Казачья Сага, 8 - Побег

Глава 8
Миновали хмурые осенние дни с непролазной слякотью и резкими холодными ветрами. Зима щедро укрыла пышным белым покрывалом поля, надела белые шапки на курени, кухни и амбары. Косые лучи утреннего солнца зажигали радужными бликами снег и, переливаясь множеством красок, играли в иголках инея, покрывших молчаливые деревья. Длинные столбы сизого кизячного дыма, вырвавшись из труб, тянулись к холодному прозрачному небу.

Но не радовала Гришу эта величавая красота зимнего утра, не радовала и прелесть морозной ночи, когда деревья, освещённые тусклым светом луны, потрескивали от мороза и отсвечивали парчовым одеяньем. Слышались весёлые песни девчат и ребят, идущих на посиделки. Он жил своей, непонятной другим жизнью: никуда не ходил, мало общался с людьми, вечерами долго читал книги, данные хуторским учителем. В сердце постоянно жила Маша. Его не оставляла навязчивая мысль, непременно надо повидаться с ней и уговорить её бежать. В его голове возникало много вариантов побега. И после долгих и мучительных раздумий, он остановился на одном, бежать в Царицин.

Жена бондаря никак не могла привыкнуть к постояльцу. Его молчаливость и какой-то непонятный сосредоточенный взгляд пугали её.
- Миша! Не ндравиться мне наш постоялец, говорила она мужу. Нелюдимый какой-то, никуды не ходить, даже на девок не глядить.
- А тебе чаво же надо, чтобы он кренделем около тебя вертелся? Экая бяда, на девок не глядить, успеется. Парень он сурьёзный.
Наступила весна. Под мощными лучами солнца лёгким паром задымились холмы, защебетали птицы. Напоённая обильной влагой земля, заполнила воздух особым ароматом. Почуяв его, замычали в хлеве коровы, заржали лошади, заблеяли овцы, просясь на пастбище.
Гриша, закончив учёбу, ушёл домой. Дед заставил его перебирать кадушки. Он с рвением взялся за это дело и потаясь от него, продолжал делать машину. Все с нетерпением ждали пасху. И вот она пришла тёплая, радостная. Хуторяне шли из церкви в праздничных нарядах, смеясь и весело разговаривая.
Гриша вышел из куреня на улицу. Из станицы доносился торжественный перезвон колоколов, напомнивший ему прошлую пасху. Сердце тревожно заныло. Он не заметил, как оказался на пустыре. Качелей там не было. Лишь одиноко торчали безжалостно изуродованные два столба. Чем-то зловещим повеяло от них. Гриша ушёл, ещё острее ощущая душевную пустоту. Он весь день просидел один в кухне, а вечером пошёл на курган.

                * * *
 Маша жила в семье Чекуновых, как загнанный зверёк. Свекруха всё своё хозяйство взвалила на её плечи. Работала Маша много, но заглушить тоску по Грише не могла. Однажды она своего мужа назвала Гришей. Он, как бы в шутку, это рассказал за обедом.
- Ты разве не знал, что у ней был любовник Гришка? Сверкнув злыми глазами на Машу, свекруха спросила у сына. Данила вылез из-за стола и ушёл на баз. Весть взволновала его. Свекруху Маша раздражала своим молчанием, грустным взглядом и холодным отношением к её сыну. Однажды сноха приготовила ужин, подала на стол. Все сели, а Данила не идёт, ждёт, когда позовёт жена и всё поглядывает на крыльцо.
- Ты, чаво же расселась за столом, как барыня, зараз же поклич мужа – властно приказала свекруха.
- Маша, вышла на крыльцо и крикнула:
- Эй, иди вечерить!
Муж пришёл и сел за стол.
- Это чаво же у нас получается, сынок. Разя у тебе нету имя?
- Вот уж сколько живёть у нас, а всё из подлобья глядить, как зверюга лютая, сощурив глазки-буравчики, сказала свекруха сыну.
- Ничаво, маманя, скоро обмякнет, научиться гутарить. В эту ночь он сильно избил жену.
После каждого удара спрашивал, - так как же меня зовуть?
Маша молчала. Жизнь её стала невыносимой. Муж часто бил её и всю зиму ходил к Кате на посиделки.
На пасху Маша с мужем приехали к родным. Вечером решили пойти на курган, но муж ещё выпивал с Фёдором Васильевичем и сказал: - Ты иди, в я зараз допью и приду.
Она бежала так быстро, что даже перехватило дыхание, и ещё издали увидела идущего ей навстречу Гришу.
- О, как ты здорово похудела! Но всё такая же красивая и милая, - сказал он.
- Да как же мне не похудеть, ить я живу хуже, чем на каторге.
- А ты чаво такой худой?

* Кизяки – самодельные брикеты из соломы и навоза, для топки печей.


- Маша! Ты не знаешь, как я тоскую по тебе. Сколько я не старался забыть тебя, ничаво не получается. Ты приедешь на троицын день?
- Да, ответила она, заплакала и отошла от него.
Вскоре пришёл её муж, нетрезвым взглядом обвёл хуторских парней, стараясь угадать среди них Григория. Девчата хихикали, он им подмигивал и улыбался. Маша разговаривала с подругами. Данила немного потанцевал с девчатами, подошёл к жене и они пошли домой.
Утром Фёдор Васильевич запряг лошадей, ещё раз с зятем изрядно выпил, посадил его с дочкой в тарантас и проводил за ворота.

                * * *

Гриша с нетерпением ждал троицын день. И этот день настал. Он пошёл на курган. Из далека, слышались песни. Вдруг он видит, навстречу идёт Маша. Душа его затрепетала. Они поравнялись. Ты согласна со мной бежать? Спросил он.
- Хуть на край света пойду с тобой, Гришенька.
- Завтра ночью буду ждать тебя на солонцах в полыни.
- А как мне остаться у наших, чтобы муж уехал один.
- А ты захворай, он уедить, а когда узнаить , мы будем уже далеко. Они пошли в разные стороны. Маша пришла домой и проглотила муху. У неё открылась рвота. Она побледнела. Мать уложила её в постель и попросила зятя, чтобы он оставил жену на два дня.
- Как полегчает, сказала она, так мы ей зараз же и привезём. Муж уехал. Маша посмотрела на мать и заплакала. Она представила, как тяжело будет матери после её исчезновения.
- Бедная ты моя маменька! Простишь ли ты меня? И какую бяду я накликаю на твою голову! Но у меня нету больше силов так жить. Прости, родненькая, свою непутёвую дочь. Я не могу без Гриши. Она так посмотрела на свою мать, словно видела её в последний раз.
- Ну, не плач, доченька, выпей Зинихина состава и всё пройдёть. Зараз я тебя шубой накрою. Вона ить, как дрожить-то. Маша выпила зинихину настойку и рвота прекратилась. Вскоре прибежала Даша. Они немного поговорили, вошёл отец.
- Ты, Дарья иди домой! Погутарили и будя. Какая она теперича тебе подруга! Она мужнина жена.
- Батяня я буду нонча спать на базу, около амбара, а то у меня сильно болит живот и голова. Ну, как знаешь, как знаешь, - сказал он, закрыл за Дашей калитку и ушёл в курень.
 Маша стала собирать в дорогу запрятанные днём вещи. Голова кружилась, мысли путались Она знал, что в условном месте её уже ждёт Гриша, надо спешить.
Гриша, потаясь от родных, собрал вещи, продукты, уложил в мешок и спрятал в сарае, а вечером плясал с Феней и её подругами. Всех домашних удивила необыкновенная его весёлость. Бабушка и мать. Довольные, улыбались.
- Как ладно-то у нас нонча. Гришунька-то какой весёлый, а то всё маялся да ходил молчком. Слава тебе господи, успокоился, всё обошлось, говорила бабушка, крестясь.

Стемнела, всё стихло. Гриша попрощался с конём, Зорькой, перекрестился на курень, взял туго связанный мешок и пошёл на солончаки. Он сидел в полыне и ждал Машу, озираясь по сторонам и до предела напрягая слух. Послышалось прерывистое дыхание. Он выскочил. Маша подбежала, упала ему на руки и не могла отдышаться. Она дрожала от страха. Гриша крепко обнял её и поцеловал.
- Маша, любимая, ну успокойся. Мы теперича вместе. Вот трошки отдохнём и пойдём. Нам надо до утра дойти до Варькиной балки, переднюем и пойдём на Царицын. А там нас никто не найдёть, будем работать, не пропадём.
И они пошли на прямик. Гриша хорошо знал местность. Идти было трудно, ноги увязали в песке. Но они бесконечно счастливые и радостные, не замечали ни сыпучего песка, ни тёмной ночи. Уже стало белеть на востоке, а потом блеснули багровые блики. Они выбрались на дорогу. Никто им не встретился. Вот уже показался лес. Маша облегчённо вздохнула и перестала чувствовать за собою погоню, уже не было страха. Душа её пела, ликовала. И было такое ощущение, словно она вышла из мрачной железной клетки. И теперь лишь стоит взмахнуть руками и она взлетит высоко в небо и будет парить, как птица, а Гриша любоваться ею. От избытка чувств она громко рассмеялась. Гриша забеспокоился: «Маша, тише!» И тут же он увидел, как из шалаша вышел старик и приложив руку к старому обтрёпанному козырьку казачьей фуражки, смотрел на них.
Солнце уже поднялось из-за горизонта. Они ускорили шаг и вошли в лес. Лес загадочно шелестел, пахло прелью прошлогодних листьев. Сквозь ветки проскальзывали лучи солнца и зайчиками играли на траве, в которой проворно шныряли ящерицы и ужи.

- Ой, слава богу, дошли! Красота-то здесь какая, Гришенька!
- Давай Трошки отдохнём. Я страшно устала и хочу пить.
- Давай. А потом пойдём вместе за водой.
- У меня ноги не идут, Гришенька. Иди один.
- Ты только отседова никуды не уходи!
- Не уйду! Сказал она и легла под дерево.
Дед Булевич караулил свою пшеницу от сусликов, лежал в шалаше. Вдруг услышал на заре весёлый женский смех. Выйдя из шалаша увидел, что к Варькиной балке пошла парочка. Дед быстро собрался и побежал на хутор. Всем, кто встречался ему, он рассказывал, что на заре человек с бабой пошли в Варькину балку.
Фёдор Васильевич вышел утром из куреня и видит - с кургана идёт с собакой его жена.
- Куда-ты в такую рань моталась?
- Да нету дома Маши-то! Заголосила она, - а идее она, я и не знаю! – и упала перед ним на колени. Он ударил её ногой по голове и она без чувств покатилась к воротам. Сам побежал к амбару. Дочери там не было. Он наспех оделся, оседлал коня и поскакал на станцию. От дежурного узнал, что поездов не было и никто не приходил. Тогда он направил коня в станицу, И там не было Маши. Он галопом поскакал к сватам на Колоцкий. У ворот его встретил сват.
- Ну, чаво хорошего скажешь, сват, аль сношка дюже захворала?
- Нет, сват ишо хуже.
- Чаво ж, померла что ли?
- Нет, убегла ночью, не знаем с кем и куды
- Евлантий Савич задёргал ус. Выскачила сваха, она всё слыхала.
- Я так и знала, что она нас осрамить!
- Нет! – заорал Евлантий Савич, -не на таких она напала. Тут ей дураков нету! Пошёл с женой в курень не пригласив свата.
Только теперь Фёдор Васильевич понял, что натворил.
Приехал жаловаться на дочь, старый дурак. Ведь они её убьють. Злой на себя, жену, дочь и всех на свете, пришпорил коня и поскакал домой бить жену.
Соседка Чекуновых Фроська пришла к ним на кухню. Мимо её окна галопом проскакал всадник. Она выбежала посмотреть. Человек спрыгнул с лошади. К нему подошёл Евлантий Савич, Фроська на цыпочках подкралась к плетню, притаилась и услышала страшную новость. Тут же бросила стрепню и побежала к куме.
- Кума, кума! Выйди-ка на баз!
Кума выскочила, потирая завеской мокрые руки.
- Ты ничаво не слыхала! У Чекуновых-то сноха убегла.
- Врёшь!
- Вот те крест! Прискакал сношкин отец к Чекуновым и гутарил, что убегла, а куды, с кем, он и сам не знаить.
- Вот бяда-то! – всплеснула кума.
- Да как же сердечной не убечь, ежели Чекуниха её совсем заела! – и Фроська зашептала куме на ухо: ить сноху-то выбирал Евлантий Савич себе, а не сыну. Данилу-то скоро на службу проводить. Вот он на неё и метил, а Данила супротив отца не пошёл. Дюжа ему боиться перечить. Вон ить какое богатство у отца! Евлантий Савич сначала защищал сноху, а потом не стал. Вот Чикуниха-то взяла верх и натравляить всех на сноху. А Данила её бьёть, а сам ходить к Катюшке. Вот, сношка-то бедная, совсем извелась, худющая, в чём только и душа держиться, небось сбежишь!
- Глянь, глянь Фроська! Никак Евлантий Савич с сыном с база на паре лошадей выезжають.
- Да я тете об чём толкую-то! Сноху едут искать. И две кумы понесли новость от база к базу. А на хуторе Песчаном, только и говорили о беглеце с беглянкой. Бабы, старухи, позабыв о печи, молоко, детей, собирались под вербами и перебивая одна другую, говорили:
- Я давно угадала, что в Гришке есть что-то сатоновское. Он какой-то дюжа ушлый, - говорила бабка Полячиха. А Григорьевна не нарадуется выдумкам своего внука. Какую-то машину выдумал. Его весь баз вразумляить, - возмущалась Норка.
- А на бахчах-то летом слыхали, чаво устроил? – вмешалась в разговор Мамычиха, - такую пужалу поставил, аж страх. Не только галки боялись, даже дети туды не ходили. И глаза, и нос, и рот со здоровенными зубами, окаянный, углём вывел и нарядил в старый служивый дедов костюм с лампасами. А в руку, супостат этакий, дал палку, а на палку прицепил выпотрошенную убитую галку. Вот она от ветра и летаить кругом, а птицы все её пужаются, и не садяться на бахчу. Разве может нормальный человек это придумать. Только один дед Семён его бьёть, да уму разуму учить, все другие потакають.
- Ой! Бабоньки! – Взвизгнула Пелагея, тётка Мавра идёть от Ининых. Зараз всё расскажить. Ну, чаво там? Спросила она подошедшую тётку Мавру. Все окружили её.
- Плохо бабоньки! Как узнали они, что свёкор с Данилой поехали за Машей, так мать с Дашей заголосили: «Убьють они нашего-то Гришеньку, убьють!» Отец с дедом запрягли кобылу. Дед взял ружьё, а отец здоровенный дубовый кол и поехали следом.  В зараз к ним прибегла Васильевна. Всё заголосила, ажник мне жутко стало. Бабка Григорьевна зажгла свечку и все стали на колени молиться.
- А чаво ж им остаёться делать, сказала Пелагея.
В курине Ининых горячо молились. Бабушка, с подобострастием произносила молитву, а все повторяли за ней.
- Спаси и помилуй, господи, раба твоего Григория от лихого человека, от злого зверя, и всякого супостата.

Детям стало скучно и  они все передрались за молитвой. Бабушка поставила вторую свечку перед ликом трёх святителей. И опять начали  молиться за Григория.
- Григорьевна, а когда же будем молиться за мою дочку, спросила Васильевна.
- Погоди, сначала за мужчин, потом за неё. Бабушка достала икону святого воина Александра Невского и стал читать молитву за деда Семёна. Васятка смотрел на красивого коня пол воином и молился, как попало. Бабушка шлёпнула его по голове.
- Да всё равно не пойдёть Невский просить Бога за деда Семёна. Он драчун, бьёть маленьких детей и тебя старенькую!
- Замолчи, закричала мать, дети не должны судить старших, за это их Бог накажить.
Бабушка сняла Невского. Поставила Марию Магдалину и сказала: -Это самая подходящая икона для твоей дочери, Васильевна. Она смолоду тоже была блудницей, потом угодила Богу и стала святой! Васильевна заплакала, а дети потихоньку отползали задом к двери, а потом выскочили и убежали. За ними следом вышла Васильевна. Она поняла, что молитвами дочери не поможешь и побежала к Варькиной балке. Но скоро силы её оставили и она упала без чувств в горькую полынь.

Дед Семён стоя на телеге, немилосердно бил лошадь. Она уже не бежала, а ели тащилась, увязая в песке. Время тянулось невыносимо медленно. Иван Михайлович не мог спокойно смотреть истязания лошади. Он взял кол и побежал вперёд, взобрался на бугор и остолбенел: около леса два здоровых казака поочерёдно били кнутом маленькую голую женщину. Слышался истошный крик. Лошади не выдержали, рванули бричку и помчались. Истязатели на время оставили жертву, догнали лошадей, вскочили в бричку, хлестнули их кнутом и подлетели к лежащей без сознания окровавленной женщине. Они привязали её за волосы к бричке. Возбуждённые лошади, чувствуя запах крови, храпели, били копытами. Истязатели тронули лошадей. Они один раз ударили по лошадям и два раза по ней. Её тело волочилось по колючкам, а они словно звери, наслаждались конвульсиями своей жертвы. Вдруг они увидели бегущего с колом к  ним наперерез человека. Вид его был ужасен. Он до хрипоты кричал ругательские слова. И тут же раздался выстрел. С бугра на них мчалась телега, а в ней с ружьём в руках стоял человек и беспрестанно стрелял. Одна пуля попала в бричку. Они струсили, остановили лошадей, соскочили, топором отрубили волосы женщины от брички, бросили её, безжизненную в бричку, накрыли полостью и, стегнув лошадей, помчались напрямик по сизо-зелёному житному полю.

- Гриша. Где он? Они его убили! Страшная мысль, словно ножом полоснула по сердцу Ивана Михайловича. Он стремглав побежал через балку в лес. Тревожно билось сердце, стучало в висках, подкашивались ноги, ветки деревьев обдирали лицо и руки. Но что это? Ему показалось или он в самом деле слышит голос сына: «Ма-ша-а а!» Собака Зорька бежавшая рядом с ним, завизжала, залаяла и пулей побежала на голос Гриши. Иван Михайлович упал на землю и зарыдал. Он плакал первый раз в своей жизни.
- Собака привела Гришу к отцу. Увидев лежащего отца, он растерялся: «Батяня! Как ты очутился тут?» Почему ты плачешь?» - с ужасом спросил он. Отец молчал. Он не мог придти в себя от пережитого.
-Ты не видел тут Машу?
- Не приставай ты ко мне. Всё равно я тебе ничаво не скажу.
- Подъехал дед Семён с ружьём в трясущихся руках, слез с телеги и широкими шагами с выпяченной вперёд костлявой грудью и немигающими бесцветными злыми глазами шёл на Гришу.
- Так чаво это ты, сукин сын матери твоей окаянной, натворил?
- Говори! – и ударил его по лицу. Гриша оттолкнул деда.
- Ах, ты щанок белогубый! Ишо и пихаться вздумал, антихрист!
- Да я тебе зараз научу, как пихать деда, непутёвый! Он уже и чужих жён с пути совращает. Мало ему девок на хуторе. Аль свет клином сошёлся на этой бабе? Чаво же это ты на чужой жене хотел жениться? Сказывай матерь твою окаянную! Жаница удумал? Значица засвербело! Так я тебя женю на рябой Стешке! Нечего тебе в зубы глядеть!
- Долго ещё дед ругался и топал ногами. Потом как-то обмяк, обессилил и, ели передвигая свои кривые коротенькие ножки пошлёпал к телеге.
- На хуторе бабы собрались на проулок и судачили, поглядывая на дорогу.
- Бабы, бабы! - закричала Машка Бешаниха, - беглеца везуть!

Иван Михайлович низом проехал к своему куреню. Гриша соскочил с телеги, опустил голову, прошёл мимо заплаканных и перепуганных до полусмерти бабушки и матери, детей и закрылся в сарае. Вечером к нему пришла Фешка и сказала, что полумёртвую Машу, Чекуновы бросили в сарай, закрыли на замок, никого к ней не пускают, воды тоже не дают, говорят: - пусть подохнет, дюжа их остраматила.
Феня убежала, а у Гриши от боли разламывалась голова.
Дед, как сказал, так и сделал. Сходил к Хорьку и обещал посватать его дочь. В воскресенье утром он с бабушкой поехал в церковь. После обедни к нему подошёл однополчанин, они выпили в трактире и, он навеселе приехал домой. Как всегда, с дороги умылся холодной водой из колодца, потом все помолились и сели за стол. Дед уставил пьяные глаза на Гришу.
  - Ты чаво-нибудь думаешь, матери твоей окаянный! – заорал он.
- А чаво мне думать?
- Да, тебе нечего думать, ты уже слетал в лесок с милашкой. Сокол, да не тот, что летаить, а тот, что из конского гавна катушки катаить!- Гриша покраснел, ага, стыдна!- как-то с повизгиванием произнёс дед.
- Да будя тебе, дед! И чаво ты к нему пристал? – сказала бабушка.
- Замолчи, потатчиница! – заорал он, чтоб ночью всё было готово! Пойдём свататься к Хорьку за его девку.
Гриша побледнел.
- А, тебе не ндравится Степанида? Да, ты беглец, моли Бога, что Хорёк-то отдаёть за тебя свою дочь!
- Дедушка, я не буду жениться!
- Да ты ишо смеешь так с дедом гутарить. Тварь! – взбеленился дед. А ты думаешь, я буду тебя спрашивать, на ком жанить, непутёвый! Да я тебе уже сосватал невесту, только нонче надо вас сводить. Иди убирайся, зараз же и пойдём.
- Чаво хотите со мной делайте, но я никуда не пойду и жаниться не буду.
- Вона, как загутарил, тварь эдакая! Жидок, значить, на расплату! Дед вскочил, ударил по столу кулаком, выкатил глаза, побелел от злости и пошёл на внука, засучивая рукава.
- Да я тебя, непутёвый, в бараний рог согну! Я тебя научу, как надо гутарить с дедом!
- Ну. Хуть убейте, а насильно меня не жените!

Дед в бешенстве схватил чаплю и стал бить внука. Бабушка обхватила Гришу руками и закричала: «Не бей, изверг!» Дед чаплей ударил ей по руке. От сильной боли она потеряла сознание и упала на пол. Не обращая внимание на лежащую жену, он бил внука, пока не изломал об него ручку от чапли, бросил её и вышел на кухню. Мать заперла за ним дверь. Гриша в горячах помог ей уложить бабушку на кровать, а сам свалился на пол. Мать тряслась от страха, плакала, то над сыном, то над матерью и не знала, как им помочь.
Приехал отец, увидел страшную картину побоища и тут же пошёл к деду. Вид у него был ужасен. Дед попятился к амбару.
Отец! Докель ишо будешь измываться над нами? Ежели хуть раз ишо тронишь, я за себя не ответчик!
Гриша немного поправился и ушёл из дома.

Далее Глава 9. Паспорт
http://www.proza.ru/2017/01/31/661