Зорко одно лишь сердце

 Людмила взглянула на себя в зеркало: бледное, от постоянного недосыпания, лицо, «гусиные лапки»  морщинок, тусклый взгляд печальных глаз. А волосы? Прямые палки, собранные резинкой в хвост.

 «Совсем я на себе крест поставила, – с грустью подумала Людмила. – Надо что-то делать!»

 Но делать ничего не хотелось. Единственное, что согревало, это воспоминания. Женщина почти каждую ночь прокручивала их в голове, потому, наверное, и засыпала только под утро.

… С Игорем они с восьмого класса сидели за одной партой. Их дружбе завидовала вся школа: вместе готовились к экзаменам, ходили в библиотеку и на каток, вместе поехали в стройотряд, а потом отправились в поход через перевал к морю.

 У них все было впервые – и робкие признания, и несмелые поцелуи в аллее парка, и первая любовь, которая соединила их судьбы.

 Оба увлекались литературой. Людмила самозабвенно любила поэзию, а Игорь сам пробовал писать стихи, посещал литературное объединение. Людмила знала множество стихов наизусть. Она переписывала понравившиеся строки в маленький блокнотик, легко заучивала их. Стихи сами входили в ее сердце, отпечатывались в памяти.

 После окончания школы влюбленные уехали в краевой центр. Игорь поступил на филологический факультет госуниверситета, а Людмила – в медицинский институт. На третьем курсе они поженились. Долго не было детей. Потом, наконец, появилась Аленка. Игорь боготворил жену.

 Жизнь была сказкой наяву. Они по-прежнему все решали сообща. И любовь не угасла, а разгоралась еще ярче, согревая их своим теплом.

 И вдруг все рухнуло в один миг. Их дочь уже заканчивала восьмой класс, когда от сердечного приступа умер Игорь.

 Людмила обезумела от горя. Не хотелось жить. В сорок два года потерять любимого мужа! Это казалось страшным сном.

 Она до сих пор не может понять, откуда у человека берутся силы вставать, идти к плите, вести прием в поликлинике, провожать дочь в школу?

 Но тогда она зажала себя в железный кулак, чтобы не поддаваться отчаянию.

 Жизнь продолжалась. Дни проходили жестоко и неумолимо, как будто и не было этой страшной потери. Также вставало солнце, щебетали птицы, снег превращался в говорливые ручейки, полыхал фантастическими красками закат.

 Когда отметили «сороковины», Людмила собрала все стихи Игоря, объединила их в сборник, нашла недорогую типографию и издала скромным тиражом. С десяток книг она раздарила родственникам и друзьям. Остальные лежали аккуратной стопкой – продавать Людмила не умела.
 
 Неумолимо летело время. Дочь поступила в архитектурный институт, уехала в другой город. Только теперь Людмила сполна почувствовала тяжкий груз одиночества. Звенящая тишина наполнила опустевшую квартиру, давила виски, сжимала горло.

 Надо было что-то делать. Промучившись весь вечер, женщина позвонила подруге. В субботу они пошли в сауну, а воскресенье Людмила посвятила парикмахерской.

 Утром на работе коллеги заметили, как она преобразилась и похорошела.

 На следующие выходные они с подругой запланировали поход по магазинам: Людмиле, которая три года ходила только в черных одеждах, надо было сменить гардероб. С вездесущей подругой они быстро решили эту задачу, в конце дня заехали на шубный рынок, чтобы присмотреть меховую шубейку.

 Там подруга неожиданно встретила своего давнего знакомого Василия Ильича, заместителя директора меховой фабрики. Он как раз привез на рынок партию нового товара.

 Пока выбирали шубку, разговорились. Оказалось, что Василий Ильич недавно развелся, на что подруга, указав на Людмилу, сказала с улыбкой:

– А вот тебе и невеста!

Посмеялись,  шутя  пригласили  его  «обмыть покупку».

 Мужчина не отказался.

 Они поехали домой к Людмиле. Выпили шампанского, поговорили. Было уже поздно, когда Василий Ильич с подругой уехали.

 Людмила вскоре забыла о нем.

 Но через неделю Василий Ильич неожиданно пришел с тортом и коробкой конфет. Сказал, что хотел бы познакомиться поближе.
 
 Людмилу так измучило одиночество, что она обрадовалась «живому человеку». Они стали встречаться.

 Прошло полгода. Василий Ильич приходил с подарками, баловал деликатесами. Иногда, когда они сидели за столом,  она зажигала свечи, включала тихую музыку. Было спокойно и уютно. Но любви не было. Одни терзания. Людмила мучилась – с этим человеком ей не о чем было поговорить. Все, что составляло круг ее интересов – природа и стихи, музыка и живопись, кино и хорошие книги – было чуждо Василию Ильичу.

 Бывали случаи, когда, изрядно подвыпив, он начинал говорить о беспределе, который творился на меховой фабрике, о том, как перекрашивали меха, выдавая их за настоящие. Василий Ильич негодовал, считая чужие деньги, которые во много раз превышали его доходы. Это не давало ему покоя.

 Людмиле неинтересно было его слушать, она ждала других слов и возвышенных чувств.
Оставшись одна, Людмила все чаще вспоминала Игоря, их прогулки под луной, разговоры до рассвета. Ей казалось, откуда-то издалека она слышит его голос. Он рассказывал о неземных цивилизациях, читал стихи.

 Она терпела Василия Ильича и презирала себя за это.

 Однажды в город приехал известный шансонье. Людмила уговорила Василия Ильича пойти на концерт. Он купил билеты и заехал за нею. Но уже по дороге сказал, что очень занят, на концерт пойти не сможет, а вместо него пойдет его двадцатисемилетний сын Марк, который уже ждет у театра.

 Молодой человек смутился, когда отец представил их друг другу. Людмила, еще не отдавая себе в этом отчета, почувствовала, как между ними пробежала искра. Это было, как удар током.

 На концерте она сидела сама не своя, чувствуя каждое прикосновение своего соседа, его дыхание и волнение.

 После концерта Марк пошел провожать ее.

 Они долго бродили, беседуя об искусстве, обо всем на свете, наперебой читали стихи. Сын Василия Ильича    оказался художником, что очень заинтересовало Людмилу. Она поймала себя на мысли, что забыла про время и возраст. Ей впервые за последнее время было так хорошо!

– С каким удовольствием я написал бы ваш портрет! – восторженно произнес Марк, прощаясь у подъезда.
Людмила согласилась позировать. С этого дня она потеряла покой. Все ее мысли были о молодом художнике.

 Василий Ильич как-то отстранился, только изредка звонил, ссылаясь на занятость.

Работа над портретом увлекла обоих. Когда он был закончен, Людмила взглянула на холст и была очарована: в ее облике было столько нежности и женственности! Она даже предположить не могла, насколько талантлив автор. Поистине, самого главного глазами не увидишь, зорко одно лишь сердце.

– Вы – необыкновенная женщина! – тихо проговорил Марк. – В Вас есть какая-то тайна.

Разволнованная Людмила не спала всю ночь. Она вспоминала Игоря, зачем-то просила у него прощения. Она боялась признаться себе, что в ее сердце зажглась любовь.
Несколько дней Людмила терзалась, корила себя, ходила сама не своя.

Ей нужен был мудрый совет, и однажды после работы, не заходя домой, Людмила помчалась к подруге. Хотелось поделиться, рассказать обо всем.
Подруга распахнула дверь, поправляя пояс на наспех наброшенном халате. За столом сидел Василий Ильич. Увидев гостью, он стал торопливо надевать рубашку.

Ошеломленная, Людмила, не говоря ни слова, выскочила на улицу. Она бежала, не разбирая дороги. Ее всю трясло. Слезы катились по лицу.

Не заметила, как оказалась перед дверью в мастерскую художника. В этом огромном мире, полном лжи и предательства, неискренности и обмана, он один казался ей спаситель- ным островком тепла, надежды и любви.
 
– Какое счастье, что Вы пришли! – воскликнул радостно Марк. – Я как раз собирался Вам звонить, пригласить на мою первую персональную выставку. Проходите, взгляните на картины.

В золотистых рамах стояли пейзажи и натюрморты, подготовленные к отправке на вернисаж. Здесь были ромашковые поляны и березовые рощи, заброшенные болотца с «живой» водой, роскошные пионы и трогательные незабудки.

На трех женских портретах еще не высохли краски, чувствовалось, что они только что написаны. Людмила с удивлением узнавала в их героинях себя. На одной картине женщина, как две капли воды похожая на нее, любовалась белопенным цветением сада, на другой – бродила с зонтиком под дождем, на третьей – держала в ладонях свечу, от чего пальцы казались прозрачными.

Людмила долго стояла и смотрела на эти портреты, в душе поднималась волна благодарности художнику, сумевшему тонко передать не только женскую красоту, но и одухотворенность.

– Сейчас я напою Вас чаем из черенков черной смородины, – прервал ее мысли хозяин.

– Секрет этого чая передал мне один старый художник. Он в художественном училище преподавал. Всех студентов таким чаем поил. Замечательный витаминный напиток!

 Марк поставил чайник на плиту, принес старинный подсвечник, зажег свечи и посмотрел долгим взглядом на гостью.

– Устраивайтесь поудобнее! – предложил он Людмиле, накрывая кресло пледом. – Если бы Вы только знали, как красиво в таком освещении Ваше лицо!

Марк стал торопливо делать карандашный набросок. Людмила поправила прядь волос, выбившуюся из прически, и с нескрываемой нежностью взглянула на художника.
Опять вспомнился Игорь. Ожили в памяти стихи, которые он так любил:

Как будто бы железом, Обмокнутым в сурьму,
Меня вели нарезом по сердцу моему,
И в нем навек засело смиренье этих черт,
И потому нет дела, что свет жестокосерд.
И потому двоится вся эта ночь в снегу,
И провести границу меж нас я не могу…
Капли воска стекали по свече.
Они были похожи на слезы.