Пива нет

А мне вновь  приснился сон.

Начало сна я не помню. Интрига закручивалась вокруг некоего марафона, который наша команда должна была пройти на каких-то вполне рядовых соревнованиях. Но никакие подробности, как то состав команды, кого она представляла, какой был и был ли призовой фонд - ничего этого я не помню, да и вполне возможно все это осталось за рамками сюжета. Помню, что в числе этапов марафона был турнир по волейболу и бег с препятствиями. Если волейбол, никогда мною особо не любимый, я как-то еще представлял себе и готовил себя, мысленно тренируясь в технике приема мяча и особенно подачи, то вот основной вид смущал меня изначально и вызывал серьезную тревогу. А дело было вот в чем. Нам надлежало совершить командный забег и на каком-то этапе преодолеть серьезное препятствие. Таких видов спорта, ну или именно таких препятствий я, откровенно говоря, не припомню, однако подобные условия наверняка существуют где-то, например, в пожарной эстафете. Но тут надлежало всем коллективом  разогнавшись изо всех сил перемахнуть пролет меж двух бетонных плит или даже крыш. При этом мы все были любители  в общепринятой классификации спортсменов, т. е. бегать, а тем более прыгать в длину нас в большинстве никто никогда систематически не обучал, поэтому и чудес ожидать было бы просто глупо, в то время как преграда выглядела, по чьему-то садистскому замыслу, откровенно убийственно. Но народ топтался, пыхтел, подбадривал себя анекдотами и привычно издевался над физически более слабыми. Кто-то рассчитывал на длинные ноги, на Господа бога, чье имя однако упоминать было строжайше запрещено, а иные, как всегда, привычно готовы были идти «по трупам», да хоть бы и привычно расталкивая коллег локтями прямо в полете.  Длина этого пролета была настолько великой, что я изначально сомневался, что смогу его перепрыгнуть, но тем не менее старался настроиться и убеждал себя, что, если и не приземлюсь на ноги на той стороне, то при худшем раскладе упаду на край и подтянусь на руках, как выполняют это с легкостью каскадеры в фильмах-боевиках. В общем, не помню уже очередность этапов, но в какой-то момент нас всех повели на этот кросс самоубийц, где гандикап должно было отыгрывать фанатизмом, кровью, ложью или бог знает чем. Но точно не допингом.
Тут надобно вспомнить, что я не отличался атлетизмом ни в школе, ни в институте, во время срочной службы в сухопутной части ВМФ на время дистанций не бегал, а в массе справлялся с нагрузками не хуже других. В конторе, как ни старался до разрыва легких и задницы, так ни разу и не сдал норматив ни в беге, ни в лыжных гонках на скорость, за что терпел замечания от Хохла - инструктора по физподготовке. Но время взяло свое, и получив майора спустя почти десять лет службы, я перешел в разряд, хоть не самых старых, но ветеранов,"грубить" которым при всей своей уставной строгости Хохол не отваживался. А мои заслуги в оперативной работе наряду с авторитетом члена парткома и подавно заставляли его заглохнуть и стоять "смирно". Но этого всего в моем сне не было, как не было и четкой привязки к конторе, а был предстоящий триатлон или что-то в этом роде - испытание физической формы и силы воли, которое воспринималось мною как насилие надо мной, унижение и верх глупости. «Воля — волей, коли сил невпроворот...».

Я никогда не играл хорошо в футбол, хотя иногда получалось. Особенно запомнились соревнования в стройотряде, когда поставленный в защиту я был буквально затоптан нападающим команды соперника. Не сбавляя скорость, не пытаясь обмануть и пройти меня с помощью финта, здоровый парень гораздо крупнее меня ростом и массой тела буквально снес меня с ног подобно носорогу. И, напротив, я отчетливо помню, как однажды в юности будучи слегка подшофе я перепрыгнул водную преграду шириной никак не менее пяти метров, когда мы, то ли ученики,10 класса, то ли уже выпускники школы ловили крупную щуку, оказавшуюся в плену в небольшом мелком озерце, какие остаются полные рыбы после разлива реки и спада воды.

А теперь мы уже шли толпой по коридорам внутри стадиона, все в парусиновых трусах и майках одного вида, очень напоминавших динамовскую форму, которую в определенный период моей реальной жизни мне тоже выдали наряду с остальным уставным обмундированием, автоматически зачислив в состав спортивного общества. И вот мы шли, как стадо баранов, по коридорам нижних, подземных помещений стадиона, когда в какой-то момент я увидел, что на ногах моих не резиновые кеды или полукеды, а черные осенние полуботинки, притом сплошь измазанные в побелке или светлой грязи. И тут меня охватил одновременно конфуз, когда я представил, как выйду на старт в грязных ботинках вместо спортивной обуви, а еще вполне объяснимое сомнение в способности выполнить норматив, т.е. достаточно быстро бежать, чтоб разогнаться и перелететь-таки ту зловещую пропасть. Да как вообще выйти на стадион в грязных ботинках?!!! Все в форме, в гетрах, в белых носках, в новых кедах или даже кроссовках, а тут - чистое посмешище. И тогда я тормознул и поискал глазами вход в сортир по пути нашего хода, и быстро нашел таковой, тут же залетел в него и принялся было наспех лихорадочно отмывать белую грязь со своей неспортивной обуви. Вот уже оттер я было всю мерзкую глину и теперь стоял в туалете на полу, выложенном криво мелкой метлахской плиткой цвета запекшейся крови, и стыд овладевал мною все больше при мысли, насколько глупо я буду смотреться в дурацких полуботинках, совершенно негодных для спортивного бега, а уж тем более для патриотических прыжков в длину через препятствия... Как уж там все было дальше, я помню словно в тумане, но на поле стадиона я не вышел и в коллективном забеге участия не принял. Наверное, я подвел команду, в целом коллектив, который мы представляли, и это меня просто начисто убивало и размазывало по стенке.

Не помню, как оказался уже позже вне стадиона, на другой день или позже, в городе на улице им. С.М. Кирова, уже не в трусах, динамовской майке и проклятых полуботинках, а в обычной цивильной одежде. Я стоял на той стороне улицы, что шла от пересечения с Ленина в сторону одноименной площади, от бывшего приметного газетного киоска и газетного же стенда, мимо здания радио (было ли оно тогда там?), керосиновой лавки и ряда деревянных домов, где жил когда-то одноклассник Игорь Степанов с матерью, а теперь стоят дома с магазинами «Сувениры», «Невеста» и проч. То есть аккурат напротив стороны Кирова, на которой находился когда-то дом моей бабки. Стоя там, я встретил какую-то знакомую барышню, которой принялся было жарко описывать свой позорный поступок, и как я глубоко переживал его, но барышня приятного вида куда-то очень спешила, потому не дослушала мой покаянный рассказ и проследовала дальше в сторону площади Победы. Шла она быстро и при этом огибала лужи и грязь, кои преобладали на той стороне улицы, да и весь узкий тротуар был покрыт лужами и грязью с обочины. Я запомнил это, потому что именно так выглядела сторона улицы напротив нашего старого дома в далекие 60 и 70-ые прошлого века. При этом бульвар тоже имел место и проходил, как и положено, по центру, разделяя улицу на две части, но люди обычно не ходили по нему в будние дни по неизвестной мне причине. Ну или не ходили по одному. Я затрудняюсь сейчас понять, отчего было не ходить по центральной части широкой улицы, второй по значимости в городе и без сомнения считавшейся красивой. Но по аллее, как мы ее называли в детстве, крайне редко ходили парами, а лучше отваживались большими компаниями, в выходные дни и нарядно одетые, но никогда в одиночку. Я смутно припоминаю, что на аллее стояли чрезвычайно любимые гражданами старые скамьи с литыми чугунными боковинами, какие были тогда же и в парке Культуры и Отдыха, и позднее на Золотой Аллее, а теперь есть восстановленные на основе тех же чугунных боковин на даче у моего родственника Румянцева. И на тех заманчиво удобных для сидения и не только скамьях неизменно восседали компании местной молодежи, нет вполне трезвые, как это не покажется странным сегодня, обычно собиравшиеся вокруг одного исполнителя популярных песен, терзавшего шестиструнную гитару. И неслось, преодолевая цензуру деревянных ставен, распугивая добропорядочных граждан и аполитичных голубей «мой «Фантом», как пуля быстрый, в небе голубом и чистом снова набирает высоту...» А еще пацаны собирались вокруг одного заметного в том районе персонажа - Пижона, имени которого я не помню, носившего прекрасно сидевший на нем шерстяной костюм, брюки с отворотами внизу, фетровую зеленую шляпу и трость. Я не был ему представлен в годы моей юности, не состоял в тех компаниях, а однажды, уже в 9-ом классе, получил по зубам от той шпаны. Просто так, ни за что, когда мы с одноклассниками присели однажды на лавку на аллее, что ближе к памятнику С.М. Кирову в его первоначальном месте. Но это был совершенно рядовой эпизод. Единственное, что я помню из тех обстоятельств, это тактика шпаны, когда двое из троих хулиганов вроде бы разнимали нас, при этом надежно фиксируя только мои руки, тогда как третий в какой-то момент оказывался свободен от пут рук своих корешей и ловко с размаху бил мне точно в зубы. Товарищи же мои, так же принимавшие деятельное участие в умиротворении и разнимании, оказывались при этом неготовыми дать отпор и вступить в повальный мордобой за честь одноклассника. И, как показала жизнь, история эта в точности повторялась неоднократно в разных местах, с разными действующими лицами, но прилетало, как правило, именно мне как самому активному защитнику справедливости и чести коллектива. По всей вероятности, эта схема поведения в драке была достаточно распространенной, однако ничему не научившись, а может, напротив, выработав-таки «правильный» рефлекс, уже позже я сам однажды оказался в роли миротворца среди прочих таких же миротворцев из числа товарищей, в то время как наш приятель и горячий поборник справедливости Саша Лебедев получил в зубы именно по той самой банальной схеме при нашем посещении Голубого Дуная, знаменитой пивной над рекой Окой, которой теперь уже нет в г. Тарусе.
 
Но, возвращаясь все же к своему сну, я продолжу. Итак, я был оставлен в тот момент сильно торопившейся по своим делам барышней приятного вида, по всей вероятности,  моей знакомой. И стоял я на все той же правой стороне улицы Кирова, если идти от Центрального к площади, когда вдруг увидел моего давнего приятеля и бывшего сослуживца по конторе глубокого бурения. Надобно при этом заметить, что во сне произошло некоторое смещение событий во времени, поскольку выглядела улица, как я уже описал, на момент начала 70-х, тогда как я и прочие персонажи моего сна были уже вполне половозрелыми и самостоятельными людьми начала 90-х. Так вот завидел я тогда своего товарища и попытался приблизиться к нему, огибая лужи и грязь, однако, то ли нарочито избегая встречи со мной, то ли просто срезая путь, мой товарищ, купив свежую газету в киоске Союзпечати на углу, углубился в ее чтение и внезапно повернул прямо за киоском направо, наискосок по тропинке, проходившей меж старых деревянных домов и по пустырю за ними, направляясь, вероятно, в сторону улицы Дзержинского. Я не берусь сейчас вспомнить, был ли там проход в начале 70-х, но допускаю, что мог быть вполне. Меж тем товарищ мой, так и не заметив меня, несмотря на мои отчаянные попытки издалека привлечь его внимание, проследовал дальше деловым шагом занятого человека. Я в какой-то момент осознал, что не имел тогда чего-то важного, чем мог бы поделиться с товарищем. Просто, вероятно, хотел пересказать ему грустную историю своего конфуза или просто кошмарного сна, а также пожаловаться на знакомую, проявившую черствость и абсолютное безразличие к моей судьбе. Ну и бог  с ним, пусть себе идет, подумал я тогда и обуреваемый сложными чувствами перешел улицу прямо через аллею и два газона, на левую сторону. Тут я заметил, как милиционер задержал и, очевидно, штрафовал другого такого же нарушителя, от чего резко изменил направление движения и бегом припустил вдоль Кирова влево, вдоль универмага Ракова, избежав таким образом общения с милицией и штрафа. Так неожиданно для себя я оказался напротив кинотеатра Центральный, сразу за которым увидел до боли знакомое заведение - пивную. Открывшееся мне зрелище было трудно назвать хоть сколь-нибудь приличным словом, однако почему-то вид территории, густо усеянной шелухой очисток от вареных креветок, толпы завсегдатаев, людей со стертыми чертами лица и выпученными рачьими глазами, лениво повисших на столах и утопающих в пиве и клубах сигаретно-папиросного дыма, не вызывали во мне никакого отвращения. Напротив, я завидовал этим счастливым беззаботным людям, погрузившимся в нирвану, особенно обнаружив, что вкусное бочковое пиво закончилось. Тучная и строгая, без тени сочувствия буфетчица в ответ на мой немой вопрос произнесла привычное и фатальное "Пива нет" и махнула по столу грязным полотенцем, как бы отметая все дальнейшие разговоры на эту тему. А я обвел печальным взглядом горы грязных пивных кружек, компанию счастливцев за столами и удалился, не солоно хлебавши. Кто-то рядом рассуждал о том, что можно пройти в заведение чуть дальше, у автовокзала, где, как говорили, тоже было пиво, но я уже терял надежду, понимая, что свежее, а главное, вкусное "Жигулевское" в тот день, как впрочем и всегда, было нарасхват или нараспив, т.е. шансы попасть в очередь до того, как из буфета раздастся приговор "Больше не занимать" были ничтожны. Я еще побродил туда-сюда по Кирова, сглатывая горькую слюну, зашел в какую-то грязную палатку, где тоже наливали, но пиво было другое, плохое, мутное с желчным отливом. Его тоже брали. Это был даже не вопрос, ведь пили бы и гораздо худшее, и не пиво, а ослиную мочу. Но свободные столы, заставленные недопитыми бокалами с жидкостью цвета солнцедара, без признаков пены, говорили сами за себя. Пиво там было, но мне его было не надь. И я ушел дальше переживать без кружки пива свое горе.

Хотя вот сейчас уже обдумывая всю эту историю, я не воспринимаю ее как горе горькое, как позор или тем более бегство и трусость. Несомненно, терзала душу досада, и присутствовало чувство обиды за то, что, как у Высоцкого, "наш тренер не пускать велел меня на стадион". Только я тогда уже ощущал, что вот это глупейшее недоразумение не поставило точку в моей судьбе, а значение утраты и ущерба приближалось к моральным переживаниям по поводу облома с "Жигулевским". Ну, не судьба. А может, оно все и к лучшему. Или как это, "нет худа без добра" и т.д. И, в конце концов, что собственно произошло? Нет пива? Но ведь есть же водка. И жизнь подчас кружит голову не хуже хмельного напитка, жизнь продолжается. И мы все время от времени совершаем прыжки, от которых трещат и рвутся штаны. Прыгаем, часто движимые стадным чувством, в порыве погони, торопясь до закрытия магазина, до отхода автобуса, окончания дефицита, в яростном стремлении на продвижение по службе... Но вот только от того, что успеем, не опоздаем, достоим в очереди до того, как закончится пиво, будем замечены и похвалены за рвение начальством, жизнь точно не станет длиннее и интереснее, а главное, это не добавит ей смысла. А вот пиво может вполне оказаться кислым. Или разбавленным водой. А еще в этой толчее совсем незаметно, походя, небольно, но обидно может прилететь по лицу. Какой ответ будет правильным при этом? Утереться, улыбаться и предложить обидчику выпить по одной в знак примирения и всеобщей любви? Или полезть в багажник машины за бейсбольной битой?

Вы полагаете, это ода малодушию? Это ваше право. Я так не думаю. Почему? Наверное, потому что знаю про свою жизнь чуть больше. Однако это уже за рамками одного сна.


Калуга

Январь 2017