Военрук

На дворе мой первый рабочий сентябрь. Сухо, солнечно, тепло. Окрестные леса приобретают золотистую и желто-красную окраску разнообразных оттенков. Красота неописуемая! На работу идешь сосредоточенным, ушедшим в себя, в думы о школе, а с работы шагаешь медленно, любуешься окрестными видами, в раздумьях о жизни и моем месте в ней. Уставший, но  счастливый.
Идет учебная работа, достаточно рутинная, как, собственно, всякая работа.  Кроме, разве что, творческой. Уроки регулярно посещают директор, завуч. Дают советы, находят слова одобрения и мягкой критики. Все постепенно приходит в рабочую норму, становится ритмичным и регулярным – быт, подготовка к урокам, сами уроки. Приобретаются навыки общения с учениками и коллегами.
Конечно,  к концу дня появлялась усталость – шесть ежедневных учебных часов даются достаточно тяжело, но терпимо – что нам молодым, после напряженной студенческой жизни и с хорошей спортивной подготовкой!
В учительскую на перемену приходили не все учителя коллектива. Да и сам я появлялся там достаточно редко - подготовка к уроку сопровождалась подготовкой опытов, таблиц, кинофрагментов, – но иногда появлялся и в учительской, ощущая на себе добродушные взгляды, и неподдельный интерес коллег.
Постепенно знакомился с ними, проникался общими темами для разговоров, школьными делами. Как и во всяком коллективе, люди были разными – открытые и ушедшие в себя, добрые и лукавые, с хитринкой и прямодушные, примитивно устроенные и с богатым внутренним миром. Все как в любом коллективе.
Реже, но в учительской появлялись и физрук, Константин Сергеевич, военрук, Александр Игнатьевич.
Александр Игнатьевич был седым мужчиной, военным пенсионером в отставке, в звании капитана. Вернулся на малую родину, отслужив где-то на севере подле Мурманска. Прежде был такой предмет в школьной учебной программе - "Военное дело", где изучались Устав, градации воинских званий, особенности различного вида оружия и войск, политическая обстановка в стране и мире.
Учащиеся, в том числе и девочки, приобретали начальные военные знания и умения. Учились разбирать и собирать автомат Калашникова АК-47 – его учебные, не боевые варианты. Проходили первоначальную строевую подготовку, стреляли на специально построенном стрельбище при школе, из малокалиберной винтовки. Готовились в смотру строя и песни, к весенним полевым, недельным сборам, традиционно называемым - "Зарница - ##(год)".
Стрелять из автомата Калашникова давали каждому только на сборах, и только по пять патронов, со строгим учетом стреляных гильз.
В общем-то, это был безобидный учебный предмет, который во времена "перестройки" был исключен из учебной программы и, не только по моему мнению, зря. В наши дни он возрождался в виде ОБЖ, а сейчас снова, и все настойчивее, речь идет о полноценном его возрождении.
Александр Игнатьевич поставил обучение военному делу на высокий уровень, его воспитанники регулярно получали спортивные грамоты за победы на районных соревнованиях по стрельбе, на военно-полевых сборах по отдельным видам конкурсов – строевой подготовке, стрельбе из автомата. Девочки получали навыки по первичной медицинской подготовке, но так же участвовали в смотрах строя и песни, стреляли по мишени из автомата. Дети уважали седого учителя, любили и предмет. С увлечением и самостоятельно делали имитацию автоматов Калашникова из дерева, с дотошностью изготовляя каждую его деталь, тщательно полировали и красили черным лаком.  Девочки шили имитацию военной формы, часто и для юношей, и все это только для того, чтобы отлично выглядеть на строевой подготовке, участвуя в игре "Зарница". Внешний вид школьной команды получал отдельную оценку на специальном конкурсе. Была кооперация - девочки помогали шить форму, - мальчики, на уроках труда, изготовляли имитацию автоматов.
Многие ребята выбирали после окончания школы военную специальность и учились в военных училищах, благодаря школьным урокам "Военного дела" и трудам седовласого учителя.
Призывная молодежь, после таких уроков, приходила в армию с уже достаточно глубокой начальной военной подготовкой и легче привыкали к несению воинской службы. Из армии на адрес школы часто почтальон приносил письма-благодарности в адрес Александра Игнатьевича, которые он непременно зачитывал на своих уроках.
Навещали его и солдатики в форме, из местных, которые частенько, будучи в срочных отпусках после года службы, так в военной форме и приходили в школу. Иногда в коридорах появлялись и дембеля с самодельными прибамбасами на кителях, сделанных не по уставу. Александр Игнатьевич приглашал их выступить на своем уроке, рассказать о службе. Конечно, бывали они и других кабинетах школы, но в кабинет "Военного деля" заходили с особым желанием и теплотой.
Жил ветеран воинской службы в своем доме, построенном на крутом бережку реки Кипшеньги, по правую сторону от капитального моста возле автодороги. Дом был возведен с тогдашним, а ныне скромным, размахом - с мезонином и верандой, летней столовой среди яблонек и ягодных кустиков большого огорода, с аккуратным палисадником и витиеватым заборчиком вокруг усадьбы. Стоял особняком, как раз между в отдалении стоящими колхозными гаражами и грунтовой дорогой к пилораме.
Жили они вдвоем с супругой, бывшей учительницей, в то время уже пенсионеркой. Выросшие дети, двое сыновей и дочка, поразъехались по России. Один из сыновей был военным на дальнем востоке, другой учительствовал где-то на севере, как и дочь, работавшая в райцентре.
Все это Александр Игнатьевич сам мне рассказал, уже после близкого знакомства. Бывал я и у них в доме, где он с теплотой показывал семейные альбомы, домашнее хозяйство, садик с огородом.
Близкое знакомство состоялось по его инициативе…

Однажды в коридорах школы, между делом, директор спросил меня:
- Не прописал ли еще вас, Александр Павлович, наш военрук, в школьной квартире?
- Что это значит? Я поживу здесь и без прописки.
- Узнаете что, непременно узнаете. Он пропишет, любит он делать внезапные визиты с целью знакомства со своими коллегами…

Слова директора не произвели на меня никакого впечатления, кроме некоторого недоумения и уже почти забылись, как однажды вечером в середине рабочей недели, уже в мокром октябре, в опускающихся сумерках, в дверь квартиры робко постучали. Открыл.
На пороге, в плаще военного образца, в тщательно помытых сапогах стоял Александр Игнатьевич, немного, как мне показалось, навеселе.
- Можно к Вам, Александр Павлович?
- Заходите, почему нельзя? Можно.
Раздевшись в прихожей, Александр Игнатьевич оказался в военном кителе с планочками от немногочисленных медалей. Именно в том, который он часто носил на уроки, но в гражданских брюках и рубашке с расстегнутым воротом.
- Не по форме одеты, Александр Игнатьевич, где военная выправка?
- Ничего, мы тут по-домашнему  - сказал он нетвердым голосом и, шагнув к столу, выставил пол-литровую бутылку спирта, только что купленного в магазине, развернул свертки с домашним копченым салом, северным балыком из семги. Положил буханку свежего ржаного хлеба.
- Вот, пришел поближе познакомиться, Александр Павлович! Не будете выгонять?
- Не в моем характере выгонять седовласых коллег, Александр Игнатьевич, - проходите.
- Позвольте посмотреть на квартиру, - как Вам здесь живется-работается?
- Нормально, постепенно привыкаю.
Прошелся по двум моим комнатам, посмотрел на библиотечку, на скромную холостяцкую обстановку, фотографии на стене. Заметил одну из моих спортивных грамот – за победу на стометровке на областных соревнованиях – многозначительно кивнул, одобрил.
Попросил стаканы, налил в них понемногу спирта.
Сели, произнесли тост во славу профессии учителя, залпом выпили, тут же запив водой - такой крепкий напиток я попробовал впервые. Закусили.
Пошли разговоры о службе капитана запаса в разных военных округах и моей учебе на физмате, об охоте и рыбалке, о женщинах и политике, о местных нравах и обычаях.
Выпили еще. Закусили. За теплыми разговорами незаметно прошел вечер. Игнатьевич заметно пьянел, тяжелел, а я, благодаря, видимо молодости и спортивному прошлому, был заметно трезвее.
Бутыль незаметно опустела.
Нетвердым голосом мой новый и близкий знакомый попросился где-нибудь прилечь.
Домой, в ночи, по осенней грунтовке тащить его за руку на плече, мне не хотелось, - тем более в квартирке была, стоявшая в закутке, резервная панцирная кровать с непокрытым ватным матрасом.
Положил его в кителе, снять который не представилось никакой возможности. Накрыл его же плащом. Отдыхай, Александр Игнатьевич.
Прибрался на столе, вымыл посуду, почти протрезвев, лег спать.
В середине ночи проснулся от отчетливо слышимого водного ручейка и запаха мочи. Александр Игнатьевич беспокойно ворочался и, непечатно выражаясь, задавал в темную глухоту недоуменные вопросы:
– Где я? Кто тут? Куда все ушли?
Включил свет. Александр Игнатьевич все вспомнил и, почти протрезвеший, с побитым и извинительным выражением на лице, произнес:
- Вот тут немного получилось. Неприятность небольшая. Извини, Александр Павлович. Я сейчас все уберу.
Встал с подмокшими штанами и кителем. Выбросили тюфяк на чердак моего мезонина в маленькую, специально сделанную дверцу. Разобрали железную кровать и тоже выставили на чердак.
Александр Игнатьевич затер за собой пол, выкинул тряпку в помойное ведро, вынес на улицу.
Я открыл форточку для проветривания. Гость попил воды, надел плащ и тихо направился к себе домой, непрерывно извиняясь.
На дворе стояла глухая и кромешная осенняя темень…
Снова заснул коротким и беспокойным сном.

Утром встал в раздумьях.
Бывает. С некоторыми седовласыми ветеранами. Что поделаешь, может, и мы такими будем? На старости.
Назавтра, встретив меня в коридорах школы, улыбающийся директор поинтересовался:
- Ну что, Александр Павлович? Был Александр Игнатьевич у Вас в гостях, со своей традиционной пропиской?
- Был. Прописал, - сказал я, поставив ударение в нужном месте.
- Коротко и с веселой иронией рассмеялись…
Заходил и потом старый ветеран ко мне в гости, но уже, отдохнуть никогда не просился, чувствуя за собой вину. Иногда я, от греха подальше, терпеливо провожал его до дома, перебросив руку себе на плечо. Жена Александра Ивановича, - вот святая женщина, - встречая нас на пороге, незлобно ругалась и непрерывно благодарила меня за терпеливость... Ну уж, какие проблемы.
Бывает…