Эта музыка будет вечной

Маленькая елка, украшенная золотыми шарами, отражалась в оконном стекле, и в том же стекле, как в черной полынье, тонули яркая луна, и огненная петля дороги, и ночной город в паутине рекламных огней. Молочная дорожка света протянулась через всю комнату, рассекла надвое узорчатый палас, мазнула красным по бархатному сидению стула, добралась до пианино и, вскарабкавшись по лаковому боку, выбелила клавиши. Белее кости они стали, обглоданной дождями и ветрами, и сияние, от них исходившее, притягивало взгляд и заставляло говорить шепотом, как в присутствии ангела.
У окна стояли двое. Один — суховатый и высокий, с коротким ежиком седых волос. Другой — пониже, субтильный, в мешковатом пиджаке, словно с чужого плеча. В темноте их лица казались размытыми бледными пятнами.
- Где тут у вас выключатель? - спросил высокий и пошарил рукой на стене.
- Погодите, я зажгу елку.
Вспыхнула серебряная гирлянда, тонкой струйкой потекла по стволу, смочила темную хвою и закапала с ветвей, собираясь на полу в блестящую лужицу, но в комнате светлее не стало.
- Нда, - прокомментировал высокий. - Красиво, но толку мало. Так что вы хотели мне показать?
- Не показать, а рассказать. Новогоднюю сказку.
Его собеседник хмыкнул.
- Николай Сергеевич, мы взрослые люди! Какие сказки?
- Так ведь праздник на носу, Илья Петрович, - ласково сказал субтильный. - Новый год скоро. Это ведь не просто рубеж, а если хотите, экскурс в детство. Мечты, подарки... волшебство! Ожидание чуда, время, когда все возможно и все задаром. В новогоднюю ночь все мы — наивные малыши с широко распахнутыми глазами. А там, через несколько дней, и Рождество...
- Да я и в Рождество не верю, - перебил его Илья Петрович. - Я вообще атеист.
- А я, извините, не верю в атеистов, - хорохорился Николай Сергеевич. - Ну не может человек добровольно поклоняться хаосу. Сами посудите. Божественный порядок на самом деле понятен и прост. Собирай сокровище на небесах, то есть, умножай мудрость, любовь, милосердие... Что накопишь при жизни — то и будет твоим. Ну, а к чему развиваться, зачем трудиться душой, если все это — псу под хвост? Смерть, разрушение, полное ничто. Как можно такому верить?
Илья Петрович рассмеялся.
- Ну ладно, давайте вашу сказку.
- Что ж... слушайте. Один маленький мальчик, назовем его Ник, очень ждал новогоднего подарка.
- Почему Ник? Дело не в России?
- В России. Просто его мама любила все иностранное, и обычное имя Коля ей казалось чересчур примитивным. Она и свою дочь, сестру мальчика, звала Барбарой, а не Варей. На европейский манер.
- Варя — красивое имя, - заметил Илья Петрович и, смирившись с тем, что слушать придется долго, опустился на стул.
Его собеседник остался стоять, задумчиво перебирая расставленные на пианино безделушки. - Она и духи покупала только французкие... И романы читала — исключительно переводные. Инструмент дочке выписала из Германии. Даже кота — и того привезли из-за границы, рыжего красавца мейн-куна... Огромный, как рысь, сестра его пугалась...
- А ведь нет лучше нашей сибирской кошки!
- Хм... Да, пожалуй. Ну да Бог с ними, с мурлыками. Слушайте дальше. Мальчик, как вы уже поняли, рос в зажиточной семье. Дом — полная чаша. Если чего-то в нем и не хватало, то любви. Отец работал целыми днями, а мама то квохтала над обожаемой дочкой — девочкой-вундеркиндом, как она считала, то зарывалась в свои мелкие домашние дела. Сыну доставались какие-то крохи ее внимания и заботы. Сестра иногда снисходила до игры с братом или читала ему сказки — но почти все страшные, про злобных драконов, которым скармливают детей и красивых девушек. Да... после таких историй мальчик долго не мог уснуть. Лежал в темноте и трясся от страха, представляя, как жуткое, кровожадное чудище вылезает из пианино в гостиной и ползет по коридору, к детской...
- Почему из пианино? - удивился Илья Петрович.
- Однажды Ник увидел, как мама зачем-то подняла крышку инструмента, и там горел тусклый красный свет. Мальчик решил, что это и есть логово чудовища. Спросил сестру, и та подтвердила: «А как же! В пианино живет чудо-юдо с тремя головами. Будешь плохо себя вести, оно тебя съест». Таких страшилок у Барбары был воз и маленькая тележка. Ник тосковал по любви и теплу и, наверное, поэтому так нетерпеливо ждал Нового года. Он хотел кролика. Настоящего, с мягкой шерсткой и теплым носиком. Так он его себе представлял. Мама Ника ненавидела животных и никогда не купила бы длинноухого, она и кота взяла, как дань моде — но разве для Деда Мороза есть что-то невозможное? Надо только написать ему письмо... Вот с письмом выходило нескладно. В свои без малого пять лет мальчик едва умел выцарапывать на бумаге угловатые печатные буквы. Описать зверька он не смог, поэтому нарисовал картинку и внизу накарябал жестким карандашом: «Пожалуйста». Мама учила его быть вежливым. Записку Ник спрятал под подушку и, довольный, уснул.
Утром он нашел под елкой игрушечную железную дорогу и большую коробку разноцветных кубиков. Какое жестокое огорчение! Сколько пролилось слез! Ник испортил праздник всей семье, когда вместо положенного «спасибо» закатил истерику. В итоге взрослые решили, что у мальчишки дурной характер и вообще он поросенок неблагодарный.
Ник сперва очень обиделся. Потом задумался, что же он сделал не так. Заглянул под подушку — записка лежала на прежнем месте, свернутая в трубочку. Ясно, Дед Мороз ее даже не видел, а значит, и про кролика не узнал. В самом деле, ведь не может он угадывать желания! Мальчик потер холодным кулачком глаза. Его обида вмиг испарилась. «Дедушка не виноват, он добрый, - размышлял Ник. - Надо только в следующий раз все правильно сделать с письмом. Вот Барбара знает, как просить, она всегда получает самые лучшие подарки! Надо поговорить с ней».
И решив так, он побежал играть в железную дорогу.
Часто малыши забывают о своих желаниях, и через год маленький Ник уже не мечтал о кролике так страстно. Он томился смутной надеждой на какую-то перемену, на — выражаясь языком взрослых — обретение смысла, но в отличие от взрослого, не мог выразить ощущения в словах. Он верил, что на этот раз Дед Мороз принесет ему если не пушистого любимца, то что-то прекрасное, от чего захватит дух и скучная жизнь расцветится дивными красками. Мальчик так и написал: «Дедушка, подари мне чудо!»
Оставалось узнать у сестры адрес, отправить письмо и — ждать новогоднего утра! Но Барбара заупрямилась.
- Да сунь куда-нибудь, в шкаф или под подушку. Дед Мороз и так все знает. Он — волшебник.
- Нет! - спорил Ник, - не знает. Я уже клал под подушку в прошлом году! И все равно он принес не то, что я хотел.
Барбара возвела глаза к потолку.
- Какой ты все-таки занудный... Ну, ладно, - она картинно оглянулась, будто желая убедиться, что никто не подслушивает, и прошептала брату прямо в ухо. - Пианино!
Ник побледнел.
- Надо положить письмо на пианино? - спросил он робко.
- Не «на», а «в», - отрезала сестра, убивая всякую надежду. - Поднимешь крышку, а там... погоди, не перебивай! Бросишь куда попало и что-нибудь сломаешь... А там — крохотный почтовый ящичек, в него и опустишь свою бумажку. Все!
Почти неделю Ник не мог решиться. Лезть в пианино днем было нельзя — мама строго настрого запрещала ему приближаться к инструменту, по ее словам уникальному и безумно дорогому.
А идти ночью в холодную пустую гостиную, удаленную от жилых комнат, казалось настолько жутко, что при одной мысли об этом по спине у него бежали мурашки и ладони становились противно-липкими.
«Нет там никаких драконов, - уговаривал себя Ник. - Просто молоточки и струны, как написано в книжках. А чудовища бывают только в сказках! Ты же не веришь в сказки?»
Получается, верил. По крайней мере, какая-то его часть принимала за чистую монету то, что отвергал разум. И, вспоминая красноватое свечение внутри пианино, мальчик всякий раз ежился и потел.
И вот, когда до Нового года осталась одна ночь, он решился. Дождавшись, пока в коридоре стихили голоса и шаги, Ник осторожно выбрался из кроватки и заскользил в тапочках по натертому полу.
Как страшен дом в таинственный полуночный час! Темно и тихо, только из-под закрытых дверей сочится лунный свет, а откуда-то издали, то ли с улицы, то ли со стороны гостиной как будто наплывают странные мягкие аккорды. Едва различимая — на грани слышимости — музыка с каждым шагом становится отчетливее.
«Что бы это могло быть?» - думает мальчик. Он жмурится, представляя себе, как ветер играет на струнах туго натянутых проводов. Сколько Ник себя помнит, он умел слушать природу. Дробный цокот птичьих лапок по карнизу, и трескучую болтовню капель, и бумажный шелест сухой листвы на подъездной дорожке... Но нет, провода поют иначе. А может, это полноводная река, медленная и широкая, и дом, как большой корабль, качается на ее волнах?
Ник шел по тонкой ниточке звука, пока не очутился в самом сердце клубка — в залитой серебряным сиянием гостиной. Диван, журнальный столик с овальной столешницей, застывшая в углу елка — все блестело, точно покрытое льдом. На огромном, в полстены окне распускался хрустальный сад — снежный узор, расцвеченный огнями уличных фонарей. Но не морозная красота заставила мальчика застыть на пороге с открытым ртом. В пустом зале играло пианино. Под легким нажатием призрачных пальцев проседали клавиши. Сами собой двигались педали. На бархатной табуретке перед инструментом никто не сидел. А может, на ней восседал кто-то прозрачный, как облачко пара? Ник щурился, силясь угадать в клубящейся пустоте человеческий силуэт. Склоненную голову, рукав, складку одежды... все плавилось, исчезало, рассеивалось, как дым.
Невидимый музыкант оказался настоящим виртуозом. Так не похожа была струившаяся из-под его рук мелодия на шумные упражнения Барбары. Сестра долго возилась с нотной тетрадью, болтала ногами и отбарабанивала свои этюды без души, а тут играла сама душа — пианино, зимы, серебряного ночного мира.
Очарованный, комкая в кармане жалкое письмецо, Ник шагнул в гостиную. Пальцы сами потянулись к инструменту, но испуганно отдернулись. Не осмелился осквернить гармонию фальшивой нотой... а может, почуял неладное. Про дракона, сидящего внутри пианино, он забыл — так закружила голову музыка, одурманила, сбила с толку.
Мальчик и сам не понимал, зачем откинул крышку инструмента, ведь чудо уже свершилось и не о чем больше просить Деда Мороза. Не отдавал себе отчета, для чего встает на табуретку и лезет рукой в тускло светящуюся пасть сладкоголосого монстра, и шарит в ней, пытаясь нащупать почтовый ящичек — и как он мог поверить в такую глупость? Не надо слушать Барбару, она всегда выдумывает. Дурачит его и радуется, что сама старше и умнее.
Руку что-то схватило — мягко, точно окутало — и потащило вниз. Однажды Ник видел, как росянка поймала муху. Маленькое комнатное растение с ворсистыми листочками, такое безобидное на вид, оказалось жестоким и хищным. Окружило несчастную липким сиропом, опутала сладкими серебряными паутинками — и затянуло внутрь листа. Крылатая пленница даже не дернулась — вязкая сладость не причиняла боли. Насыщала, убаюкивала, затягивала в смертельный сон. А впрочем, смерть — всего лишь другая реальность. В какой-то степени мухе, наверное, повезло...
Вот на что это было похоже. Пианино съело его, как росянка муху. Пропал мальчик.

- Ну и ну, - протянул Илья Петрович. - Мрачноватая, однако, сказка.  Взрослым — не интересно, а детишки, пожалуй, испугаются.
- Тогда я расскажу эту историю иначе. Однажды ночью маленький Ник увидел, как в пустой гостиной играет пианино. И был настолько очарован, так потрясен, что с тех пор не принадлежал больше ни самому себе, ни близким, ни друзьям... Он сделал музыку своим призванием. Гнесинка... Престижные конкурсы... Лучшие концертные залы Европы... Одиночество и слава. Но иногда я думаю, а стоит ли оно того? Отказаться от простого человеческого счастья ради сна о музыке?
Оба помолчали.
- Это тот самый инструмент? - спросил Илья Петрович и похлопал ладонью по черной лаковой крышке.
- Да.
- И все-таки, как ни рассказывайте, а пианино не может играть само по себе.
- Это музыкальный автомат.
- В самом деле? - удивился Илья Петрович. - А можно включить?
- Конечно! - улыбнулся Николай Сергеевич.
В тускло-красной глубине инструмента шевельнулся, пробуждаясь, монстр — древний, как сама Вселенная — и, подняв голову, прислушался к человеческим голосам.