Монолог Рафаэля Диктовка1

ПРЕАМБУЛА

Этот текст получен не совсем обычным способом. Он ближе всего к тому, что называется «автоматическим письмом», хотя я называю процесс – «сеансом связи».  Началось все в конце девяностых. Тогда я,  совершенно неожиданно для себя, начала принимать тексты православного содержания.
Это было тем более странно, что я не была религиозным человеком.   Однако тексты продолжали поступать, так что ничего не оставалось, как записывать их. 
http://proza.ru/2014/02/03/1052
Спустя какое-то время, я осмелилась показать три или четыре «диктовки»  священнику-молитвеннику, не поясняя,  как все было получено.  Батюшка  внимательно прочёл всё и, кажется, не один раз, после чего осенил листки крестом, и трижды произнёс:  «Это истина!».

Постепенно таких бесед набралось на целую книжку, которую я никогда не пыталась издать. Ведь женщинам, согласно православным церковным канонам, такого не положено,  тем более, светским.  Как-то по телевизору услышала, что подобное есть «происки нечистого». Но некоторые из моих неверующих знакомых, ознакомившись с «диктовками»,  начали посещать храм, обратились к вере.  Думаю,  нечистый не столь наивен, чтобы таким странным образом вредить самому себе…
Постепенно, вал православных  текстов схлынул. Но…

Однажды,  на исходе жаркого июльского дня,  занимаясь какими-то делами в саду,  я  почувствовала, что начался, уже знакомый мне,  «сеанс связи».  В такие моменты вас охватывает какое-то возвышенное  волнение, словно нежные токи проходят сквозь тело,  заставляя вибрировать каждую его клеточку.

Понимая, насколько дорога каждая секунда,  бросилась в дом, села за стол, и начала записывать, сожалея, что прозевала начало «сеанса». Впрочем,  остальное воспринималось довольно отчётливо, так что удавалось иногда вставить  свой  вопрос. 

Потом, когда все было кончено, и  мой «собеседник» растворился в эфире, принялась разбирать торопливые каракули.  Переписывая текст набело, не посмела изменить ни одного слова. Только знаки препинания расставила…
И вот что получилось.

РАФАЭЛЬ САНТИ.
(начало не  успела принять)

- Форнарина… Как я любил её тело! Оно было такое нежное и ароматное. В нём была тайна. Оно бесконечно возбуждало меня… Я знал, что она была не так хороша душой: легкомысленное, чувственное создание. Но она была добра и незлопамятна. Представляете,  итальянка – и не мстительна!
Хотя, признаться,  я мог вызвать в ком угодно и раздражение, и ревность.
Но она прощала мне всё – и за это я любил её, как мог.

- ПОЧЕМУ ВЫ СКАЗАЛИ «КАК МОГ», А НЕ ПРОСТО, «ЛЮБИЛ?»

- Просто любил? То есть, любил больше себя, больше жизни своей?
Нет, так я её не любил, да и не смог бы полюбить. Моё сердце, всё моё существо, вся  душа моя принадлежала Ему, Творцу, даровавшему мне это чудо – умение показать людям весь мир, со всем, что его населяет.

Я видел ангелов и святых. В своей глупенькой  Форнарине – Рине, как я звал её в минуты душевной мягкости, я увидел черты Мадонны. Я видел эти черты и в других женщинах.
Так мне позволил Бог:  в Земном  - видеть Небесное.  Приблизить Небо к людям  и показать им Его величие и чистоту.

В своих картинах  я использовал земное, но самое прекрасное из того, что мог увидеть глаз художника – избранника Божьего. 
В «Обручении» - собор Святого Петра. Я не стал сильно изменять его форму. Ведь ВСЁ ЛУЧШЕЕ НА ЗЕМЛЕ – ДАЁТСЯ НЕБОМ. Оно так же совершенно, как если бы создавалось  там, на Небесах.
Лучшая музыка, лучшие картины, лучшие здание и сады на Земле – являются суть отражением Небесного.  Вы можете перенести дворец с Земли на Небо – и в нём могут жить Ангелы.

Небо и Земля – едины в своих лучших проявлениях. Ничего великого нельзя создать,  не вселив в создаваемое частичку Божества.
Так я  - всегда, когда писал свои картины, чувствовал, что кистью моей водит Дух Святой, вселяя  через меня  в холст частичку Божественного и сжигая за то жизнь мою.
Но я не боялся этого Святого Огня. Восторг охватывал меня, когда я чувствовал его присутствие  по тому,  как всё волшебно преображалось вокруг и во мне самом.

И тогда распутные глаза Форнарины превращались во ВЗОР Матери нашей Небесной, взывающей ко всем людям – не погубить Богоданного и Богоравного младенца.
Руки её протягивались с драгоценной ношей ко мне, а потом прижимала она их  к своей груди,  в попытке спрятать, защитить дитя своё, как самая обычная, любящая мать. Но не могла  этого сделать, потому что наперёд знала судьбу сына своего  - и не смела ослушаться Божественной Воли Творца.

Всё это видел я сердцем своим и просил Небо помочь мне передать это движение Богоматери в недвижимой картине.
Никто не знает, сколько часов провёл я в молитвах у картин своих,  то умоляя, то благодаря  Бога, за дозволенное  мне…

А жизнь…  Она текла по-другому. Я купил пятнадцатилетнюю девочку у жадного отца, кормил, одевал…  Я рисовал её, превращая кистью своей в Мадонн. Я был слабого сложения, хотя и высок ростом и знал, что жить мне недолго.

Не скрою, я любил слушать восторги Юлия. Он понимал толк в искусстве, и он был Папа.
Меня любили - так я верил - окружающие меня. Меня любили женщины. Это было Земное – и оно было прекрасно!

Но главное, меня любил Бог. Это чувствовалось по тому неизречённому трепету, который охватывал меня, когда я прикасался к кистям, чтобы заполнить рисунок красками, как Бог заполняет тела наши кровью, чтобы оживить их.

И оживали тогда Ангелы на облаках, колыхались тяжёлые завесы, и склонялись святые перед Мадонной, идущей к нам с младенцем Иисусом……
И сжимались сердца людские, потому что знали, что будет ВПЕРЕДИ, и склонялись они в поклоне перед Матерью, отдавшей за наше спасение, Сына своего…

БЛАГОДАРЮ ВАС, РАФАЭЛЬ САНТИ! Я ОЧЕНЬ ТРОНУТА, СКАЗАННЫМ НО СКАЖИТЕ, ПОЧЕМУ ВЫ ТАК РАНО УМЕРЛИ?

- Я устал. Огонь, сжигавший меня у картин, опалил мои внутренности. Кожа души моей тоже была сожжена, как сгорает от удара молнии кора дерева.
И было мне больно ото всего. От нечестного слова, от косого взгляда, от алчности женщин, от зависти мужчин.
Лучшие картины мои были уже созданы. Я сжёг себя на них. И Творец сжалился надо мной… Воспаление лёгких по-вашему, тогда просто простуда…

Новый Папа нагрузил меня почётными делами, но мне уже были неинтересны богатства и почести, которые сулил мне Святой отец, в случае успешного исполнения всех обязанностей. Я устал - и хотел уйти в тот мир, который видел и переносил на свои холсты. Божья Матерь заступилась за меня у престола Всевышнего – и я был взят туда, куда стремилась душа моя.

А тело – с почестями погребли. Картины же остались людям, а с ними  - частица того Божественного огня, что проходил сквозь кисть мою, опаляя меня и оставаясь в детищах моих навечно.
Прощай! Я знаю, ты тоже любишь меня, и, я, проходя сквозь руку твою, опаляю и сердце твоё…

Июль 1999г.

********
Потом у меня были аналогичные  «беседы» с Рембрандтом, Ван-Гогом, Левитаном. А Великий Леонардо выходил на связь не менее 4-х раз. Но мощь гения  не позволяла мне выдерживать сеанс до конца.  От тех «встреч» остались  только фрагменты. Но какие!
В них Леонардо предстаёт вот многом не таким, каким его привыкли представлять.

Давно просят меня друзья собрать все записи воедино.  Но понимаю, что не все поймут меня и даже сочтут «маленько» или «не маленько» не в себе. Это и останавливает.

ТАТЬЯНА ШЕЛИХОВА-НЕКРАСОВА
июль 1999год.