Предчувствие?

Октябрь. Пройдет еще сколько-нибудь дней, и все листья опадут, будут мешаться под ногами. Холод наступает на пятки, робко пробирается под одежду, пронизывает все тело. Семья Наумкиных в очередной раз не замечает наступление осени, слишком однообразен и цикличен их ритм жизни. Родители Маши живут от каждодневной работы до дома и пытаются копить на счастливое будущее этой светлой, как первое майское утро, девчушки. И еще на машину, если говорить честно. Маша пока не понимает, чего стоят усилия ее родителей, и подчас обижается на отца Валерку, когда тот после второй ночной не находит сил сыграть с ней в домино или хотя бы почитать на ночь сказку о драконах и принцессе. Или о принцессах и драконе? Дуется, но потом снова подбегает к нему, будто ни в чем не бывало, и теребит за потертые джинсы: 
- Пап, а пап.. 
- Что, детка? - говорит он, пересиливая усталость, хотя его голос все равно нагло выдает ее черты. 
- Когда вернется дедушка? Его все еще нет с нами. Он задерживается на работе? Я все время поглядываю в окно, но его не видать. Он обычно выходит из-за угла соседнего дома, как только начинает заходить солнце. Но уже стемнело. Пап. Солнце зашло. Пап... Па-а-п. 
- Валера, гаси свет, - немного раздраженно буркнула Света, стоя у комода и перебирая груду каких-то мятых тряпок.- Чего вы сидите? Давно уже пора ложиться в постель. 
-Маша беспокоится. Прокофия Семёныча все еще нет дома. Он говорил, что задержится допоздна сегодня? 
-Почему мне? Это ведь твой отец. Тем более, в последний раз он не горел желанием даже видеть меня. 
Прошло еще несколько минут. Или даже часов. Маша сидела в своей комнате и внимательно следила за секундной стрелкой, мерно отбивающей свой ход. Еще никогда время не казалось ей протекающим так медленно, будто бы назло. Деда она любила. А ссоры родителей не переносила на дух. Сразу бежала в свою комнату, зарывалась в самодельный шалаш из стульев с надернутыми поверх них одеялами и подушками и не выходила оттуда до тех пор, пока все не стихнет, не успокоится. Дети, как известно, часто принимают семейные конфликты близко к сердцу. 
Звонок в дверь. Это, верно, из больницы. Мужчина, стоявший на пороге, был смугл на лицо, но загар ложился неровными пятнами. На юге он бы выдавал рабочего, который часами трудится не покладая рук под палящим солнцем. Руки у него были в мозолях, влажные от чего-то. По огромному лбу стекали капельки пота. Он как из ружья выпалил цель своего визита и поспешил вернуться к карете скорой помощи. Все было просто и ясно. Дед был ранен. Возвращаясь с работы, он ввязался в пренеприятнейшую историю. К беззащитной, хрупкой девчушке, в которой он подметил некоторые черты Марии, пристали двое. Девушка та была годов, эдак, на десять-пятнадцать старше его внучки. Общения с теми парнями она не искала. Попытка скрыться из виду. А хулиганы никак не отступали. Нужны были то ли деньги, то ли нечто большее. Старик не смог пустить все на самотек, будучи невольным очевидцем происходящего. Он отвлек молодых людей, дав девчонке удрать, чем был жестоко наказан обидчиками. Итог-черепно-мозговая травма от удара острым предметом. Вероятно, это была стеклянная бутылка, которая разбилась о его многострадальную черепушку. 
Следующие несколько недель он был в состоянии, напоминающем оглушение. Медики называют это сопорой. Прокофий ощущал жжение и покалывание во всем теле, часто бился в конвульсиях. Речь была смазана. В глазах двоилось еще какое-то продолжительное время после удара. Ел мало, в основном хлебал пустые щи и часто нуждался в питье. 
Все остальное время он находился дома. Родные почему-то твердо решили, что так ему будет лучше. Но лучше не становилось. Желтые стены давили на него. Спал старик тоже неважно, его мучила дрянная бессонница, которая словно назойливая муха летала по комнате и не давала уснуть. 
А когда-то он был молод, красиво одет и обут, в голове - наполеоновские планы. Он всю жизнь проработал летчиком. Небо манило его в невиданные дали, зазывало своей неизвестностью. А как дышалось свободно! Очередной полет, как глоток свежего воздуха в душной хрущевке, - и каждый раз он словно рождался заново. В небе в голове его возникали и переплетались тысячи разных мыслей, возвышающих его над всем остальным белым светом. Спустившись на землю, он снова грезил полетами и лелеял мечту когда-нибудь показать небо своей драгоценной внучке Машутке. Она любила его за то душевное тепло и взаимопонимание, которое она тщетно пыталась найти в отце и матери, но однажды нашла в дедушке, и с тех пор он стал ее другом, или, вернее сказать, наставником, добрым учителем, который покорно выслушивал весь ее детский лепет, так трудно укладывающийся в головах остальных домочадцев . Он вечерами рассказывал ей о полетах , и она каждый раз ждала наступления вечера, чтобы наконец услышать продолжение вчерашней истории. 
И вот сейчас он лежит на старом диване, такой же дряхлый, поседевший за сутки-двое и постаревший не на один десяток. Брови, казалось, уже никогда не раздвинутся, настолько основательно они были сдвинуты и нахмурены, а улыбка больше не украсит скорчившееся от адской боли лицо. 
Шел декабрь, погода стояла, прямо сказать, мерзкая. В этих краях считалось удачей поймать жалкий лучик солнца за окном. Сыпал мокрый снег, все вокруг покрывающий белой пургой, тающей на глазах. 
 
Среда. Самая обыкновенная среда и середина недели. Обычно в этот день работник еще не совсем устал, но уже находится в ожидании выходных. Родители как обычно собираются на работу, под ногами суетится Маша, провожая всех и трепетно следя за тем, чтобы все выполнили свои утренние домашние дела и ничего не забыли дома. 
Прокофий вдруг резко соскакивает с дивана, чем вызывает недоумение всех вокруг: 
-Я чувствую, будто мне лучше, вот прямо сейчас мне хорошо и спокойно, вся боль прошла, как будто ее и не было вовсе. Я снова молод и здоров, скажите мне? –наспех проговорил он, как будто не своим голосом. 
-Ложись и лежи, старый. Нельзя тебе сейчас волноваться, -буркнула баба Аня. 
Дед притих и снова все вернулось в прежнее движение и порядок. 
Машка, проводив всех, наскоро собирается к первому уроку. "Сегодня алгебра. Тетрадка тут. Так, все взяла. Черт, еще же дневник, чуть не забыла. И сколько еще Диана будет пользоваться моей добротой и шариковой ручкой? Может, она забыла, что взяла у меня ее на прошлой неделе? Нет. Бежать. Нет времени ждать." 
Забывает поцеловать дедушку в мочку, как делала это по обыкновению ежедневно перед самым уходом. 
По дороге она краем глаза замечает изменения, произошедшие вокруг.Природа будто бы преобразилась за ночь. Ее глаза слепило столь редкое в здешних краях солнце. Оно оставляло блики на снегу, которые, будто солнечные зайчики, звали ее вперед. Это явление заставило ее улыбнуться, но как только она вновь подумала о дедушке, улыбка почему-то пропала с ее лица. "Забыла. Как же могла забыть?" 
Вернувшись вечером с работы, отец и мать не обнаружили деда в доме. Его не было ни на диване, ни на кухне, ни в ванной. Постель была убрана и застелена ровно. На столике подле дивана стояла кружка с недопитым с самого утра лекарством. 
 
Смеркалось. Начали подозревать, что случилось что-то ужасное. Тут кто-то вспомнил, что накануне утром он сказал, что почувствовал себя лучше. 
-Странное дело, -проговорила вновь Света. - Валер, заводи машину. Машуль, а ты остаешься дома, нечего тебе делать в такой поздний час на улице. 
-Но как же так. Я не останусь, ни за что не останусь. Я с вами поеду. И точка. 
Погода портилась, дело шло к ночи. Объехали все морги неподалеку, осмотрели больницы, медпункты. За последние 24 часа не поступало ни одного мужчины, подходящего под описание: серые штаны, больше похожие на рабочую одежду, старый свитер с эмблемой любимой хоккейной команды и почти новенькие, но уже затертые ботинки. "Здесь только один молодняк. 40 лет мужикам. Вашего старика нет, не ищите."-сухо отвечала тучная женщина в приемной. 
-Надежды не теряем. Он жив-здоров, я чувствую это, - бормотал Валерка, пытаясь неумело поддержать родных, на которых было до боли тяжело смотреть. 
-Пап, мы же найдем его? Он, наверное, пошел проведать друга, да? Или купить мне леденцов в ларьке? А потом, небось, встретил давнего знакомого и заболтался? Скажи мне, па. 
-Ложись спать, золото, завтра на занятия, ты же не выспишься. 
-Я буду ждать, спать не лягу! -твердо сказала Мари с такой уверенностью в голосе, что родители не стали убеждать ее в обратном . Она готова была без колебаний ринуться хоть на край света, лишь бы остаться уверенной в том, что деда живой. Или, на худой конец, пересилить свою сонливость, окутавшую сознание, словно дурман. 
Володя долго сидел на месте. Потом резко встал; никому ничего не сказав, вышел, завел машину и куда-то уехал. Светка пыталась остановить его в дверях, закрыв проход собой, узнать, в чем же все-таки дело и куда же собрался этот дурак в такой холод. Да и время недетское. 
Он завел девятку и уже летел на высокой скорости, словно ставя новые рекорды в ему лишь известных спортивных дисциплинах. Он не осознавал, что происходит. В голове все мысли смешались воедино. Он таранил промерзлый воздух капотом, и острые комья снега врезались в лобовуху, как спицы. Он добавил газу, что-то перебирал вечно правой рукой, пытаясь левой совладать с управлением. По щеке его ловко покатилась и блеснула капля пота, но он не заметил этого. Он остановился, резко затормозив и чуть не вписавшись в дерево, стоявшее поодаль. Вышел, хлопнул дверью. Его полурастегнутое пальто висело на нем мешком, шапка была сдвинута набок. Валерка хотел курить, но в карманах он обнаружил только немного мелочи, зажигалку и почти полную пачку сигарет, промокших от снега насквозь. Он швырнул ее куда-то в снег что есть мочи и ринулся вперед по направлению к старому моргу, о существовании которого все домочадцы почему-то благополучно позабыли. Что там говорить, он и сам забыл о нем в тот миг. 
-Пустите меня. Тут должен быть мой отец. Я узнаю его, он точно здесь. 
-Кто вы? Кто ваш отец? Мужчина, спокойнее, - говорила женщина в приёмке, с каждым словом повышая голос на Валеру. 
-Я сам, пустите. 
Она хотела было вызвать охрану, но потом отчего-то замерла и только махнула рукой в его сторону. 
-Ах, идите, черт возьми, куда хотите. 
Она села и глазами уставилась в потолок. Качалась треснутая лампа на побеленном 8 числа потолке. От сына, которого забрали на фронт, женщина уже вот полгода не получала вестей. 
Валера вышел, сказав сухое "доброй ночи", завел мотор и поехал домой. Спешить было некуда. 
Вошел весь мокрый. Молчал около часа, нервно курил на балконе. Домашние не приставали с глупыми вопросами. Надежды все равно уже не было. 
Резко вдруг заговорил: 
-Я едва ли нашел. В костюме лежал там, посреди патологоанатомического отделения, ближе к левому краю,- говорил он жене и свекрови. Машу отвели в другую комнату, но она слышала почти все, о чем говорили взрослые. Из кухни сильно пахло сигаретами, хотя обычно отец не курил при всех. -Дайте отдышаться.. В свадебном костюме, представьте себе. Нарядный, как будто сразу после вашей свадьбы, ма. И волосы уложены как-то по-доброму. Вид такой, как будто вот-вот к невесте поедет. Сколь лет он пылился в комоде, этот костюм его, ой сколько лет. Хорошая вещица, а как ведь сохранилась надолго. Что я несу, простите меня, ма. 
Маша подняла подбородок выше, чтобы не заплакать невзначай. Чтобы никто не понял, что она знает. Чтобы никто не узнал, что она все еще маленькая плакса. Но слезы подло бежали по ее лицу, оставляя за собой мокрые полосы. Она утирала их рукавом, глаза терла руками. Потом скрылась в своей комнате. Ни звука после. 
Сидели на кухне молча. Никто не сказал больше ни слова. 
 
Утро среды. Ярким светом солнце озаряет все вокруг. Под его лучами город просыпается ото сна, жители выползают лениво на улицу и даже самые угрюмые не могут сдержать улыбку, свет вырывается наружу из каждого. 
Прокофий лежал на привычном месте, пытаясь не замечать ноющие от боли конечности, которые уже будто бы давно жили своей жизнью, отдельно от его собственного тела, и ныли, ныли все больше и больше с каждым днем, прося отрубить уже их наконец маленьким и острым топориком дрожащей рукой. Дома уже никого. Душащая тишина хватала за горло. Он встал резко, одним движением. Боль схватила его, окружила совсем и не давала пощады, держала до конца. Он своей морщинистой рукой ловко достал старый костюм, лежащий на самой верхней полке. Через полчаса он справился с труднейшей для его текущего положения задачей и уже стоял на выходе, одетый по последней моде, гладко выбритый и умытый. “Солнце это хорошо. Это так и нужно”. Он и правда почувствовал себя на мгновение молодым мужчиной в самом расцвете сил. Прокофий аккуратно прикрыл двери и вышел на улицу. Направился в парк на другом краю городка, не проходя мимо станции. Погода была на редкость замечательная. Он сел на лавочку. Мимо прошла незнакомка: молодая женщина лет тридцати. Позади нее бежал на тугом поводке маленький мопс. Женщина неловко улыбнулась ему, и он это заметил. Немного просидел он так, смотря на голубей, которые клевали разбросанные ребятней крошки. Солнце светило в глаза, щекотало волосы на подбородке и макушке. Посидел так еще немного. И замер. Говорят, даже улыбка не сошла с губ его.