Войнушка

 
               
                Марии Александровне посвящается.

     -Ну, Машка, поймаем мы тебя! Получишь!-  конопатый  Васька грозит ей кулаком.
    - Поймай сначала!- Машка уже готова показать ему язык, но вспоминает, что говорила недавно воспитательница о культурных девочках. А так хочется быть культурной! Стать такой же, как  она, Елена Николаевна. Какая  красивая: всегда белая блузочка, строгий серый костюм, волосы короткие, гребеночкой подколоты. А еще… она бы Ваську все время в углу держала.
        Девчонки бегут  в заросли боярышника, прятаться.
      - Давай туда лучше, - подружка кивает ей на дверь старенького сарая.
      - Бегите!- командует Машка,- я только  листик найду, а то все колено ободрала.
       Девчонки убегают, а она  срывает тонкий листик подорожника, и, послюнявив его, прижимает к ранке. Тепло, солнце припекает, тихо, отважный муравей поднимается всё выше по травинке. Машка играет с ним, прутиком преграждает ему путь, и, забывая про игру,  растягивается  на мягкой траве.
         Они играют в «войнушку». Играют каждый день. А во что еще им играть, если где-то там, за горами и полями, взрослые играют в свою -  смертельную - «войнушку»? Долго играют  и никак не могут закончить.
        Машка у девчонок заводила, они ее слушаются. И учится она во втором классе лучше всех, послушная, и воспитатели ее хвалят, и все же, все же…   
       …Как приятно порой  человеку знать, что он не один. Что не один он болеет, страдает, воюет, несет свой «крест» сиротской жизни, не один жует пшеничную кашу на завтрак, ходит строем, поет песни.  Ты не один, вон, сколько таких вокруг!-  но почему от этого не легче? Потому, наверное, что каждый всегда  хочет быть  одним - единственным для кого-то, пусть для одного, пусть без тарелки казенных щей, голодный и одетый в старое платьице или латаные штаны.
      …Утро было такое серое, а может быть,  это ей так показалось? Может быть, солнце светило во всю свою летнюю силушку, как и сегодня, только она забыла? Ей было страшно. Так страшно, когда в животе всё сжимается, сердечко колотится, как бешеное и даже не текут слезы.
     Тетя, взяв крепко за ручонку, уводит  ее  из дома. Сначала они идут до понтонного моста через Ангару, потом по длинной пыльной дороге. Дорога идет вдоль железнодорожной насыпи. Иногда рядом  проходят поезда. В другой раз  Машка обязательно бы остановилась и поглядела на них, но сейчас  ей тревожно, и потому ей кажется, что и поезда тревожно посвистывают, проносясь мимо. Еще один мост - деревянный длинный-  через Иркут. Машка уже устала, хочется пить, но тетка подгоняет ее: «Некогда рассиживаться, нас ждут, там попьешь» , и они идут дальше мимо какого-то поселка, большой деревянной школы,  потом  проходят небольшое болотце и вон, наконец-то он, дом на пригорке. Большой такой зеленый  дом, на втором этаже верандой опоясан.  За ним три барака , роща, озеро.
 
      Слово такое хорошее вроде бы - «детский дом». Дети, значит, там живут. Много детей! Есть с кем играть, ей там лучше будет, она там будет сытая и игрушек там полно. Тетя все время говорит и говорит, поспешно и сбивчиво, без конца теребит кончики платка.
      Они стоят у двери в кабинет, кого-то ждут, Машка стоит, молчит. Она уже большая. Все понимает.

     …Мамы больше нет. Нет ее прохладных  тонких  рук, веселого смеха, поцелуйчиков, ее  цветастого платья с кружевным воротничком. Последнее время она всё лежала и лежала на кровати. За хозяйку  была  старшая сестра Маринка. Только она ходила с карточками за хлебом, а потом аккуратно разрезала  его на кусочки. Маленькие кусочки! Раз и нет их. Тогда Машка шла к матери. Еще два кусочка хлеба на блюдечке ей Маринка ставила возле кровати  на табуретку. Машка ходила по комнате, поглядывала на них.
     «Лезь сюда!- мама откидывала краешек одеяла у стены, когда Маринка выходила из комнаты.  И Машка юркала к ней под бочок, прижималась крепко, натягивала одеяло на голову. Мама отдавала ей кусочки, и она с удовольствием съедала их прямо там - под одеялом. Маринка возвращалась с пузырьком в руках, капала несколько капель в чашку с водой:
    -Что, правда всё съела?- строго спрашивала она .- На, тогда лекарство пей!
    -Съела, доченька, съела,- говорила та быстро и покорно пила.
     А Машка хитренькая, лежала тихонько, молчала, будто нет ее . Знала, что Маринка ругаться будет. Нехорошо, наверное, было - кусочки  эти есть, но так хотелось.
     А месяц назад тетка взяла ее в гости. Машка пошла нехотя, у тетки маленькая темная комната,  на кровати лежит ее муж, его все называют трудным словом «контуженный». Он обычно молчит, лежит тихо, но иногда вдруг, вскрикивает: «Вперед! В атаку», садится  и машет руками. Машка его побаивается, но делать нечего, пошла в гости. А потом вернулась домой, забежала  в комнату матери …   кровать пустая… «Отмаялась»,- сказала тетка.

    Отца Машка почти не помнит. Помнит только, как подбрасывали ее сильные руки, а она смеялась. А потом его не стало, и все говорили : «Пропал без вести». Ну, пропал и пропал. Она его не помнит совершенно.  Главное - рядом была мама, старшая сестра. И вот теперь мамы нет. А сестра? Она сама еще маленькая. Ее, наверное, тоже уведут из их  чистой квартирки с печкой, кроватью, кружевной шторкой на окне.
       …Тетка торопливо целует её на прощанье и быстро уходит по длинному коридору.  В детском «доме», и,  правда, много детей. Ходят, смотрят с интересом.
      …Утром всех вывели на прополку. «Вот твоя грядка теперь,- ласково улыбнулась воспитательница.- Ее надо прополоть». И она пошла дальше. Машка уставилась на грядку во все глаза. «Прополоть». Легко сказать, а какие тут травинки надо выдернуть? Так-то она смекалистая, ее всегда хвалили, но вот «прополка». Не было у них грядок, квартира в центре города в старинном доме . Не знает Машка ничего про грядки. Она любит сидеть на высоком крылечке, людей разглядывать, а что еще делать, если обуви нет? Маринке туфли нужнее, а валенки летом не оденешь. Босиком бегала - ногу порезала, на крылечке лучше. Люди спешат мимо , все разные, трамвай иногда пройдет, лошадки с повозками проедут. Интересно! А тут огород, грядки. А зябко как! Ветерок что ли холодный такой? Их в огород привели только в майках да трусишках. Поежилась! Села рядом с грядкой.
     - Что же ты, ничего не делаешь?- снова подошла Елена Николаевна.
     -Зябко мне!
       Прохладные руки трогают лоб.
   -   Иди обратно, в дом. Там печка топится, посиди пока возле нее.
      Языки пламени весело  пляшут в печке. Машка прислоняется к ней. Хорошо! Закрывает глаза. Дом, улицы, лица, старый заяц на кровати, все  начинает кружиться, как карусель, прохладная рука ложиться на лоб… «Мама! Мамочка!»…Темнота…
      … -Ну что, проснулась, красавица?- старый доктор весело глядит из-под седых бровей.- Теперь на поправку пойдем!
       Надо же! В больнице с воспаленьем легких среди жаркого лета. Машке тогда захотелось тоже стать доктором, ходить по палате и назначать порошки и уколы. Хотя нет, уколы - это больно, она будет только порошками лечить. Скорей бы вырасти, а пока приводят обратно в «детский дом».
      … Нет! Не нравится этот дом  Машке. Сейчас ничего - притерпелась, а  после больницы два раза  убегала . Оба раза на мосту поймали. Там строгие дяденьки с ружьями все время ходят.  Ее ругали потом, но не очень, а Елена Николаевна  не ругала, она добрая и искала Машке семью. И нашла! Пришли мужчина и женщина, забрали ее к себе домой.
         Машка сначала обрадовалась, улыбаются , куклу подарили, хоть не новая кукла, но своя, с ней играть можно долго и никто не отберет. Квартира в доме на первом этаже, кухонька, две комнаты;  вещей каких-то много лежит.  Спать постелили в  большой комнате на диване, перед этим накормили, расспрашивали. Но ночью не спалось- с непривычки, наверное; долго ворочалась, а потом слышит   - шепотом переговариваются:
       - Хорошая девчонка вроде, смышленая, но говорил тебе, парнишку надо брать!
       - Да чего парнишку? Знаешь ведь, девчонкам больше подают.
       У  Машки  в душе похолодело, как тогда – страшным зимним утром…

      …Болела Маринка, и с карточками тетка ее в очередь поставила. Самой ей на работу, а опаздывать нельзя ни на минуточку, вот и пришлось Машку отправлять. Тетка поверх всей одежды укутала ее в свою шаль, да крепко так подвязала, один нос торчит, к магазину привела, возле дядечки какого-то поставила и попросила его за Машкой приглядывать. А ей наказала строго в очереди стоять, и как только к прилавку подойдет, карточки из кармана вытащить и продавщице отдать -  та ей хлеб, а с хлебом сразу домой.  Чего тут трудного? Темно еще на улице, очередь медленно движется, Машке  хочется спать, к дядьке этому прислонилась, задремала. У прилавка очнулась, в карман шубейки залезла, а карточек нет!
        Вот тогда узнала в первый раз, что такое холод в душе. Как будто ей мороз с улицы внутрь забрался, и остудил руки, ноги -  не пошевелить.  Она знала - нет карточек - хлеба не дадут, и как она тогда домой придет, что скажет? Машка начала так кричать и плакать, что очередь заволновалась, зашумела, и продавщица громко крикнула: «Давайте, товарищи, поделимся с ребенком!» И люди проходили, отдавали продавщице  карточки, а она от каждого по нескольку граммов отнимала.  Машка стояла долго, пока продавщица не протянула ей булку хлеба. Поделились люди, а Машка тогда и «спасибо» не сказала, схватила булку эту крепко в руки и бегом до дому бежала.
        И сейчас вот страшно стало и холодно.  «Вон что! Это, значит, плохо оденут и заставят клянчить еду». Машка таких детей видела много раз.  «Нет! Не хочу!»  Она полежала еще, а когда услышала, как похрапывают «родители» во сне, тихонько встала, оделась, открыла щеколду  дверную и  выскользнула из квартиры. Дорогу она помнила хорошо. Страшно, конечно, было идти ночью одной, быстро  скользила по ночным улицам, как мышка, только у школы остановилась.  Присела на школьное крылечко, решила, что никуда больше не побежит из «детского дома».  Так ее утром спящую и нашла сторожиха.
     С тех пор Машка из «дома» ни ногой. С девчонками дружит, а вот  мальчишек  терпеть не может. Дразнятся, дерутся, но и она им спуску не дает. Когда сражаются они, дерется на палках не хуже. Ну и пусть синяки, царапины - заживут. Они все знают, что на войне еще труднее, там взрывы и стреляют. Их в детдоме  учат : «Плакать нельзя! Друзей предавать нельзя! Жаловаться нельзя!»
         - А, попалась!- слышит она радостный вопль над самым ухом. Машка вскакивает, но поздно. Цепкие руки  мальчишек уже держат ее крепко, и тащат к большому корпусу, где у них в большой комнате на втором этаже проводят « пытки». Девчонки выбегают из сарая и бегут следом.  Игра закончилась.
          В комнате, где обычно спят 20 человек, стоит,  кроме кроватей, большой стол, за которым обычно делают уроки. Машка правила знает. Она ложится на стол, ее связывают простынями руки и ноги, а потом Васька берет  полотенце, скручивает его, завязывает в три узла, мочит в соленой воде  и бьет  по спине. Больно! Машка сжимает губы. Закричал, заплакал - «пытки» заканчиваются. Нет, она плакать не будет. Не дождется Васька! Она ни за что не будет плакать! Васька бьет снова.
         «Неужели на войне тоже делают так больно? Зачем? Зачем люди делают друг другу больно?... Ничего! Потерплю еще! Вот совсем уже невмоготу будет – заплачу».
       Мокрый узел вновь опускается на ее спину. Машка еще крепче сжимает губы, прикусывает нижнюю. Девчонки сидят на кроватях, ерзают, смотрят виновато. Надо терпеть! Попалась - сама виновата, нельзя так на войне. Ее подружка  соскакивает с кровати и подбегает к столу. Мальчишки недовольно галдят.
       «Еще ударит Васька - точно заплачу»,- решает Машка, - очень уж больно».  Подружка, наклонившись к ней, видит  ее лицо, исказившееся от боли, и не выдерживает.  Она с криком бежит к двери, остальные девчонки тоже кидаются за ней вслед. « Елена Николаевна, там Машку убивают…»
        Мальчишки тоже бегут врассыпную - кто куда, а Васька торопливо отвязывает простыни и спрашивает опасливо:
- Тоже жаловаться побежишь?

      Машка молчит, думает.  Спина еще горит от ударов, саднит больная коленка, но почему на душе хорошо?
« Вот так вот! Вытерпела, не заплакала! Жалко, конечно, что сегодня мы проиграли войнушку… и Ваську жалко…  опять ему попадет, а у него папку на фронте убили, и брата старшего, и мама тоже умерла, а  он все мечтает  сбежать, в поезд пробраться и на войну уехать - фашистов бить! Но не палкой, а прямо из ружья стрелять насмерть.  Вот только Васька крови боится, и уколов, и читает плохо - еле-еле по слогам - ругает его учительница. Но , когда его «пытали» прошлый раз – тоже не расплакался. И я теперь тоже  могу  с ним на войну убежать! Надо подумать…»
      Машка слазит со стола,  смотрит на Ваську.
- Нет, не побегу жаловаться, - говорит она, наконец. - В другой раз я тебя поймаю, тоже получишь! А хочешь,  я тебя научу читать быстро? Если читать не умеешь - куда убежишь? И  еще  припасы нужны.  Хочешь, вместе делать будем?
     Васька удивленно таращит на нее  глаза, потом  неуверенно кивает. Машка идет к выходу, а он, уважительно глядя на нее, идет следом.
    Машка не знает еще, что на фронт она не убежит, что ждет её полуголодная, но веселая  юность с койкой в общежитии, простые радости и горести. И, что  в самые тяжелые моменты своей жизни -  многотрудной жизни доктора сельской глубинки, она  будет вспоминать и этот день,  и эту «войнушку», и то, что «плакать она не будет. Не дождется Васька»!