Монолог одной артистки

(по книге Е.Уколовой и В. Уколова «Графиня Маруся» о Марии Пуарэ)

Ты спотыкаешься и падаешь
Внезапно
В миг падения
Сознание покидает тебя
Оно возвращается
Ты уже лежишь
Ты чувствуешь боль
Но
Не понимаешь
Откуда она пришла

Как я оказалась в этом убогом месте? Месте у Бога.
Стол, стул, железная кровать… и я…
Все возвращается. Так было. Стол, стул, железная кровать, пристав и два полицейских.
Алексей был так мил. Просил спеть. Я давно уже ему не пела. Я видела слезы в его глазах. Он показался таким родным. У нас есть будущее.
Наш малыш. Долго мы его ждали. Теперь все будет хорошо.
Темнота. Внезапное падение. Пристав и два полицейских. Стол стул железная кровать. Меня обвиняют. Я виновата.
Да, виновата только я. Он так хотел сына. Ему нужен был здоровый сын. Наследник. У нас не получалось. Я так хотела дать ему сына.
Наш малыш. Он на него похож. Только глаза, глаза мои.
Они говорят этот ребенок. Наш малыш… Что я хочу денег, наследство, титул. Они обвиняют меня в этом. Как глупо. Я не смогла родить.
Мне уже пятьдесят. Глупо было надеяться. Возможность счастья пришла слишком поздно.
Испытание у Бога.
Убога Я.
Мне было 16, ему 50. Он был надежен, но скушен. Он избавлял сестер от забот обо мне.
Любили они меня?
Я стала чужой в семье. Мы стали чужими - я и Эммануил, Муша.
Мама умерла рано. Слишком рано. Мне было восемь.
Отец… Отец был строг, деспотичен, иногда жесток.
Пока мама… он был другой. С ней. При ней.
Она любила домашние спектакли. Мы играли. Даже отец… и его ученики.
Он учил их фехтованию. Им нужна была дисциплина, строгость…
Но спектакли, это было другое.
Праздник. Мама это праздник. Но она умерла. Осталась дисциплина и строгость. Я и Муша, мы часто убегали. Прятались. Он рисовал. Рисовал смешные картинки.
Отцу было тяжело. Он отправил меня к дяде в деревню Лютовка. Так называлась деревня. Я выжила. Многому научилась. Стихи лечили меня от одиночества.
Через пять лет отсутствия отец взглянул на меня по-другому. Я больше не была обузой. Он почти меня любил. Вернулись домашние спектакли. Я пела и танцевала. Я была счастлива. Почти. Жаль Эммануил теперь во Франции. Он хотел освобождения от домашнего деспотизма.
Отец был вспыльчив. Вспыльчивость стоила ему жизни. Он дрался на дуэли. Не смог сохранить хладнокровие и пропустил удар. Я опять стала чужая.
Одна. Совсем одна. Мне было шестнадцать, ему пятьдесят. Я не хотела замуж. Так было нужно. Мне нужно было исчезнуть, освободить сестер.
Мне сказали, что меня могут освободить. Выпустить под залог. Невыносимо  быть здесь одной. Алексей. Он заплатит. Я увижу своего малыша. Алексей верит, что все будет хорошо.Он заплатит.
Я виновата, но я не преступница. Я не преступница. Они не могут держать меня здесь. Я просто хотела быть счастливой. Замужество с Михаилом не принесло мне счастья. Это была клетка.
Я хотела петь на сцене. Это позорило семью. Меня заперли. Сказали, что я сумасшедшая. Мне и вправду казалось, что я сошла с ума. Нет выхода. Я бессильна. Они не выпустят меня отсюда. Мне остается просить помощи у Бога. Я молилась о терпении, о вразумлении, о спасении. Избавление пришло. Тоже от Михаила, но другого. Он открыл мне путь, туда куда стремилась. Я пела, выступала, голодала,  но была счастлива. Сопротивление мужу давало силы все выносить. Я была счастлива. Муж больше не был препятствием, не преследовал, не настаивал. Ему объяснили, пригрозили. Павел… Он умел убеждать.
Я влюбилась. Впервые за тридцать пять лет, но была несвободна. Муж оставил меня,  но не освободил. Наша связь… она была порочна…  в глазах света.
Я никогда не могла получить все. Только частями. Бог испытывал меня.
Я  всего лишь женщина. У нас родилась дочь. Я не могла насладиться счастьем сполна. Счастья только часть.
После нашего разрыва муж жил в скиту. Он не смог изменить меня, но и себе изменить не мог. Дочь записал на себя. Развода не дал.
Наша связь с Павлом была порочна. Он любил меня и дочь, но наша связь была порочна. Она раздирала меня. Я пела. Романсы несли мою боль, мне становилось легче.
Нас разлучила война. Он считал, что войны нужно избежать. Я жаждала победы. Я хотела быть там. Хотела знать правду. Хотела быть полезной. Мне нужно было что-то сделать с собой. Заглушить это… то, что не дает покоя. Во мне не было мира. Мне нужна была война. Сестры приняли племянницу. Они отдавали ей то, чего лишили меня. Свою любовь.
Я ехала на фронт корреспондентом. Это неважно… Я могла быть медсестрой, санитаркой. Мне нужно было увидеть эту боль, которая сильнее моей собственной.
Я должна была научиться быть полезной. У меня ничего не получилось. В войне не было смысла. Людей убивали и калечили, и в этом не было никакого смысла. Меня свалил тиф. Я провалилась в бездну. Душа онемела. Не было никаких чувств. Я ощутила спокойствие, к которому так стремилась. Мне не за что и не за кого было бороться. Я все приняла.
С Павлом мы расстались без упреков и сожалений. Он занялся политикой, я театром, своим театром. Во мне уже не было той одержимости. Я по-прежнему пела, но теперь я скорее наблюдала жизнь, чем жила.
Но я боялась одиночества. Оно преследовало меня. Я никогда не чувствовала себя в безопасности. Разве что в раннем детстве, когда мама брала меня на руки и пела. Это было счастье. Я все время хотела вернуть это ощущение. Искала его в близких, в мужчинах и не находила. Мой муж был копия моего отца. С Павлом нас связывали общие интересы. Мы были скорее партнерами.
Мне нужен был человек, с которым я могла бы быть маленькой девочкой.
Алексей долго за мной ухаживал. Я не торопилась. Он был внимателен, заботлив, и я поверила. Спустя пять лет.
Мой муж умер. Там в Гефсиманском скиту. И только тогда освободил меня.
Мне пятьдесят, ему тридцать девять. Выглядит старше. Он женат, но хочет развестись. Они с женой давно чужие.
Мне пятьдесят. Я говорю ему об этом. Он заботлив. Он не слышит то, что я говорю.
Я чувствую себя в безопасности. Рядом с ним. Он хочет сына. Наследника.
Что они сказали?
Истец граф Алексей Анатольевич. Это не может быть он, его заставили. Это Карл. Он знал. Он все знал. Он говорил, что переживает. У нас могут быть неприятности. Но глаза, его глаза говорили другое. Он меня пугал. Его взгляд. Он хотел управлять Алексеем, мной. Он имеет власть над Алексеем. Это его месть. Он слуга. Он кукловод.
Я никогда не верила этим грязным сплетням. Алексей и Карл. Карл и Алексей. Но он имеет власть над Алексеем.
Я хотела уйти. Оставить все и уйти. Но он меня не выпустит. Карл меня не выпустит.
Я опять ощутила пустоту. Как тогда на фронте… и после болезни. Все стало безразлично. Не было желания защищаться, оправдываться.
А Алексей говорил. Он говорил часами. Рассказывал, как я его обманула, окрутила. Мне нужны были его деньги, титул, положение. Он был моей ступенькой в высший свет. Я не брезговала ничем – обольщение, спиритические сеансы, интриги. Сын должен был упрочить мое положение. Я обманула его… и всех.
Он говорил долго. Описывал подробности. Даже моя сестра поверила.
Только Павел… я получила письмо. Он благодарил меня. Я плакала. Я вспоминала. Он знал, что я не могла. Он единственный, кого я любила. Его семья приняла меня и нашу дочь. Если бы я была свободна. Но счастья мне давалась только часть.
Я все думаю, почему мой муж, мой первый муж, так и не дал мне развода. Мы почти не жили вместе. Я его никогда не любила. А он. Он ошибся. Он думал, что сможет меня переделать. Или… ошиблась я. Моя жизнь падение. Падение в бездну.
Этот суд. Может Алексей прав? Я преступница. Я преступила закон Божий и человеческий. Я лишила мать ее дитя. Воспользовалась ее положением.
Алексею нужен был ребенок. Здоровый сын. Наследник.
Я не могла родить. Я взяла ребенка у кухарки. Алексея долго не было. Очень долго. Он вернулся. Я сказала: «Вот наш сын».
Меня оправдали. Я так устала. У меня нет сына, нет мужа, нет сил жить.
Только Павел. Я благодарна ему за поддержку. Он хотел выступить на суде, но я не хотела.
Наша дочь. Ее жизнь впереди. Я должна была уберечь ее от сплетен, от газетчиков.
Какая ирония. Опять стол, стул, железная кровать, коммуналка в Москве.
Павла расстреляли. У меня нет даже воспоминаний. Я не могу их себе позволить.
Ради дочери.