Военрук

На дворе мой первый рабочий сентябрь. Сухо, солнечно, тепло. Окрестные леса приобретают золотистую и желто-красную окраску разнообразных оттенков. Красота неописуемая! На работу идешь сосредоточенным, ушедшим в себя, в думы о школе, а с работы шагаешь медленно, любуешься окрестными видами, в раздумьях о жизни и моем месте в ней. Уставший, но  счастливый.
Идет учебная работа, достаточно рутинная, как, собственно, всякая работа.  Кроме, разве что, творческой. Уроки регулярно посещают директор, завуч. Дают советы, находят слова одобрения и мягкой критики. Все постепенно приходит в рабочую норму, становится ритмичным и регулярным – быт, подготовка к урокам, сами уроки. Приобретаются навыки общения с учениками и коллегами.
Конечно,  к концу дня появлялась усталость – шесть ежедневных учебных часов даются достаточно тяжело, но терпимо – что нам молодым, после напряженной студенческой жизни и с хорошей спортивной подготовкой!
В учительскую на перемену приходили не все учителя коллектива. Да и сам я появлялся там достаточно редко - подготовка к уроку сопровождалась подготовкой опытов, таблиц, кинофрагментов, – но иногда появлялся и в учительской, ощущая на себе добродушные взгляды, и неподдельный интерес коллег.
Постепенно знакомился с ними, проникался общими темами для разговоров, школьными делами. Как и во всяком коллективе, люди были разными – открытые и ушедшие в себя, добрые и лукавые, с хитринкой и прямодушные, примитивно устроенные и с богатым внутренним миром. Все как в любом коллективе.
Реже, но в учительской появлялись и физрук, Константин Сергеевич, военрук, Александр Игнатьевич.
Александр Игнатьевич был седым мужчиной, военным пенсионером в отставке, в звании капитана. Вернулся на малую родину, отслужив где-то на севере подле Мурманска. Прежде был такой предмет в школьной учебной программе - "Военное дело", где изучались Устав, градации воинских званий, особенности различного вида оружия и войск, политическая обстановка в стране и мире.
Учащиеся, в том числе и девочки, приобретали начальные военные знания и умения. Учились разбирать и собирать автомат Калашникова АК-47 – его учебные, не боевые варианты. Проходили первоначальную строевую подготовку, стреляли на специально построенном стрельбище при школе, из малокалиберной винтовки. Готовились в смотру строя и песни, к весенним полевым, недельным сборам, традиционно называемым - "Зарница - ##(год)".
Стрелять из автомата Калашникова давали каждому только на сборах, и только по пять патронов, со строгим учетом стреляных гильз.
В общем-то, это был безобидный учебный предмет, который во времена "перестройки" был исключен из учебной программы и, не только по моему мнению, зря. В наши дни он возрождался в виде ОБЖ, а сейчас снова, и все настойчивее, речь идет о полноценном его возрождении.
Александр Игнатьевич поставил обучение военному делу на высокий уровень, его воспитанники регулярно получали спортивные грамоты за победы на районных соревнованиях по стрельбе, на военно-полевых сборах по отдельным видам конкурсов – строевой подготовке, стрельбе из автомата. Девочки получали навыки по первичной медицинской подготовке, но так же участвовали в смотрах строя и песни, стреляли по мишени из автомата. Дети уважали седого учителя, любили и предмет. С увлечением и самостоятельно делали имитацию автоматов Калашникова из дерева, с дотошностью изготовляя каждую его деталь, тщательно полировали и красили черным лаком.  Девочки шили имитацию военной формы, часто и для юношей, и все это только для того, чтобы отлично выглядеть на строевой подготовке, участвуя в игре "Зарница". Внешний вид школьной команды получал отдельную оценку на специальном конкурсе. Была кооперация - девочки помогали шить форму, - мальчики, на уроках труда, изготовляли имитацию автоматов.
Многие ребята выбирали после окончания школы военную специальность и учились в военных училищах, благодаря школьным урокам "Военного дела" и трудам седовласого учителя.
Призывная молодежь, после таких уроков, приходила в армию с уже достаточно глубокой начальной военной подготовкой и легче привыкали к несению воинской службы. Из армии на адрес школы часто почтальон приносил письма-благодарности в адрес Александра Игнатьевича, которые он непременно зачитывал на своих уроках.
Навещали его и солдатики в форме, из местных, которые частенько, будучи в срочных отпусках после года службы, так в военной форме и приходили в школу. Иногда в коридорах появлялись и дембеля с самодельными прибамбасами на кителях, сделанных не по уставу. Александр Игнатьевич приглашал их выступить на своем уроке, рассказать о службе. Конечно, бывали они и других кабинетах школы, но в кабинет "Военного деля" заходили с особым желанием и теплотой.
Жил ветеран воинской службы в своем доме, построенном на крутом бережку реки Кипшеньги, по правую сторону от капитального моста возле автодороги. Дом был возведен с тогдашним, а ныне скромным, размахом - с мезонином и верандой, летней столовой среди яблонек и ягодных кустиков большого огорода, с аккуратным палисадником и витиеватым заборчиком вокруг усадьбы. Стоял особняком, как раз между в отдалении стоящими колхозными гаражами и грунтовой дорогой к пилораме.
Жили они вдвоем с супругой, бывшей учительницей, в то время уже пенсионеркой. Выросшие дети, двое сыновей и дочка, поразъехались по России. Один из сыновей был военным на дальнем востоке, другой учительствовал где-то на севере, как и дочь, работавшая в райцентре.
Все это Александр Игнатьевич сам мне рассказал, уже после близкого знакомства. Бывал я и у них в доме, где он с теплотой показывал семейные альбомы, домашнее хозяйство, садик с огородом.
Близкое знакомство состоялось по его инициативе…

Однажды в коридорах школы, между делом, директор спросил меня:
- Не прописал ли еще вас, Александр Павлович, наш военрук, в школьной квартире?
- Что это значит? Я поживу здесь и без прописки.
- Узнаете что, непременно узнаете. Он пропишет, любит он делать внезапные визиты с целью знакомства со своими коллегами…

Слова директора не произвели на меня никакого впечатления, кроме некоторого недоумения и уже почти забылись, как однажды вечером в середине рабочей недели, уже в мокром октябре, в опускающихся сумерках, в дверь квартиры робко постучали. Открыл.
На пороге, в плаще военного образца, в тщательно помытых сапогах стоял Александр Игнатьевич, немного, как мне показалось, навеселе.
- Можно к Вам, Александр Павлович?
- Заходите, почему нельзя? Можно.
Раздевшись в прихожей, Александр Игнатьевич оказался в военном кителе с планочками от немногочисленных медалей. Именно в том, который он часто носил на уроки, но в гражданских брюках и рубашке с расстегнутым воротом.
- Не по форме одеты, Александр Игнатьевич, где военная выправка?
- Ничего, мы тут по-домашнему  - сказал он нетвердым голосом и, шагнув к столу, выставил пол-литровую бутылку спирта, только что купленного в магазине, развернул свертки с домашним копченым салом, северным балыком из семги. Положил буханку свежего ржаного хлеба.
- Вот, пришел поближе познакомиться, Александр Павлович! Не будете выгонять?
- Не в моем характере выгонять седовласых коллег, Александр Игнатьевич, - проходите.
- Позвольте посмотреть на квартиру, - как Вам здесь живется-работается?
- Нормально, постепенно привыкаю.
Прошелся по двум моим комнатам, посмотрел на библиотечку, на скромную холостяцкую обстановку, фотографии на стене. Заметил одну из моих спортивных грамот – за победу на стометровке на областных соревнованиях – многозначительно кивнул, одобрил.
Попросил стаканы, налил в них понемногу спирта.
Сели, произнесли тост во славу профессии учителя, залпом выпили, тут же запив водой - такой крепкий напиток я попробовал впервые. Закусили.
Пошли разговоры о службе капитана запаса в разных военных округах и моей учебе на физмате, об охоте и рыбалке, о женщинах и политике, о местных нравах и обычаях.
Выпили еще. Закусили. За теплыми разговорами незаметно прошел вечер. Игнатьевич заметно пьянел, тяжелел, а я, благодаря, видимо молодости и спортивному прошлому, был заметно трезвее.
Бутыль незаметно опустела.
Нетвердым голосом мой новый и близкий знакомый попросился где-нибудь прилечь.
Домой, в ночи, по осенней грунтовке тащить его за руку на плече, мне не хотелось, - тем более в квартирке была, стоявшая в закутке, резервная панцирная кровать с непокрытым ватным матрасом.
Положил его в кителе, снять который не представилось никакой возможности. Накрыл его же плащом. Отдыхай, Александр Игнатьевич.
Прибрался на столе, вымыл посуду, почти протрезвев, лег спать.
В середине ночи проснулся от отчетливо слышимого водного ручейка и запаха мочи. Александр Игнатьевич беспокойно ворочался и, непечатно выражаясь, задавал в темную глухоту недоуменные вопросы:
– Где я? Кто тут? Куда все ушли?
Включил свет. Александр Игнатьевич все вспомнил и, почти протрезвеший, с побитым и извинительным выражением на лице, произнес:
- Вот тут немного получилось. Неприятность небольшая. Извини, Александр Павлович. Я сейчас все уберу.
Встал с подмокшими штанами и кителем. Выбросили тюфяк на чердак моего мезонина в маленькую, специально сделанную дверцу. Разобрали железную кровать и тоже выставили на чердак.
Александр Игнатьевич затер за собой пол, выкинул тряпку в помойное ведро, вынес на улицу.
Я открыл форточку для проветривания. Гость попил воды, надел плащ и тихо направился к себе домой, непрерывно извиняясь.
На дворе стояла глухая и кромешная осенняя темень…
Снова заснул коротким и беспокойным сном.

Утром встал в раздумьях.
Бывает. С некоторыми седовласыми ветеранами. Что поделаешь, может, и мы такими будем? На старости.
Назавтра, встретив меня в коридорах школы, улыбающийся директор поинтересовался:
- Ну что, Александр Павлович? Был Александр Игнатьевич у Вас в гостях, со своей традиционной пропиской?
- Был. Прописал, - сказал я, поставив ударение в нужном месте.
- Коротко и с веселой иронией рассмеялись…
Заходил и потом старый ветеран ко мне в гости, но уже отдохнуть никогда не просился, чувствуя за собой вину. Иногда я, от греха подальше, терпеливо провожал его до дома, перебросив руку себе на плечо. Жена его, встречая нас на пороге, незлобно ругала его и непрерывно благодарила меня за терпеливость.
Бывает…