семье еду, разрешили повидаться, а потом опять на службу. 
Я хлебал щи и думал о доме.
– Ну ладно, спасибо, Семён, мне пора, а то поезд уедет.
– Удачи!
Я вышел на улицу, там уже довольно похолодало.
Вдруг слышу крики:
– Помогите, спасите, помогите!
 Кричала женщина. Я побежал на крик. Это было совсем недалеко от вокзала. У женщины отнимали рваную сумку, наверное, она разорвалась только что, и из неё выпала булка. Мужчина, весь в лохмотьях, вырвал у бедной девушки из рук сумку и скрылся из виду. Я был полон злости: как в такое время можно воровать и драться, если кругом гибнут люди?
Положив на камень котелок, я набрал необходимую скорость и ринулся в переулок за этим гадом. Бежал он споро, но я не отставал. Только попадись мне, и тебе не жить.
Вдруг откуда-то появились самолёты. Вначале послышался гул, а уж потом я увидел свастику. Они летели прямо на наш состав, и я стал свидетелем этой ужасной бомбёжки. Через короткое время самолёты улетели, а то место, где должен был находиться я, чернело дымом и гудело людской болью. Казалось, будто земля ещё вздрагивает.  По документам из разбомблённого поезда моя жена получила похоронку.
И вот война закончилась, и нет вражеских самолётов, и я еду домой, куда полгода назад я так и не доехал. А в тот раз, когда я гнался за оборванцем, я сгоряча умудрился так далеко отбежать от войны, которая осколками достигла и столовую с мирными щами, и даже женщину, чью сумку спасал я.