5. Новая квартира. Посёлок ГРЭС

Предыдущая глава: 4. Советские Женщины. Терпенье и труд всё перетрут.
http://www.proza.ru/2017/01/21/274


          В начале 60-х годов мои родители получили долгожданную двухкомнатную благоустроенную квартиру в строящемся посёлке ГРЭС. Повсюду по стране строились новые дома, кипела работа, высились подъёмные краны, урчала техника, свежо пахло покраской, побелкой и прочими запахами строительства, пробуждающими в людях радость, надежду, трепетное ожидание перемен и обновления.

          Троицк не был исключением, здесь тоже было развёрнуто обширное строительство хрущёвских домов или просто "хрущёвок". Это трёх- или четырёхэтажные дома из белого силикатного кирпича. Квартиры там были, в основном, однокомнатные или двухкомнатные, иногда и трёхкомнатные. Квартиры были малогабаритные, кухни крошечные, ванна и туалет совмещённые, планировка очень упрощённая, но люди были счастливы получить такое жильё, да и задача партии и правительства стояла такая - обеспечить в кратчайшие сроки как можно больше людей отдельным благоустроенным жильём. Такая широкая жилищная программа, наверно, впервые была осуществлена в советской стране. Народу казалось - ну вот, наконец-то, государство повернулось лицом к простому человеку, наконец-то, оно услышало его чаяния, прониклось его нуждами. От этого крепли надежды на лучшее будущее, на новую радостную жизнь.

           К нам, в наш маленький домик на Махане, тоже прибыла комиссия, они осмотрели жильё и пришли к выводу, что оно не очень пригодно для семьи с двумя детьми. К тому же всех членов комиссии совершенно очаровала крохотная девочка Верочка, которая заявила, что она очень любит купаться в ванне, и чтобы из крана непременно текла горячая вода. Все они тепло заулыбались, а главный в этой комиссии авторитетно заявил:"Будет тебе, Верочка, ванна!" И слово своё сдержал!

           Квартира была на втором этаже, такая "распашонка", окна кухни и зала выходили во двор, а окно спальни на проспект Культуры. Квартира была с центральным отоплением, тёплая, сухая. В кухне была к тому же дровяная плита и встроенный "хрущевский" холодильник - выемка под окном с дверцами, в виде холодного шкафа, там зимой можно было хранить продукты. Была и ванная комната с роскошной, покрытой белоснежной эмалью ванной. Когда вода набегала в ванну, то, казалось, она была бирюзового цвета, сверкающая, играющая, отливающая перламутром - красоты необыкновенной! Мы с Верой обожали купаться, если бы нас оттуда не выуживали, то мы могли бы плюхаться в ванне целый день!

           На новом месте родители нашли себе работу рядом с домом, в том же посёлке ГРЭС, и оба в школе: мама - библиотекарем, а отец -  преподавателем пения и по совместительству опять вёл в школе художественную самодеятельность. А нас определили в грэсовский детский сад, тоже неподалеку. Маме было удобно: она заводила нас с Верой в группы, потом шла к себе на работу.

           Я ненавидела детский сад. Только мы переступали его порог и входили в гулкий, просторный вестибюль, как в нос шибало ненавистным запахом молочной каши, кофе или какао, опять же на молоке, а поскольку я терпеть не могла молоко, особенно, кипячёное, то это было для меня каждодневное испытание и постоянное моё противостояние и борьба с воспитателями и няней в группе. От всех этих чужих садиковских запахов, гула многочисленных детских голосов, от мысли, что я на целый день остаюсь здесь, мне перехватывало спазмом горло, глаза покрывала какая-то горячая пелена. Мама целовала меня, шептала что-то успокаивающее и торопливо уходила, уводя Верочку. А я обречённо тащилась в свою группу, так никогда и не ставшей мне своею.

          Из садиковской жизни помню только несколько моментов, увы. Один момент, это когда утром мальчика Вадика привели в группу, то воспитатель обратила внимание всех детей на нос Вадика: "Посмотрите, дети, у Вадика под носом сопли! Вадик, вытри нос!" Но Вадик мужественно возразил:" Это не сопли, это мама мне нос мазью помазала!" Воспитательница слегка смутилась, но не помню, чтобы она извинилась перед Вадиком. Я внутренне сочувствовала Вадику и считала, что воспитатель не вправе намеренно унижать Вадика перед всеми детьми, даже если бы он был действительно весь в соплях.

            Один эпизод долго оставался в моей памяти и леденил душу: в тихий час в спальне кто-то из мальчишек не спал, ну и, наверно, проказничал и не давал другим спать. Только помню, как две тётки в высоких марлевых колпаках - понятно, повара из детсадовской кухни! - важно прошествовали между кроватками, подхватили мальчишку за руки и за ноги, объявили, что сейчас поджарят его на сковородке, и вот таким, визжащим, плачущим, извивающимся, как уж, унесли его из спальни. Наше потрясение было настолько велико, что в спальне установилась просто гробовая тишина, мы боялись даже пошевелиться. Мне было очень жалко мальчишку, я не понимала, почему его надо так жестоко наказывать.
      
            Ещё помню роскошный садиковский участок для прогулок с огромными толстоствольными деревьями. Там были какие-то цветные домики, столики со скамейками, площадка была покрыта мягкой травкой. Там мы играли в разные игры, но я запомнила игру "У медведя во бору". Помню это ощущение реальности в игре, но всё-таки с поправкой где-то в подсознании, что это игра, и этот рождающийся в тебе сладкий ужас лже-опасности в виде "медведя", пытающегося поймать хоть кого-то из детей, с визгом разбегающихся в разные стороны. Такое, наверно, бывает только в детстве.

          Ещё помню новогодний утренник, в группе накрыт длинный стол, а на нём разные угощения и сладости. И там моё самое любимое - зефир (или это была пастила?)! Но не в виде привычных розочек, а в виде брусочков, как цветные мелки: белые и розовые. Это было такое редкое лакомство!
         В подготовительной группе мне, как старшей сестре, было доверено доводить Веру до её группы, а потом идти в свою. Мама теперь оставляла нас у ворот, прощалась с нами и торопилась на работу. Я добросовестно отводила Верочку по месту назначения, а потом, скрепя сердце, направлялась в свою ненавистную групповую комнату.

         Однажды я не выдержала и сорвалась. Отведя Веру, я шустро развернулась, вышла из садика, потом из ворот и знакомой дорогой вернулась домой. У нас как раз гостила бабушка Кланя, и я надеялась остаться дома, заняться своими любимыми делами, а не прожигать попусту время в постылом детском саду. Бабушка выглядела заспанной и недовольной, она отнюдь не одобрила мой поступок, а вскоре и встревоженная мама примчалась домой, потому как ей сразу же позвонили, не обнаружив меня на месте.

         Я убегала из садика ещё несколько раз, меня вылавливали где-то неподалёку и возвращали назад. Потом я оставила эти бесплодные попытки - возможно, меня убедили немножко потерпеть до школы, возможно, поменяли ко мне отношение в группе, хотя я не помню никакого особого притеснения или давления на меня. 

         Мы не были избалованы обилием обновок и игрушек. Каждая новая вещь встречалась с восторгом, мы дорожили вещами и игрушками, старались бережно обращаться с ними. Как и в большинстве советских семей, да и не только советских, это ведь мировая практика, когда младшие дети донашивают одежду и обувь после старших. Вере приходилось донашивать после меня. Иногда мама шила нам одинаковые платья, что я, конечно, внутренне не одобряла, но помалкивала об этом в тряпочку. Но, в основном, нам покупали всё-таки разные вещи, и каждая обновка так радовала нас.
       
        Как-то по весне нам купили новые кожаные ботиночки! Вере бордового цвета, а мне радостного светло-коричневого цвета (это когда в сдержанный коричневый впущен несдержанный оранжевый цвет). Ботинки были просто замечательными - красивыми, мягкими, удобными! Самое главное! - они пахли яблоками! Их даже жалко было надевать, просто хотелось поставить на стол, сесть напротив и любоваться ими, любоваться, поглаживая их гладкую, тёплую кожу.

          Был уже конец апреля, наверно. На Южном Урале к этому времени обычно достаточно тепло. Снег сошёл почти повсюду, только кое-где в затенённых местах оставались лежать посеревшие, ноздреватые шапки снега вперемешку со льдом (жалкие остатки от роскошных пышных зимних сугробов), дымились проталины, пробивалась острыми зелёными стрелками первая травка, повсюду были протоптаны подсохшие тропинки, которые ещё не закаменели, а мягко пружинили под ногой, начинали ползать красные жучки, на спинках которых были какие-то чёрные чёрточки, мы их называли "солдатиками" и мирно сосуществовали с ними.

          В такое прекрасное время хотелось быть целый день на улице: играть с подругами, бегать искать подснежники, делать "секретики". "Секретики" - это когда ты составляешь композицию из красивых конфетных фантиков и золотинок, выкладывая её в неглубоко вырытой в земле ямке, потом накрываешь стёклышком, слегка вдавливаешь его в землю, присыпаешь края стёклышка землёй и опять утрамбовываешь, чтобы "секретик" прочно удерживался в земле. В открывающееся окошечко проглядывает эта вот неописуемая красота! Налюбовавшись своим творением, ты присыпаешь стекло сверху землёй и ставишь какую-нибудь примету, камень или веточку, чтобы не потерять навеки вечные это место. Потом самым верным подружкам ты открываешь свою тайну. Если тайна разглашена, то мальчишки, а то и сами особо вредоносные девчонки могли порушить твои "секретики", и ты приходил к разорённому месту, находя только отброшенное в сторону стекло (такого добра валялось повсюду в избытке) да раскуроченную ямку. Фантики обычно бесследно исчезали, оседая в "секретиках" вероломных разорителей.

         Во дворе у нас стояли качели (действующие, между прочим), карусель (тоже действующая!), неподалёку было разлито гудроновое чёрное-пречёрное озерцо метра два на два. В жаркую погоду гудрон размягчался под солнечными лучами и становился опасно вязким. Горе было тому глупышу, который вдруг вознамеривался пробежаться по чёрной поверхности, он увязал в гудроне, как муха в варенье. На его вопли прибегала мамаша, с трудом вытягивала его из этого рукотворного "болотца". Отмыть дитя от смолы было не так просто, одежду же и обувь можно было смело выбрасывать. О сколько платьев, рубашек и штанов было попорчено этим гудроном, но приходилось донашивать одежду с этими неотмывающимися до конца пятнами. Но зато мы отламывали застывшие куски гудрона и жевали его, во рту он становился мягким, пластичным и у него был специфический, но приятный для нас вкус.

          И вот в такое-то славное время, надев свои новые ботиночки, отправились мы с Верой во двор погулять, других посмотреть, себя показать. Путь наш лежал к карусели. Вера взгромоздилась на карусель, а я решила для большего удовольствия придать карусели скорость, разбежалась, разгоняя её, но вскочить на круг ещё не успела, как подбежал какой-то коварный  мальчишка и намеренно начал ещё больше разгонять. Какое-то время я поспевала бежать, не в силах вскочить на карусель, а потом просто повисла, держась за железную стойку, волочась ногами по земле. На моё счастье, мама выглянула в окно, увидела творящееся безобразие и прибежала мне на помощь.
 
          Ботиночки мои были безнадёжно испорчены: твёрдые сверкающие носы были теперь покрыты множеством глубоких царапин, сквозь которые проглядывала белая непрокрашенная кожа. Эти ботинки долго служили мне верой и правдой, и только обшарпанные их носы всегда смущали меня.

Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/07/31/4